Ссылки для упрощенного доступа

«У нас есть крылья, которых мы не знаем»


Инна Кулишова
Инна Кулишова
Сегодня Мерабу Мамардашвили исполнилось бы 80 лет

«Хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?»
[Мк, 7,8]

Такие, как Мераб, никогда не нужны народу. Ни русскому, ни грузинскому, ни европейскому, ни азиатскому – любому! Они нужны человеку. Конкретному, отдельному человеку.
Такие, как Мераб, появляются очень редко, и благословение народам, среди которых они говорят и родились, и радость человеку, имеющему уши и разумение.

...Я была студенткой, когда все здесь начиналось. Когда разваливался Союз, и на развалинах возникали новые государства, большей частью ведомые националистами. И именно в тот момент, когда не нашлось никого и практически нигде, уже после захлопывания Сахарова в России и еще до того единственного момента в августе 1991 года в Москве, когда за Россию не было стыдно, когда уже жили с открывшейся литературой, полностью зачеркнутой в школе; когда мир внутри менялся скорее, чем снаружи, когда ор толп и шум солдат заглушали тишину истины, я услышала голос Мераба, прочла его уже известную сакраментальную фразу: «Если мой народ...»
С тех пор этот человек навсегда вошел в мою жизнь.

«Я грузин и философ, с юности я нахожусь во внутренней эмиграции», - сказал Мераб Мамардашвили в интервью за два месяца до своей безвременной кончины.
Такие, как Мераб, могут быть услышаны в одиночку – именно так. Как каждый из нас живет и умирает, как каждый из нас достигает или не достигает, немного перефразируя заглавие одного из эссе Бродского, «состояния, которое мы называем сознанием», а в данный момент хочется пойти до конца и вспомнить слова преподобного Серафима Саровского о стяжании одним человеком благодати Божией, и тогда спасутся вокруг него тысячи. Во все времена хороша фраза Бродского: «Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно».

Чтобы не стать и не чувствовать себя жертвой, необходимо сознание. Мамардашвили говорит: «Надо оставаться незаметным, не теряя свободы: это такая трудная задача, что нужно посвятить ей все свои силы...» Многие из нас способны на такое смирение и на умение быть свободными? Мыслим ли мы себя без гордыни и выпячивания своего эго, выдавая свою спесь и внутреннее бессилие быть собой – быть человеком – за национальную гордость? И можем ли быть собой вообще? «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна», - говорится в Евангелие.
Возможно ли это? Да, говорит Мамардашвили. Что для этого нужно? «Впасть в состояние сознания», ибо «человек не дан, а каждый раз рождается заново».

Думается все время, где бы он был сейчас, что бы он сказал сейчас? Он шел бы дальше и говорил бы больно, точно, ибо «дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно. Точность мышления есть нравственная обязанность того, кто к этому мышлению приобщен».

Я никогда не верила в глас народа. Vox populi был vox Deus разве что в языческом мире – в каковом, по сути, мы жили и живем. Глас Божий звучит через отдельного человека. Через одного, тем самым подтверждая уникальность каждой созданной и вызванной Им к бытию человеческой души. Не прислушиваясь к личности, к Личности, мы на самом деле отрекаемся и от нее, и от себя, и от Истины, иначе говоря от данного нам свыше уникального дара свободы. «Познаете истину, и истина сделает вас свободными», - учит нас Христос.

На самом деле, если попытаться серьезно задуматься, вспомнить, правы именно те, кто идут не в ногу. Точнее, в то или иное время, или во все времена и на все времена, если говорить как христианин, только тот, – и только Тот, - кто идет не с толпой, не с ротой, не с множеством способен творить, познавать и быть познанным, говорить правду и являть истину. Один. И поле брани, если слушать одного, - не внешнее, но твой собственный разум и твоя душа. Как сказала крестьянка Жанна д'Арк, дело солдат – сражаться, а от Бога даруется победа. Солдаты – наши внутренние враги, наши внутренние защитники, и голос одного человека на этом поле есть глас воина, возможно, в некоторых случаях Воина Царства Божия. Иногда надо уметь услышать голос, говорящий «правду небесную против правды земной».

Такие, как Мераб... Нет «таких», ибо есть каждый отдельный человек, чей метафизический потенциал, отсылаю к Бродскому, выше и дальше, чем он о себе может даже предположить. «Вечное настоящее - оно символизировано, - говорит философ, - прежде всего, символами, полученными из религиозного опыта - это образ структурированной религиозности. Образ первичной религиозности является тем тиглем, в котором переваривается этнический материал. Этносы перевариваются и вдруг в естественном материальном этносе, который дан как естественная предпосылка, пройдя через этот тигель, рождаются люди. Как бы мы обратно из этого тигля получаем в национальном составе нашего этноса людей, способных составить нацию, в смысле уже нации-государства, т.е. совокупность индивидов, граждан, сообщность которых каждый день дается на агоре, каждый день подвергается отвердению и утверждению и плебисциту. Вот это и есть нация. Нация это то, что существует внутри напряженного вопрошания о том: кто мы? что мы? какие у нас обязанности? Следовательно, это единство перед судьбой, это нация, нация-государство».

Продолжая христианское «ненавидь грех и люби грешника», а также заповеданное: узнавать человека по плодам его, Мамардашвили говорит: «Мы судим дела, а не людей, т.е. состояния, а не их носителей. Людей же пусть судит Бог».
Человек, который, по собственному признанию, был не способен «читать заранее написанный текст», иначе говоря, чья мысль не останавливалась ни на минуту, и, равно как у поэта, любая точка у него становилась точкой отсчета, бывший всю жизнь настоящим европейцем по духу и образу мысли и жизни, читавший лекции на английском, французском, русском, грузинском языках; философ, для которого постоянное усилие быть человеком представляло собой естественное состояние, ставивший истину выше родины, умел удержать в себе и землю, и небо. Он говорил: «Наша ситуация такова, что у нас есть крылья, которых мы не знаем». Он хотел видеть человека проясненного, в котором проступает образ и подобие, как было замыслено изначально. И мы по идее тем самым воплощаем небесную «установку» на земном, метафорическом, уровне.

***
А дальше - немного цитат о России и Грузии.

«В России обожают говорить о духовности, душе, внутренней жизни, внутренней свободе. Грузины гораздо меньше интересуются этими вопросами. Нет такого жгучего интереса. Ведь грузины полагают (возможно, ошибочно), что наделены душой и не страдают типично русской болезнью приятия только тайно или явно страдающей души: если есть страдание - есть и душа, значит она существует. Грузины иначе смотрят на вещи, они южане, весельчаки и оптимисты... Может сейчас все изменится? Но исторически существует отличие от русского страдания, впрочем, вполне достойного уважения и все же немного самовлюбленного. Я бы сказал, у русского народа каким-то образом нарушен тот феномен, который называется желанием жить или вкусом жизни. В отличие от них, у грузин, и именно это является для нас надеждой на будущее, не нарушено и не расшатано фундаментальное отношение к жизни, как к феномену. Правда, оно несколько ослаблено, но основа в фундаменте здорова».

«Почему случился в России апокалипсис? Розанов нашел нить: это с его точки зрения - результат истоков, действовавших в русской культуре, русском менталитете. Русский человек всегда ожидал помощи извне, от космических либо каких-либо иных метафизических сил. По-русски это звучит лучше, чем по-грузински: иждивенчество. Это означает возлагать надежды на посторонние силы, вместо того, чтобы время и пространство своей жизни заполнить своим усилием и создать себе нечто такое, за что можно было бы себя уважать. Отсюда Розанов выводил присущее русскому человеку свойство неуважения к самому себе. А это, говорил он, грех и святотатство, ибо, если ты настоящий христианин и веришь, что создан по подобию Божьему, ты должен уважать этот образ в самом себе».

«Сейчас в России критический период в том смысле, что если русский народ сейчас же, каждый по отдельности и по личной своей воле не содрогнется от отвращения к себе, к своему образу, тогда в России ничего не изменится. А если там ничего не случится, то значит и у нас все останется по-прежнему, потому что мы окажемся под обломками России».

«Не знаю, может Грузия уже тоже стала частью этого русского пространства, об этом надо подумать... Тридцать лет я жил в России и верил, что мы, грузины, все-таки не такие темные как русские. Я имею в виду не образованных людей, ученых и т.д., я подразумеваю гражданскую темноту и то мышление, которое сопутствует нашему поведению в жизни. Мне думалось, что раз грузины - жизнелюбы, раз обладая чувством юмора, смогли сохранить сердце и старинный образ рыцарства, значит остались индивидуалистами, скептиками и т.д. Значит, их невозможно поработить окончательно. Я это констатировал буквально изо дня в день, будучи в Москве. Вернулся и оказалось, что это было иллюзией, что процесс ментального, психологического, словесного порабощения зашел слишком далеко....»

«Я могу сказать, то, что с нами случилось, действительно является потерей веры. Развитие тоталитаризма или советизма, особенно в России, стало возможным лишь потому, что неосознанные религиозные энергии потеряли собственный объект - Бога и переключились на другие объекты. Не оставило ли без функции нашу нацию вторжение советизма в грузинский характер? Можно сказать и так. Когда господствует советизм, сама жизнь теряет функцию. Советская жизнь - антижизнь. Ни в одном слове, предложении, позе или действии, характерных для советизма, я не узнаю себя как живого, не чувствую жизни. Там где советизм - жизни нет. А моя, как грузина, бесфункциональность - это еще более глубокая проблема».

«Когда мы видим друг друга, когда нас связывает дружба, когда мы садимся за стол - иные подшучивают нам нами по поводу грузинского застолья и тостов и говорят, что грузинское застолье - один лишь пустой обряд - в самом же деле мы живем нашу жизнь здесь, сейчас, живем нашу сегодняшнюю легенду и это есть легенда о существовании, которая может быть никогда и не имела место, но которая есть существование рыцарское... Все это я нахожу наполненным глубоким философским смыслом».

«Мы не говорим всей правды, когда говорим, что оккупированы империей. Мы оккупированы и новым человеком. Оккупационные войска - это не только имперские войска, это определенный человеческий тип, определенные социальные, ментальные, бытовые структуры. Все что происходит вокруг нас - обусловлено этими структурами. Они, разумеется, не вытекают из нашей истории и традиций нашего общества и в этом смысле привнесены путем оккупации извне. Но и нас, грузин, коснулся процесс возникновения этого нового антропологического типа, который мыслит, реагирует и т.д. так, что интуитивно понимаешь - перед нами советский человек».

«Вместо того чтобы бороться с уже привившимися дурными качествами, с ложно понятым патриотизмом, отсталостью, влюбленностью в себя, спесивостью, убежденностью, что мы - самые хорошие, самые умные, самые красивые и никто другой нам не нужен, - интеллигенция подыгрывала порокам, укоренившимся в народе, подыгрывала вместо того, чтобы выполнять функцию, возложенную на нее еще в 19 веке и выраженную Якобом Гогебашвили в следующих словах: интеллигенция призвана создать нового грузина, грузина, который будет свободен от провинциальной самовлюбленности, кичливости и позерства. Идея нового грузина - это структурирование по национальным принципам нашей свободной политической, хозяйственной и культурной жизни. Для этого грузинский народ сперва должен внимательно посмотреть на себя в зеркало, устыдиться своего облика, бахвальства и бездельничанья, своих рабских реакций и стереотипов, устыдиться своих умерших и задуматься: кем я был все эти годы? что я делал? кому верил? за кем шел? Должен содрогнуться от стыда и отвращения и тогда перед ним откроется путь к свободе, свободе, которую надо построить, так как лишь от прочувственного стыда родится энергия возрождения. Именно поэтому необходимо, чтобы кто-то каждый день говорил своему народу: захотел вождя: осторожно! Знай - это рабство!»

«С тех самых пор, как существует евангелическая точка отсчета, существует одна простая закономерность: условием нормального существования и полноценного живого функционирования черт национального характера являются личностные начала, которые зацеплены именно на универсальное, на общечеловеческое в человеке. Если истребить в нации личностные начала, которые вненациональны, являются историческими началами человека как такового, независимо от его этнической принадлежности, то лучшие черты нации исчезнут. Именно это - основа любой духовности, ибо суть ее в том, что выше родины в ней всегда стоит истина. Я истину ставлю выше моей родины и у меня возникает вопрос: многие ли грузины способны поставить истину выше видимого интереса своей родины. А если не могут - то они плохие христиане».


Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG