Выставка "Контрапункт: современное русское искусство" в Лувре, открытие которой намечено на 14 октября, оказалась под угрозой срыва из-за того, что четыре работы Авдея Тер-Оганьяна не были выпущены из России по политическим причинам.

Скандал разрастался, и в конце прошедшей недели поступило сообщение, что работы Тер-Оганьяна все-таки будут отправлены в Париж. Однако теперь сам художник намерен отказаться от участия в выставке, если не будет решен вопрос о продлении российского загранпаспорта видеоартиста Олега Мавроматти. В 2000 году Мавроматти снимал фильм, в одной из сцен которого было распятие художника. Из-за этого эпизода его обвинили в оскорблении чувств верующих, и Мавроматти, опасаясь ареста, покинул Россию, жил в США и Болгарии, но сохранил российское гражданство. В сентябре российское консульство в Софии отказалось продлевать его паспорт, сославшись на то, что Мавроматти находится в розыске. Авдей Тер-Оганьян, который также был обвинен в России в разжигании религиозной вражды и в 2002 году получил политическое убежище в Чехии, призывает художников отказаться от участия в выставке в Лувре и тем самым привлечь внимание к судьбе Мавроматти. Авдей Тер-Оганьян в программе "Итоги недели" Радио Свобода рассказал о ситуации, возникшей в связи с выставкой "Контрапункт":

– О приглашении на эту выставку я узнал от галереи Марата Гельмана. Куратор "Контрапункта" Мари-Лор Бернадак приезжала в Москву, выбирала художников. Я давно работаю с галереей Гельмана, и он представляет мои работы. Я вел переговоры с галереей, дал устное согласие, что готов выставиться, для меня это большая честь как для всякого художника. Но на прошлой неделе я узнал о том, что мои работы не выпускают на эту выставку, аргументируя это тем, что они разжигают религиозную рознь, призывают к покушению на видного государственного деятеля Владимира Путина, оскорбляют национальное достоинство лиц русской и еврейской национальностей и склоняют к занятию проституцией. Правда, о проституции наши чиновники не особенно заботятся, но их озаботили первые три пункта: разжигание религиозной вражды, посягательство на государственного чиновника и оскорбление национального достоинства.

– Мы должны описать эти работы. Цикл называется "Радикальный абстракционизм" – это абстрактные композиции в духе Кандинского с подписями, которые и вызвали недовольство.

– Эти работы я задумывал, когда приехал в Чехию. Бежал от политического преследования по статье 282 – разжигание религиозной вражды. Надо было как-то отрефлексировать эту ситуацию.

– Работы довольно давние – 2004-го года.

– Да. Непосредственным толчком к их созданию стало заключение экспертов по делу "Осторожно, религия", когда была выставка, которую проводил Юрий Самодуров и Анна Альчук и был суд. Выставка представляла разные мнения о религии, там были и работы художников-верующих, которые рефлексировали по поводу своих религиозных представлений, и концептуалистские вещи, иронические и антирелигиозные, был представлен диапазон "от за – до против". Но в заключении экспертов абсолютно все работы были интерпретированы как разжигающие религиозную вражду, независимо от их содержания, хотя в некоторых работах даже не было прямых религиозных аллюзий. Эта совершенно абсурдная интерпретация подтолкнула меня сделать цикл "Радикальный абстракционизм". Это абстрактные изображения, которые выполнены очень просто, элементарно: это нарочито примитивные картинки, которые мог бы сделать ученик, осваивающий графические программы. Они предельно просты и снабжены текстами из Уголовного кодекса Российской Федерации. Например, геноцид, призывы к полному или частичному уничтожению граждан Российской Федерации – на этой картине изображены очень бледные, невзрачные горизонтальные полоски. Я взял 14 статей вплоть до – склонения к проституции и употреблению наркотических веществ. Одна работа "создана исключительно для эстетического удовольствия". Она точно такая же как остальные – на ней стрелочки и кружочки.

По моему замыслу, смысл работы не в том, что написано, а в том, как воспринимают ее зрители. Художник не вкладывает что-то свое, а понимает, как это будет работать в общественном пространстве, в существующем культурном контексте. Как я представляю, зритель, когда смотрит на это изображение, многозначную абстракцию, и читает эти тексты, видит какие-то намеки. Где-то, где говорится о России, употреблен синий, белый и красный цвет, где-то еще какие-то аллюзии, но это никак конкретно нельзя определить. И за счет этой двойственности – совершенной абстракции и этих текстов – возникает такой эффект. Собственно интерпретаций множество. В российском искусстве эта тема сочетания изображения и текстов разрабатывалась в рамках московского концептуализма, и здесь я не претендую на новаторство. Это общее место. Это начал Магритт в своей известной работе "Это не трубка", где изображена трубка. Я эти свои работы понимаю как исключительно политические, потому что никакой формальной новации нет.

– Вряд ли вы могли предположить, что через шесть лет найдутся функционеры, которые эти политические произведения прочтут так буквально. В этом, конечно, есть изрядная доля абсурда.

– Дело в том, что эти работы многократно выставлялись в России. Последний раз они выставлялись на выставке "Русские утопии" в "Гараже". И за границей они выставлялись. Даже номинировались на премию "Инновация", которую курировал непосредственно ГЦСИ, и никаких проблем не было. У нас искусство довольно маргинальное. На выставки ходят любители, специалисты, широкая публика не ходит. И когда искусство сталкивается с общественностью, видна настоящая реакция. Эти работы становятся политическими, когда они сталкиваются с чиновником, с властью. Конечно, можно говорить о непонимании чиновниками языка, но мне кажется, что в данном случае все прозрачно: ясно, что это ирония. Мы живем в 21 веке, нельзя буквально понимать текст. С одной стороны, все понимают, что это абсурд, но, как бы, не положено. И власть должна с этим бороться. Эти работы, по сути, арестованы по той же самой статье, по которой было возбуждено дело на меня, по которой возбуждены дела на Мавроматти, на Самодурова и Ерофеева. Когда они были выставлены в первый раз Маратом Гельманом, было подано заявление той же самой группой православных радикалов. Но им не удалось привлечь Гельмана к ответственности. Он государственный человек, и прокуратура отказалась. А сейчас автор работ – за границей, Гельмана как члена Общественной палаты обвинять неловко, поэтому обвинены сами работы.

– Но уже сейчас обвинение с них фактически снято, разрешение на вывоз получено, и теперь уже не уступаете вы, потому что вы решили, воспользовавшись этой ситуацией, привлечь внимание к судьбе Олега Мавроматти.

– После того, как возник скандал с отказом выпустить эти работы, ГЦСИ выступил с инициативой напечатать их во Франции, потому что это работы тиражные, не уникальные и никаких проблем напечатать их нет. Вначале я автоматически согласился, а на другой день передумал. Написал письмо французскому куратору и выдвинул два требования, без удовлетворения которых я отказываюсь их выставлять – это официальный вывоз работ и выдача паспорта Мавроматти. Я попытался в этом письме объяснить эту связь. Это неразрывные вещи.

Итак, первый вопрос с работами как-то решен – официально или кулуарно. Но важен второй вопрос. Первый вопрос символический, это символическая борьба. Но есть живой человек, который сейчас находится без документов, который может автоматически по бюрократической инерции попасть в тюрьму, потому что он бежал из России и находится в розыске. Он может отсидеть пару лет, прежде чем будет суд. Поэтому я отказываюсь участвовать в выставке. Когда работы привезут, я буду настаивать на том, чтобы они не выставлялись. Хотя работы принадлежат Марату Гельману, я не подписывал никаких документов с Лувром. Решение участвовать или не участвовать в выставке принимаю я, и я отказываюсь выставлять свои работы. Поддержат ли меня художники? Сейчас многие меня поддержали. Я знаю, что некоторые специально готовили проекты для Лувра. Например, Юра Альберт делает перформанс, который непосредственно связан с Лувром. Со стороны художников это большая жертва, очень серьезный поступок. Я прекрасно понимаю этих людей, это сложный вопрос, но я прошу их о помощи. Мне кажется, что чем больше художников присоединится ко мне, тем будет лучше. Мы уже решили сейчас, благодаря скандалу, символический вопрос. Я, конечно, не верю, что после этого решения в России наступит свобода слова, и зло будет побеждено. Они сейчас уступили из-за авторитета Лувра, а в следующий раз все останется по-прежнему.

Но вопрос с Мавроматти – вопрос конкретный, если мы его решим, мы, конечно, не решим вопросы с преследованиями. Они будут, скорее всего, продолжаться. Но мы поможем конкретному человеку. Поэтому я прошу всех моих коллег как-то посодействовать и поддержать меня. Мне кажется, если это будут известные авторы, это может возыметь силу. Может быть, достаточно, чтобы кто-то из Москвы позвонил в консульство и сказал, чтобы Мавроматти продлили паспорт. Это элементарная процедура. Если нельзя сделать официально, пусть сделают исключение. Потому что если Мавроматти вернется в Москву, начнется новое нелепое скандальное дело, которое еще раз опозорит нашу страну.

– Вообще, Авдей, ваша история и история Мавроматти – это такие скелеты в шкафу российского арт-сообщества. Скелеты эти лежали больше десяти лет, и все делали вид, что ничего не происходит, ездили на биеннале, выставлялись в музеях, открывали арт-центр "Гараж", а в это время художников преследовали и судили. Анна Альчук, о которой вы говорили, находилась под очень тяжелым прессингом на процессе по делу выставки "Осторожно, религия", у нее был нервный срыв, и потом она покончила с собой. Есть настоящие жертвы – вы вынуждены были жить в лагере для беженцев. Олег Мавроматти – жертва, и Андрей Ерофеев, который лишился работы в музее, и Юрий Самодуров. При этом арт-тусовка делала вид, что этих скелетов в шкафу не существует. Но история с Лувром распахнула дверцу этого шкафа, и мы увидели, что происходит. Вот только что вынесено предупреждение журнала "Артхроника" за обложку, начинается уже какой-то Иран или Саудовская Аравия.

– Мало того, в момент, когда было очередное слушание по делу Самодурова, открылось первое московское биеналле, и никакого бойкота биеннале не было. Открылась выставка "Верю", Олег Кулик и художники фактически присягали церкви в своей лояльности. Недавно Богдан Мамонов, который входит в редколлегию "Художественного журнала", выступил с заявлением, что он поддерживает "Народный собор".

– Я встречался на днях в Питере с арт-группой "Война". Они, люди бескомпромиссные и говорят, что на вас и на Мавроматти тоже лежит определенная ответственность. Не нужно было уезжать из страны, не нужно было пугаться, а нужно было бороться. Может быть, тогда такая ситуация не сложилась. Я понимаю, легко сейчас говорить, но, может быть, в этом есть какой-то резон. Потому что с вашего дела 1998 года все и началось.

– Конечно, уезжая, я спасал себя. Я увидел тогда, что поддержка была слабая. Все, конечно, формально отписались, вели себя достойно, но никакой серьезной поддержки не было. Я не готов к пребыванию в российских тюрьмах. Мне кажется, что я поступил абсолютно правильно. Группа "Война" – молодые боевые ребята, они активисты. Я по отношению к ним художник традиционный, выступаю в пространстве искусства. В данном случае этот скандал – это проявление моей гражданской политической позиции. Потому что я пытаюсь проявлять смыслы при помощи искусства, и моя борьба – это борьба в сфере культуры и борьба с культурой. Я настаиваю на авангардных принципах и пытаюсь подорвать фундаменты этой культуры и создать новую культуру, то есть подорвать консерватизм, который принимает культуру как нечто незыблемое, вечное. Я считаю, что мы должны строить культуру, а не принимать ее такой, какой она есть. Это сложный процесс. На самом деле культура меняется, и только тогда, когда она меняется, существует культурный прогресс в обществе.

– Итак, если Олегу Мавроматти не продлят или не выдадут новый паспорт, вы категорически отказываетесь от участия в выставке в Лувре?

– Да, я буду требовать снять мои работы. Это выставка представительная, она проходит в рамках Года российской культуры во Франции. Лувр – это знак престижа, как выставка в Кремле. Лувр – классический музей, символ консервативной культуры, хотя, конечно, там собраны шедевры. Это знаковая вещь, именно поэтому я вполне сознательно выбираю эту выставку для своего протеста.

– Предположим, ваше требование выполнено, кто-то позвонил в консульство в Софии, и Олегу Мавроматти продлили паспорт. Это важная уступка со стороны власти, но она не решает главной проблемы, продолжающейся уже больше десяти лет – конфронтации художников и государства, которое почти всегда встает на сторону врагов современного искусства.

– Здесь есть программа-максимум и программа-минимум. Собственно, эти работы обращены к широкому зрителю, и они проблематизируют это дело. Я на самом деле скептически отношусь к идее, что искусство может непосредственно влиять на ситуацию в России, на политику, на жизнь. Когда сначала оно висит в музее, потом издаются монографии, потом его изучают в школе, вот тогда искусство влияет. Это сложный процесс. Но есть программа-минимум, есть конкретный живой человек Олег Мавроматти, и эту ситуацию надо решать сейчас, а не потом. Я считаю, что проблема решаема. Если этого не произойдет, то все равно будет привлечено внимание болгарских властей. Может быть, во Франции люди выступят в защиту Мавроматти. До сих пор пресса игнорирует мое требование о его спасении, об этом не пишут, не говорят, замалчивают.

Все-таки искусство влияет на жизнь очень медленно. Сейчас период поражения прогрессивных тенденций, мы живем в не очень хорошую эпоху. Но искусство не исчезает, оно попадает в культурную память, продолжает работать. Однако я не верю в позитивные изменения в ближайшее время. Вообще не верю в возможность изменения этой системы, нужна другая система. Но это уже к революционерам, я все-таки художник.