Диктор: В Ульяновской области из-за вспышки кишечной инфекции закрыта школа. 38 учеников и двое преподавателей средней школы села Большое Нагаткино Ульяновской области госпитализированы с подозрением на дизентерию, у 26 из них диагноз подтвердился. Всего в школе обучается более 600 детей. Врачи не исключают, что больные будут еще поступать, так как инкубационный период дизентерии длится неделю. Специалисты предполагают, что фактором, способствующим распространению инфекции, могло послужить отсутствие в поселке воды в течение одного дня.
В Министерстве образования, науки и культуры Архангельской области обсуждают перспективы создания новых рабочих мест для учителей и преподавателей, которые из-за сложной демографической ситуации и как следствие уменьшения числа школьников и студентов могут остаться без работы. Учителям предложат окончить курсы приемных родителей или воспитателей детских садов.
В Москве сокращать очереди в детские сады планируют за счет строительства новых дошкольных учреждений. В течение трех лет будет построено 213 дошкольных учреждений, - сообщили в Департаменте образования Москвы. Кроме того, сокращать очередность предложено за счет создания корпоративных детских садов. Открывать их необходимо на площадях, находящихся в собственности организаций или арендуемых у собственников, а финансировать за счет бюджета города.
В Ростовской области расширяют штат омбудсменов, работающих в школах. В настоящее время корпус омбудсменов насчитывает более 350 человек. Обязательное условие – школьный уполномоченный по правам ребенка работает независимо от решений и пожеланий руководства учебного заведения. Омбудсмена выбирают на общем собрании учащихся. Уполномоченный обязан активно защищать права ребенка, а также оказывать помощь родителям в разрешении трудных жизненных ситуаций, связанных с их детьми.
Тамара Ляленкова: Это были региональные новости образования. И тема сегодняшнего «Классного часа» - репетиторство, как выяснилось, актуальна не только в России, а во всем мире. Во всяком случае, в последние десять лет. Так считает Марк Брэй, директор Научно-исследовательского центра по сравнительному образованию в университете Гонконга. Он стал первым ученым, систематически изучающим репетиторство.
Марк Брэй: Корея – безусловный лидер по теневой экономике в образовании. Там в начальной школе репетиторство развито даже больше, чем в средней. Правда, в начальной школе частные уроки имеют несколько другую функцию, хотя, конечно, главная задача остается та же, что и в средней – сдать экзамен и поступить в престижный университет. Однако в проблеме репетиторства существует определенный социальный аспект, не только экономический. Молодые люди могут пойти заниматься дополнительно, если это делают другие, просто за компанию. И для начальной школы в Корее было очень важно, чтобы и мамы могли дольше оставаться на работе. Обычно школа заканчивает работу в три часа, тогда как дополнительные уроки продолжаются дольше. Хотя не надо забывать, что существуют разные контексты и разные ситуации. В Гонконге в старших классах средней школы с частными репетиторами занимается примерно 70% ребят.
27% учеников в Англии будут иметь частные уроки к концу средней школы. Англия гордится своей системой образования. Для них 27% это шок. Большее репетиторство развито в Восточной Азии, это, как я уже сказал, Корея, Тайвань, Китай. Более низкие цифры, но с очень глубокими корнями мы получаем в Восточной Европе. Система появляется уже и в Африке, и в Западной Европе, в Северной Америке и в Австралии. То есть репетиторство стало глобальным явлением.
Теперь посмотрим, сколько это стоит. Я могу привести приблизительные цифры, но тем не менее, они дают общее представление. В Германии – полтора млрд. во Франции – 2,2 млрд. И эта цифра растет на 10% каждый год. В Турции – 2,9% млрд. Плюс 1% роста. В Корее на уровне средней школы на частный сектор идет даже больше денег, чем на государственное образование. Это большие деньги. Интересно, что в старших классах Азербайджана я обнаружил то же самое, что и в Турции – пустоту. Причина такая: что хотят обучающиеся? Они хотят сдать экзамен. Но школа наполнена лозунгами о том, что они должны быть хорошими гражданами своей страны, играйте в футбол и разными подобными призывами. И все молчаливо соглашаются с этим. Но в Турции для учеников нормально пойти к врачу и получить справку о болезни на момент экзамена. Тогда они говорят: «Раз я не могу идти в школу, я позанимаюсь с репетитором». И врач знает, для чего он пишет справки, и школа знает, и репетитор. Когда я был в Азербайджане, я беседовал с молодыми людьми, они говорят, что дают деньги учителям для того, чтобы те писали, что они присутствуют на уроке. А для того, чтобы получить знания, они идут к репетиторам.
Тамара Ляленкова: О результатах многолетнего изучения частного дополнительного образования в различных странах рассказывает профессор Марк Брэй.
Марк Брэй: С другой стороны, существует репетиторство по интернету, когда ученик находится в одном месте, а преподаватели далеко от него, может быть, даже в другой стране. Например, что касается математики, ребята в США часто берут репетиторов в Индии. В Индии живут репетиторы, которые в два раза лучше и в два раза дешевле, чем репетиторы в США. Кстати, в США правительство разрабатывает программу, которая называется «Не оставим ни одного ребенка позади». Государство финансирует семьи и школы с тем, чтобы они могли пользоваться услугами частных репетиторов.
Помимо частного репетиторства, существует также демонстративная система. В Гонконге вы можете увидеть трамвай с портретами очень крутых репетиторов, которые привлекают массы тинейджеров в огромные аудитории и занимаются репетиторством как большим бизнесом. Это богатые люди, миллионеры. Кстати, один из них провалил экзамен на степень бакалавра в том университете, где я преподавал, не получил диплома вообще, занялся частным репетиторством и добился колоссального успеха.
ЮНЕСКО и Мировой банк любят говорить о том, что образование должно быть бесплатным. Я полагаю, ваша Государственная Дума говорит примерно то же самое. Правительства во всем мире говорят, что образование должно быть бесплатным, но так получается, что есть фасад, на котором написано «бесплатное образование», и есть заднее крылечко, с которого требуют многочисленные взносы на обучение, однако фасад скрывает эти вещи.
Тамара Ляленкова: К таким выводам пришел директор Научно-исследовательского центра по сравнительному образованию в университете Гонконга Марк Брэй. В России репетиторство имеет давние корни. Их не смогли истребить даже в советские времена. Я попросила Марину Гутерман, она – школьный учитель химии и практикует частные уроки вот уже 35 лет, поделиться своим опытом.
Марина Гутерман: Меня попросили помочь внучке моей свекрови, когда я еще училась в институте. Я поехала к Никитским воротам учить барышню химии. Видимо, барышня не очень хотела учиться, и каким-то образом надо было, чтобы троечку ей по химии поставили. Я помню свое потрясение, когда я попала в дом. У нее дедушка был замминистра чего-то, не помню. Я, когда вошла в дом, шок от того, что я там увидела, я не знала, куда наступить, я не знала, как войти, я увидела такую квартиру первый раз в жизни. Поэтому я практически не езжу к ученикам, я очень редко езжу, они ездят ко мне. Как правило, это были какие-то знакомые, это были какие-то родственники, это были чьи-нибудь детки. То есть массово это не было. Хотя сама я, когда поступала в институт, я тоже занималась с репетитором. Абсолютно бесполезно, как я понимаю. Я занималась с преподавателем химии, я ездила к нему на химфак университета. Кроме того, что он был Владимир Ильич, я ничего не помню, но он был Владимир Ильич. Это было совершенно бесполезно. Но сказать маме, которая какими-то усилиями нашла мне этого преподавателя, я, конечно, не могла. Я честно ездила туда целый год, получивши тройку по химии на вступительном экзамене в первый год. Биологией я специально не занималась, с репетитором занималась физикой. Совершенно блестящий. Он в какой-то момент преподавал у нас в школе, молодой человек, как я сейчас понимаю, он был. Потом он ушел, и мы его каким-то образом нашли. Нас было несколько девочек, вот мы с ним занимались физикой.
Тамара Ляленкова: Марина Яковлевна, а как находят вас?
Марина Гутерман: Слухами земля полнится. Проблем с учениками у меня не было никогда. И при этом у меня никогда не было денег. Я сейчас нашла свою справку, которую я брала в школе для каких-то целей, у меня была зарплата 88 рублей 92 копейки. Поэтому я все время с кем-то занималась. Как говорит один мой знакомый, очень хороший, которого я знаю 50 лет, мы с ним в детский сад вместе ходили: «Знаешь, что ты всю жизнь делаешь? Ты зарабатываешь себе возможность работать в школе».
Тамара Ляленкова: Ученикам частных школ требуются тоже репетиторы, платятся деньги вроде бы за гарантированно хорошее образование. Понятно, что это не всегда так, но по логике некой это должно быть.
Марина Гутерман: Частные школы все разные тоже. То, что они иногда о себе заявляют, это вовсе не то, что там есть на самом деле. Хорошего учителя сейчас найти очень трудно. Поэтому, к сожалению, платятся деньги не всегда за хорошее образование. И очень многие тоже требуют занятий индивидуальных, потому что там очень иногда тяжелый контингент детей по разным тоже причинам, в том числе и потому, что они очень многие не видят родителей. Попал ко мне мальчик, это такая типичная частная школа, он вот так вот лежит, он ничего делать не хочет, я и так, и этак, уговариваю его в конце концов, чем-то с ним занимаюсь. При этом он приходил и иногда говорил: «Мне сегодня химия не нужна, давайте неравенства». Пожалуйста, пусть будут неравенства. «А сегодня мне неравенства не нужны, физика». «Да пожалуйста, пусть будет физика». Я просто вынимаю учебник из шкафа и с ним занимаюсь. В какой-то момент я поняла, что ему просто нужен человек, который рядом с ним сидит. Ему очень приятно, когда меня интересует. Я про школу расспрашиваю, он мне про учительницу расскажет, как они там бузили. Я так аккуратненько говорю, что нехорошо было так. Мы с ним общаемся. И один раз, когда он от меня уходит, он достает из кармана деньги и перед тем, как мне их отдать, подносит их к лицу. Я говорю: «Вовка, ну зачем же ты деньги к лицу? Они же грязные». «Марина Яковлевна, они мамой пахнут». Представляете, что со мной было. Потому что он маму свою не видит практически. Мама – адвокат. Мама мне говорит: «Я всегда на телефоне, но только когда я иду в тюрьму, я его выключаю». Представляете, деньги у него мамой пахнут. Я дальше его была готова учить чему угодно.
Тамара Ляленкова: Рассказывала Марина Гутерман. О том, как изменилось репетиторство с введением ЕГЭ и сохранился ли зазор между качеством среднего образования и требованиями высшей школы, мы поговорим после главных новостей образования.
Диктор: Слабые вузы могут стать колледжами или филиалами, - заявил глава Министерства образования и науки России Андрей Фурсенко на совещании министров образования стран ШОС, которое прошло в четверг в Новосибирске в рамках международного форума Интера. Сегодня только 100 российских университетов проявляют себя как полноценные высшие учебные заведения. Остальным в долгосрочной перспективе предложено пересмотреть свою работу или же стать филиалами ведущих вузов или колледжами.
Госдума в очередной раз не приняла проект федерального закона об образовании. По идее разработчиков, новый документ заменит два устаревших базовых закона – об образовании и о высшем и послевузовском профессиональном образовании, которые были приняты в 1992 и 1996 годах соответственно. Рабочая версия законопроекта, выложенная в открытом доступе на сайте Минобрнауки, не устроила представителей образовательных учреждений и научных организаций. Они потребовали общественного обсуждения документа.
Единый день протеста 25 сентября объединил родителей и учеников, представителей ряда общественных организаций и движений России, а также активистов и лидеров некоторых политических партий более чем в 20 регионах страны. Участники всероссийской акции протеста выступили против федерального закона №83, который, по их мнению, нарушает конституционные права граждан. Еще одно требование митингующих – отказаться от планов сокращения 200 тысяч учителей. По итогам акции подготовлена резолюция, которая будет передана президенту, правительству и депутатам Госдумы.
Более 200 тысяч педагогов приняли участие во всероссийском конкурсе «Учитель года России 2010». Как рассказала директор Департамента общего образования Министерства образования и науки России Елена Мизиенко, 76 учителей были отобраны для прохождения финальных этапов. Они пройдут с 23 сентября по 3 октября в Магнитогорске Челябинской области, на родине абсолютной победительницы конкурса прошлого года учителя математики Натальи Никифоровой.
Тамара Ляленкова: Это были главные новости образования. Сегодня мы говорим о репетиторстве, о его плюсах и минусах. Гость Московской студии – директор Института развития образования Высшей школы экономики Ирина Абанкина.
С одной стороны, это практика достаточно старая, это было нормально и еще в какие-то дореволюционные времена. Очень часто студенты этим занимались, потому что это давало возможность подработать. И так или иначе, все равно если человек хотел поступать в вуз, приглашали репетитора, и он занимался, или ходил на подготовительные курсы. И тогда это было обусловлено тем, что была все-таки некоторая разница между знаниями, которые давала школа, и требованиями, которые предъявлял институт. А сейчас ситуация кардинально поменялась. И в принципе недавно только стали разбираться, что с этим делать. Мне кажется, что первая волна такого нового, условно говоря, репетиторства возникла в связи с тем, что просто не знали, как готовиться к ЕГЭ, было непонятно, что это такое. Мне кажется, тут две какие-то линии существуют.
Ирина Абанкина: Да, мне кажется, что действительно, ситуация кардинально меняется, потому что до этого вузы практически все имели и подготовительные отделения, и платные курсы, и тем не менее, отдельные преподаватели занимались для того, чтобы подготовить заточенно под экзамены под требования того вуза, в который собирались абитуриенты поступать. И сколько бы ни говорилось о формальной преемственности программы, о том, что ничего сверх школьной программы на экзаменах в вузы нет, но всегда специфика постановки вопросов, внимание к тем или другим разделам, темам, умениям, навыкам, которые требовались в вузе, она со школьной программой, конечно, расходилась. И для многих преподавателей это превращалось постепенно в основной даже заработок. Сколько бы они ни получали на своей основной работе, будучи и профессором, и зав. кафедрой, все равно дополнительный заработок за счет репетиторства давал намного больше, чем то, что можно было получить по основному месту работу. И мне кажется, что это имело явно негативные последствия, потому что человек постепенно и переориентировался на эти программы подготовки. У очень многих преподавателей они были уже довольно серьезно разработаны, с хорошими технологиями, действительно они обеспечивали уверенное знание того, что требуется, и такую относительно уверенную тоже сдачу этих экзаменов. И поэтому внимание уже к становлению программ непосредственно в вузе, научной работе, проведению каких-то исследований, которые требовались, они отходили на второй план по сравнению с тем временем, которое тратилось на репетиторство. И вот этот разрыв между школой и вузом, не существующий как бы в формальном измерении, в неформальном давал возможность процветанию некоторой теневой экономике, не только индивидуальной, но и фирмы целые организовывались. Причем фирмы - агенты, посредники, которые стягивали преподавателя. И это превращалось в вполне бизнес теневой в том смысле, что действительно очень мало они платили налоги.
Тамара Ляленкова: Впрочем, это не единственная причина изменений, которые в ближайшем будущем, возможно, ожидают в так называемую теневую систему российского образования. Несколько лет назад репетиторство итак в значительной мере переместилось в учительскую среду. Теперь, по словам главы Федеральной службы по надзору в сфере образования, будут приняты меры против курсов по подготовке к ЕГЭ в вузах. Я спросила у заместителя директора Департамента профессионального образования Министерства образования Российской Федерации Олега Орчакова: прежде, как правило, те, кто собирался поступать в институт, он занимался или с преподавателями из института, или ходил на курсы при институте. Таким образом он набирал те недостающие знания, которые должен был бы иметь при поступлении, или недополучал, тут большой вопрос. Что теперь? Как-то вузам приходится вот этот свой первый курс подстраивать.
Олег Орчаков: Конечно, все мы знали очень хорошо, что вступительные экзамены в вузах и выпускные экзамены в школе достаточно сильно различались по содержанию, по накалу. А с введением ЕГЭ чуть-чуть сблизились, даже по итогам 2010 года приема. Результаты ЕГЭ еще не совсем адекватно отражают реальный уровень подготовки школьников. А по прошлому году это особенно ясно стало после первых сессий. Я знаю примеры, многие вузы вводят адаптивные программы, которые являются попыткой подтянуть уже студентов, бывших абитуриентов до уровня тех требований, которые, собственно, нужны. Это Бауманка, это МИФИ, МФТИ – вот они активно этим занимаются.
Тамара Ляленкова: Может быть, именно поэтому вузы, когда стали поступать по ЕГЭ, стали жаловаться на то, что очень плохой уровень школьников. Может быть, именно потому, что это была школьная программа, а не требования вуза?
Олег Орчаков: Так оно и есть. Число жалоб увеличилось многократно на уровень подготовки. А репетиторство сместилось сейчас не к подготовке в вузы, а к подготовке к ЕГЭ. Многие вещи сместились от вузов, приемных комиссий и соответственно отборочных комиссий в школы.
Тамара Ляленкова: Поскольку так получилось, что репетиторство переместилось на школьный период, возможно, что те, кто преподавал в институтах, в университетах, лишившись такой денежной помощи, начнут искать другую работу? Я понимаю, что у них вариантов не очень много, но с другой стороны, это значительная была часть дохода все-таки.
Олег Орчаков: Уходят и будут уходить, но не по этой причине. Это, наверное, не главная все-таки причина – то, что они лишились заработка от репетиторства. Тем более, что я знаю личные примеры, когда преподаватели вузов, особенно по дисциплинам ключевым – иностранный язык, русский язык, математика, они продолжают работать репетиторами, но теперь уже в рамках ЕГЭ. А уход связан больше с тем, что число студентов падает. Демографическая яма и так далее. И это неизбежно ведет к сокращению штатов.
Тамара Ляленкова: Олег Александрович, как вы лично относитесь к репетиторству?
Олег Орчаков: В целом, конечно, позитивно. Потому что репетиторы, как санитары леса что ли своеобразные. С одной стороны, они действительно реально помогают ликвидировать некие пробелы. Второе, что мне кажется очень важным, они, в отличие от родителей, помогают психологически подготовить детей к экзаменам. Да, еще профориентационное направление. Репетиторы помогают ориентировать ребенка на ту или иную сферу. Может так случиться: ребенку наняли репетитора по математике – не пошло, значит, нужно задуматься, может куда-то пойти, где нет математики? То есть скорее позитивно, чем негативно к репетиторам отношусь. Тем более, надо понимать, что репетиторство – явление не советское и не российское. Оно во всем мире существует. В Америке тоже есть подготовка к SAT, и в Англии все это есть, есть помощь такого рода. Если государство не может, то ниша заполняется.
Тамара Ляленкова: Это было мнение заместителя директора Департамента профессионального образования Министерства образования Олега Орчакова. Разговор о том, зачем и кому помогают репетиторы в России, мы продолжим после короткого перерыва.
Напомню, сегодня мы обсуждаем репетиторство, его плюсы и минусы. С одной стороны, как выяснилось в первой части программы, репетиторство возникает там, где государственная система образования недостаточно сильна. А предложение частных услуг стимулирует низкая заработная плата учителей. С другой стороны, углубленное изучение предмета и индивидуальные особенности ребенка нередко требуют дополнительной помощи. К тому же репетитор часто помогает ученику правильно выбрать будущую профессию. О том, как он выбрал профессию репетитора, рассказывает Артем Мызников.
Артем Мызников: Это было в девятом классе, потому что в девятом классе я учился в обычной общеобразовательной школе, которая находилась около дома. Просто была так называемая общественно-принудительная работа, скажем так.
Тамара Ляленкова: Помогать двоечникам, правильно?
Артем Мызников: Да, совершенно верно. Начиналось это все с маленьких групп по 2-3 человека. Впоследствии все это переросло уже в индивидуальные занятия у каждого дома. Потому что я всегда искал корни, почему человеку неинтересно, почему ему непонятно. Как правило, все это происходило из того, что человек, например, что-то не понял, дальше он соответственно не понимал еще больше, и все это в геометрической прогрессии нарастало. Я думаю, что вероятно этот опыт меня и подтолкнул на то, чтобы я в данный момент избрал этот путь.
Тамара Ляленкова: Да, но вы выбирали себе профессию каким образом?
Артем Мызников: Я очень хотел всегда быть связан с медициной, но врачом я никогда быть не хотел. Поэтому я себе избрал специализацию медицинская физика, то есть это лечение злокачественных опухолей радиационными пучками, я работал по профилю в Московском областном онкологическом диспансере. Поначалу было интересно, потом это превратилось в рутину. Когда по 10 новых пациентов в день, которым нужно составить план облучения, которого нужно положить на ускоритель и так далее. Просто дело в том, что я пока шел вот этот путь от 9-го класса до выпуска из института, я все это время занимался с учениками по математике и физике. То есть всегда мне это нравилось, всегда было интересно.
Тамара Ляленкова: Рассказывал Артем Мызников. Действительно, существуют две главные категории ребят, которые занимаются с частными преподавателями. Это откровенные, как сейчас сказали бы, двоечники, и без одной пятерки отличники, которым важно стать лучше. Из числа последних мои собеседники – студенты. Они участвовали и в прошлых программах, Константин Варович, Кирилл Филимонов, Елена Краюшкина, Антон Скулачев. Я спросила у них, нужен ли для поступления в престижный вуз репетитор?
Константин Варович: Да, нужен. Я поступал на ВМКА, и уровень школьной математики и физики совершенно несравним с требованиями, которые предъявляются студентам.
Тамара Ляленкова: Кто был ваш репетитор? Это был учитель или?
Константин Варович: Преподаватель, педагог из ВМКА, по физике – с физфака. Это было продуктивно, и благодаря им я, собственно, поступил.
Тамара Ляленкова: Самому это было невозможно подготовиться?
Константин Варович: Думаю, нет. Слишком трудные экзамены по устной математике, которую в школе совершенно не проходят и не изучают, не касаются ее.
Кирилл Филимонов: Самому легко подготовиться к ЕГЭ, совершенно без проблем. Потому что уровень ЕГЭ и уровень экзаменов в МГУ – совершенно несравнимая вещь, намного выше планка.
Антон Скулачев: Я не могу судить о качестве подготовки к ЕГЭ просто потому, что я заканчивал экстерном школу и учился в интернате-школе. Поэтому у меня просто были задания, которые мне присылались в качестве подготовки.
Кирилл Филимонов: Мне катастрофически не везло на протяжении всей моей школы, всех моих разных школ, которые я поменял, с математикой. У меня сложилось впечатление, что уровень математики в нашем современном образовании катастрофически недостаточен. Можно ли подготовиться к ЕГЭ? На троечку, конечно, можно, на четверку, наверное, можно. Можно ли подготовиться на пять баллов, не имя каких-то особых талантов в изучении математики, как, например, мой случай? Я думаю, что нет. Поэтому, конечно, приходится обращаться к репетиторам. А уж если говорить об Олимпиаде, я поступал по вузовской Олимпиаде в Высшую школу экономики, и, конечно, уровень преподавания английского языка или даже истории в школах совершенно неадекватен тем требованиям, которые предъявляются тем требованиям, которые предъявляются уже потом при поступлении, и английский на уровне иняза говорил мне совершенно серьезно мой репетитор по английскому языку. Без репетиторов не обойтись.
Антон Скулачев: Мне нужен был репетитор, я занимался с репетитором, поскольку я понимал, что я не поступлю без репетитора не потому, что у меня плохая школа, не потому, что в вуз требуется высокий уровень знаний, а потому что вуз требует определенной специфики знаний.
Тамара Ляленкова: Вы брали репетитора из вуза, или это был случайный человек?
Антон Скулачев: Из вуза, конечно, член приемной комиссии, как это все делают подавляющее большинство абитуриентов.
Елена Краюшкина: Я тоже поступала по результатам Олимпиады, но, безусловно, в подготовке к Олимпиаде все-таки было недостаточно в силу определенных причин обучения в школе из-за особенностей учебной программы, все-таки Олимпиада подразумевает намного более глубокие знания. И я хочу сказать, что это, безусловно, оказалось очень полезным, знаний прибавилось.
Кирилл Филимонов: Я позволю себе заступиться за ЕГЭ по своей привычку, потому что ЕГЭ хотя бы позволяет точно знать, к чему готовиться, в отличие той системы, которая была до этого. В этом, мне кажется, и проблема. Потому что студенты затачиваются, чтобы попадать именно в определенную мишень. И если их просят выстрелить не в яблочко, как они привыкли, кладя оружие под определенным углом, уже высчитанным, а попасть в семерку на мишени, то они не смогут этого сделать, потому что из заново придется прицеливаться, и они не будут иметь такого опыта.
Константин Варович: ЕГЭ набивает руку на психологические задачи, но на неожиданные вопросы оно не дает знаний.
Тамара Ляленкова: Это еще одна проблема, с которой сталкивается сегодня репетитор. То ли он готовит ученика к сдаче ЕГЭ, то ли дает фундаментальные знания. Впрочем, старшеклассник может решить самостоятельно, какую часть государственного экзамена он осилит сам, а для решения какой придется позаниматься с преподавателем. Паника, спровоцировавшая массовое репетиторство, уже спала, отмечает директор Института развития образования Высшей школы экономики Ирина Абанкина.
Ирина Абанкина: Я думаю, что часть репетиторства по мере ознакомления как бы с ЕГЭ, по мере накопления этого опыта будет уходить, и семьи будут понимать, что это необязательно, и ребята будут понимать, что они в общем-то справляются. Плюс к этому у ребят за спиной некоторое время еще демографического спада, которое нас сопровождает, количество мест в вузах у нас велико, в том числе и бюджетных мест.
Тамара Ляленкова: Да, конкурентность упадет.
Ирина Абанкина: Да, она упадет, и даже если в ближайшее время стабилизируется, все равно на уровне существенно более низком, чем тот уровень, который мы имели даже в начале 2000-х годов. Те, кому нужна помощь, я думаю, что несомненно ее найдут. Но не хотелось бы, чтобы преподаватели делали из этого не реальную помощь там, где требуется, это понятно, это нужно, и такая возможность должна быть, но навязывали что ли вот это репетиторство в дополнение к школьной программе. А это навязывание имеет, конечно, экономическую природу, экономическую мотивацию, потому что это дополнительные заработки, потому что это уже привычка к этому типу заработков.
Тамара Ляленкова: Вы правы, потому что некоторым ребятам действительно нужны репетиторы, потому у всех способности разные, у всех темп усвоения материала тоже разный.
Ирина Абанкина: И здоровье разное.
Тамара Ляленкова: И тут возникает еще один момент, который обсуждался: корректно, некорректно педагогу, который преподает в школе, продолжать заниматься и дома или отдельно вне школьной программы с учеником? С одной стороны, говорили: он же лучше знает этого ученика, он знает его проблемы, он знает, в каком месте ему надо помочь. С другой стороны, звучит такое мнение, что это некорректно, это профессионально неправильно, если учитель, который в школе не смог вложить в этого ученика, он потом это за дополнительную плату частным образом продолжает это делать.
Ирина Абанкина: Да, здесь есть, конечно, как всегда, на чаше весов и плюсы, и минусы. Например, в Высшей школе экономики у нас, вообще говоря, не приветствуется, скорее даже запрещается репетиторство с преподавателями, профессурой по тем предметам, которые они ведут. Действительно, считается, что преподаватель должен работать в то отведенное время, которое как бы есть, и суметь найти возможности в рамках учебных модулей обеспечить, если надо, индивидуальные траектории в образовании, адресную какую-то помощь, поддержку тем ребятам, которые не справляются. Всегда есть промежуточный какой-то контроль, тестирование, измерение, где понятно, кому требуется эта самая дополнительная помощь. Но репетиторство за деньги действительно находится за пределами какой-то корпоративной этики. Другое дело, что найти преподавателей, которые могли бы помочь по нашим очень специфическим программам, очень трудно. И многие наши преподаватели очень справедливо считают, что нужно включить навыки самостоятельной работы, надо потрудиться. В конце концов, это очень ответственный и сложный период в жизни человека, и он должен освоить и преодоление трудностей, и самостоятельную работу, и необязательно ее перекладывать ее на кого-то другого, опять брать натаскивателя.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, что есть еще такой миф среди родителей, которые тоже стимулируют репетиторство, потому что многие родители, которым так или иначе приходится сталкиваться со школьной программой своих детей, они не понимают эту программу, и она им кажется чрезвычайно сложной. И поскольку сам родитель, даже с высшим образованием, не всегда может помочь своему ребенку иногда даже в начальной школе, в средней, а про старшую даже говорить не надо, у него создается впечатление, что это очень сложно, что на эти вопросы невозможно ответить. Возникает претензий, естественно, к школьной программе тут же, к тому, что она крайне сложная, раз непонятна даже взрослым. И возникает идея, что требуется специальный человек, который будет всю эту сложность вкладывать в голову ребенка.
Ирина Абанкина: Да, программы сложные, они сложные не только у нас, они сложные в том числе и в других странах, особенно если речь идет о старшей школе, где довольно много уже авторских программ, и это поддерживается. Более того, родитель, как правило, смотрит на какую-то одну тему, один урок, вырванный из общего контекста. Вот этого системного эффекта от образования, когда программа постепенно разворачивается, переходя со ступени на ступень, конечно, не видит и находится еще в плену ложного мифа о том, что если он взрослый человек, тем более с высшим образованием, да еще и занят какой-нибудь довольно интересной, интеллектуальной работой, то он в состоянии с лету, с кондачка, что называется, справиться с теми вопросами, с той программой. Нет, не в состоянии справиться действительно, потому что те навыки, те знания, те умения, которые развивает современная школа, должны быть опережающими по отношению даже к тем взрослым, которые работают, и к тому образованию, которое они получили даже в вузе. Поэтому сложность программ во многом сегодня вполне адекватна и самим ребятам, и уровню их развития, и потом она имеет некоторую преемственность внутри себя при переходе от основной в старшую школу и так далее. Если родитель имел бы время и желание ускоренно, но самому пройтись от начала программы до конца и помогать уже там, где нужно, где возник затор, он бы действительно, может быть, освоил это довольно быстро и смог бы помочь. Но ему кажется же, что он с любого места на любой вопрос в состоянии ответить, потому что что там сложного? А вдруг оказывается, что химия давно вылетела из головы, никаких современных концепций в биологии он вообще не представляет, тем более решать задачи, которые там предлагаются. Точно так же, как и современная история и обществоведение. И нас этому в школе практически не учили, а иногда даже и в вузе. И во-вторых, это не только знания, но и те компетенции, которым ребят обучили.
Тамара Ляленкова: Это была Ирина Абанкина. Разговор о педагогических проблемах мы продолжим после зарубежных новостей образования.
Диктор: Крупнейшие университеты Пакистана в среду прекратили работу и объявили бессрочную забастовку. Руководства 72 вузов требуют от властей Пакистана вернуть университетам предусмотренные бюджетные деньги. В последнее время в сфере высшего образования сложилась критическая ситуация. Государство задолжало вузам более 7 миллиардов пакистанских рупий, это порядка 2 с половиной миллиардов долларов США,
В Соединенных Штатах в Солт-Лейк-Сити учащихся Восточной средней школы будут штрафовать на 5 долларов за каждое опоздание. Если они не хотят платить штраф, то могут выбрать другой вид наказания – остаться в школе после занятий еще на полчаса. Представители администрации школы заявили, что деньги от штрафов пойдут на оплату труда учителей, которым придется оставаться после школы и наблюдать за опоздавшими.
На Украине 750 ровенских милиционеров сели за парты во главе с руководством Управления МВД области. Специально к Евро-2012 в национальном университете Острожской академии сотрудников правоохранительных органов будут учить английскому языку. Это первый пример на Украине, когда региональное управление МВД организовывает такую масштабную языковую подготовку для своих работников к чемпионату Европы по футболу.
Тамара Ляленкова: Это были зарубежные новости образования. Разговор об этической стороне репетиторства я продолжаю с проректором Тульского педагогического университета Светланой Краюшкиной.
Светлана Краюшкина: Я сейчас ко всем обращаюсь родителям: если ваш учитель не может вашего ребенка довести до какого-то уровня во время уроков и предлагает помощь после уроков, значит, надо задуматься об этом, потому что это неприлично, это либо такое тайное вымогательство, либо еще какие-то вещи. То есть когда учитель репетирует своего собственного ученика, это не есть хорошо. Что касается репетиторства вообще, я здесь не вижу очень большой беды. Я объясню почему. Потому что мне кажется, что если репетитор другой, учитель другой человек, потому что как бы мы ни хотели, это нормально, мы все разные люди, и мы все даем вот эту науку по одному сценарию, и не всегда он удачный просто для конкретного ребенка. Не потому что учитель плохой, а просто для конкретного ребенка не получается. А репетитор здесь может показать ту же науку немножко с другой стороны. Ведь это нормально – знать больше, чем школьная программа. Почему это должно быть обязательно в школе? Может, это другой человек. Может быть, это в вузе. У нас есть, например, курсы для школьников в Центре изучения иностранных языков. Почему нет? То есть это то самое дополнительное образование, которое ребенок получает в конкретной сфере. И оно, наверное, должно быть. Просто надо понимать, как это делается, кто это делает, и зачем это делает. Получать знания по какой-то дисциплине еще на стороне – это, наверное, нормально, но именно углубляться, расширяться, еще куда-то вести. И здесь очень большая роль репетитора, потому что если бы я давала советы родителям, мне иногда очень хочется их дать, просто никто не спрашивает, когда вы выбираете репетитора, вы должны понять, зачем вы это делаете. И желательно, чтобы это был человек, у которого будут гореть глаза, чтобы он вашему ребенку привил любовь к этой науке. Это возможно на самом деле. Когда ребенок ходит из-под палки, вы нашли не того человека.
Тамара Ляленкова: Это был совет проректора Тульского педагогического университета Светланы Краюшкиной. Однако нередко репетиторы не имеют педагогического образования. Частным обучением они начинают заниматься в силу разных причин, как, например, моя следующая собеседница Дарья Дроздова.
Дарья Дроздова: Я занимаюсь репетиторством совсем недавно, несколько лет, и связано это с тем, что я поступила в аспирантуру, и работа в офисе или какая-то другая работа никак не соответствовала тому плану, который у меня был, и занимала все время, а надо было работать в библиотеке, встречаться с научным руководителем. И я начала искать какие-то варианты, которые бы мне позволили сохранить свободное время для научной работы и одновременно зарабатывать немного. И тогда мне предложили преподавать итальянский язык, потому что я его знаю достаточно хорошо, жила в Италии восемь лет. Я одновременно решила попробовать еще и математику.
Тамара Ляленкова: Математика более востребована сейчас, потому что тот период, о котором вы говорите, это как раз начало сдачи ЕГЭ, когда все испугались, что они не справятся и действительно стали приглашать репетиторов.
Дарья Дроздова: Самое интересное, что я не работаю с людьми, которые должны сдавать ЕГЭ. Я работаю со школьниками средней школы, то есть от пятого до десятого классов.
Тамара Ляленкова: Но испугались то все ЕГЭ, начиная, наверное, с первого класса.
Дарья Дроздова: Вполне возможно. Потому что, например, мне приходится готовить не только к ЕГЭ, но и к ГЕЭ, это выпускные экзамены девятого класса. И тут действительно девятиклассники, особенно в конце года, начинают судорожно искать какого-нибудь репетитора, который за месяц сумеет натаскать на те задачи, которые предлагаются в этой экзаменационной работе. Так что действительно, все эти введения не только ЕГЭ, но и такого аттестационного экзамена 9-го класса побудило людей искать репетиторов. Часто приходится работать с детьми, которые просто не успевают по школьной программе. Я думаю, что такие были всегда.
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, может быть, вы сталкиваетесь с тем, что преподаватели, учителя недостаточно понятно объясняют, недостаточно профессионально работают с детьми, и вам приходится что-то делать за них?
Дарья Дроздова: Да, такие ситуации часто встречаются. Действительно, в моей практике было, что после года занятий ребенок переходил в другую школу, менялся учитель, и родители говорили, что все, спасибо, у него пятерки, и больше помощь не нужна. Очень многое зависит от учителя. Но у меня ощущение, что не только от того, как объясняют, но и от того, как учитель себя ведет. Потому что многие дети начинают жаловаться, что учитель на них кричит, они пугаются, соответственно, они закрываются для того материала, который он, может быть, им и дает.
Артем Мызников: Я вообще считаю, что совсем тупых учеников нет. Есть просто ленивые. В 99% случаев, пожалуй, это ученики, у которых отсутствует интерес к учебе. Интерес может отсутствовать по каким причинам? Во-первых, потому что они не очень себе представляют, где им эти знания пригодятся в жизни. Вот недавно, например, у меня один хорошо успевающий ученик сказал: «Зачем мне это С4, зачем на это тратить время? Все равно мне эти знания не пригодятся». Ну, после того, как я ему просто привел аналогию, что, обладая знаниями по геометрии, он сможет рассчитать площадь застройки дачного участка, который потребуется, или что-то еще, элементарный абсолютно пример из жизни, он подумал и где-то в чем-то изменил свое мнение. Ну, а вообще, я могу за себя сказать, коллеги, наверное скажут: «У меня ЕГЭшников в этом году всего 4 человека, 8-й, 9-й, 10-й класс, которые медленно, планомерно хотят себя поддерживать на должном уровне по математике, по физике».
Марина Гутерман: Знаете, готовиться приходилось всегда. Школьная программа, она же государственная программа, если бы она проходилась всюду 100-процентно, готовиться бы не пришлось. Но так как, по разным оценкам, в разных школах ее можно дать от 25 до 75%, то готовиться все равно надо. Кроме этого, ЕГЭ – это форма сдачи, она новая форма. К этой новой форме тоже надо привыкнуть. Если сразу детям дать контрольную работу в форме, похожей на ЕГЭ, вы получите одни двойки с ходу. А если им дать вторую, они уже попривыкли, они уже умеют читать эти вопросы. А если все время целенаправленно именно на форму сдачи обращать внимание, то все равно к этому надо готовиться, даже если нет вот этого зазора. Как может не быть зазора, когда сейчас в школах, например, химию в старших классах непрофильных оставили по часу в неделю, а в профильном дали три часа. А у нас раньше во всех было три часа. Что можно сделать за час в неделю? Ничего.
Тамара Ляленкова: Подготовка к ЕГЭ имеет некую специфику, то есть это не преподавание предметов фундаментальным образом, а давание предмета каким-то особым образом, который даст возможность ребенку именно на те вопросы. То есть не столько содержание, сколько форма.
Марина Гутерман: Я совершенно не согласна. Вот когда говорят натаскивание на ЕГЭ, я считаю так: человек знает химию, дальше он знает тему, например, строение атома. И про это строение атома его могут спросить 50 разными способами. Он должен понять любой – справа налево, слева направо, сверху вниз, снизу вверх. Тема одна.
Артем Мызников: Да, я абсолютно поддерживаю, в отношении физики то же самое, математики – тоже.
Дарья Дроздова: Но реальность, мне кажется, совершенно иная. Мы видим учеников, которые то ли в школе привыкают, то ли действительно от большого усердия в занятиях с репетиторами, или сами мы, репетиторы им недостаточно хорошо объясняем, вот они требуют определенного типа задач. И как только начинаешь двигаться вправо, влево, немножко другая формулировка – уже все. И вроде бы тогда что-то тебя подталкивает так и продолжать, то есть прореживать большое количество задач, чтобы человек по крайней мере понимал, как может одна и та же проблема формулироваться. И в итоге действительно подготовка к ЕГЭ, я вот вижу все эти сборники, прорешиваем тысячу задач про одно и то же, просто по-разному сформулировано, чтобы дети привыкли решать задачи, по-разному сформулированные. Хотя по идее должно быть как раз так, как мои коллеги говорят. Если человек знает, то он уже с высоты своего знания способен как-то господствовать над теми формулировками, которые ему даются, и понимать их.
Тамара Ляленкова: У вас же не педагогическое образование. А все-таки педагогическое образование дает некие навыки общения с детьми, знания психологии, какие-то такие тонкие настройки, как вы с этим справляетесь?
Дарья Дроздова: Поскольку я рано занимаюсь репетиторством, мне еще достаточно тяжело, тем более, что я привыкла к университетской среде, то есть я привыкла, что есть студенты, студенты – уже мотивированные люди, и они какие-то совсем другие. А с детьми, конечно, на первых порах было безумно сложно, но и в то же время очень интересно. Но мне тут помогает то, что моя мама – профессиональный педагог. Она, кстати, тоже репетитор математики, и она много лет уже этим занимается. Естественно, она мне дает советы. Мне кажется, важно просто иметь определенную установку, что дети – тоже люди, это личности. И поскольку мы работаем с детьми индивидуально, мы можем искать индивидуальный подход к каждому и пытаться понять: вот этот вот человек, который должен вырасти в такую самостоятельную личность, что его интересует? Где найти вот этот ключик, который поможет ему освоить этот предмет, который, может быть, он просто не хочет особо осваивать.
Артем Мызников: В общем, я готов подписаться под каждым словом. Просто я хочу добавить еще то, что, на мой взгляд, нужно по максимум стараться оперировать ценностями ученика. Ученик не должен себя чувствовать скованно, не должен себя чувствовать в чем-то ущербно. Я, например, всегда начинаю с того, что я выясняю, кто чем увлекается. Если, например, увлекается компьютерами, то я прошу какой-нибудь совет, что бы они посоветовали мне. Если увлекается автомобилями – то же самое. Но это позволяет как-то расположить человека к себе, чтобы он как-то открылся, потому что если человек скован, то усвоение желаемого, конечно, не происходит.
Тамара Ляленкова: Итак, по мнению моих гостей, репетиторов Артема Мызникова, Марины Гутерман и Дарьи Дроздовой, главное условие успешной учебы – свобода и стремление к познанию самого ученика. Плюсы и минусы дополнительного частного обучения в «Классном часе» Свободы сегодня также обсуждали директор Института развития образования ВШЭ Ирина Абанкина, директор Научно-исследовательского центра по сравнительному образованию в университете Гонконга Марк Брэй, заместитель директора Департамента профессионального образования Министерства образования РФ Олег Орчаков, проректор Тульского педагогического университета Светлана Краюшкина и студенты.
