Ссылки для упрощенного доступа

Другие итальянцы



Иван Толстой: Петербургский журнал “Звезда”, известный своей большой и культурной книжной программой, выпустил историческое исследование Марио Корти “Другие итальянцы: Врачи на службе России”. Представлять автора, Марио Корти, нашим слушателям, думаю, особенно не надо. Журналист, переводчик, писатель (или как он себя называет – рассказчик историй), многолетний сотрудник Радио Свобода, в 1998-2003 годах директор Русской службы. Книга Корти “Дрейф”, вышедшая и по-русски, и по-украински, была сконструирована в форме различных эссе, объединенных фигурой ищущего, любопытствующего рассказчика – путешественника, лингвиста-любителя, коннессера разнообразных исторических редкостей, случаев и судеб.
В основу другой своей книги, названной “Сальери и Моцарт”, Марио Корти положил цикл радиопрограмм, прозвучавших на нашем радио.
Теперь – “Другие итальянцы”. В предисловии автор поясняет, что к чему:

“Деятельность итальянских архитекторов и музыкантов в России достаточно известна и исследована. Гораздо менее известно и исследовано присутствие итальянцев других профессий, их вклад в русскую историю и культуру. Есть заметные исключения: кое-кто имеет представление о таких персонажах как Филиппе Осипович Паулуччи и Юлий Помпеевич Литте. Последний даже стал героем русского романа. Тем не менее, когда речь заходит об итальянцах в России, даже очень хорошо образованный россиянин (равно как итальянец) в худшем случае отождествляет их с архитекторами, в лучшем – добавляет музыкантов. Но кому ведомо о генерале от инфантерии Еремее Яковлевиче Савоини, “сорок семь лет верой и правдой прослужившем своему второму отечеству — России”; об Иване Бианки, пионере фотоискусства в Санкт-Петербурге и предтече современной репортажной фотографии; о рабочих, участвовавших в строительстве Золотой пряжки Кругобайкальской железной дороги, соединяющей разорванную Байкалом Транссибирскую магистраль; об офицерах Черноморского или Балтийского флотов в XVIII веке, таких как Карло Капачио, Алессандро Молино, Лука Дамиани, Пьетро Секи; купцах или предпринимателях и, тем более, о заключенных (пьемонтец граф Франц Матвеевич Санти, герольдмейстер, составитель многих гербов русских городов, в том числе и Санкт-Петербурга)?
Вот о ком идет речь, когда я говорю о “других” итальянцах. Естественно, не все они были генералами, моряками или врачами. Были и трактирщики, и таможенники. Например, писатель и переводчик Роман Максимович Цебриков в своем дневнике рассказывает, что, возвращаясь в июне 1785 года после шестилетнего отсутствия из Лейпцига в Россию, в Кронштадтской таможне “нас, всех мущин, не весьма строго осматривали. Но мадам, с нами на корабле ехавшая, отозвана была в особливую горницу, где ее осматривал весьма пригожий италианец довольно долгое время”.
Чем вызвана почти всеобщая неосведомленность об итальянцах и их деятельности в России? В первую очередь отсутствием академического стимула у итальянских и русских исследователей – славистов и итальянистов; иными словами, незаинтересованностью государственных и частных структур, от которых зависит финансирование того или иного проекта по продвижению итальянской культуры в мире. Между тем в России существует множество специальных работ о бельгийцах, голландцах, немцах, британцах, шведах или греках, финансируемых соответствующими культурными ведомствами или фондами.
Но так или иначе, а – “надобно отдать справедливость итальянцу”, как писал граф Безбородко об Иосифе Де Рибасе, в восторге от дипломатических способностей, проявленных неаполитанцем в мирных переговорах с турками. Я и пытаюсь. Впрочем, интерес к обозначенной теме у меня не всецело академический: сам принадлежу к бесчисленной категории итальянцев, вынужденных искать счастья за пределами родины.
Основная проблема в такого рода трудах – определение национальности. Конечно же, не следует недооценивать степень “интернационализации” ученых, художников, артистов и литераторов, скажем, в XVIII и даже в XIX веке (не говоря уже о XX и XXI веках). Но и без того “национальность” скользкое понятие; критерии ее определения неустойчивы. <…>

Многие итальянцы, пытавшие свою судьбу на Руси, лишены индивидуальности – они проходят под общим апеллятивом “Фрязины”. Устанавливать личность, допустим, Ондрея Фрязина, которому великий князь московский Дмитрий Донской пожаловал сбор податей и подводной повинностью на Печоре и в Перми, или Матфея (аналогичный случай при Иване Калите), - непосильная задача. Одна из трудностей с итальянцами в России состоит в том, что в большинстве случаев невозможно обнаружить их след в самой Италии, не говоря уже о восстановлении той части биографии, которая относится к итальянскому периоду их жизни. Моя мечта – идентификация святого православной церкви первой половины XVI века Макария Римлянина. <…>

Кстати: в том, что касается фамилий, у русских историков, дающих, как правило, корректную транскрипцию немецких, французских и английских имен, есть явные проблемы с правописанием итальянских имен собственных. Фамилия глазного врача Райнери, например, подвергалась следующим трансформациям: Реннер, Рейнер, Райнер, Рениери, Реньери. Фамилия доктора Аццарити встречается в вариантах Азарини, Азаретти, Аззаретти, Лазарити. Справедливости ради следует добавить, что итальянские авторы аналогично поступают с русскими именами. Но это небольшое утешение”.


Иван Толстой: Так пишет в предисловии к своей книге “Другие итальянцы” Марио Корти.
А теперь я хочу обратиться к самому автору с некоторыми вопросами, интересующими меня, как человека, занятого социально-культурными мифами.
Марио, благодаря чему итальянцы в XIII - XVI веках сложились как хорошие организаторы, обладали солидной банковской системой с филиалами по всей Европе, ссужали деньги французскому и английскому королевским дворам? Иными словами - что сделало итальянцев итальянцами?

Марио Корти: Могу сделать попытку объяснить расцвет торговли с началом крестовых походов. Италия находится в очень выгодном географическом положении, и именно там находились самые удобные точки переправы в Палестину: Генуя, Пиза, Венеция. Купцы морских республик брали плату за переправу, хранили имущество крестовых рыцарей, одновременно перевозили свои товары для продажи за морем, там создавали склады, приобретали другие товары для перепродажи в Европе. Таким образом, собирались целые капиталы. Вот что писал Луиджи Сеттембрини, отец того Сеттембрини, который стал одним из главных персонажей в “Волшебной горе” Томаса Манна: “Итальянские народы, будучи ремесленниками, купцами, моряками, были свободными людьми. Наоборот, среди франков, большинство состояло из рабов, только бароны были свободными, были людьми, и ничего не умели, как действовать мечом. Поэтому итальянцы во время крестовых походов бороздили моря, торговали, основывали фактории и колонии, приобретали богатства, полезные знания, практическое чутье... Для северян крестовые походы стали временем рыцарства, для итальянцев временем богатой торговли и морского могущества... Северяне завоевали Иерусалим, итальянцы – Константинополь. (Тут необходимо пояснение – Сеттембрини имеет в виду не только период латинской империи после взятия Константинополя венецианцами и крестовыми рыцарями в 1204 году; скорее он ссылается на то обстоятельство, что венецианцы, генуэзцы, пизанцы имели свои самоуправляемые кварталы в византийской столице и в разные времена пользовались особыми льготами, практически имели монополию на всю серьезную торговлю на территории византийской империи. Они остались и после взятия Константинополя турками)”. Далее Сеттембрини: “Северяне... - побуждаемые верой, с пылом воевали с мусульманами, итальянцы же... торговали с ними: после крестовых походов северяне перестали думать о Востоке, итальянцы остались там торговать и ушли последними...”.
Я добавлю, что среди итальянцев грамотность была распространена в большей степени, чем в остальной Европе. Не надо забывать, что в Северной Европе образованность была не в моде. Сейчас говорят и пишут о каких-то баснословных достижениях в области финансов тамплиеров. Но кто знает, что даже последний великий мастер тамплиеров даже не умел читать и писать? Это было в порядке вещей. В Италии не только монахи были грамотными. Купцы и ремесленники тоже. Существуют великолепные сочинения итальянских купцов о правилах торговли и, как ни странно, об этике торговли. Пизанец Леонардо Фибоначчи, банкир, который торговал в Тунисе и занимался там ссудами и откупом налогов и таможенных сборов, ознакомил Европу с арабскими цифрами. В математической науке известен его числовой ряд под названием “числа Фибоначчи”.
Еще в 13-м веке итальянцы пользовались двойной бухгалтерией. Еще до этого они изобрели, так называемые, lettera di cambio: грубо говоря, то, что сегодня называется чеком, немецкой калькой – вексель (или вексель-бриф). Представив этот документ, можно было получить соответствующую сумму в любом представительстве выдавшего его банковского дома, даже в самых отдаленных местах Европы, Северной Африки или Азии. В финансовой терминологии многих европейских языков остались слова итальянской чеканки: само слово банк, далее конто, сальдо, гроссо, флорин. Слово “ломбард” происходит от итальянских купцов, известных в Англии как ломбардцы. Оттуда лондонская улица “Ломбард стрит”. Барди, Строцци, Перуцци, Медичи, Сан Джорджо – крупнейшие банки Средневековья. В первой половине 15-го века крымское побережье с такими городами как Судак и Кафа принадлежало генуэзскому Банку Святого Георгия. Через Крым и Черное море генуэзцы и венецианцы контролировали всю торговлю с Востоком – Персией, Средней Азией, Китаем.
Вы определили некие временные рамки, Иван Никитич: 13-16 века. Но генуэзские банки процветали еще в 18-м веке. Екатерина Великая, например, вела с генуэзской республикой переговоры о большом займе России. В позапрошлом веке в США группа итальянцев основала “Bank of Italy”, в котором хранились сбережения итальянских иммигрантов. Этот банк потом был переименован в “Bank of America”.

Иван Толстой: Марио, какие мифы об итальянцах существовали среди других народов?

Марио Корти: Если я правильно понимаю, Иван Никитич, то речь идет о мифах в смысле “общих мест”. Были и есть положительные и отрицательны мифы. Надо сказать, что мифы о народе, о стране лежат в основе их репутации, имиджа, как говорят сегодня. Начну с некоторых ярких заявлений. В Риме есть очень красивое здание в древнеримском стиле, построенное во время фашизма. Называется “дворец итальянской цивилизация”. Там, на аттике всех четырех фасадов есть такая надпись крупными буквами: “Народ поэтов, артистов, героев, святых, мыслителей, ученых, мореплавателей, мигрантов”. Американец Николас Муррей Батлер, в прошлом веке президент Колумбийского университета и лауреат Нобелевской премии мира говорил буквально следующее: “Место Италии... лучше всего определяется путем вычитания ее из мировой истории… А в результате вычитания итальянской культуры из мировой цивилизации получается исчезновение этой цивилизации”.
А величайший поэт Италии Данте Алигьери говорил:

Ahi serva Italia, di dolore ostello,
nave sanza nocchiere in gran tempesta,
non donna di provincie, ma bordello!

В переводе вашего деда эти стихи звучат так:

Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а бардак!

Не надо, однако, делать поспешных выводов. Кто читал Библию, прекрасно знает: такое говорили пророки о народе Божьем.

Впрочем, в мире у итальянцев не самая хорошая репутация. Приведу цитату из книги Сергея Нечаева “Знаменитые итальянцы России”: “Почти все писатели, говорившие об Италии, изображают нам итальянцев хитрыми, уклончивыми, вкрадчивыми, скрытными и даже вероломными. У всех европейских народов итальянец есть синоним хитрости и вероломства”. Я сам почти всю свою жизнь жил и работал за границей и постоянно сталкивался с невоспитанностью людей, включая людей интеллигентных в русском смысле. Самое мягкое, с чем я сталкивался это отождествление Италии с мафией. Когда я был моложе, я дулся, оскорблялся. Теперь я знаю цену и подобных высказываний, и людей, которые их выговаривают. На днях не по частному, а по главному государственному телеканалу Германии, в связи с чемпионатом мира по футболу, показали довольно вульгарное видео с песней под названием “Nur Italien nicht” – “Только не Италия”. Полнее: “Scheiss egal wer gewinnt - Nur Italien nicht”. Поскольку это не произведение Томаса Манна, думаю, на Радио Свобода нельзя дать перевод непристойного слова. Что позволяет себе немецкое телевидение, не может себе позволить Радио Свобода. Грубо говоря, стих означает следующее: “Все равно, кто победит, лишь бы не Италия”. Вот еще некоторые слова этой песни: на поле “гель, масла да помаду”, “ботинки, золотые цепочки. Но это спорт, не бал проституток”, а далее “пицца, паста, мафия, Берлускони - Все равно, кто победит, лишь бы не Италия”. Повторяю, первый канал гостелевидения Германии.
Далее о мифах. Недавно в России я слышал телевизионного комментатора, который об одном, то ли норвежском, то ли шведском спортсмене говорил: характер стойкий, нордический. Интересно, что за характер у итальянцев, которые выигрывают марафон или 50 километров на беговых лыжах. И вообще, что такое национальный характер?
Положительные мифы почти такая же чушь. Возьмем простой пример. Миф о солнце. Такой нейтральный миф. Разумеется, я утрирую, но я это делаю для большей ясности. Кажется очевидным: Италия, действительно, солнечная страна. Но Италия еще и горная страна. А солнце появляется позже и исчезает раньше за горами. Горы бросают громоздкую тень. Есть населенные долины, в которых солнце появляется на совсем короткое время.
В итоге, я признаю только античные мифы. Они ценны своей символичностью. Мифы же, о которых мы говорим, – полуправда, что гораздо хуже лжи.

Иван Толстой: А как между собой отличаются жители разных краев Италии? То есть, чем итальянцы отличаются от итальянцев?

Марио Корти: Попробую ответить на этот вопрос некоторым упрощением итальянской истории. Не надо забывать, что в древние времена южная Италия была Великой Грецией. Греки, еще до воцарения Рима, основали Неаполь, Сиракузы, Палермо, Элею и прочие города Южной Италии. Мало кто задумывается над тем, что Пифагор основал свою школу в Кротоне, а Ксенофан Колофонский - создатель элейской школы. Элейцами были Парменид и его любимый ученик Зенон. Другой ученик Парменида, изобретатель риторики и вегетарианец Эмпедокл был родом из Агригента, а Горгий, самый оригинальный из софистов – из Ленотиона под Сиракузой, в которой родился и работал Архимед.
Не случайно все или почти все философы Апеннинского полуострова родились на территории бывшей Великой Греции: Фома Аквинат, Томмазо Кампанелла, Джордано Бруно, крупнейший из них Джамбаттиста Вико, и Бенедетто Кроче. Главная разница между Италией и Грецией в том, что последняя не включает в себя Италию, а Италия включает Грецию.
Вся эта территория, территория Великой Греции, Южная Италия, стала потом, грубо говоря в 11-м веке, монархией, основанной, кстати, норманнами, которые выгнали с территории южной Италии византийцев, а из Западной Сицилии – арабов. До объединения страны в 19-м веке эта монархия называлась Королевством Неаполя и Обеих Сицилий. В начале 13-го века Фридрих II Хохенштауфен, унаследовав норманнский трон, стал священно-римским императором. Он родился в Италии и обосновался в Палермо, а Палермо стал столицей священно-римской империи немецкой нации, которая простиралась до владений тевтонских рыцарей в Прибалтике.
На Севере же в Средние Века возникли городские общины, ставшие потом владычествами или республиками, такими как Венеция, Генуя, Флоренция, Лукка, Пиза, Милан - но сохранившие коммунальные институты, так называемые коммуны. В этих коммунах присутствовали в зародыше современные демократические институты.
В центре, клином между южной монархией и северными республиками, стояло папское государство. При этом все итальянские государства воевали между собой, каждое из них пытаясь преобладать над другими, иногда обращаясь за помощью против других итальянцев то к французам, то к немцам. Однако, как свидетельствуют великие итальянские писатели, начиная с Данте Алигьери, все на полуострове ощущали себя частью некой общей культурной среды, и стремились к объединению, чего удалось добиться только в 19-м веке объединенными усилиями гарибальдийцев и Савойского королевства. Итак, на юге Великая Греция, затем монархия по североевропейскому образцу, в центре -теократическое папское государство, на севере - городские общины, ставшие потом княжествами и республиками.
Вот вам, вкратце, такая сложная история и исторические предпосылки итальянского разнообразия и итальянских противоречий.

Иван Толстой: Мы чередуем беседу с Марио и фрагменты из его книги, имеющей подзаголовок “Врачи на службе России”. Подглавка “Леон Жидовин".

“Утверждают, что он был первым западноевропейским врачом в России, но, похоже, что Антон предшествовал Жидовину. “Мистро” Леона Жидовина (Leone Ebreo) из Венеции, появившегося в Москве в конце 1489 года, постигла аналогичная судьба. Через несколько месяцев после его приезда великий князь Иван III велел ему вылечить своего сына Ивана Молодого, который заболел “ломотою в ногах”. Летописи сообщают, что лекарь сам вызвался лечить отпрыска, поручившись за успех своей головой. Стал жечь склянки на теле пациента, вливая туда горячую воду, давал пить зелье. Вскоре молодой князь скончался, и 22 апреля 1490 года Леону отрубили голову на Болвановке.
В то время в Венеции, а тем более в Италии, еврейских врачей было превеликое множество, и среди них - несколько по прозвищу Леон Жидовин. (Леон[е] - итальянский эквивалент еврейского имени Иуда-Иегуда: лев Иуды). Самый именитый среди Жидовинов – гуманист Иуда бен Исаак Абрабанель, автор “Диалогов любви” (“Dialoghi d’amore”). Идентификация “московского” Леона Жидовина с другим гуманистом, ученым раввином и врачом Иудой мессер-Леоном (Иуда бен Иехиель Рофé) из Монтеккио Вичентино, некоторое время практиковавшим медицину в Венеции, очень привлекательна, но сомнительна. Об этом, в частности, пишет итальянский историк медицины Джорджо Космачини.
Два эти человека отождествлялись уже в сравнительно давние времена. Так, историк, богослов и знаток церковного права Николай Петрович Аксаков посвятил Леону Жидовину – Мессер-Леону - художественный рассказ, где говорилось о дружбе еврейского врача с гуманистом Пико делла Мирандола, и о путешествии из Италии вместе с братом царицы Софьи Андреем Палеологом, русскими посланниками Семеном Толбузиным, Мануилом и Дмитрием Ралевыми, и итальянскими мастерами, – архитекторами, ювелирами, пушкарями. – приглашенными на службу московским государем. Там и не очень правдоподобные связи итальянского каббалиста с Новгородскими евреями и “жидовствующими”, и его трагическая смерть. В рассказе все было бы в порядке, если б не маловероятная фигура гуманиста Иехуды Мессер-Леона и его отождествление с Леоном Жидовиным. Однако в рассказе присутствует еще одни персонаж – каплан белых чернецов “августинова закона” Иван Спаситель (Giovanni Salvatore), о котором в Летописи говорится, что он снял с себя сан, нашел себе жену и обратился в православие. Не место здесь разобраться в том, зачем монах-августинец был приглашен в Москву. Но у Аксакова именно он, “чернец августинова закона”, в сговоре с царицей Софьей (Зоей), замышляет отравить наследника Ивана Молодого, сына Ивана III от первого брака, с тем, чтобы корону унаследовал сын царицы Василий. В результате, оказывается, что бедный еврейский врач поплатился головою безвинно. Вот как можно легким росчерком пера смыть антисемитский предрассудок антикатолическим и, в данном случае, еще вдобавок и антивизантийским. Рука руку моет.
Хава Тирош-Ротшильд, склонная, совершенно разумно, исключать вероятность совпадения двух исторических персонажей, считает, что Рабби Мессер-Леон умер в Неаполе в 1497 году, тогда как Мауро Дзонта повторяет предположение Исраэля Рабиновича, согласно которому тот сбежал из Неаполя в город Монастир, на Балканах, после 1495 года. Следовательно, либо Леона Жидовина не казнили на Болвановке, и он вернулся в Италию, либо Leone Ebreo - совсем другой человек. Впрочем, биография Иуды Мессер-Леона достаточно фрагментарна и запутана.
Но есть другой довод против подобной идентификации. В те времена в Западной Европе иерархия медицинских степеней выглядела, грубо говоря, примерно так: брадобрей (цирюльник), хирург (лекарь), физик или врач (доктор медицины). В Италии хирурги имели право на звание “маэстро”, “мастро”, доктора – на звание “мессере”. В Никоновской летописи Леон Жидовин назван по-венециански “мистро”, значит, он был простым лекарем. Рабби же Иуда бен Иехиель Рофе (Leone Ebreo) получил степень доктора медицины и титул “мессере” лично от самого священно-римского императора Фридриха III во время визита последнего в Венецию в феврале 1469 года, и никогда после этого не именовался бы “мастро” или “мистро”. Он и обрел известность как “Иуда Мессер-Леон”. Так что придется продолжить поиски Леона Жидовина. Кстати, во второй половине XV века в Венеции жил еще один Леон - сын еврейского аптекаря и врача мастро Омобоно.
Историограф или просто рассказчик историй, как в моем случае, - продолжает Марио Корти, - должен стараться понимать и излагать события в контексте времени и пространства, а не вдаваться в неуместные или анахронистические моральные суждения. Не могу, однако, скрыть мое удивление цинизмом или морализмом наизнанку российского историка, который, комментируя трагическую судьбу двух иноземных лекарей, пытается найти оправдание, скорее, палачам, нежели их жертвам: “Очень может быть, что это были, действительно, шарлатаны, ничего не имевшие общего с научной медициной и что, поэтому, участь их, - довольно заурядная, если мы взглянем на нее с точки зрения характера того века, - не могла устрашить и удержать от московской службы врачей, действительно знающих”.
Во-первых, судьба двух медиков, возможно и была заурядной, но не с точки зрения “характера времени”, а, скорее, с точки зрения характера места. В те же времена римские папы, к примеру, держали при себе врачей-евреев и никого не казнили. Во-вторых, наш историк сам простодушно признается в том, что ему “ничего не известно о личности Антона Немчина и Леона Жидовина”. В-третьих, все-таки прошло достаточно долгое время после появления очередного западного врача. Впрочем, Карамзин тоже, скорее, на стороне палача, а не жертвы: “Леон обманул Государя и сам себя обрек на казнь”.

Иван Толстой: Марио, зачем вообще ехали итальянцы в Россию?

Марио Корти: Итальянцы ехали куда угодно, хоть на край света – есть итальянцы даже в истории Афганистана и Пакистана, Индии и, особенно, Китая. И я не имею в виду здесь Марко Поло. Ехали по разным причинам. Генуэзцы добрались до крайнего русского Севера, некоторые получили даже монополию от московских великих князей на торговою мехами. Екатерина приглашала европейцев, в том числе и итальянцев в Новороссию, итальянцы участвовали в освоении Дикого поля. Ехали просто за хлебом. Из той местности, в которой я сейчас живу в Италии, Фриули, в позапрошлом веке уехало довольно много каменотесов в Южную Россию, на Северный Кавказ, а в начале прошлого века довольно большой контингент участвовал в строительстве транссибирской дороги. О них рассказывает историк из Иркутска Эльвира Каменщикова в книге “Итальянцы на берегах Байкала”. В здешних архивах довольно много материалов об этих эмигрантах. Работали итальянцы везде – на бирже в Москве, на таможне в Кронштадте. Ну, о специалистах - архитекторах, художниках, музыкантах, знают все. Я написал книжку о врачах. Гораздо меньше известно о моряках Черноморского и Балтийского флотов, или о военных. Но о них тоже рано или поздно кто-нибудь напишет.

Иван Толстой:
Марио, папских легатов постоянно подозревали (а часто и обвиняли) в том, что они лазутчики, выполняющие деликатные задания. А в какой степени итальянские путешественники и впрямь были шпионами?

Марио Корти: Давайте сначала поговорить о заслугах итальянцев в области шпионажа. В Италии первые внешние и внутренние секретные службы современного типа были организованы в XV веке династией Медичи во Флоренции. В этот период развивалась и венецианская разведка под контролем всемогущего Совета десяти, которая стала одной из самых эффективных в последующие времена. Кстати, большинство российских историков не допускает поездки Петра Первого в Венецию. Они пишут, что он спешно вернулся в Россию из Австрии, когда узнал о восстании стрельцов. Но, если бы они ознакомились более подробно с венецианскими архивами, то они бы узнали, что Петр в июле-августе 1698 года действительно находился в Венеции. За ним следили венецианские шпионы и докладывали обо всех его передвижениях Совету десяти, о чем свидетельствуют венецианские архивы.
Но вернемся к истории шпионажа и вкладу итальянцев. Гуманист Леон Баттиста Альберти был автором трактата о шифрах и изобрел шифровальное колесо, работающее по принципу многоалфавитной замены. Известны метод шифрования итальянского математика Джероламо Кардано – так называемая “решетка Кардано”, или система неаполитанца Джованни Баттиста делла Порта. Принципы работы этих систем использовались всеми разведками до конца 19-го века-начала 20-го. Знаменитый француз Де Виженер, о котором все говорят, когда речь идет о более современных способах кодирования текстов, ничего нового не придумал, он просто использовал систему Альберти.
Я, скорее, предпочитаю говорить о шпиономании. Венецианцы были буквально одержимы шпиономанией и, в этом, они очень похожи на россиян. Дворянам даже запрещалось без особого разрешения общаться с иностранцами.
Если говорить о русской шпиономании в приложении к итальянцам, то возьмем, к примеру, иезуита Антонио Поссевино, который представлен довольно отрицательно в русской историографии. Тут мы имеем дело со шпиономанией задним числом. Историки обвиняют его в двойной игре между поляками и русскими. Но Рим отправил его в Москву не по своей инициативе, а по официальной просьбе Ивана Грозного, который просил Римского папу помочь ему в заключении мира с Речью Посполитой. Так что, о какой двойной игре может тут идти речь? Поссевино было поручено добиться мирного соглашения между Иваном и Стефаном Баторием. В таких случаях по определению необходимо лавировать между сторонами, и Поссевино успешно выполнил задачу: при его посредничестве был заключен Ям-Запольский мир. Да, верно, он в то же самое время пытался склонить царя к унии с Римской католической церковью. Но церковь никогда не скрывала свое стремление объединить католическую и православные церкви. Поэтому тут говорить об интригах или происках Ватикана, как часто повторяет русская историография, по-моему, неуместно.

Иван Толстой: Из книги Марио Корти “Другие итальянцы”.

“Источником несчастий для другого итальянского врача оказалась нехватка ревеня при неожиданной высокой смертности русских солдат под Очаковым.
Под Очаковым он служил не в момент великой победы, а гораздо раньше, при генерал-фельдмаршале Минихе, в русско-турецкую войну 1735 года. Кстати, ревень оказался не самым страшным из его злосчастий.
Когда-то я увлекался историей несчастного Брауншвейгского семейства и его скитаний и, обнаружив в текстах фамилию сопровождавшего семейство доктора Аццарити (Аззаретти), я задал себе вопрос – кто же все-таки этот доктор, коренной ли итальянец или потомок итальянцев, эмигрировавших в Германию, какими бывали многие, в том числе и в России?
Рассказ о нем начну с цитаты из депеш французского полномочного министра при русском дворе Жана Жака Кампредона.
Год 1725. Роковая болезни Петра I. “Вчера утром боли несколько утихли, но Царь все-таки призвал к себе одного итальянского доктора, приятеля моего, с которым пожелал посоветоваться наедине, в присутствии только переводчика. Доктора этого призвали так поспешно, с приказанием ни минуты не медля явиться к Царю, что я перепугался, тем более, что до сих пор прочие врачи не допускали его до особы Монарха, о котором рассказывали, будто у него опухоль в нижней части живота и множество иных болезней, казавшихся опасными. Однако вечером этот доктор итальянец приехал ко мне и успокоил меня. Он сказал, что ему приказано держать в тайне, но из дружбы ко мне и, зная, какое участие я принимаю в здоровье Царя, он не скрыл от меня истину. Он исследовал Монарха и, по его словам, наложенный ему на нижнюю часть живота пластырь служит лишь размягчающим средством для облегчения мочеиспускания. Задержание является следствием застарелой венерической болезни, от которой в мочеиспускательном канале образовалось несколько небольших язв. Все это нисколько не опасно, и как только острыя боли пройдут – это должно случиться в несколько дней – он, доктор, надеется совершенно вылечить Монарха, если он только разрешит ему призвать на помощь одного французского хирурга”.
Как свидетельствует Кампредон, лечащие врачи царя Иоганн и Лаврентий Блументросты “отвергли сначала совет, поданный не ими, и продолжили свое пальятивное лечение”.
Умер бы ли царь, если бы ему cделали вовремя хирургическую операцию, предложенную итальянским “физиком”?
Об этом мы никогда не узнаем.
Иоанн Арунций Аццарити (Аззарити, Азарини, Азаретти, Лазарити) (Giovanni Oronzo Azzariti) – именно о нем писал французский дипломат Кампредон - был родом из Апулии и выпускник Падуанского университета (сколько же врачей-выпускников этого славного учебного заведения работали в России!) В русскую службу вступил при Петре в 1721 году по приглашению Саввы Владиславича (Рагузинского), который украшал себя титулом графа Иллирийского и находился тогда в Италии с дипломатической миссией. Между прочим, Локателли Ланци в своих “Московитских письмах” говорит, что Рагузинский “выдавал себя за итальянца” и что ему, после многих лет службы, было отказано в разрешении выехать в Венецию доживать свои последние дни вместе с женой-венецианкой. Рагузинец, пусть даже сербского происхождения, вполне мог выдавать себя за итальянца, но я подозреваю, что “Саввой” он себя представил, чтобы войти в доверие к путешественнику. Допускаю также, что Савва Лукич, организатор первой разведывательной сети России за рубежом, узнав, что Локателли путешествовал под вымышленной фамилией (впрочем, Локателли в своей наивности особенно этого и не скрывал), мог на него доносить и, тем самым, поспособствовать его последующим злоключениям.
В Санкт-Петербурге Аццарити преподавал анатомию и препарирование трупов в Хирургической школе и анатомическом театре при Санкт-Петербургском госпитале. В 1724 году, вместе с другими врачами, произвел анатомирование французского гайдука Петра Великого Николая Буржуа, великана ростом 226 см. В своем восторженном письме другу о состоянии просвещения в России главный начальник военных госпиталей в Санкт-Петербурге при Петре Великом, уже знакомый нам грек Схендо фан дер Бех (Михаил Фандербек) свидетельствует: “Doctor Aruntius Azzariti anatomica incidendi dexteritate paucis secundus” (“Доктор Арунций Аццарити не многим уступает в искусстве анатомировать”). В 1733 году итальянский врач был принят в армию генерал-фельдмаршалом Минихом в качестве генерал-штаб доктора с жалованьем 700 рублей в год. 16 июня 1736 года апулийский врач получил прибавку еще 100 рублей. Надо полагать, что был ценным. Тем не менее, когда он осмелился обвинить медицинскую контору в срывах снабжения ревенем, целебные качества которого ценятся и по сей день, обвинение обратили против него самого. В ходе расследования его обличили в клевете, и 15 сентября 1737 года медицинская контора потребовала его увольнения.
В 1737 Аццарити ссорится с доктором Иоганном Бернгардом Фишером, лейб-лекарем императрицы Анны Ивановны, главным директором Медицинской академии, отвечавшим за всю медицинскую политику империи. Таких называли архиятрами. Аццарити увольняют. Однако, сам граф Бурхард Кристоф Миних заступается за него перед императрицей, и в 1738 году итальянского врача восстанавливают на прежнюю должность. Позднее мы встречаем Аццарити не в Москве, а в Санкт-Петербурге: 5 ноября 1740 года в “Кратком наставлении определенным при Его Императорском Величестве лейб-медикусам” Иоганну Фишеру и Антониу Рибейро-Санхесу (Саншесу), утвержденном правительницей Анной Леопольдовной, велено, в случае болезни малолетнего Иоанна Антоновича, “приглашать на консилиум сего доктора Аццарити как советовательного лейб-медика”. Ни Половцов, ни Чистович, ни Рихтер ни словом не упоминают о роли, которую тщетно пытался сыграть итальянский доктор во время последней болезни Петра Великого.
Аццарити в 1740 году оказался в Санкт-Петербурге. Его дальнейшая судьба будет связана с трагическими событиями, последовавшими за дворцовым переворотом против императора Иоанна VI Антоновича и Брауншвейгской фамилии. В Москву Аццарити действительно доставят под арестом, но не в связи с ревенем, медицинской конторой или архиатром Фишером, не из Украины, а из Риги, и не в 1738 или 1739 году, а в 1742. Что же касается отношения генерала Миниха к своему бывшему генерал-штаб доктору, то оно наверняка было благосклонным. Миних был очень привязан к принцессе Анне Леопольдовне, собственно он возвел ее в правительницы, и смею предположить, что Аццарити стал доверенным врачом Брауншвейгского семейства по рекомендации Миниха. Имел бы он чего-либо против Аццарити, он бы не допустил возвышения того до такого уровня. Маршал ценил итальянского врача.
После кончины императрицы Анны Ивановны в октябре 1740 года, наследником престола был провозглашен младенец Иоанн Антонович – Иван VI. Ему было два с половиной месяца от роду, и он продержался на троне всего лишь в течение года. Регентом сначала стал пресловутый Эрнст Бирон, затем мать императора, внучка царя Ивана Алексеевича Анна Леопольдовна. Потом, 25 декабря 1741 года, случился государственный переворот, на престол взошла Елизавета Петровна, и вся Брауншейгская семья – бывшая правительница, ее муж принц Антон Ульрих и несчастный младенец – была отправлена под конвоем в Митаву, тогда еще столицу самостоятельного Курляндского герцогства. Однако Елизавета Петровна вскоре изменила свое первоначальное решение и приказала задержать семейство в Риге, откуда оно было сослано в Холмогоры. Но это другая история. Нас интересует тот факт, что семейство сопровождал доктор Аццарити.
Биограф несчастного Ивана VI Модест Августович Корф рассказывает темную историю о том, что указом от 27 мая 1742 года императрица Елизавета Петровна предписала командующему конвоем генерал-адъютанту Василию Федоровичу Салтыкову взять в Риге под арест доктора Аццарити и отправить его в Москву “с пристойным конвоем, и письма его все, что найдется в карманах и в квартире его, тако ж прислать к нам, и сие надобно сделать так тайно, чтоб о том никто, а особливо принцесса (Анна Леопольдовна), не ведал, чего для велите прежде взятые за арест все потребное ко отправлению его сюды приготовить, а на его место велите при ней быть лекарю... а арестанта, чтоб к вечеру привезли к Покровскому”.
Покровское была любимая резиденция Елизаветы под Москвой. Видимо, какие-то письма, адресованные Аццарити, были перехвачены, и Елизавета заподозрила заговор. Аццарити был арестован 5 июня ночью и отправлен в Москву вместе со всеми конфискованными бумагами. Известно, что среди перехваченной корреспонденции итальянского доктора одно письмо Елизавета Петровна передала своему лейб-врачу и фавориту Арману Лестоку, а одно “императрица изволила взять себе”. Возможно, итальянский врач хотел помочь семейству и выполнял задание Анны Леопольдовны, и получаемые им письма были предназначены бывшей правительнице.
Не знаю, к каким результатам привело следствие, в котором наверняка участвовал фаворит императрицы француз Лесток, и было ли оно с пристрастием. Секретарь саксонского посольства Иоганн Сигизмунд фон Пецольд напишет, что “многие другие соучастники, между которыми, как говорят, находился и итальянский врач Азарети, сопровождавший в Ригу принцессу Анну и присланный сюда скованным, - казнены втайне”. Хочется верить, что Аццарити действительно освободили в декабре того же года, как пишут Половцов и Чистович, и что до своей естественной смерти в 1747 году он продолжал заниматься медициной”.


Иван Толстой: Марио, какая российская эпоха была богаче всего на итальянцев?

Марио Корти:
Больше всего итальянцев в России было в армии Наполеона. Их было 52 тысячи. Или вместе с немцами во время Второй мировой войны. Большинство осталось там лежать. Кроме шуток. Итальянцы в России были везде и во все времена. Еще в эпоху Киевской Руси в Киеве можно было встретить итальянских купцов. Можно сказать, что генуэзцы, которые контролировали Северное Причерноморье и русские входили в состав одного государства – и те, и другие платили дань татарскому хану. Проблема с итальянцами в том, что они легко ассимилируются и, следовательно, найти их следы очень трудно. Гости-сурожане очень быстро обрусели. При Иване III начали появляться архитекторы, фортификаторы, которые строили московский Кремль и укрепляли другие русские города от Пскова до Нижнего Новгорода. Были пушкари, строители военных машин. Вспомните итальянцев, взорвавших стены Казани при Иване Грозном. Итальянские архитекторы, участвовавшие в строительстве Санкт-Петербурга в разные времена. Музыканты. Евгений Боратынский в своем последнем стихотворении, посвященном своему учителю, итальянцу Джачинто Боргезе, пишет:

Москва нас приняла, расставшихся с деревней,
Ты был вожатый мой в столице нашей древней,
Всех макаронщиков тогда узнал я в ней,
Ментора моего полуденных друзей.

Не надо забывать об итальянском присутствии в Одессе в 19-м веке. Вспомните стихи Пушкина: “Язык Италии златой звучит по улице веселой”. Но и не только в Одессе – в Таганроге, Керчи и других городах Северного Причерноморья... Мало кто знает, что именно оттуда Сталин депортировал итальянцев в Сибирь и Среднюю Азию, так же как и немцев Поволжья. Их было около трех тысяч. Но все же.

Материалы по теме

XS
SM
MD
LG