Ахмадулина в Америке

Александр Генис: Америка не пропустила смерть Беллы Ахмадулиной, и проводила ее с уважением – достойными некрологами. Так в ''Нью-Йорк Таймс'' Ахмадулину назвали пятым русским поэтом, ''вслед за Ахматовой, Цветаевой, Пастернаком и Мандельштамом''. Интересно, что первым эту ''табель о рангах'' установил эмигрантский критик Марк Слоним, который еще в 1964 году предсказал молодой поэтессе блестящее будущее. Ахмадулина впервые приехала в Америку в 1977-м году. На встрече с журналистами она сказала: ''Когда молодые люди спрашивают меня, стоит ли писать стихи, я всегда отвечаю одно и то же: если можете не писать, не пишите''.

С воспоминаний об Ахмадулиной мы начнем выпуск нашей традиционной рубрики ''Музыкальная полка'' Соломона Волкова.

Соломон, начиная выпуск ''Музыкальной полки'' я вам не задам традиционного вопроса, потому что я и так это знаю: у вас сегодня на полке стихи Ахмадулиной. Ее смерть, конечно, важное событие для всей русской литературы, и особенно для нашего поколения, которое так любило Ахмадулину. Когда мы были молодыми, мы все время повторяли ее стихи, они стали паролем, тостом таким, это были стихи из стихотворения ''Товарищам'', посвященные Андрею Вознесенскому. И там были такие замечательные строчки:

Все это так. Но все ж он мой товарищ.
А я люблю товарищей моих.

Вот эта строчка ''А я люблю товарищей моих'' была нашим гимном, и я всегда был благодарен Ахмадулиной за эту дружескую эмоцию, которую она пронесла сквозь всю жизнь. Сейчас, когда она умерла, я перечитал многие ее стихотворения, но по-прежнему больше всего мне нравится это. Помните, там такие строчки:

И что-то в нем, хвали или кори,
есть от пророка, есть от скомороха,
и мир ему - горяч, как сковородка,
сжигающая руки до крови.

И только сейчас я понял, что это оммаж в духе пародии, одновременно высмеивающий и воспевающий Вознесенского. Что это за рифма - ''скомороха''-''сковородка''? Конечно, это Вознесенский, правда?

Соломон Волков: Да. И я должен сказать, что для нас, как вы помните, Ахмадулина ведь была не только поэтесса, которая не имела лица, как часто это бывает, она была идеальной женщиной нашего поколения, в нее все абсолютно были влюблены.

Александр Генис: Она, действительно, была красавицей.

Соломон Волков: Я влюбился в нее первый раз, увидев ее в фильме Шукшина 1964 года ''Живет такой парень''. И, потом, когда она приезжала в Ригу, я не пропускал ни одного ее поэтического вечера, попасть на который было очень трудно.

Александр Генис: Она была из того самого звездного поколения, из этой плеяды, которая собирала стадионы. Вы знаете, ведь и в Америке ее хорошо знали и любили, она была академиком Американской академии, она получала премии, ее знали. И я с ней однажды встречался здесь, в Нью-Йорке. Мы сидели в кафе, выпивали, между прочим, довольно охотно, и час говорили о Цветаевой. Она могла говорить о Цветаевой всегда, и хотя Ахмадулину почему-то сравнивают с Ахматовой, я думаю, что гораздо ближе она, конечно, к Цветаевой, особенно в позднем своем творчестве.

Соломон Волков: Я могу засвидетельствовать, кстати, что Ахматова к Ахмадулиной относилась весьма скептически, и в одном частном разговоре со мной сравнила ее поэзию со стихами Михаила Кузмина, поэта ею очень невысоко ценимого. Она говорила, что это такая же ''жеманная, слюнявая поэзия''.

Александр Генис: С другой стороны, Бродский говорил, что из всех ныне живущих поэтов лучшая - Ахмадулина.

Соломон Волков: Ахмадулина навсегда останется символом нашего поколения и как женщина, и как поэт.

Александр Генис: У нас уже появилась печальная традиция вспоминать умерших поэтов музыкой.

Соломон Волков: Я должен сказать, что, может быть, лучшее, что сделано со стихами Ахмадулиной в музыке, принадлежит перу Микаэла Таривердиева. У него целый цикл есть на стихи Ахмадулиной, и мне кажется, что таким идеальным музыкальным прощанием с этой замечательной женщиной и замечательной поэтессой будет этот романс, который сочинил на ее стихи Микаэл Таривердиев. Поет Зара Далуханова, аккомпанирует Нина Светланова.

(Музыка)

30 лет без Леннона

Александр Генис: Соломон, недавно пришло письмо от слушателя, которое я хочу прочитать в эфире, потому что там есть упрек нам с вами, и мне кажется, что к нему стоит прислушаться. Итак:

''При всём уважении к Александру Генису с его любознательностью, широтой кругозора и удивительным оптимизмом (хотя последнее не к теме, а скорее как черта-комплемент), не могу не заметить равнодушее к рок-культуре. Вот и в этой беседе. Классика и джаз!... Сам очень люблю. Но то, что сделала рок-музыка в плане дипломатии переоценить невозможно. Кто-то даже сказал, что "Beatles предотвратили Третью мировую войну". Как бы то ни было, но у нескольких поколений "рок" заменял религию со всеми атрибутами. Не буду вдаваться в сравнительные характеристики, но кто знает по себе, тот согласится. Сейчас такого массового явления нет. Это не умаляет остальные жанры и виды искусства, как средство общения между народами, но "рок" был чем-то особенным''.
.
Это пишет нам Александр из России, тезка мой. Как вы относитесь к этой критике?

Соломон Волков: Я должен сказать , что я с ним согласен. Я не согласен только в том, что мы никогда не говорим о рок-музыке. Мы говорим о рок-музыке, которую можно было бы назвать классической, и мы, конечно, регулярно возвращаемся к наследию ''Битлз''.

Александр Генис: Особенно сейчас, потому что 30-летие со дня смерти Леннона было встречно в Нью-Йорке, городе, где его убили, с особым интересом и горечью, потому что Леннона все помнят в Нью-Йорке. И я, например, прекрасно помню то утро, когда мы узнали о смерти Леннона. Уже в 8 утра я был у дома ''Дакота'' (а, надо сказать, что ''Дакота'' это самый красивый дом в Нью-Йорке), и вот около этого дома собралась уже толпа со свечами, все пели песни ''Битлз'' и все рыдали.

Соломон Волков: Я тоже помню очень хорошо то утро. Это одна из тех дат, которые, если ты прожил их, и особенно был в этом месте и в это же время, то они остаются врезанными в мозг навсегда.

Александр Генис: Я разговаривал в одним американским коллегой, и я ему говорю: ''Какая революция на вас больше всего произвела впечатление в мире? Столько революций: научно-технические, социальные...''. Он говорит: ''Не знаю. На меня только одна революция произвела впечатление — та, которую произвели ''Битлз''.

Соломон Волков: Общественное телевидение отметило годовщину убийства Леннона тем, что показало два фильма - художественный и документальный - о Ленноне. И должен сказать, что сравнение совсем не в пользу художественного фильма английского производства, где малопохожий на Леннона актер пытается имитировать его неподражаемую манеру говорить. Ничто не может заменить живого Леннона, и этот документальный фильм это показал, потому что обаяние Леннона живого такое, что даже когда он говорит вещи, с которыми ты не согласен, ты все равно соглашаешься.

Александр Генис: Я смотрел эти работы и меня заинтересовала только одна деталь - та, где Леннон говорит о том, что он должен изменить мир. Собственно, потому и ''Битлз'' распались, что он решил, что нужно изменить мир. И выяснилось, что никак он мир не изменил, когда он хотел это сделать, но он изменил мир, когда он не собирался этого делать. Потому что, конечно же, песни Леннона изменили мир гораздо больше, чем вся его антивоенная деятельность, чем все его протесты, которыми он занимался в Нью-Йорке в постбитловский период.

Соломон Волков: Вам не кажется, что здесь существует некая параллель: Джон Леннон - Лев Толстой?

Александр Генис: Абсолютно! Именно об этом я думаю все эти дни, потому что годовщина со дня смерти Толстого пришлась на то же самое время. И Толстой, который хотел изменить мир не тем, чем он его изменил... Это же и характерно для художника - именно то, что ему удается, он не признает за важное.

Соломон Волков: Но мы будем помнить Леннона, конечно, в первую очередь, по его музыке и по этой песне ''Strawberry Fields''.

Александр Генис: Эта песня имеет для Нью-Йорка особое значение, потому что после смерти Леннона у нас есть теперь своя Strawberry Fields в Централ-Парке, где всегда стоят цветы в память о Ленноне.

Соломон Волков: Необычайно трогательное место.

(Музыка)

Гордин о Бродском

Александр Генис: Сегодня мы представляем лучшую, по нашему мнению, книгу года. И это книгой, по нашему общему мнению, является сборник воспоминаний и эссе Якова Гордина под названием ''Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел'' с подзаголовком ''О судьбе Иосифа Бродского''. Книгу эту выпустило издательство ''Время'' в Москве в этом году. Якову Гордину 23 декабря исполняется 75 лет.

Гордин - человек чрезвычайно симпатичный. Во-первых, они вместе с Арьевым издают, по-моему, самый интеллигентный журнал в России, и, во-вторых, они очень умело дирижируют литературным наследством двух лучших авторов нашего времени - Довлатова и Бродского.

Соломон Волков: Кроме всего прочего, я должен сказать, что Яков Гордин очень хороший поэт и, по-моему, замечательный прозаик. Причем прозаик и как историк, который пишет и на исторические сюжеты, и о современности. И мне кажется, что этот сборник, посвященный творчеству Бродского (там собрана ''бродскиана'' Гордина за 20 лет), разделяет многие лучшие качества с другим близким нам человеком, покойным Львом Лосевым. Его биография Бродского, я считаю, в своем роде образцовая книга, но также и этот сборник эссе для меня образец того, как надо писать о Бродском, в частности, и о поэзии вообще.

Александр Генис: Надо сказать, что Гордин вообще человек во всех отношениях достойный. Вы знаете, я его встречал в 1990 году, и это были страшные времена в Ленинграде - было голодно и пусто. Мы где-то вместе выступали с ним и среди слушателей поднялся какой-то неприятный разговор о том, к чему привела свобода - есть нечего и так далее, и стоит ли демократия таких мучений. И вдруг встал Гордин и сказал: ''Еще как стоит. До тех пор, пока в магазине есть каша, можно жить. Потому что свобода дороже всего. И мы живем в лучше время, которое только можно придумать''. Мне так это понравилось! Он явно был против толпы, то есть он шел один в этом направлении, и мне показалось, что он очень мужественно себя ведет под ударом.

Соломон Волков: Он очень независимый человек и он сам очень точно сформулировал основной настрой своей книги, которая нами выбрана как книга года - ''здесь демонстрируется ответственность осведомленности''. Очень четкое и точное определение.

Александр Генис: Похоже на Гордина. А какой музыкой мы проиллюстрируем эту книгу?

Соломон Волков: Отрывком из симфонии Гайдна, потому что Гайдн был любимым композитором Бродского. И в той музыке, которую мы покажем, а это отрывок из Симфонии Гайдна № 104 (''С волынкой''), его последней симфонии, звучит хорватская народная песня, и также там прослушивается подражание волынке. И это очень типично для Бродского, которому нравились такие народные, фольклорные образцы - он всегда старался их как-то преобразить. И вот эта смесь, соединение грубоватого юмора с тонкой лирикой, типичное для данного сочинения Гайдна, также в всегда отражалось и в творчестве Бродского. И я думаю, эта музыка также должна полюбиться и Якову Гордину. А дирижирует Рудольф Баршай, Московский камерный оркестр.

(Музыка)

Памяти Рудольфа Баршая

Александр Генис: ''Личная нота''.

Соломон Волков: Я не зря выбрал фрагмент из симфонии Гайдна в интерпретации Рудольфа Баршая. Дело в том, что Баршай умер в возврате 86 лет и мне очень бы хотелось почтить его память, потому что это была во всех отношениях выдающаяся фигура не просто в музыкальной, но даже в общественной жизни Советского Союза.

Александр Генис: Вы же его хорошо знали, да?

Соломон Волков: Да. В 1945 году Баршай основал, как известно, и поныне существующий знаменитый Квартет имени Бородина. Но есть еще более важная вещь - в 1956 году он основал также и первый в Советском Союзе Московский камерный оркестр. С появлением этого оркестра для советского слушателя открылся огромный пласт музыки, которая прежде либо совсем не звучала, либо звучала чрезвычайно редко. Вот вся эта, так называемая, ''старинная музыка'' впервые по-настоящему была представлена в Советском Союзе Баршаем. Это факт для музыкальной жизни просто-напросто революционный. Он эмигрировал в 1977 году, был очень успешным дирижером на Западе (хотя, когда-то начинал как альтист), и был очень знаменит, в частности, своей интерпретацией симфоний Шостаковича. Он выпустил все 15 симфоний.

Александр Генис: Они ведь дружили?

Соломон Волков: Да. Баршай был первым исполнителем одной из лучший симфоний Шостаковича - Симфонии № 14 - которая в его исполнении звучала непревзойденно, а также он перекладывал для камерного оркестра квартеты Шостаковича.

Александр Генис: Да, Баршай этим знаменит, и надо сказать, что в некрологе ''Нью-Йорк Таймс'' в первую очередь отметили именно эти опусы Баршая. Вот он переложил знаменитый 8-й квартет. А что дает переложение квартета оркестром? Вот камерную музыку перекладывают в оркестровую. Что это такое?

Соломон Волков: Иногда сочинение звучит совершенно по-другому - другой масштаб, открываются какие-то другие краски, эмоциональная насыщенность другая. У струнного квартета - свои возможности, но очень характерно, что сам Шостакович против таких переложений Баршая не возражал, он их приветствовал, потому что он тоже соглашался с тем, что нам открываются какие-то более мощные выходы.

Александр Генис: Мы как бы переводим камерную музыку в монументальную. Не страшно?

Соломон Волков: Это просто несколько другое сочинение, которое, как сам Шостакович считал, имеет право на существование. И я хочу показать, как замечательно звучит в переложении Баршая вторая часть этого Струнного квартета № 8 Шостаковича. Еврейская тема, которую мы все услышим, здесь звучит как трагическая и как, одновременно, универсальная. И вещь, которая не так прослушивается в квартетном звучании: здесь мы слышим также бег времени.

(Музыка)

Другой эпизод ''Личной ноты'' посвящен композитору Георгию Свиридову, у которого 16 декабря юбилей - 95 лет. Свиридов умер в 1998 году, но этот 95-летний юбилей был широко отмечен в России большим фестивалем в Петербурге, в Курске, на родине Свиридова. Он продолжает оставаться очень популярным композитором в России и, в первую очередь, его там ценят как поэта вокальной музыки, как человека, который выражает замечательным образом крестьянскую стихию России. Но немногие знают, что Свиридов начинал как ученик Шостаковича чрезвычайно интересными опусами в жанре камерной музыки. В частности, у него была такая Камерная симфония, опус 14, которую сам композитор среди своих бумаг потерял. Я у Свиридова бывал дома — беспорядок там был отменный. Среди его бумаг где-то затерялось это произведение, и несколько десятилетий он не мог его найти. А потом, наконец, нашел и отредактировал этот чрезвычайно примечательный опус - в нем прослеживаются очевидные влияния его учителя Шостаковича, но также мы ощущаем вот эту специфически свиридовскую широту дыхания. Он передал для исполнения этот опус Юрию Башмету, который и записал его впервые со своим ансамблем ''Солисты Москвы''.

(Музыка)

Толстой или толстовцы

Александр Генис: ''Толстой и музыка: война мир''. Соломон, в последний раз мы обращаемся к музыкальному миру Толстого и прощаемся с этим юбилейным годом. Надо сказать, что юбилей Толстого широко отмечался во всем мире, но сейчас, в последние дни года, о нем пишут особенно много. Недавно в ''Нью-Йорк Таймс'' была, по-моему, очень толковая статья самого умного колумниста ''Нью-Йорк Таймс'', консерватора Дэвида Брукса, где он пишет о Толстом с большим пониманием. О том, кем был Толстой и чем стало толстовство. Вы согласны с этим материалом?

Соломон Волков: Нет, вы знаете, при всем уважении к Дэвиду Бруксу, чьи колонки я тоже всегда читаю с величайшим интересом и вниманием, категорически не согласен. Точка зрения, что толстовство, как таковое, ни к чему не привело, и привычка характеризовать его как некое поражение личности Толстого, мне кажется, не выдерживает критики. Напомню вам, что ''непротивление злу'' Толстого вдохновило деятельность Ганди, а деятельность Ганди привела к завоеванию независимости Индии, самой многочисленной демократии сегодняшнего дня. И также решающим образом Ганди повлиял на развитие ситуации в Южной Африке. Южная Африка на сегодняшний момент это единственное, может быть, место на всем континенте, в котором, благодаря идеалам Ганди, вот эта революция, которая там произошла, произошла сравнительно бескровным, мирным образом.

Александр Генис: То, что вы говорите, очень убедительно звучит, и действительно, если мы вспомним политическое наследие Толстого, то оно действительно огромно, но не в России. Для России Толстой был и остается, в первую очередь, писателем. И, по-моему, это верно, потому что литература Толстого идет вразрез с его личностью, она не похожа на то, что он проповедовал - как мы все знаем, он сам с собой был несогласен. И, может быть, сейчас, когда прошло сто лет со дня его смерти, мы видим какие два разных человека были в этом графе: один — писатель, другой — учитель, один был человеком земным, а другой был человеком, который хотел основать религию.

Соломон Волков: Я в данном случае все-таки не согласен с недооценкой значения толстовцев, в России, в частности. Я считаю, что Толстой в значительной степени подготовил все русские революции, которые произошли. Та грандиозная сеть толстовцев, которая была раскинута по всей России, которая питалась учением Толстого, представляла собой своеобразную политическую партию, и это были лучшие люди эпохи. И все эти люди мыслили в традициях сопротивления власти, хотя бы и бескровного, сопротивления организованной религии. Это и была та идеологическая подкладка, из которой выросло все русское революционное движение.

Александр Генис: Ну что ж, не будем спорить дальше. Скажите, Соломон, как вы считаете, как прошел юбилей Толстого?

Соломон Волков: Он был достойно отмечен. Мне кажется, что в России могли бы уделить ему больше внимания, отметить его с большим размахом. Кто-то справедливо заметил, что в современной России Толстой не вполне как бы на месте, он не может по многим причинам считаться государственным писателем. Это отдельная сложная тема, мы о ней говаривать не будем, а я бы хотел сказать о музыке в мире Толстого. Мы начали, если вы помните, вальсом Толстого, который сочинил сам Толстой, а кончим двумя вальсами, которые превосходно воссоздают эпоху, мне кажется, и поэтический мир Толстого. Первый вальс принадлежит перу Прокофьева, это вальс из его замечательной оперы ''Война и мир''. Вальс этот стал легендарным, может быть, это одно из самых популярных вальсовых сочинений в истории русской музыки, и здесь он прозвучит в исполнении ансамбля скрипачей Большого театра под управлением Юлия Риентовича.

(Музыка)

Александр Генис: Вы знаете, Соломон, слушая это вальс, я подумал: почему мы так любим Толстого? Да потому, что нам хочется жить в этом мире. Вот ''Война и мир'' - ведь это ужасное время, действительно, война и, действительно, все страшно, но, тем не менее, мир этот прекрасен и мы хотим в нем оказаться. Так же, как мы хотим оказаться в пушкинском мире. Вот, скажем, в мире Достоевского никто не хочет жить, а в мире Толстого жить можно.

Соломон Волков: Я совершенно с вами согласен и хочу показать здесь еще один прелестный совершенно вальс на сюжет Толстого - это сочинение Бориса Чайковского на сюжет ''После бала''. Интересно, что радио-пьеса, из которой взят этот вальс, появилась в 1952 году, когда сюжеты подобные ''После бала'' были очень популярны - это было обличение царизма, политически это очень годилось. Борису Чайковскому тогда было 27 лет и он осмелился вступить в соревнование с Прокофьевым, то есть сочинить вальс по Толстому. Получилась совершенно другая музыка, но тоже очаровательная, прелестная и, по-моему, очень новогодняя по настроению.

(Музыка)