В Тбилиси после нескольких лет реконструкции 6 ноября открылся театр марионеток Резо Габриадзе – художника, писателя, режиссера. Накануне открытия автор "Не горюй", "Мимино", "Кин-дза-дза!" и "Сталинградской битвы" побеседовал с корреспондентом Радио Свобода.
- Нельзя сказать "открываем башню", да? Но мы открываем башню, а вместе с ней – и весь театр…
Возле театра на тихой тбилисской улице Шавтели – действительно, башня. Наверху – дерево катальпа, ниже – дом для птиц, живых. Еще ниже – часы с ангелом: в нужный час тот будет выходить и бить в колокол. Башня – новая; все остальное – собственно, театр Резо Габриадзе – перестроено по последнему слову театральной техники. На мансарде, золотом по камню – латинская надпись.
– "Пусть ваши слёзы будут только от лука", – переводит Габриадзе.
Театр марионеток Резо Габриадзе, Тбилиси: за несколько дней до открытияРезо Габриадзе создал свой Театр марионеток в 1981 году, получив от властей советского города Тбилиси полуразрушенное здание. Через три десятка лет мировая слава театра может сравниться лишь со славой самого Резо - автора сценариев "Не горюй", "Кин-дза-дза!" и многих других фильмов - в пределах бывшего Советского Союза. Однако в свой дом, реконструкция которого заняла несколько лет, театр марионеток возвращается только сейчас.
– Правда, неудобный вопрос - "как построить театр?", - говорит Резо Габриадзе. - Он требует обстановки, много чего театрального – махания руками, глазок наверху, охов, ахов и прочих подобных вещей.
"…я, нормально закомплексованный человек, оказался перед тьмой незакомплексованных, победно шествующих акселератов. И тут я почувствовал такую же незащищенность, как неандерталец перед homo sapiens sapiens, — и пощады мне уже не ждать. Как вид я должен исчезнуть.
Мне очень грустно, что со мной вместе исчезнут мои любимые Макары Девушкины, моя двоюродная сестра Маквала и моя троюродная сестра Русико, работница Союзпечати, которая краснела, когда у нее спрашивали свежую газету, и была тогда похожа на византийскую мадонну.
Нет, мне не милы незакомплексованные, мне они неинтересны ни по пластике, ни по выражению лица, ни по каким-либо другим признакам. В комплексах я вижу проявления души. Это значит, что человек больше погружен в себя и больше видит себя, чем человек незакомплексованный. Лично я все время слежу за собой сверху (угол 45 градусов, расстояние два метра) и обычно с досадой. Незакомплексованные сразу говорят со мной на ты, никогда не убирают ноги под стул, а вытягивают их прямо к вам и пахнут туалетным дезодорантом.
Да, такие, как я, обязательно уйдут так же, как ушли нежные, милые моему сердцу неандертальцы, которые не могли понять высоких и стройных homo sapiens sapiens.
Незакомплексованным я тоже бываю. Когда под душем исполняю арию Риголетто. Это право я оставляю за собой".
(из новеллы Резо Габриадзе "На уход неандертальцев")
"Хозяин, а, может, такой колор?"; работа с эскизами– Вы все так же любите неандертальцев, предпочитая их homo sapiens?
– Конечно. Исходя из того, что всё время становится хуже, надо предположить и обратное: что они были лучше нас. Это так же просто, как закон тяготения Ньютона.
– При том, что сейчас жить если не лучше, то быстрее, чем раньше?
– Быстрее, конечно – если это можно считать жизнью. Люди общаются со скоростью света – впрочем, уточните скорость электричества в мобильниках и между ними.
– Когда-то вы сетовали на то, что мобильники убили драматургию в классическом ее понимании: весь конфликт можно прояснить за несколько секунд, совершив один телефонный звонок. Чем можно помочь современным драматургам?
– Плохо дело, большое неудобство – особенно для кино. Но, судя по тому, что появляются новые пьесы и фильмы, драматурги как-то справляются без меня. Я очень отсталый, почти ничего не смотрю.
"…Представим себе жюри, подобное "Мисс Вселенная", но составленное из наших меньших братьев. И они отбирают "Мисс Вселенную" среди женщин ХХ века. Я уверен, что они отобрали бы Одри Хепберн. В ней и лань, и жираф; тигры ходили бы по стене при виде ее. Может быть, какая-нибудь свинья, без которой не обходится ни одно жюри, отдала бы приз другой. Но это ее право, о вкусах не спорят. А я метался бы между совершенством носорога и Одри, но вслед за ними я выбрал бы мою бабушку и еще одну. Имени ее не помню".
(из новеллы "Мысли о красоте на автобусной остановке")
Семья Александра, одного из сотрудников Резо Габриадзе, приехала в Тбилиси до распада СССР– Кого вы пригласили на открытие?
– Моих друзей. В основном – люди искусства, медицины и просто нормальные хорошие люди, которых хотелось бы видеть.
– Многие ли из России?
– Конечно, иначе не может быть. У меня много друзей в России – любящих, любимых; их я жду с нежностью.
– Чем откроете театр?
– К сожалению, не новым спектаклем – "Осень моей весны". Сейчас работаем над двумя новыми спектаклями; подробности позволю себе сохранить в тайне. Люди театральные – очень суеверные. Больше, чем литераторы, художники и кто-нибудь. Это тема для диссертации – "почему "театралы" суевернее, чем художники"...
Театр – наверное, это и есть одно большое суеверие. Простите за это громогласное заявление – оно, наверное, очень смешное. И не выносите его в заголовок. С газетами в этом смысле стало невозможно говорить: они во всем ищут заглавие. Когда я говорю – точнее, когда я говорил: я давно уже не даю интервью… Но когда я говорил, то всегда по голодным глазам журналиста видел, как он, бедный, ищет заглавие.
– И всегда находил?
Специально для Радио Свобода - фрагмент росписи, украшающей башню Театра марионеток
– Не всегда. Иногда я им помогал, особенно молодым: им надо помочь иногда. Скажешь что-нибудь рискованное – и видишь, как они оживают и расцветают, как орхидеи.
– Вы поддерживаете точку зрения "молодежь стала хуже, молодежь стала меньше знать?"
– Она всегда хуже, а как же! Не спешите, она уже здесь – молодежь, которая скажет, например, о вас: "что это за непонятный дурак!" Это закон жизни, и давайте не будем печалиться по этому поводу.
- Нельзя сказать "открываем башню", да? Но мы открываем башню, а вместе с ней – и весь театр…
Возле театра на тихой тбилисской улице Шавтели – действительно, башня. Наверху – дерево катальпа, ниже – дом для птиц, живых. Еще ниже – часы с ангелом: в нужный час тот будет выходить и бить в колокол. Башня – новая; все остальное – собственно, театр Резо Габриадзе – перестроено по последнему слову театральной техники. На мансарде, золотом по камню – латинская надпись.
– "Пусть ваши слёзы будут только от лука", – переводит Габриадзе.
– Правда, неудобный вопрос - "как построить театр?", - говорит Резо Габриадзе. - Он требует обстановки, много чего театрального – махания руками, глазок наверху, охов, ахов и прочих подобных вещей.
"…я, нормально закомплексованный человек, оказался перед тьмой незакомплексованных, победно шествующих акселератов. И тут я почувствовал такую же незащищенность, как неандерталец перед homo sapiens sapiens, — и пощады мне уже не ждать. Как вид я должен исчезнуть.
Мне очень грустно, что со мной вместе исчезнут мои любимые Макары Девушкины, моя двоюродная сестра Маквала и моя троюродная сестра Русико, работница Союзпечати, которая краснела, когда у нее спрашивали свежую газету, и была тогда похожа на византийскую мадонну.
Нет, мне не милы незакомплексованные, мне они неинтересны ни по пластике, ни по выражению лица, ни по каким-либо другим признакам. В комплексах я вижу проявления души. Это значит, что человек больше погружен в себя и больше видит себя, чем человек незакомплексованный. Лично я все время слежу за собой сверху (угол 45 градусов, расстояние два метра) и обычно с досадой. Незакомплексованные сразу говорят со мной на ты, никогда не убирают ноги под стул, а вытягивают их прямо к вам и пахнут туалетным дезодорантом.
Да, такие, как я, обязательно уйдут так же, как ушли нежные, милые моему сердцу неандертальцы, которые не могли понять высоких и стройных homo sapiens sapiens.
Незакомплексованным я тоже бываю. Когда под душем исполняю арию Риголетто. Это право я оставляю за собой".
(из новеллы Резо Габриадзе "На уход неандертальцев")
– Конечно. Исходя из того, что всё время становится хуже, надо предположить и обратное: что они были лучше нас. Это так же просто, как закон тяготения Ньютона.
– При том, что сейчас жить если не лучше, то быстрее, чем раньше?
– Быстрее, конечно – если это можно считать жизнью. Люди общаются со скоростью света – впрочем, уточните скорость электричества в мобильниках и между ними.
– Когда-то вы сетовали на то, что мобильники убили драматургию в классическом ее понимании: весь конфликт можно прояснить за несколько секунд, совершив один телефонный звонок. Чем можно помочь современным драматургам?
– Плохо дело, большое неудобство – особенно для кино. Но, судя по тому, что появляются новые пьесы и фильмы, драматурги как-то справляются без меня. Я очень отсталый, почти ничего не смотрю.
"…Представим себе жюри, подобное "Мисс Вселенная", но составленное из наших меньших братьев. И они отбирают "Мисс Вселенную" среди женщин ХХ века. Я уверен, что они отобрали бы Одри Хепберн. В ней и лань, и жираф; тигры ходили бы по стене при виде ее. Может быть, какая-нибудь свинья, без которой не обходится ни одно жюри, отдала бы приз другой. Но это ее право, о вкусах не спорят. А я метался бы между совершенством носорога и Одри, но вслед за ними я выбрал бы мою бабушку и еще одну. Имени ее не помню".
(из новеллы "Мысли о красоте на автобусной остановке")
– Моих друзей. В основном – люди искусства, медицины и просто нормальные хорошие люди, которых хотелось бы видеть.
– Многие ли из России?
– Конечно, иначе не может быть. У меня много друзей в России – любящих, любимых; их я жду с нежностью.
– Чем откроете театр?
– К сожалению, не новым спектаклем – "Осень моей весны". Сейчас работаем над двумя новыми спектаклями; подробности позволю себе сохранить в тайне. Люди театральные – очень суеверные. Больше, чем литераторы, художники и кто-нибудь. Это тема для диссертации – "почему "театралы" суевернее, чем художники"...
Театр – наверное, это и есть одно большое суеверие. Простите за это громогласное заявление – оно, наверное, очень смешное. И не выносите его в заголовок. С газетами в этом смысле стало невозможно говорить: они во всем ищут заглавие. Когда я говорю – точнее, когда я говорил: я давно уже не даю интервью… Но когда я говорил, то всегда по голодным глазам журналиста видел, как он, бедный, ищет заглавие.
– И всегда находил?
– Не всегда. Иногда я им помогал, особенно молодым: им надо помочь иногда. Скажешь что-нибудь рискованное – и видишь, как они оживают и расцветают, как орхидеи.
– Вы поддерживаете точку зрения "молодежь стала хуже, молодежь стала меньше знать?"
– Она всегда хуже, а как же! Не спешите, она уже здесь – молодежь, которая скажет, например, о вас: "что это за непонятный дурак!" Это закон жизни, и давайте не будем печалиться по этому поводу.
