Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей! С Новым Годом!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван! С Новым Годом!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Петербургские архитекторы объединяются,
Памятник Чехову на Цейлоне,
Январь в истории и культуре,
Аннонс нашей новой программы ''Алфавит инакомыслия'',
''Переслушивая ''Свободу'',
Культурная панорама и редкие музыкальные записи. Что-нибудь зимнее, Андрей, с морозцем?

Андрей Гаврилов: Сегодня мы будем слушать фрагменты только что вышедшего компакт-диска мэтра современного отечественного джаза Германа Лукьянова и его ансамбля ''Каданс''.

Иван Толстой: Культурная панорама. В Петербурге создается объединение специалистов - сторонников идеи максимального сохранения исторической застройки. Лидер этого объединения - американский архитектор петербургского происхождения Антон Гликин. В родном городе он стал известен после рассказа о секретных меморандумах премьер-министра Владимира Путина в поддержку "Охта Центра", сообщает сайт Фонтанка.ру.
По замыслу Гликина, содружество архитекторов-традиционалистов по собственной инициативе и безвозмездно будет предлагать инвесторам свои решения для различных городских территорий. Они будут доступны для обсуждения не только профессионалам, но и людям с улицы. Таким образом, тон в формировании облика города будут задавать специалисты, а не инвесторы, озабоченные получением прибыли.
Участниками объединения, по мысли его организаторов, могли бы стать петербургские архитекторы Максим Атаянц, Рафаэль Даянов, Владимир Григорьев, Евгений Герасимов, Кирилл Яковлев, Дмитрий Шатилов, Сергей Доспехов. Источники финансирования пока не известны.
Новое движение рассчитывает на поддержку органов власти. "Как известно, министр культуры и министр иностранных дел РФ выступают категорически против архитектурного вандализма в Петербурге, напоминает Антон Гликин. Благодаря его связям у петербургских "классиков" есть большой шанс получить международную поддержку, в частности нью-йоркского Института классической архитектуры и Британского архитектурного фонда принца Уэльского. В своих странах они уже лоббируют новые законы и составляют методические указания для чиновников.
Штаб-квартирой движения в Петербурге стала кафедра музейного дела и охраны памятников СПбГУ. Там прошла первая встреча его потенциальных участников. Выяснилось, что у архитекторов и градозащитников много общего: и те, и другие не в восторге от причуд заказчиков.
Как считают участники нового объединения, в обсуждении судьбы архитектуры должны принимать участие также власти города, строительные компании и широкая общественность. Только тогда можно будет установить границы между тем, что надо охранять, и тем, что надо развивать.

Андрей, что в праздники делать москвичу, когда нечего делать?

Андрей Гаврилов: Когда нечего делать, у москвичей появляется новое развлечение, Иван. Конечно, мы не в Питере, где каждая прогулка чревата смертельной опасностью из-за той наледи, которую губернатор Матвиенко ласково называет ''сосулями''. Из-за того, что творится под ногами, я знаю, что многие жители Петербурга и мои друзья, которые только что в этом славном городе, нашем с вами, Иван, родном городе, побывали, в ужасе от того, что каждый выход на улицу, каждая прогулка среди прекрасных зданий и прекрасных фасадов может стать чуть ли не последней в вашей жизни. Ну так вот, в Москве такого пока нет, но, тем не менее, ситуация постепенно к тому приближается. Вот сейчас, например, для того, чтобы добраться до студии Радио Свобода, нужно думать не о том, как лучше поставить машину или короче дойти, а о том, как между сугробами все-таки втиснуть свой драндулет и пройти по тротуару, не рискуя упасть и сломать ногу на припорошенном снегом льду. Такое впечатление, что эта зима в Москве нам запомнится не только ледяным дождем и погодными капризами, но и еще очень странной работой тех служб, которые, вроде бы, должны нам, жителям города, подчиняться и следить за нашим, в частности, здоровьем. Ничего подобного! Выходишь из дома, чтобы идти на работу, и - как по минному полю: здесь нога едет в одну сторону, тут - в другую. Кошмар полный! Я это говорю потому, что очень много в Москве сейчас приезжих, естественно, детей, школьников, которые приехали посмотреть столицу. Я надеюсь, что каждый найдет что-то, что ему может быть интересно. Мне, как жителю Москвы уже бог знает сколько лет (хоть я родился в Питере, но прожил здесь всю свою жизнь), представляется, что большинство развлечений, большинство культурных событий, которые сейчас предлагаются, довольно традиционны. Это набившая оскомину ''Ёлочка, зажгись!'' в разных формах и ипостасях: где-то - в а-ля фольклорном, где-то - в а-ля классическом, где-то - якобы, роковом, и так далее. Все эти праздники, где все время одни и те же клоуны, одни и те же снегурочки, одни и те же герои мультфильмов (последние десятилетия добавили еще героев диснеевских мультфильмов), все это повторяется, как в мясорубке перемешивается, как в Кубике Рубика кажется, что можно повернуть любую грань в любую сторону, но ничего не изменится, узор будет чуть-чуть другой, но поверхность будет такая же — ровная, гладкая и пустая. На этом фоне очень приятно выглядит инициатива, например, Дарвиновского музея Москвы, который предлагает не просто традиционно новогодне-рождественско-школьно-каникулярную программу, но, как и всегда, этот музей пытается повернуть эту тему интересным боком, показать что-то новое, рассказать что-то неизвестное, открыть что-то незамеченное. В этом году традиционную для последних лет нашей жизни тему знаков зодиака (кому какой год подчиняется или какое животное нами будет править следующие 365 дней) музей раскрывает неожиданным образом, знакомя посетителей-детей с восточным календарем, объясняя восточные мифы и находя то не только интересное, но и познавательное, что и должно быть в каждой экскурсии, в каждом музее, в каждом дне, когда в этот музей приходят дети. А для более взрослой аудитории я больше всего рекомендую посетить выставку, которая в эти дни проходит в Большом Манеже. Выставка называется ''Серебряная камера-2009''. Она организована Московским Домом фотографии. Это выставка работ участников конкурса на лучший фоторепортаж о Москве. В этом году конкурс празднует свой десятилетний юбилей. В свое время он был учрежден как ежегодный Правительством Москвы и Департаментом культуры города Москвы. В задачи конкурса входит сохранение современной отечественной истории, популяризация и развитие российского фотоискусства и поддержка молодых фотографов. ''Серебряная камера'' проходит по номинациям: ''Архитектура'', ''События и повседневная жизнь'', ''Лица''. К участию в конкурсе принимались фоторепортажи, выполненные в 2008 - 2010 году. Конкурс - открытый, в нем могут принять участие, как любители, так и профессионалы, как школьники и студенты, так и признанные мэтры российской фотографии. На конкурс было подано более 12 тысяч работ, было принято немногим более 4 тысяч. Экспонироваться будут около 800. Остальные работы, принятые на конкурс, будут транслироваться на экранах (слайд-шоу) в течение всего периода прохождения выставки. Одним из важнейших призов конкурса является Приз зрительских симпатий. Все фотографии, выставленные в Манеже, имеют только название серии (потому что большинство работ это серии фотографий) и номер. Так что зрители голосуют за понравившуюся им работу, не зная, кому она принадлежит - школьнику или опытному профессионалу. Также, кстати, можно проголосовать за понравившуюся работу на сайте Московского Дома фотографии. По итогам голосования зрителей будет определен лауреат, который получит специальный приз - Ahmad Tea Prize . Награждение лауреатов, объявление победителей, торжественная церемония - все это состоится в феврале 2011 года. Иван, в феврале уже этого года, 2011-го - страшно произносить! Итак, поскольку имена нам неизвестны, можно просто говорить названия серий. Я, честно говоря, упустил из виду, можно ли голосовать за многих. Наверное, можно. Я не буду говорить, кто мне не понравился, хотя некоторые серии из представленных вызвали во мне просто возмущение, ярость, полное неприятие - как эстетическое, так и идеологическое. Бог с ним, пусть это будут мои проблемы. Я просто назову несколько серий, которые, на мой взгляд, заслуживают самого пристального внимания зрителей. Кто пойдет в эти дни, в оставшиеся дни работы выставки, пожалуйста, посмотрите на них. Это серия "ЗиЛ. Каби.нет", серия работ "Юбилей", посвященная тому, как буднично, как уже не празднично, как постыло засовывают плакат, посвящённый юбилею Победы, в наши витрины, в нашу повседневную жизнь, насколько это уже стало не событием года, а просто обязательным мероприятием, где нужно поставить галочку. Очень просто и, поэтому, может быть, очень хорошо решена серия "Бульварное кольцо. К 235-летию проекта." Очень забавно (в хорошем смысле слова) смотрится серия "С выставки Юрия Роста" - там представлены фотографии и зрители, то есть фотография смотрит на саму себя, фотография на фотографию. И примерно в этом же плане решена и работа со смешным названием "36 видов Лужи или открытие памятника Кацусике Хокусаю в Москве". Лужа, кстати, с большой буквы - имеются в виду Лужники, стадион Лужники и, разумеется, отсыл к знаменитой серии Хокусая ''36 видов горы Фудзи''. Две серии, с моей точки зрения, стоят немножечко особняком. Одна - зэто амечательная серия '''Возвращение имен''. Напомню нашим слушателям, что в октябре в Москве, у Соловецкого камня, проходит уже несколько лет чтение расстрельных списков имен тех москвичей, которые погибли в годы сталинского террора и после сталинского террора (хотя таких, к счастью, меньше). Фотокамера совершенно бесстрастно, с одной точки, выхватила некоторых из читающих эти списки людей. А прочесть эти списки может кто угодно, кто угодно может прийти к Соловецкому камню, взять листочки у организаторов и прочесть эти шесть или семь имен. Многие добавляют, кстати имена своих родственников, которые погибли в эту эпоху. И вот камера с одной точки показывает нам самые разные типы. Не буду говорить, невозможно описать словами - как можно описать словами портрет человека, который читает такой список? Приходите, посмотрите. И, конечно, серия "Кабинет Давида Саркисяна". Мы уже говорили не раз об этом замечательном человеке, который так неожиданно, скоропостижно, грустно, трагично нас покинул. Бывший директор Музея архитектуры, прекрасный человек, эрудит, блистательный собеседник, остроумный критик, как угодно его можно называть, Давид Саркисян был действительно душой этого музея, душой общества. Вот серия фоторабот показывает его рабочий кабинет. Это немножко напоминает инсталляцию, которая демонстрировалась в свое время в Центре Помпиду в Париже - ''Кабинет Андре Бретона''. Там кабинет был воссоздан в натуральную величину из натуральных предметов, здесь это сделано с помощью фотографии. И то, и другое - дань уважения прекрасному человеку, замечательному художнику.

Иван Толстой: Продолжаем культурную панораму.
Памятники Чехову появились в этом году на Шри-Ланке. Воздвигнуты они в честь 120-летия короткого визита Чехова на Цейлон и 150-й годовщины со дня его рождения. Впрочем, памятник, собственно, один. Другое изображение – это памятная доска с бронзовым барельефом Чехова в столице, городе Коломбо, на фасаде одной из знаменитых гостиниц колониальной эпохи – ''Галле Фейс''.
А памятник Чехову открыт в другом столичном отеле – "Гранд Ориентал".
Писатель посетил Цейлон в 1890 году на обратном пути из Сахалина.
"Цейлон - место, где был рай, - написал Чехов. - Здесь, в раю, я сделал больше ста верст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами".
Остров произвел неизгладимое впечатление на Чехова. Перед тем как покинуть Цейлон, он начал писать рассказ "Гусев" – о смерти солдата во время морского путешествия.
В конце рассказа - подпись: "24 ноября, 1890, Коломбо".

Январь в истории и культуре. В затяжные выходные дни, когда мысль от выпитого и съеденного ворочается небыстро и привередливо, хочется услышать что-нибудь небольшое и определенное. Меня потянуло на историю. Что делало человечество в начале января? Неужели были на что-то силы? Оказывается, да. Еще и как.
1 января 1922 года начала свою деятельность Британская радиовещательная корпорация - Би-Би-Си. Новая компания действовала под эгидой Почтовой службы, считавшей: всё радиовещание в Англии должно быть сосредоточено в одних руках – в отличие о других стран, где работало множество радиостанций. Генеральным управляющим был назначен 33-летний инженер Джон Рейт, шотландец, человек ''гранитной воли'' и ''железных принципов''. Он считал: радиовещание не должно быть отдано коммерческой рекламе, как в США, или целиком подчинено правительству, как в СССР; оно должно служить общественным интересам, то есть ''просвещать, информировать, развлекать''. Радио отдавало предпочтение серьезной музыке, дискуссиям об улучшении жизни и религиозным передачам. Затем стали появляться эстрадные программы, прогноз погоды, выпуски общенациональных новостей. Вот уже несколько десятилетий Би-Би-Си располагается в самом центре Лондона, но, по всей видимости, в недалеком будущем переместится в район с менее дорогой арендной платой.

3 января 1897 года в России был введен в обращение золотой рубль. Основной золотой монетой стал империал – 15 рублей. Кредитные билеты свободно обменивались на золото. Ассигнации украшала надпись: ''Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы. Размен государственных кредитных билетов обеспечивается всем достоянием государства''. Введение золотого рубля завершило финансовую реформу министра финансов Сергея Юльевича Витте. Витте вспоминал, что ''против этой реформы была почти вся мыслящая Россия: во-первых, по невежеству в этом деле, во-вторых, по привычке и, в-третьих, по личному, хотя и мнимому интересу некоторых классов населения''. Единственная сила, которая помогла осуществить реформу Витте было доверие к нему императора. Что и имел в виду Витте, говоря: ''Россия металлическому золотому обращению обязана исключительно Николаю II''.
Введение золотого рубля – и тем самым обеспечение финансовой стабильности - имело колоссальные положительные последствия. Оно подтолкнуло промышленный рост и помогло развитию российских железных дорог.

4 января 1908 года на сцене Мариинского театра в Петербурге Анна Павлова впервые исполнила созданный для неё балетмейстером Михаилом Фокиным танец ''Умирающий лебедь'' на музыку Камиля Сен-Санса. Потрясенный Сен-Санс танцовщице: ''Я боялся, что мою музыку изуродуют. Но когда я увидел на сцене Вас, то понял, что шедевр музыки находится в исключительной гармонии с шедевром танца!'' Танец, ставший символом русского балета, стал и реквиемом Павловой. 50-летняя балерина умерла 23 января 1931 года, в день когда она должна была танцевать "Умирающего лебедя" в Гаагском театре. О смерти Анны Павловой администрация театра объявила перед закрытым занавесом, всем желающим предложили вернуть билеты в кассу и получить обратно деньги. Однако ни один зритель не покинул зал - все стоя почтили память великой балерины. Последними словами, пронесенными артисткой уже в бреду, на смертном одре, были: ''Приготовьте мне костюм Лебедя…'' и — некоторое время спустя: ''Играйте медленнее коду''.
Сценический костюм Павловой был в 1997 году отреставрирован и находится теперь в музее парижской ''Гранд-Опера''.

4 января 1888 года в Москве в купеческой семье родился Осип Максимович Брик, адвокат по образованию, ставший после революции сценаристом и теоретиком левого искусства. На квартире Брика в Петрограде на улице Жуковского в 1915 года Маяковский впервые читал поэму ''Облако в штанах'', которая потрясла Брика и его жену – Лилю. С этого началась дружба и творческий союз Бриков и Маяковского. Если Маяковский выражал дух новой революционной эпохи художественным словом, то Брик обладал даром находить идеологические формулы для нового искусства. При его участии и на его квартире Виктор Шкловский, Борис Эйхенбаум и Роман Якобсон создали ОПОЯЗ – Общество изучения Поэтического Языка. Осип Брик был активным участником журналов ''Леф'' и ''Новый Леф''. Имя Брика скомпрометировано сотрудничеством с ВЧК. Литературные собрания в московской квартире в Гендриковом переулке запросто посещали сотрудники Лубянки: Ян Агранов, Лев Эльберт и другие. Не случайно Сергею Есенину в те годы приписывали такую эпиграмму:

Вы думаете, что Ося Брик –
Исследователь русского языка?
А на самом деле он шпик
И следователь ВЧК.

Виктор Шкловский писал: ''Осип Брик был человек присутствовавший и уклоняющийся''. Афоризмы самого Брика подтверждают это наблюдение: ''Я прекрасно отношусь к людям, - говорил он, - потому что ничего хорошего от них не жду'', или: ''Бог есть, но я в него не верю''.

6 января 1918 года декрет ВЦИК распустил Учредительное собрание – первый российский парламент, открывшийся накануне. В 4 часа утра перед депутатами с заявлением выступил комендант Таврического дворца матрос Анатолий Железняков, который произнес, ставшую легендарной фразу: ''Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствовавшие покинули зал заседания, потому что караул устал''. Но депутаты не разошлись и ещё около часа после этого продолжали обсуждения, в частности, приняли постановление о провозглашении России ''Российской Демократической Федеративной Республикой''. Продолжить работу после перерыва депутаты не смогли – Таврический дворец был закрыт. На этот беззаконный маневр большевики пошли потому, что на выборах в Учредительное собрание они, вместе со своими союзниками, набрали не более одной трети голосов. Большевики, тоже выступавшие за созыв Учредительного собрания, были поначалу уверены: выборы обеспечат им большинство и позволят законодательным путем передать власть Советам.

А вот - из истории инакомыслия, и это уже ближе, Андрей, к нашим темам, которые не за горами:
6 января 1981 года за свою книгу ''Карательная медицина'' был приговорен к 3 годам лагерей Александр Подрабинек, один из организаторов Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в СССР в политических целях. Подрабинек был среди последних участников этой группы, арестованных властями. За 4 года существования - с 76-го по 81 год - эта крохотная группа правозащитников подготовила 24 объемистых информационных бюллетеня, которые выходили не реже, чем раз в два месяца. Не имея доступа к официальным источникам информации, они составили картотеку политзаключенных, содержащихся в психиатрических больницах, собрали данные о десятках прежде никому неизвестных жертв психиатрических репрессий. Рабочая комиссия наладила материальную помощь своим подопечным и их нуждающимся семьям. Комиссия также составила списки врачей-психиатров и руководителей спецбольниц.

Иван Толстой: ''Переслушивая ''Свободу''. Сегодняшняя тема – культ личности в осмыслении писателя-эмигранта. Архивная запись сорокалетней давности. 4 января 1971 года.

Диктор: В своей сегодняшней беседе поэт и критик Георгий Викторович Адамович говорит о зарождении и чудовищном развитии, так называемого, ''культа личности'' в Советском Союзе. Тема его, конечно, почти неисчерпаема, и только немногие историки и комментаторы коммунистической эволюции склонны были тотчас же после разоблачений Хрущева все объяснять непонятно как возникшим и эпизодическим культом личности Сталина. Но даже некоторые коммунисты, в частности, покойный Тольятти, понимали, что это явление сложное и что личность Сталина, несмотря на редкое соединение в ней самых отрицательных качеств, прежде всего, полной аморальности, мании преследования и мании величия, что личность Сталина - это только один из элементов культа личности. Свободы слова и свободы высказывания в Советском Союзе никогда не было, но никогда не было и того раболепного и буквального повторения всего, что говорил Сталин, никогда не было такого бесстыдного пресмыкательства перед, так называемым, вождем, как в период культа личности. И перед всяким, кто говорит о периоде культа личности, возникает несколько вопросов, на которые нужно найти ответ. Но, передаем микрофон Георгию Викторовичу Адамовичу.

Георгий Адамович: Первый из этих вопросов, возникающий естественнее других, таков: был ли сталинский период исторической случайностью и могло ли его не быть? Ответ в большой мере зависит от того, признать ли Сталина верным учеником, последователем и продолжателем Ленина. А насчет этого, как известно, существуют разногласия. Однако колебания Ленина, выраженные в его последней, уже не написанной, а продиктованной предсмертной статье - ''Лучше меньше, да лучше'', - заставляют думать, что, проживи он дольше и не будь он тяжело болен, многое в нашей стране сложилось бы иначе. Заставляет думать это и установление НЭПа, вызвавшее недоумение и даже негодование Троцкого и уничтоженного Сталиным, несмотря на то, что Ленин, по собственным своим словам, установил Новую Экономическую Политику ''всерьез и надолго''.
Несомненно и бесспорно только одно: личность и психические свойства человека, в течение четверти века безраздельно правившего Россией, представляют собой случайность. Такого человека могло бы в данное время и не найтись. Существование Иосифа Виссарионовича Джугашвили, родившегося и выросшего в такие-то годы, наделенного безграничной жестокостью, беспредельной подозрительностью, самоуверенностью и огромным упорством, есть историческая случайность. Скажу еще раз: такого человека в нужный момент на руководящем партийном посту могло бы и не быть. Но отнюдь не случайность, и это надо всячески подчеркнуть, отнюдь не случайность то, что возникло вокруг.
Быстрый расцвет угодничества, лжи, сведения счетов, беззастенчивого карьеризма с необходимыми для успеха карьеры подножками, с малодушием, лестью, юркостью, пронырливостью и прочим. Для этого, очевидно, была плодотворная почва. Для этого были подготовлены условия.
Теперь все невзгоды недавнего прошлого сваливаются на культ личности. Как ни страшна была личность, приходится признать, что еще страшнее - беспрепятственное и быстрое возникновение ее культа. Ибо культ — явление, по существу, повторное, повторимое, от нового возникновения которого страна и народ не застрахованы. Культ подделывается к личности, отражает ее черты, в раболепном усердии усиливает их, забегает вперед, заранее со всем соглашаясь, всем восхищаясь, не говоря уж о том, что всему находя оправдание. В соответствие с чудовищным духовным обликом данной личности, достался в удел России и чудовищный культ.
Но как не спросить себя: а если опять единоличную власть захватит человек, пусть и не похожий на Сталина, но такой же маньяк, способный, ради достижения своих целей, уничтожить тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей? Не возникнет ли новый культ, по-другому, однако не лучшему, образцу? Не знаю, многие ли задают себе подобный вопрос в России, вероятно, содрогаясь при одной мысли о нем. Считать такую возможность раз и навсегда исключенной нельзя. Остается только надеяться и верить, что повторения не будет. Даже если по всем доходящим до нас сведениям, поползновения к возрождению сталинизма, скорее, усиливаются, чем сходят на нет.
Россия в сталинские времена молчала, и удивляться тут нечему. Россия была ошеломлена, подавлена, растеряна, о чем теперь существуют неопровержимые свидетельства. Гораздо удивительнее то, что на Западе некоторые, притом, довольно многочисленные обозреватели, писатели или мыслители на все лады и вполне бескорыстно стремились уверить сомневающихся, что сталинский строй, в сущности, оклеветан, что политические процессы мнимых врагов народа ведутся по принципам истинного правосудия и что если некоторые крайности режима, разумеется, и досадны, то все же, в целом, режим этот олицетворяет мечту человечества о социальной справедливости.
Кое-какие правдивые слухи о Сталине на Запад доходили, но с гневом отбрасывались, как злобные, реакционные выдумки. Бывали происшествия и комические. Так, в одной из парижских газет левого толка был помещен портрет Сталина, если не изменяет мне память, по наброску Пикассо. Портрет был по-своему недурен, но довольно небрежен - без орлиного взора, без необходимого величия и мощи в облике. Шум поднялся невероятный, возмущениям и протестам почитателей отца народов не было предела. Редакции пришлось каяться, признать свою оплошность и сослаться на преступный недосмотр.
Длилось такое обольщение годами, вплоть до хрущевского доклада. Обычное сравнение со внезапно разорвавшийся бомбой в данном случае ничуть не преувеличено. Доклад Хрущева, хотя и секретный, но вскоре обнародованный на Западе, действительно был бомбой, и показательно, что такие люди, как, например, Гароди, коммунист, беззаветно верящий в мудрость и в высокую порядочность Сталина, назвал день, когда он с этим докладом ознакомился, ''самым черным в своей жизни''.
Гароди был потрясен, не мог опомниться, и, конечно, в таком состоянии был не он один. Не все в утверждениях Хрущева вызвало и до сих пор вызывает полное доверие. Например, то, что Сталин, верховный главнокомандующий, давал фронтовые директивы и вел военные операции будто бы по глобусу. Это опровергнуто не только советскими историками и свидетелями, но и таким авторитетом, как Черчилль, не питавший к Сталину ни малейшего расположения, но признававший его осведомленность в военных делах.
Однако основные разоблачения Хрущева были порядка морального, и тут, в этой области, они не могли не ужаснуть всех тех, кто склонен был верить, что коммунизм под руководством Сталина и при любых временных ошибках или отклонениях с прямого пути, ведет мир к свободе, равенству и, в конце концов, к настоящей, неподдельной человечности. К хрущевскому докладу, к его значению, длительному впечатлению, им произведенному, к встряске, им вызванной, я еще вернусь.
Стоит, однако, еще остановиться на распространенном в западных странах, так сказать, обывательском доброжелательном отношении к установленным при Сталине порядкам и той же обывательской уверенности, что недовольства в России нет и что все в стране обстоит более или менее благополучно. Конечно, обстоит иначе, чем, скажем, во Франции, Англии или в Америке, но все-таки благополучно. Едва ли не главную роль в этой уверенности играли путевые записки и заметки туристов, появлявшиеся в газетах. Записки и заметки эти бывали интересные, живописные, оттого-то западные газеты их так охотно и печатали. Было это чем-то вроде занимательной экзотики: вид московских улиц, впечатление от толпы, театры, магазины. Иногда чувствовался наблюдатель зоркий, иногда - рассеянный и поверхностный, но, в целом, к возражению не было повода.
Совсем иначе обстояло дело, едва только турист считал своим долгом сообщить о разговорах со случайными встречными. ''Довольны вы своим правительством?'' - ''Лучшего правительства нет нигде в мире''. - ''Хорошо вам живется?''. - ''Превосходно, идеально, замечательно!'' - ''Нуждаетесь ли вы в чем-нибудь?'' - ''Ни в чем. У нас все есть по самым доступным ценам''.
И так далее, и так далее. Как это ни поразительно, по-видимому, редко какой турист отдавал себе отчет в том, что от первого встречного на улице другого ответа на глупые расспросы и ждать было нельзя. Иногда, может быть, сказывалась национальная гордость, не позволяющая жаловаться, изливать свою душу иностранцам. Но в огромном большинстве случаев был, кончено, страх, страх - как бы не сболтнуть чего-нибудь лишнего со всеми возможными от это последствиями.
Следует, однако, отметить, что такого рода путевые записки появлялись преимущественно до 1939 года, до Второй мировой войны. После войны возникло некоторое отрезвление. Причин этому много, причины эти разнообразные. Едва ли не главнейшая - новые, доходящие на Запад сведения о брожении среди молодежи, о преследовании неугодных правительству писателей. Прежде верить тому, что Зиновьев или, скажем, Каменев - наемные предатели и шпионы было, кончено, трудновато. Но и разобраться в предъявленных им обвинениях рядовому читателю тоже было нелегко. К тому же, и особых симпатий к этим деятелям не было. Совсем не то - какие-нибудь арестованные студенты или ученые, из-за своего недовольства объявленные сумасшедшими. Подобно тому, как когда-то умалишенным был, по приговору Николая Первого, объявлен Чаадаев, один из умнейших русских людей, тот самый Чаадаев, о котором Пушкин сказал: ''Он в Риме был бы Брут, в Афинах - Периклес''. Однако о том, как и почему былая подавленность переходит в явное брожение - в следующий раз.

Иван Толстой: Андрей, мне кажется, мы должны объявить нашим слушателям о том, какие изменения ждут программу Поверх Барьеров в новом году. Мы по-прежнему будем выходить в эфир по вторникам, первый раз в 23 часа после новостей. Программа повторяется в среду в 6 утра и 2 часа дня. Культурно-музыкальная панорама – один раз в месяц. ''Один час в архиве Свободы'' – один или два раза в месяц, в зависимости от числа вторников. В нынешнем январе, например, вторников пять. ''Один час в архиве Свободы'' - это хорошо знакомая рубрика ''Переслушивая Свободу'', только теперь, по просьбе многих авторов писем, выходящая в формате целой программы.
А вот второй и четвертый вторники будут посвящены совершенно новой программе – ''Алфавит инакомыслия''. Пока больше ничего объяснять не будем. Все желающие приглашаются к радиоприемникам в следующий вторник, 11 января, когда мы с Андреем в так называемой нулевой, стартовой программе расскажем что к чему. Особенность замысла ''Алфавита инакомыслия в том'', что эта серия намеренно задумывается с открытым содержанием. У нас, конечно, есть свой план, но этот план может подвергнуться значительным изменениям. И эти изменения будут зависеть от предложений наших радиослушателей и читателей на интернете. Словом, мы очень надеемся на активное интеллектуальное и культурное участие всех, кому небезразлична история и судьба России. Алфавит инакомыслия. Нулевая программа. Ровно через неделю.
А теперь, Андрей, время для Вашей персональной рубрики: расскажите, пожалуйста, о сегодняшних музыкантах в подробностях.

Андрей Гаврилов: Как я уже говорил, Иван, мы слушаем сегодня совсем новый альбом Германа Лукьянова и его ансамбля ''Каданс'' ''Постоянная величина''. Можно считать, что этот альбом выпущен к 75-летию мэтра, хотя родился он не в январе, не в декабре, когда альбом только-только появился, он родился летом, но все равно 2011 год это год 75-летия одного из самых известных и самых уважаемых российских и советских джазовых мастеров. Герман Лукьянов так давно в российском джазе, что создается впечатление, что просто российский джаз без него и не существовал. Не в том плане, что он его придумал, а в том плане, что Герман Лукьянов был всегда. Если первая запись Германа Лукьянова вышла в свет в 1960 году, а в 1962 он уже со своим трио выступал на Первом джазовом фестивале в кафе ''Молодежное'' в Москве, я думаю, что эти годы столь кажутся далекими многим нашим слушателям, я думаю, что очень многие из наших слушателей даже не родились еще в эти годы. Кстати, именно с Германом Лукьяновым связан один из самых смешных эпизодов отечественного джаза, вернее, не столько с ним, сколько с реакцией властей на джазовую музыку и, вообще, на какие-то проявления нетрадиционного мышления. В 1967 году на студии ''Ленфильм'' вышел кинофильм ''Семь нот в тишине'', в котором прозвучала композиция Германа Лукьянова ''Молитва''. На пластинке фирмы ''Мелодия'' ''Джаз-67'' из идеологических соображений пьеса ''Молитва'' превратилась в пьесу ''Бесполезный разговор''. ''Молитву'' упоминать было, разумеется, запрещено. Ансамбль ''Каданс'' был создан Лукьяновым в 1978 году, кстати, в январе, и можно считать, что в январе все слилось вместе: годовщина ансамбля ''Каданс'', ровно год с тех пор, как прошел концерт в Минске, который был записан и который лег в основу этого компакт-диска, и сейчас, в январе, мы представляем нашим слушателям этот компакт-диск. Напомню, он называется ''Постоянная величина'' и мне, пожалуй, осталось сказать, что помимо самого Германа Лукьянова, который играет на альт горне, тенор горне и флейте, в записи принимали участие Алексей Круглов - альт-саксофон и бассетгорн (кстати, надо сказать, что Алексей Круглов выступил и как продюсер этого альбома), Антон Залетаев - тенор-саксофон, флейта, Алексей Беккеер - рояль, Макар Новиков - контрабас и Александр Зингер — ударные, Герман Лукьянов и его ансамбль ''Каданс'', альбом ''Постоянная величина''.