Виктор Шендерович рассказал Радио Свобода о своей новой повести "Операция "Остров" (Москва, издательство "Астрель").
- Что за остров, кто на нем очутился, какой операции подвергся?
- На острове оказался наш соотечественник, продюсер федерального масштаба Леонард Песоцкий, он же главный герой повести. Повесть авантюрная - в ней есть и любовь, и кровь, и политика. Время действия – молодые восьмидесятые, бурные девяностые и подлые нулевые. Эти три десятилетия и вспоминает герой, оказавшись на этом острове. Тем, кто захочет узнать, что за остров и какая операция, придется все-таки купить книгу…
- Поскольку я читал рукопись, то возьмусь определить жанр. По-моему, это история деградации.
- Это сюжет классический. Неинтересно писать про заведомого подлеца! Гоголь предлагал "припрячь подлеца", а потом рассказал нам, как маленький Павлуша Чичиков стал таким. Я не сравниваю, избави боже, масштабы анализа, но и я писал историю человека, изначально хорошего - из хорошей семьи, тонкого, талантливого, рефлексирующего… Который превращается в подлеца, и в какой-то момент сделать с этим уже ничего нельзя.
- Это ведь человек вашего, нашего круга.
- Конечно. У него есть вполне живые прототипы - другое дело, что их много.
- Можем ли мы назвать этот круг интеллигентным?
- Да. Просто не хотелось бы встать в длинный ряд тех, кто вытирает ноги об интеллигенцию.
- Ваш персонаж или его прототипы для вас рукопожатны?
- Мне доводилось пожимать руку своему персонажу. Сейчас уже я бы это делать не стал. В какой-то точке биографии количество переходит в качество. Вообще - есть две крайности, когда речь заходит о человеческих слабостях. Одна представлена чеховским доктором Львовым: все плохи, вокруг одни ничтожества, мир не достоин меня, доктора Львова. Другая – противоположная – от Луки (не евангелического, а горьковского): все черненькие, все прыгают… Все, мол, копошимся в грязи, да и ладно. Ни то, ни другое меня не устраивает. Сейчас я персонажу и его прототипам руки не подам, но когда-то я с ними дружил, мне очень нравилось то, что они делали…
- Может быть, вы даже вместе работали?
- И это было.
- И то, как мы сейчас живем – это ведь плоды общих усилий.
- Каждый ответит за свое. Конечно, с исторической точки зрения то, что есть – это результат, к которому пришло все общество. Но разговор об ответственности творческой, интеллектуальной элиты чрезвычайно важен. Он не отменяет разговора о прямых уголовниках и убийцах, это просто два разных разговора на одну тему.
- Ваш герой не уголовник и не убийца, он пособник.
- Сейчас не тридцать седьмой год, и можно не участвовать в подлостях, не боясь за свою жизнь. Не в Норвегии, конечно, живем - последствия будут, но не смертельные. Я честно пытался прожить за своего героя в попытке понять, почему он так распорядился своей биографией во вполне вегетарианские времена.
- Очень важна реакция окружающей среды. Вот, например, судьба Лени Рифеншталь, которой мало кто в Германии подавал руку… Правда, это произошло после сорок пятого года, а не в тридцать шестом, когда она сняла "Триумф воли".
- Это болезненный разговор. Мы живем в очень небрезгливой среде. Мы не то что не моем руки перед обедом - мы в скатерть сморкаемся, продолжая считать себя при этом элитой. При этом речь о людях, чей талант, чья роль в культуре не оспариваются. Так талант - это индульгенция или повышенный спрос?
- Кому многое дано, тому больше и дадут.
- Все-таки - спросится, как бы по-советски это ни звучало.
- И каков же будет спрос с вашего героя после неизбежной победы сил добра? Люстрация?
- Люстрация – мера юридическая. Подавать или не подавать руку – личный выбор каждого. У меня, например, на это не всегда хватает характера. Все, что я мог – это выразить этим людям свое огорчение. Из чего и выросла эта книга.
