19 февраля в российской блогосфере отмечали неофициальный праздник – 150-летие отмены Александром II крепостного права. На сайте "Русского журнала" прошла небольшая онлайн-конференция, посвященная судьбе свободы в России. Политолог Михаил Ильин отмечает, что проблемы обретения свободы в России за 150 лет нисколько не потеряли актуальности:
У нашей свободы есть одна очень серьезная проблема: наши освободительные рывки в значительной степени всегда связаны с тем, что кто-то эту свободу дает. У нас всегда находится некий агент, будь он правительственным агентом, как это было в 61-м году, будь это какой-то совершенно другой агент, как это было в 17-м году, но обязательно он эту свободу дает. Отсюда не следует, что общество не было готово к свободе или что общество этой свободы не хотело. Люди, наверное, и хотели свободы, и были готовы к ней, но они были не готовы к столь радикальному открытию возможностей. Перед ними каждый раз открывались возможности, которые намного превосходили то, что можно было осуществить здесь и сейчас. Поэтому для нашей свободы проблема давания, проблема того, сколько дается и сколько реально берется – очень остра, и на протяжение этих 150-ти лет мы к ней все время возвращаемся.
По мнению философа Бориса Межуева, реализации свободы в России препятствует отсутствие необходимых политических институтов:
Крепостное право в России было отменено на несколько лет раньше, чем рабство в Америке. То есть стартовая ситуация была примерно одна и та же. В двух странах произошел отказ от личной зависимости. Мы видим, что в одном случае это привело к революции и социальной катастрофе, а в другом - массы бывших рабов не сразу, не с первого поколения, но постепенно, борясь за собственные гражданские и политические права, интегрировались в то общество, из которого они до этого были исключены.
Причина столь разных исходов заключается в том, что в России вообще не было возможности никуда интегрироваться, потому что не было возможности подключиться к каким-то существующим механизмам участия. Свобода всегда требует определенных и очень конкретных политических институтов, делающих возможной реализацию этой свободы. Это важный урок XIX века, который российское политическое сознание до сих пор так и не выучило. Мы до сих пор считаем, что политика вторична по отношению к экономике, по отношению даже к обществу.
Эту же мысль развивает и публицист Сергей Митрофанов. По его мнению, огонь революции уже многие годы остается главной дестабилизирующей силой российского общества:
Благодаря заброшенной реформе, Россия вступила в полосу неоконченной революции, наиболее грозно извернувшейся раскаленной лавой в семнадцатом, но так же и длящейся до сих пор. Эта Революция временами затихает тлеющими углями, а временами снова прорывается какими-то невероятными социальными катаклизмами, но она никак не может закончиться. Будет Свобода – Революция закончится.
***
В англоязычных блогах продолжают обсуждать массовые возмущения в арабских странах. Больше, чем локальный успех народных протестов, блогеров, конечно, интересует их совокупное влияние на будущее региона и участие в этом будущем мировых сверхдержав типа США. Об этом рассуждают сотрудники Европейского совета по международным отношениям Дэниэл Корски и Бен Джуда:
Двести лет назад прибытие Наполеона в Египет ознаменовало появление современного Ближнего Востока. Сейчас, почти через 90 лет после распада Османской империи, через 50 лет после заката эпохи колониализма и через 8 лет после начала войны в Ираке, намечается новый сдвиг. Рушатся три столпа, на которых зиждилось западное влияние на Ближнем Востоке – серьезное военное присутствие, торговые связи и ряд долларо-зависимых стран. Военная мощь США больше не превращается автоматически во влияние на регион, торговые связи сдвинулись в сторону востока (Китай стал более важным партнером для стран этого региона, чем США) и набор относительно стабильных клиентов (традиционно состоявший из Египта, Израиля, Иордании) явно распался. В результате Западу будет довольно затруднительно воздействовать на Ближний Восток – в том виде, в каком он может возникнуть в ближайшие недели и месяцы.
Впрочем, еще не факт, что народные волнения в других арабских странах будут столь же результативными, как в Тунисе и Египте. Диктаторские и авторитарные режимы явно учатся на ошибках Мубурака и Бен Али. Чему конкретно они учатся, анализирует блог Blood&Treasure:
Мученики не в счет. Имея в виду, что "мученики революции" сыграли роль катализатора протестов в Египте и в Тунисе, логично было ожидать, что другие режимы будут обходиться с демонстрантами осторожнее. Но нет: вместо этого они стремятся как можно раньше взять под контроль улицы. То есть действовать быстро, решительно и жестко. Отобрать у революционеров место сбора. Собственно, ради этого в Манаме и устроили бойню за Жемчужную площадь. Как можно раньше ввести в игру проправительственные толпы. В Египте протесты быстро достигли критической точки, и про-мубароковские отряды уже никого не могли напугать. Значит, их нужно снаряжать раньше, что и было сделано в Иране и Йемене. Перенести диктатуру в социальные сети. Новые медиа могут быть полезны и диктатуре – если она поймет их потенциал и начнет эффективно их использовать. В Ливии рассылались смс-ки с угрозами и призывами не участвовать в акциях. Нет сомнений, что нечто похожее будет происходить и дальше.
Впрочем, пути для отступления – в смысле переопределения своего влияния в мире – в США уже готовятся. Вот что пишет в блоге консервативного журнала National Review журналист Райхан Салам:
Господство английского языка – огромная ценность для США и других англоговорящих стран, и оно никуда не денется, даже если экономическая мощь Соединенных Штатов сойдет на нет. Мы так часто говорим о "грандиозной привилегии", которую дает нам роль доллара как мировой резервной валюты, но ведь в английском языке можно усмотреть нечто подобное "Фейсбуку": это мощная платформа, которой мы владеем лучше, чем кто-либо другой в мире.
У нашей свободы есть одна очень серьезная проблема: наши освободительные рывки в значительной степени всегда связаны с тем, что кто-то эту свободу дает. У нас всегда находится некий агент, будь он правительственным агентом, как это было в 61-м году, будь это какой-то совершенно другой агент, как это было в 17-м году, но обязательно он эту свободу дает. Отсюда не следует, что общество не было готово к свободе или что общество этой свободы не хотело. Люди, наверное, и хотели свободы, и были готовы к ней, но они были не готовы к столь радикальному открытию возможностей. Перед ними каждый раз открывались возможности, которые намного превосходили то, что можно было осуществить здесь и сейчас. Поэтому для нашей свободы проблема давания, проблема того, сколько дается и сколько реально берется – очень остра, и на протяжение этих 150-ти лет мы к ней все время возвращаемся.
По мнению философа Бориса Межуева, реализации свободы в России препятствует отсутствие необходимых политических институтов:
Крепостное право в России было отменено на несколько лет раньше, чем рабство в Америке. То есть стартовая ситуация была примерно одна и та же. В двух странах произошел отказ от личной зависимости. Мы видим, что в одном случае это привело к революции и социальной катастрофе, а в другом - массы бывших рабов не сразу, не с первого поколения, но постепенно, борясь за собственные гражданские и политические права, интегрировались в то общество, из которого они до этого были исключены.
Причина столь разных исходов заключается в том, что в России вообще не было возможности никуда интегрироваться, потому что не было возможности подключиться к каким-то существующим механизмам участия. Свобода всегда требует определенных и очень конкретных политических институтов, делающих возможной реализацию этой свободы. Это важный урок XIX века, который российское политическое сознание до сих пор так и не выучило. Мы до сих пор считаем, что политика вторична по отношению к экономике, по отношению даже к обществу.
Эту же мысль развивает и публицист Сергей Митрофанов. По его мнению, огонь революции уже многие годы остается главной дестабилизирующей силой российского общества:
Благодаря заброшенной реформе, Россия вступила в полосу неоконченной революции, наиболее грозно извернувшейся раскаленной лавой в семнадцатом, но так же и длящейся до сих пор. Эта Революция временами затихает тлеющими углями, а временами снова прорывается какими-то невероятными социальными катаклизмами, но она никак не может закончиться. Будет Свобода – Революция закончится.
***
В англоязычных блогах продолжают обсуждать массовые возмущения в арабских странах. Больше, чем локальный успех народных протестов, блогеров, конечно, интересует их совокупное влияние на будущее региона и участие в этом будущем мировых сверхдержав типа США. Об этом рассуждают сотрудники Европейского совета по международным отношениям Дэниэл Корски и Бен Джуда:
Двести лет назад прибытие Наполеона в Египет ознаменовало появление современного Ближнего Востока. Сейчас, почти через 90 лет после распада Османской империи, через 50 лет после заката эпохи колониализма и через 8 лет после начала войны в Ираке, намечается новый сдвиг. Рушатся три столпа, на которых зиждилось западное влияние на Ближнем Востоке – серьезное военное присутствие, торговые связи и ряд долларо-зависимых стран. Военная мощь США больше не превращается автоматически во влияние на регион, торговые связи сдвинулись в сторону востока (Китай стал более важным партнером для стран этого региона, чем США) и набор относительно стабильных клиентов (традиционно состоявший из Египта, Израиля, Иордании) явно распался. В результате Западу будет довольно затруднительно воздействовать на Ближний Восток – в том виде, в каком он может возникнуть в ближайшие недели и месяцы.
Впрочем, еще не факт, что народные волнения в других арабских странах будут столь же результативными, как в Тунисе и Египте. Диктаторские и авторитарные режимы явно учатся на ошибках Мубурака и Бен Али. Чему конкретно они учатся, анализирует блог Blood&Treasure:
Мученики не в счет. Имея в виду, что "мученики революции" сыграли роль катализатора протестов в Египте и в Тунисе, логично было ожидать, что другие режимы будут обходиться с демонстрантами осторожнее. Но нет: вместо этого они стремятся как можно раньше взять под контроль улицы. То есть действовать быстро, решительно и жестко. Отобрать у революционеров место сбора. Собственно, ради этого в Манаме и устроили бойню за Жемчужную площадь. Как можно раньше ввести в игру проправительственные толпы. В Египте протесты быстро достигли критической точки, и про-мубароковские отряды уже никого не могли напугать. Значит, их нужно снаряжать раньше, что и было сделано в Иране и Йемене. Перенести диктатуру в социальные сети. Новые медиа могут быть полезны и диктатуре – если она поймет их потенциал и начнет эффективно их использовать. В Ливии рассылались смс-ки с угрозами и призывами не участвовать в акциях. Нет сомнений, что нечто похожее будет происходить и дальше.
Впрочем, пути для отступления – в смысле переопределения своего влияния в мире – в США уже готовятся. Вот что пишет в блоге консервативного журнала National Review журналист Райхан Салам:
Господство английского языка – огромная ценность для США и других англоговорящих стран, и оно никуда не денется, даже если экономическая мощь Соединенных Штатов сойдет на нет. Мы так часто говорим о "грандиозной привилегии", которую дает нам роль доллара как мировой резервной валюты, но ведь в английском языке можно усмотреть нечто подобное "Фейсбуку": это мощная платформа, которой мы владеем лучше, чем кто-либо другой в мире.
