Чтобы сдвинуть с мертвой точки вопрос о статусе Южной Осетии и Абхазии, Москва и Тбилиси должны возобновить процесс переговоров. Но в ситуации, когда в обеих странах государственное мышление заменено личностной политикой, такое развитие маловероятно. Перспективы этого процесса анализирует политолог Георгий Хухашвили.
– В Тбилиси продолжается дискуссия о будущем отношений с Абхазией и Южной Осетией? Или все остановилось на той точке, когда Россия признала независимость этих формирований?
– Понятно, что эту проблему совсем вывести из грузинской политической действительности, конечно же, не удастся. Власть пытается показать общественности, что что-то делается, но на самом деле никаких реальных действий, реальных шагов в этом направлении, по моему мнению, не видно. Разработали сейчас какую-то стратегию, эти все ходы делаются с единственной целью – снизить температуру недовольства грузинской общественности. Общественностью обсуждаются разные варианты. Во всем этом есть и позитив: даже горячие головы уже не говорят о военном решении конфликта.
– Представлена ли такая точка зрения: мы не вернем себе Абхазию и Южную Осетию в обозримой перспективе, и поэтому нужен какой-то принципиально другой механизм налаживания отношений с этими территориями, если они вообще нам нужны?
– В основном это просто риторика, и понятно, что хорохориться в данной ситуации просто смешно. Появилось все-таки больше здравого смысла – у общественности в основном, не у политической элиты. Люди начали понимать: для того чтобы наши абхазские и осетинские сограждане захотели жить в единой Грузии, надо просто становиться лучшей страной, чем Россия. Другое дело, что политики всегда будут пытаться как-то "выехать" на этом вопросе. Но пока что реальных путей, реальных схем решения проблемы они не представляют. Если надо, они иногда показывают зубки – не клыки, а именно зубки. Ничего особенного в этом направлении не происходит. Время, к сожалению, тоже работает не на нас, но и не на Россию. Возникают системные сложности, в основном в Абхазии, потому что абхазы боятся и грузин, и ассимиляции в большой стране. Им пока что приходится выбирать между плохим и еще худшим. Нужно все-таки налаживать такие отношения, чтобы стороны доверяли друг другу. Когда нет доверия, то и говорить не о чем.
– В Москве даже либеральные политологи делают различия между так называемой южно-осетинской государственностью и абхазской. Говорят, что Абхазия за эти почти 20 лет показала себя более или менее состоявшимся государственным механизмом, в отличие от Южной Осетии, которая полностью сидит на московских дотациях. В Тбилиси это понимают?
– Отличий, конечно же, довольно много. Но это не значит, что со стороны Тбилиси должна вестись какая-то дифференцированная политика. Да, в Тбилиси понимают, что решение так называемого южноосетинского вопроса более легкое и кратковременное, чем абхазского. В Абхазии структуры власти устоялись, в отличие от Южной Осетии. Но для нас и Южная Осетия, и Абхазия – это части единой Грузии. Из прагматических, чисто тактических соображений мы можем говорить об отличиях, о сроках, о технологиях решения одного или второго вопроса, но в принципе цель – в будущем объединить всю страну.
– С разной степенью интенсивности в Грузии работают правительства в изгнании. В Южной Осетии это правительство Дмитрия Санакоева, есть и правительство из представителей Гальского района, насколько я понимаю, беженцев из Абхазии.
– К сожалению, эти институты созданы только для того, чтобы демонстрировать грузинской общественности, что что-то делается. Что касается проекта Санакоева – это вообще пародийный проект. Он был одним из главных провоцирующих факторов того, что случилось в 2008 году. Это была чистая авантюра со стороны грузинской власти, и Россия очень искусно использовала создание таких параллельных структур для того, чтобы увеличить пропасть между грузинами и осетинами.
– Что нужно, чтобы Россия и Грузия вступили в более или менее конструктивный диалог по вопросу Южной Осетии и Абхазии? Уход с политической арены тандема Медведева-Путина? Уход Михаила Саакашвили? Что-то еще?
– Я очень сожалею, что вопросы межгосударственных отношений решаются на уровне субъективных факторов, что политика определяется конкретными именами и фамилиями. Это не государственный подход, но это реальность, в которой нам приходится жить. Что касается сегодняшних лидеров Грузии и России, они, на самом деле, очень похожи друг на друга, очень многое делают под копирку. У них внутренняя авторитарная конкуренция, скажем так. И в принципе Россию данный расклад устраивает. Все-таки я думаю, Медведев и Путин прагматично смотрят на эту ситуацию и потому они могут не говорить с Саакашвили. Дело в том, что России сегодня невыгодно вести какой-нибудь межгосударственный диалог. А с грузинской стороны, исходя из внутриполитических целей хоть какой-то консолидации общественности, обязательно нужно имитировать борьбу Давида с Голиафом. Предварительных условий в такой ситуации быть не может. Потому что любое предварительное условие выглядит, как ультиматум другой стороне. Просто надо начинать говорить.
– В Тбилиси продолжается дискуссия о будущем отношений с Абхазией и Южной Осетией? Или все остановилось на той точке, когда Россия признала независимость этих формирований?
– Понятно, что эту проблему совсем вывести из грузинской политической действительности, конечно же, не удастся. Власть пытается показать общественности, что что-то делается, но на самом деле никаких реальных действий, реальных шагов в этом направлении, по моему мнению, не видно. Разработали сейчас какую-то стратегию, эти все ходы делаются с единственной целью – снизить температуру недовольства грузинской общественности. Общественностью обсуждаются разные варианты. Во всем этом есть и позитив: даже горячие головы уже не говорят о военном решении конфликта.
– Представлена ли такая точка зрения: мы не вернем себе Абхазию и Южную Осетию в обозримой перспективе, и поэтому нужен какой-то принципиально другой механизм налаживания отношений с этими территориями, если они вообще нам нужны?
– В основном это просто риторика, и понятно, что хорохориться в данной ситуации просто смешно. Появилось все-таки больше здравого смысла – у общественности в основном, не у политической элиты. Люди начали понимать: для того чтобы наши абхазские и осетинские сограждане захотели жить в единой Грузии, надо просто становиться лучшей страной, чем Россия. Другое дело, что политики всегда будут пытаться как-то "выехать" на этом вопросе. Но пока что реальных путей, реальных схем решения проблемы они не представляют. Если надо, они иногда показывают зубки – не клыки, а именно зубки. Ничего особенного в этом направлении не происходит. Время, к сожалению, тоже работает не на нас, но и не на Россию. Возникают системные сложности, в основном в Абхазии, потому что абхазы боятся и грузин, и ассимиляции в большой стране. Им пока что приходится выбирать между плохим и еще худшим. Нужно все-таки налаживать такие отношения, чтобы стороны доверяли друг другу. Когда нет доверия, то и говорить не о чем.
Люди начали понимать, что для того чтобы наши абхазские и осетинские сограждане захотели жить в единой Грузии, надо просто становиться лучшей страной, чем Россия
– В Москве даже либеральные политологи делают различия между так называемой южно-осетинской государственностью и абхазской. Говорят, что Абхазия за эти почти 20 лет показала себя более или менее состоявшимся государственным механизмом, в отличие от Южной Осетии, которая полностью сидит на московских дотациях. В Тбилиси это понимают?
– Отличий, конечно же, довольно много. Но это не значит, что со стороны Тбилиси должна вестись какая-то дифференцированная политика. Да, в Тбилиси понимают, что решение так называемого южноосетинского вопроса более легкое и кратковременное, чем абхазского. В Абхазии структуры власти устоялись, в отличие от Южной Осетии. Но для нас и Южная Осетия, и Абхазия – это части единой Грузии. Из прагматических, чисто тактических соображений мы можем говорить об отличиях, о сроках, о технологиях решения одного или второго вопроса, но в принципе цель – в будущем объединить всю страну.
– С разной степенью интенсивности в Грузии работают правительства в изгнании. В Южной Осетии это правительство Дмитрия Санакоева, есть и правительство из представителей Гальского района, насколько я понимаю, беженцев из Абхазии.
– К сожалению, эти институты созданы только для того, чтобы демонстрировать грузинской общественности, что что-то делается. Что касается проекта Санакоева – это вообще пародийный проект. Он был одним из главных провоцирующих факторов того, что случилось в 2008 году. Это была чистая авантюра со стороны грузинской власти, и Россия очень искусно использовала создание таких параллельных структур для того, чтобы увеличить пропасть между грузинами и осетинами.
– Что нужно, чтобы Россия и Грузия вступили в более или менее конструктивный диалог по вопросу Южной Осетии и Абхазии? Уход с политической арены тандема Медведева-Путина? Уход Михаила Саакашвили? Что-то еще?
– Я очень сожалею, что вопросы межгосударственных отношений решаются на уровне субъективных факторов, что политика определяется конкретными именами и фамилиями. Это не государственный подход, но это реальность, в которой нам приходится жить. Что касается сегодняшних лидеров Грузии и России, они, на самом деле, очень похожи друг на друга, очень многое делают под копирку. У них внутренняя авторитарная конкуренция, скажем так. И в принципе Россию данный расклад устраивает. Все-таки я думаю, Медведев и Путин прагматично смотрят на эту ситуацию и потому они могут не говорить с Саакашвили. Дело в том, что России сегодня невыгодно вести какой-нибудь межгосударственный диалог. А с грузинской стороны, исходя из внутриполитических целей хоть какой-то консолидации общественности, обязательно нужно имитировать борьбу Давида с Голиафом. Предварительных условий в такой ситуации быть не может. Потому что любое предварительное условие выглядит, как ультиматум другой стороне. Просто надо начинать говорить.
