Владимир Тольц: В минувший понедельник в Париже на Сен-Женевьев де Буа похоронили Льва Круглого. В связи с его кончиной об этом, казалось бы, забытом в России актере советского театра и кино, появилось несколько сочувственных публикаций в российской прессе. Припомнили, что он был учеником Веры Николаевны Пашенной, был "одним из любимейших актеров Анатолия Эфроса, с которым они работали двадцать лет", снялся в фильмах "Живые и мертвые", "Колыбельная", "713-й просит посадку", "Впереди крутой поворот" и вообще в 1960-70 гг. был "легендой". (Про последнее не помню, но видимо так, учитывая повод, подобает писать).
А по кино помню Круглого – человека, мало поначалу внешне отличавшегося от других типовых советских положительных киноперсонажей – с моих 15 лет. Тогда на экраны вышел необычный и очень талантливый фильм Михаила Калика "Человек идет за солнцем". (Удивительная по тем временам операторская работа, запомнившаяся навсегда музыка Таривердиева и Круглый в замечательном "букете" с Евстигнеевым, Папановым, Лужиной). Потом я видел и узнавал его в спектаклях Театра на Малой Бронной. А в 1968 в чудом просмотренном в Москве полузапретном фильме уже упомянутого Миши Калика "Любить", где Круглый, выступивший в дуэте с прославившейся в ту пору Светланой Светличной, уже типовым советским киногероем не выглядел, а скорее напоминал героев западных.
Много спустя, уже в "другой жизни", мы встретились с ним в Мюнхене на "Свободе". Работали вместе и умеренно приятельствовали до тех пор, пока Лева с Наташей не уехали в Париж. Ему хотелось несправедливо "недоданного" в Союзе - творческой свободы. Но масштаб реализации ее оказался безжалостно сокращен. (Да и аудитория тоже).
И вот там, под Парижем, Лев через много лет стал персонажем моего проекта "ХХ съезд". Мы долго под запись беседовали о времени его молодости и о нем самом. И по ходу дела, мне кажется, по-настоящему сблизились и прониклись друг к другу.
Поначалу все шло для меня непросто. Лева привычно хотел говорить о делах театральных – о Пашенной и "школе Малого театра", об образе Тузенбаха, как он его понимает, и об Эфросе. Признаюсь, меня тогда все это не очень интересовало. Мне важно было услышать от него другое - рассказ о бытовой повседневности 1950-х, а точнее времени от смерти Сталина до подавления Венгерского восстания в 1956. Трех с половиной годах советской жизни, за которые в ней поменялось больше, чем за некоторые позднейшие десятилетия. Не сразу, но мы нашли со Львом "общий знаменатель". И начав с театра, он постепенно дошел и до интересующих меня проблем. Для меня это оказалось одним из наиболее запомнившихся интервью. К сожалению, я не сумел к этой передаче найти его полную звукозапись – только фрагменты, вошедшие в одну из передач. Ну вот, один из них:
Лев Круглый: Моя семья была безумно бедная. Нас было трое детей у родителей. Поэтому я с детства был очень приучен к бедности и к скромности. Я был приучен так, что это все неважно, что я должен быть опрятно одет - это безусловно, что дырок не должно быть - это безусловно. Но что это старенькое, что это перешито, часто в детстве все перешивали, нас трое, от сестры перешивали брату, от брата мне, я был младший.
Владимир Тольц: Но нашлась распечатка. И сейчас я попрошу Дмитрия Волчека в память о нашем коллеге Льве Круглом познакомить вас с некоторыми избранными мной из этой распечатки местами.
Дмитрий Волчек (фрагмент интервью Л.Круглого. 2001 г.):
Я москвич, закончил в Москве, 53-й год. Дело в том, что Вера Николаевна порекомендовала меня в Малый театр, но директор Малого театра Царев Михаил Иванович очень честно и открыто мне сказал, что он меня, конечно, берет, раз рекомендуется такой актрисой как Пашенная, то первые 18 лет буду "кушать подано". Ну, я, естественно, подумал, зачем мне это нужно?
Тут надо, наверное, - вам это интересно, - рассказать про атмосферу, ну во всяком случае московских театров, в которой варились молодые актеры. Дело в том, что это было еще абсолютно сталинское время. Это было то время, когда, опять-таки повторю, в Москве Джульетт играли только народные артистки, а следовательно, им не менее 45-ти, а то и 50-ти лет. И Ромео были соответствующие, и Гамлеты были соответствующие. Короче говоря, молодежи было безумно трудно в Москве.
И больше можно сказать, что до тех пор, пока не появились пьесы Розова, а это года через два-три, наверное, еще в кино было положение для молодежи просто катастрофическое, потому что выпускалось десяток фильмов, не больше, может даже меньше, в год. И все это под контролем Сталина было. Как известно, он лично все это смотрел. Поэтому снимались одни и те же, уже закрепленные проверенные артисты, а молодежи делать было нечего. И когда, я помню, Дружников был приглашен в кино сняться в роли Незнамова в фильме по пьесе Островского "Без вины виноватые", это было потрясение. И когда чуть позже Михаил Козаков Охлопковым был приглашен сыграть Гамлета, это было потрясение, потому что Гамлета играл весьма немолодой актер уже в то время в этом театре, как и в других.
Короче говоря, играть "кушать подано" мне не захотелось, хотя я понимал, что это неизбежно в Москве. Было, конечно, несколько предложений из провинции как всегда, когда окончание школы театральной, появлялись режиссеры провинциальные. Некий Бенкендорф Сергей Александрович пригласил поехать работать в Хабаровск. Сказал, что у него уже несколько человек молодежи есть, и он хочет в театре насадить побольше молодежи и репертуар соответствующий. А мои данные были весьма сомнительные в то время - и худенький, невысокого роста, неопределенного амплуа. И я, - как часто в жизни поступал - я решил рискнуть. И я бросил Москву и поехал в Хабаровск.
Владимир Тольц: Ну, а Хабаровск 53-го года, чем он для вас отличался от Москвы, в которой вы привыкли жить?
Дмитрий Волчек: Надо сразу сказать, что когда я приехал в конце августа в Хабаровск, начало сезона, кажется, первое сентября, я как-то мало, - конечно, я скажу, какой был город, - очень мало обращал внимания. <…>
Но, конечно, я видел, что такое Хабаровск. Там, как говорили, три улицы и два жутких грязных между ними оврага. Все это направлено к Амуру. На улицах дома, центральная улица Карла Маркса, конечно, она называлась. Там много сохранилось дореволюционных домов, в частности, гастрономы, которые на Дальнем Востоке какой-то фирмой построены, в буржуазно-барочном стиле, что-то вроде московского Елисеевского или петербургских Елисеевских магазинов.
Но театр находился в комплексе зданий НКВД. Вот там, по-моему, в то время новых было только здание НКВД, построенное в 30-е годы, их несколько было по Хабаровску. И вот театр в одном из них. Говорили, что в плане, если сверху смотреть, этот дом похож на серп и молот. Но я его несколько раз обходил, по-моему, он на что-то другое похож. Но это времен увлечения архитектурой Корбюзье. Например, квартиры, чтобы попасть в квартиру на третий этаж, надо было подняться на четвертый, пройти по коридору, потом лесенка вела персонально в каждую квартиру. Говорят, что это экономили на коридорах, потому что коридоры шли через этаж. А театр тоже находился, кажется, на третьем этаже. Это был когда-то клуб НКВД, который потом передали театру.
Надо сказать, что этот театр был в ужасном состоянии, потому что это называлось "на картотеке", потому что он был разграблен. И там единственно, что частично сохранились - костюмы генералов японской армии. Потому что тогда был процесс бактериологов или в чем их там обвиняли, химической войне этих несчастных японцев, и их ордена и мундиры передали в театр. Все остальное было разграблено. И вот "на картотеке" - это значит, что все, что театр зарабатывал, все это тут же у него забирали. Поэтому зарплата, когда сейчас говорят, что зарплату кому-то не платят, для меня это немножко смешно, потому что в 53-54-м году, в 55-м году мне не платили зарплату. Мне давали аванс иногда. Например, в мае аванс за январь.
Владимир Тольц: Сегодня мы вспоминаем скончавшегося в Париже актера Льва Круглого. Некоторое время я работал вместе с ним на Радио в Мюнхене. А 9,5 назад, приехав в Париж, уговорил Леву (собственно особо уговаривать не пришлось) дать мне интервью о повседневной жизни пятидесятых годов прошлого века, как они ему запомнились.
Вот сохранившийся фрагмент этого интервью.
- Лева, а как вы питались там в Хабаровске? На что хватало, к примеру, уже упомянутого тобой аванса?
Лев Круглый (фрагмент звукозаписи интервью. 2001 г.):: Как мы питались? Ни на что его не хватало. Мы жили в комнате с моим однокурсником, с которым мы вместе приехали. Была ужасная холодная комната. Морозы жуткие. Удобства были во дворе. Поэтому если ты в театре забудешь воспользоваться удобствами, то потом терпи до утра, когда ты прибежишь утром на репетицию, потому что выйти во двор ночью невозможно. Ну, так вот. Питались мы, я помню, так: почти каждый день мы покупали гороховый брикет, это порошок, его надо пальцами размять и получается такой суп жидкий. Туда мы добавляли две картошины, сваренные там же в супе. И мы могли себе еще позволить купить какой-то колбасы самой дешевой, ее чуть поджарить и кусочками туда в этот суп бросить. Вот это наше было меню.
Иногда утром мы себе позволяли купить два пирожка на улице. Я на всю жизнь запомнил, как однажды мы подошли к этой тетке, она только что вывалилась из столовой в белом халате, условно белом, назовем так, и у нее огромная корзина с пирожками, накрыта такой же белой простыней. И мы ей суем рубль или сколько, и просим, чтобы она по два пирожка дала, а пирожки такие сморщенные были, внутри якобы мясо, чье, не знаю, и мы просим ее дать. Она говорит: "Подождите, ребята!" А руки у нее с черными ногтями, черная бахрома, и вот она начинает эти пирожки перебирать, их шевелить. Мы думаем - что она делает? Оказывается, у нее на дне вилка лежала, а ей по инструкции полагается подавать пирожки на вилке. Она достала вилку, ткнула пирожки и дала нам с вилки.
Владимир Тольц: А выпивать при такой бедности удавалось?
Лев Круглый: Это всеми было отмечено. Вот на хлеб денег не достанешь, а выпить - всегда. Откуда берется - не знаю. Если уж о водке мы заговорили. Вот интересный эпизод. Дело в том, что в театре появилась актриса, отсидевшая много лет где-то в ГУЛАГе, актриса Малого театра. Ее реабилитировали, и она жила в гостинице. И с другим моим товарищем, ныне покойным, Володей Коровиным мы иногда по вечерам к ней приходили с пол-литра, потому что она любила выпить. И она нас долго не пускала, через щелку рассматривала, мы ли это правда или это "агенты" пришли ее арестовывать. И наконец, когда она нас пускала, и мы ставили пол-литра, на стол, она клала на тарелочку все те же пирожки, которые на улице, три пирожка на троих. И когда мы по первой, тянули ручонки за пирожками, она хлопала нас по рукам и говорил: "Вы что, закусывать сюда пришли? Не трогайте!" Мы выпивали без закуски. Это нас смаривало, и мы на диване засыпали с Володькой. А утром, когда мы просыпались, она нас будила, то уже на столе был чай и эти пирожки. Вот это был завтрак.
Владимир Тольц: Я спросил Льва Круглого, что это была за публика, посещавшие Хабаровский драмтеатр в первой половине 50-х г.г.? (Запись его ответа читает Дмитрий Волчек)
Дмитрий Волчек (фрагмент интервью Л.Круглого. 2001 г.): В театр очень мало ходили. Потому что трамваев не было в это время, когда я уезжал через три года, трамвай первый прокладывали. Поэтому вечером возвращаться в мороз на каких-то автобусах, редко идущих, вообще опасно, ограбят тебя. Поэтому театр вечеров двадцать, параллельно с игрой в театре, выезжал в клубы местные, где все-таки публика могла прийти.
<…> Один эпизод был, когда "Порт Артур" (пьеса о русско-япоской войне – ВТ) - мы приехали именно в армию, в армейский клуб и выяснилось, что забыли ящик с сапогами. А там все генералы, все прочее. В общем, кончилось дело, администратор пошустрил-пошустрил, принес какие-то сапоги. Мы все одели, вышли на сцену, начался спектакль и увидели, что весь первый ряд, наверное, и второй и третий все сидят в носках и, тихонько толкая друга, говорят: вон видишь, генерал такой-то - это мои сапоги. Вот такое единение публики и актеров…
Владимир Тольц: Как долго вы были в Хабаровске?
Дмитрий Волчек: Почти три года. Считаю, что это для меня было замечательно, потому что наигрался всего того, что никогда бы в Москве меня бы и близко не подпустили к этим ролям. Наступил момент, когда я понял, что есть опасность стать провинциальным актером и к тому же было ясно, что в Москве что-то происходит уже всерьез - появился Анатолий Васильевич Эфрос, в Детском театре его знаменитые спектакли "В добрый час", Плучек поставил в "Сатире" "Клопа" и "Баню", рецензии писались совершенно необычные. И поэтому я понял, что надо быстро возвращаться.
Владимир Тольц: Вернувшись в Москву, Лев Круглый долгое время мыкался в поисках работы и перебивался случайными заработками.
Дмитрий Волчек (фрагмент интервью Л.Круглого. 2001 г.): И тут подвернулось, не помню, откуда я узнал, что Наталья Ильинична Сац, вернувшаяся после ГУЛАГа и после ссылки в Москву (ей дали театр в Москве), и она набирает артистов. Что это за театр? Он назывался Театр драмы и комедии ВГКО. ВГКО - Всесоюзное гастрольно-концертное объединение. Короче говоря, шарашкина контора. Помещения не было, и ездили по Советскому Союзу. Ей дали - куда-то надо пристроить ссыльную… Притом у нее характер такой, попробуй ее не пристрой, она всех еще пристроит других!.. И она меня взяла, я пошел к ней наниматься, и она меня взяла.
И девять месяцев я у Сац работал и с ней познакомился и увидел, что это за фигура. Это очень интересная фигура при всех ее отрицательных и положительных сторонах. Например, несколько анекдотично мне это запомнилось, наверное, это было немножко не так, так как я помню. Она однажды заболела и просила меня и партнершу приехать к ней домой репетировать, потому что она не может прийти в театр. А мы репетировали в каком-то клубе на Красной Пресне в Москве. Мы пришли, она была в халате. Жила она на Фрунзенской набережной. Там были дома, где давали таким людям, еще не номенклатура, но вроде и полуноменклатура. И она провела по квартире, там на стенках висели фотографии. (Опять повторяю, немножко было не так, но запомнилась так). Она говорит: вот это - моя первая свадьба. Он был наркомом, предположим, машиностроения, я молоденькая. Рядом сидит Сталин, Молотов, Каганович. А вот это - моя вторая свадьба, нарком еще какой-то, промышленности пищевой. А вот рядом Сталин, Микоян, Каганович. И у меня осталось впечатление, что пять свадеб и все Сталин, Микоян, Каганович…
Дело в том, что она фигура была интереснейшая, про нее много написано. Она была племянница жены Луначарского, потому ее тащили - будь здоров!.. Она уже чуть ли не в 16 лет в Рио-де-Жанейро ставила оперу, в 17 лет ей дали открыть первый детский театр в Москве. Мне кажется, с ней связано закрытие Второго МХАТа, потому что помещение второго МХАТа перешло к ней. (Я думаю, не без ее участия это произошло. Но это мое предположение).
И вот эта Сац как-то нам на репетиции сказала: "Боже, как мне с вами скучно. Вы не знаете, что такое любовь на разбитых стеклах". Рассказала в двух словах, как у нее какой-то пахан был в лагере, в каком-то подвале разбитые стекла какие-то. Потом она нам сказала, что однажды она просила, чтобы он ей голову отрубил и так далее. То есть какие-то такие страшные сцены. <...> Она скучала с нами, что мы этого ничего не знаем и не понимаем, что это такое. <...>
И к осени, по-моему, возник театр "Современник", тогда он назывался Студия молодых актеров. У них не было ни денег, ничего не было, был только энтузиазм Олега и поддержка со стороны Радомысленского, ректора школы-студии МХАТ, и Сопетова, парторга МХАТа. <...> Они поставили "В поисках радости" розовскую пьесу. И у них был артист, который играл ту роль, которую я уже сыграл в двух театрах, в Хабаровске и потом я у Сац играл. И вдруг этот артист отказался у них участвовать. А у них в это время ни денег, ни зарплаты, ничего не было. Они все еще работали по другим театром, Ефремов в детском, кто где, и на энтузиазме все это происходило. И Кваша, с которым мы когда-то в детстве были в доме пионеров в общей студии, он мне говорит: "Слушай, освободилось, сыграй у нас эту роль". Я пришел, несколько репетиций. Они очень на меня смотрели критически, потому что они все мхатовцы, поэтому они Бога за бороду, как говорится, схватили, а я не мхатовец. Но делать нечего, меня выпустили на сцену. Я сыграл и так начал работать в этом театре. Потом уже началась зарплата. Вот это начало "Современника".
Владимир Тольц: Я понимаю, ты был абсолютно поглощен поисками работы и театральной жизнью. Но в это время в общественной жизни, от которой ты, как я понимаю, был несколько в стороне, происходили довольно заметные, значительные вещи. Когда ты был еще в Хабаровске, случился ХХ съезд. Когда приехал в Москву, случилось Венгерское восстание…
Дмитрий Волчек (фрагмент интервью Л.Круглого. 2001 г.): Про ХХ съезд могу сказать так. Я весь был погружен в театр, [это прошло] мимо меня. Особенно в Хабаровске, это так далеко. Сейчас думаю, были какие-то забастовки, предположим, в Кузбассе, а в Москве, по-моему, никто не пошевелился. Это так далеко, а Дальний Восток и Хабаровск еще дальше. Поэтому то, что происходило в Москве, во всяком случае, в моей жизни никак не отражалось.
И ХХ съезд я запомнил так, что один из нашей квартиры, <…> женатый молодой актер, он был в армии, когда-то служил матросом, был партийный, такой, прямо скажем, малообразованный человек, и вот он однажды пришел и сказал: "А вы знаете, что Сталин оказался шпионом?" Это я очень запомнил эту фразу. Шпион и шпион. Самое удивительное, что нас воспитывали, учили – «великий Сталин», это как-то прошло спокойно, шпион и шпион, немножко удивились, конечно. Вот это удивительно, значит где-то внутри это все уже было разрушено, не верилось. Я не знаю почему.
И второе я помню, как мрачная наша директриса, к которой с великим почтением, несмотря на ее коммунизм, <…> отношусь очень с большим почтением, уважением и любовью, я помню, как она мрачно стояла в фойе театра и смотрела, как рабочие отламывают Сталина, там стоял Сталин, серебряной краской покрашенный. И тоже прямо по анекдоту, сапоги остались. Они отломали, а сапоги были в пьедестале. И она мрачно на это все смотрела. Вот такие два эпизода и больше ничего не помню. И слава Богу. <…>
И самое большое впечатление - это лето 57-го года, когда Хрущев совершил ошибку великую и устроил этот фестиваль молодежи всемирный. Вот это уже было для меня потрясением. Это первый раз, когда я начал что-то соображать. А мне было в то время уже 26 лет. Такой дурак был! И уже потом, - это 68-й год, Чехословакия, - я уже совершенно был в истерике по отношению к тому, что происходит…
Владимир Тольц: Воспоминания актера и нашего коллеги по Свободе Льва Круглого. Он скончался в Париже 17 ноября 2010.
