Дмитрий Волчек: В этом выпуске радиожурнала ''Поверх барьеров'' мы поговорим о книгоиздательских проектах XXI века. Несмотря на кризис в книжной индустрии, несмотря на то, что тиражи падают, а читателей становится меньше, возникают новые издательства и книжные серии. О многих и сказать нечего: это просто коммерческие предприятия, идеологи которых считают, что следует выпускать все, что хорошо продается. Но есть и проекты, по-настоящему значительные и удачные. Такие, как парижское издательство Лео Шера, тридцать лет занимавшегося разработкой цифровых технологий, но затем ставшего страстным адвокатом книгопечатания. Или ''Пушкин-пресс'' – издательство, основанное в Лондоне Мелиссой Алфейн, решившей открыть читателям малых европейских классиков ХХ века, забытых или никогда не переводившихся на английский. Интервью с Лео Шером и Мелиссой Алфейн вы услышите во второй части нашей программы, а я приветствую в нашей студии Олега Зоберна, писателя и составителя книжной серии ''Уроки русского'', которая выходит в московском издательстве ''КоЛибри''. Серия это родилась под счастливой звездой. Восемь книг, – сборники Александра Шарыпова. Дмитрия Данилова, Ашота Аршакяна и других писателей – были замечены и читателями, и критикой, а сборник Анатолия Гаврилова ''Берлинская флейта'' получил в прошлом году премию Андрея Белого.
Олег, вообще объединение книг в серии – это российская мания. Конечно, во всех странах издают, скажем, любовные романы в одинаковых обложках, но такого количества книжных серий, как в России, по-моему, нигде нет. Интересно, с чем это связано? Только ли с бизнесом (чтобы читатель собирал книги по обложкам и ставил в ряд на полку одинаковые) или есть какое-то культурологическое объяснение?
Олег Зоберн: В самой идее серии я никакого зла не вижу, а культурологических объяснений, наверное, можно множество придумать. Например, русская книжная серия как продолжение журнальной культуры. Поскольку у нас выходит примерно одна книжка в месяц, можно сказать, что ''Уроки русского'' – это такой ежемесячный журнал, и каждый номер его посвящен отдельному автору. Вообще книжки в серии обмениваются энергией, они стоят на одной полке, одна продолжает другую, долгая история получается. Если их издавать отдельными проектами, у них есть шанс потеряться. И почему бы не воспользоваться таким коммерческим ходом, как серия, в таком некоммерческом проекте, как ''Уроки русского''? Начинали мы, пожалуй, как культурная благотворительность. Кстати, приходится работать с отделом маркетинга, чтобы книги лежали в магазинах вместе, чтобы серия лежала вместе, а не была распылена по алфавиту, чтобы, грубо говоря, Шарыпова не напрягало соседство с Шолоховым, а Гаврилова с Гайдаром. Чтобы из этих книжек русской серии собирался такой русский Голем.
Дмитрий Волчек: Олег, а как вы пришли в издательский бизнес?
Олег Зоберн: Я достаточно давно участвую в семейном бизнесе, связанном с изданием православной литературы. Делать в издательской группе ''Аттикус'', то есть в ''КоЛибри'', серию ''Уроки русского'' начал примерно год назад. Руководство ''Аттикуса'' предоставило мне ресурсы издательства, чтобы я создал серию современной русскоязычной литературы, можно сказать, по гамбургскому счету. Для этого нужно было не так уж и много – несколько миллионов вложений и авторитет издательства, потому что, просто имея деньги, издавать книжки под лейблом ''Олег Зоберн'' было бы смешно. Началось это как культурная благотворительность, а теперь – удивительно – даже приносит прибыль. Само название ''Уроки русского'' предложила Ольга Морозова – известный издатель и наш главный редактор в ''КоЛибри''. Она замечательно придумала такое никого не напрягающее называние, к которому трудно придраться. Вообще с людьми повезло – этой серией занимаются профессионалы: Дмитрий Захаров, известный плакатист, оформляет обложки, Алла Хемлин, художественный редактор, читает. А идеология достаточно проста. Я считаю, что существуют сложные, но вполне постижимые конвенции, по которым вычисляется настоящая литература. Я стараюсь не брать в серию плодовитых жлобов из русскоязычного литературного мейнстрима, и, наверное, на пользу пошло то, что решение о публикации принимаю один, нет никаких редакционных споров, у меня в кабинете тишина, только тикают часы на стене, и на меня никто не может повлиять или надавить. Я в этом смысле не управляем. А в продолжение разговора вообще о сериях в России, их, конечно, огромное количество и они, в большинстве своем, ужасны. Но попытки сделать более или менее приличные серийные книжные проекты за последнее десятилетие были: достаточно вспомнить серию "Soft Wave" НЛО или ''Черную серию'' умершего издательства ''Вагриус''. То есть это такая же техническая сторона дела, как типографская работа.
Дмитрий Волчек: Книги в серии, как вы сказали, обмениваются энергией. Мне кажется, что главная энергия, которая объединяет авторов вашей серии, это то, что они, как вы сказали, не имеют отношения к ''жлобским'' литературным проектам современности.
Олег Зоберн: Или искусно делают вид, что не имеют.
Дмитрий Волчек: Может быть, и так. К тому же их объединяет интерес к русской прозе 20-30-х годов. Гаврилов мне кажется наследником Добычина, Шарыпов – это, может быть, Пильняк новый, а Аршакян – родственник Зощенко. Не знаю, согласись ли вы с этим.
Олег Зоберн: Объединяет их "мужество перед лицом истории", – как писал философ Поль Рикёр. А этимологию в данном случае я затрудняюсь определять, боюсь, что получится неточно. Я знаю, что сам Гаврилов, когда писал первые рассказы, которые стали уже хрестоматийными, Добычина еще не читал, а прочитал его потом. То, что Шарыпова можно отнести к Пильняку... Ну, можно, конечно, я не против, но с очень большой натяжкой.
Дмитрий Волчек: Давайте поговорим об Александре Шарыпове. Книга ''Клопы'' мне кажется главным достижением вашей серии, может быть, потому, что Шарыпов умер, это полное собрание его сочинений, и можно взглянуть на его тексты, написанные 20 лет назад, как на классику. ''Клопы'' – совершенно замечательный рассказ о таких антропоморфных клопах-мужичках, живущих в комнате поэта, который повесился. Я помню, этот рассказ публиковался в журнале ''Соло'', тогда много о нем говорили, но потом забыли о Шарыпове. Так что ваша книга – первая попытка собрать все, им написанное.
Олег Зоберн: Шарыпова я ни разу не видел – вероятно, потому, что, когда выходили его вещи (тогда еще можно было сказать об андерграундной литературе ранней постсоветской эпохи), я еще ходил в школу. А когда Шарыпов умер, в 97-м, я школу заканчивал. Я с ним совершенно не мог столкнуться. Думаю, может быть, его видели вы. Я думал, как определить письмо Шарыпова. Вот у Синявского, у Абрама Терца, есть определение Гоголя – ''Гоголь носил в груди чувство гроба''. Но это чувство гроба у Гоголя было чересчур депрессивное, а Шарыпов в этой своей смерти был как рыба в воде, то есть так удивительно был настроен и абсолютно самодостаточен. В этом состоянии умирания ему было непозволительно комфортно, и как будто некая сила ему этого не могла простить. Победа над смертью – это же очень престижно, и не всем нравится. Рассказ ''Клопы'' действительно был опубликован в журнале '''Соло'', который тогда издавал Александр Михайлов, и привлек внимание. Я знаю, что тогда, больше пятнадцати лет назад, в редакцию ''Соло'' приходили письма с просьбой продолжить публикацию шарыповских текстов. Я с этой книгой работал, как составитель, прошлой зимой в течение нескольких месяцев, сидел и собирал тексты – что-то мне прислали друзья Шарыпова из Владимира, что-то его друзья, которые впоследствии уехали в Израиль, что-то перенабиралось из того же журнала ''Соло''. Это, в основном, рассказы и повести. И вообще ''Уроки русского'' я старюсь делать как образцово-показательную серию по современной короткой прозе, потому что серий, издающих только рассказы, вне жанра какого-то, у нас пока вроде бы нет.
Дмитрий Волчек: Послушаем фрагмент из цикла Александра Шарыпова ''Илья Муромец''
Диктор: Илья Муромец на заставе
Шел он дорогой неготовой, лбом на утреннюю зарю, заставу ища или гостя незваного.
Темнело; конь пошел воду пить, Илья в мокром логе стоял. И, чуя тягу, опустился он на колени и горячий лоб свой положил в сырость.
Подняла его земля.
– Хоть, хоть моя, – говорил ей.
Подняла его земля.
И сидел в том логе печенег, и застиг Илью, и, не умея сказать, подкрался, и стал кашлять.
Вскочил Илья. Нащупав печенега, поднял и ударил о землю. И крикнул в темноту, ибо велик был печенег и страшен. И топтал. И смешались кости печенежьи.
Покрылось тогда небо мглой, и стало капать. Метался Илья по логу, шарил, промокая траву, и вскочил на коня. Шатнулся под ним конь полусонный.
И ходил он конем через ночь, а наутро сошел, чтоб умыть лицо. Был сумрак. Илья смотрел в воду и в тучи. И медлил ехать. Но когда подул ветер – учуял в нем дым и пошел на дым. И пришел на заставу.
А на заставу придя, поднял там Добрыню старого, и стал корить, что дозора нет, что горотьба развалилась и крапивой поросла, что щиты, как корыта, валяются, и облупилась на них червоная краска. Стоял перед ним Добрыня, жаловался на старые раны, и мокла его голова. Шел дождь.
– Кто хоробры? Кде суть? – грозно спрашивал Илья.
– Олешка Попович… Да Ян Усмошвец… Да Васька Долгополой… Тамо, в шатре лежат.
– Знатны хоробры не слышат ран, – говорил Илья, шагая к шатру, и стлался дым ему под ноги.
И, размахнув полог, сказал, не снимая шелома:
– Вставайте, хоробры! Печенези у ручья!
Хоробры вставали все. А потом обратно легли.
– Отсидел еси, Илья? – подал голос Попович. – Заходи, не мокни. Хлебай уху. Вечор целый ушат наловил. Язей да окунков. Да сщючка одна.
– Какая сщючка! Печенези у заставы.
– Да хрен с ними.
– Как, – опешил Илья. – Братья! Чего ради тут поставлены есмы и на роту ходили? Да исполним роту! Испытаем чеканы свои о байданы печенежьи!
И, шевеля клюкой горящие угли, отвечал Ян Усмошвец:
– На роту к Перуну ходили есмы. А кде днесь Перун? Утоп. И рота с ним.
И добавил Попович, усмехнувшись:
– А новый бог же глаголет: возлюбите печенези ваша!
– Братья, – говорил Илья, удивляясь. – Постоим-таки! Не за роту, но за храброго Мстислава! И за светла князя Володимира!
– Ато холуи ему красну плешь лижуть, – отвечал Васька Долгополой. – А нам не бяше от князей ни слова ласкова, ни гунки драной.
– Ты на ятвязи ходил был, да в поруб сел, – добавил Попович. – А конязь девок портил, да Боян ему рокочет!
– Яз не обык красно болтати, – совсем растерялся Илья. – Не за роту, не за князя, но за землю свою постоим! Стогнет земля Руськая! Ай не люба вам она стала?
Попович смотрел недоверчиво, прикладывал к земле десное ухо.
– То в голове твоей тутнеть, старый, – говорил. – А земля нам люба, да земле печенег пуще нас люб. Черен, волосат! Не наше есть время.
И, не найдя слов, ушел Илья в лес. И рубил там слеги под дождем. И, шелом снявши, останавливался и слушал. И не мог постичь. Гул слышали уши, и не мог он гудеть сам собой в голове. Что могло гудеть там?
Возвратясь, поставил шатер. Дымоход прокопав, развел огонь в молчании. Лежа, рассматривал руки свои. «Белая стала еста в порубе, – говорил в уме своем, – натру…» И встрепенулся: почудилось, что забыл топор в лесу; найдя рядом, положил голову на седло.
– Коню, – позвал вслух, конь всхрапнул снаружи. – Заутра сеча, – сказал Илья. И, раздавив комара на лбу, стал проваливаться в сон.
Дмитрий Волчек: Олег, второй автор, который очень важен для вашей серии, это Анатолий Гаврилов. Вы уже упомянули город Владимир. Существует ''владимирская школа'', — утверждают критики. Вы согласны с тем, что есть такая школа в русской литературе?
Олег Зоберн: Я несколько раз упоминал, в каких-то журналах писал о владимирской школе. Я вижу владимирскую школу как двух авторов — Гаврилова и Шарыпова. Школа это все-таки громко сказано — два человека. У нас в серии вышла книжка Гаврилова под названием ''Берлинская флейта''. Гаврилов — один из самых авторитетных, можно сказать, олдовых рассказчиков, потому что начинал он еще в 80-е писать свои короткие тексты, долго не публиковался и только в начале 90-х через тот же журнал ''Соло'' о нем стали постепенно узнавать. Живой классик, а широкому читателю он неизвестен совершенно. Но специалисты его признают и боготворят. И вот премия Андрея Белого получена за эту книжку.
Дмитрий Волчек: Олег, я думаю, что ориентироваться на известность у широкого читателя вообще не стоит, потому что широкому читателю неизвестно ничего, кроме Дарьи Донцовой и Пикуля.
Олег Зоберн: А мне кажется, что нужно и даже необходимо на него ориентироваться, потому что на кого же еще ориентироваться? Нельзя же печатать книжки друг для друга в тусовке и делиться впечатлениями. То есть можно, но до какого-то определенного момента. А когда появляется возможность задействовать ресурсы крупного издательства и донести до этого самого загадочного широкого читателя лучшие образцы современной прозы, то почему бы и не попробовать?
Дмитрий Волчек: Олег, но три с половиной тысячи — это никак не тираж для широкого читателя, согласитесь.
Олег Зоберн: Это одна книжка, а книжек восемь вышло. Первые книжки вышли тиражом по пять тысяч.
Дмитрий Волчек: Да, пять – это действительно для нынешних времен неплохой тираж. Олег, вы уже упомянули, что книга Анатолия Гаврилова получила премию Андрея Белого. Сейчас много спорят о литературных премиях, было несколько непростительных ошибок вкуса в последнее время, странных лауреатов. Но вот премия Андрея Белого, кажется, чуть ли не единственная, которую нельзя упрекнуть. Вы следите за тем, что происходит вокруг литературных премий?
Олег Зоберн: Я смотрю на это как на какие-то лубочные картинки, потому что часто премия дается либо просто за выслугу лет, либо за то, что человек хорош собой. И получается то ли гадюшник, то ли богадельня. Так что у меня отношение сложное. Насчет Андрея Белого, да, видимо, сказывается, что премия не денежная и меньше нехороших сцен разыгрывается вокруг нее.
Дмитрий Волчек: Ваша серия была замечена критиками. Это довольно редкая ситуация, потому что часто замечательные книги не получают никаких рецензий. Почти на все ваши книги были прекрасные рецензии, я видел очень хорошие отзывы на книги Шарыпова и Гаврилова на сайте ''OpenSpace'', например. Довольны ли вы и какие профессиональные отклики вы хотели бы отметить?
Олег Зоберн: То, что критики как-то любезно тратят свое время на писание рецензий о серии ''Уроки русского'', мне это, конечно, нравится, это меня успокаивает и мне хочется дальше этим заниматься. Замечательные рецензии писали Варвара Бабицкая про Шарыпова на ''OpenSpace'' , Григорий Дашевский в ''Коммерсанте'' написал о Данилове , Евгения Риц на ''OpenSpace'' , Евгения Вежлян об Анатолии Гаврилове в журнале ''Знамя''.
Дмитрий Волчек: У меня возникло ощущение, что и Гаврилова, и Шарыпова, и других ваших авторов зарубежные филологи или просто ценители русской литературы заметили даже раньше, чем читатели в России.
Олег Зоберн: Это вполне естественно. Видимо, сама атмосфера в Германии, где издавались Шарыпов и Гаврилов в 90-е, больше располагала к занятию зарубежной прозой, в данном случае — российской, к ее какому-то более или менее вменяемому анализу, поэтому они там были замечены. Сейчас мы стараемся, чтобы здесь про них тоже кто-то вспомнил. Это даже не столько забытые писатели, сколько неизвестные, потому что они живут и пишут, а покойник у нас шикарный только один — это Шарыпов.
Дмитрий Волчек: Олег, скажите, а вы сами следите за современной иностранной литературой — английской, французской и прочими, или кажется вам, что та российская проза, которая вас интересует, это такой изолированный остров?
Олег Зоберн: Стараюсь, конечно, понемножку. Я некоторое время достаточно тщательно занимался изучением голландской литературы. Это связано с серией ''Уроки русского''. Я сотрудничаю с издательством ''Douane'', с голландского переводится как ''Таможня''. Это интересное издательство, которое увлекается изданием выдающихся образцов русскоязычной литературы, и там выходят параллельно на голландском языке в переводах книжки из моей серии ''Уроки русского''. Почти все книги они переводят, у них такая линейка ''Уроки русского'' на голландском выстраивается.
Дмитрий Волчек: Есть ли у вас на примете другие полузабытые писатели, как Александр Шарыпов? Я точно знаю, что одна писательница есть — это Ольга Комарова. Вы собираетесь переиздавать ее небольшую книгу рассказов.
Олег Зоберн: Вы, Дмитрий, с Ольгой Комаровой были знакомы.
Дмитрий Волчек: Да, мы дружили.
Олег Зоберн: Вы хорошо ее знаете, а я ее никогда в жизни не видел, и, когда она писала, я еще ходил в школу. И вы могли бы рассказать о ней гораздо лучше, а я бы мог что-то добавить именно о книге, которую хочу подготовить. Это книга рассказов. В издательстве ''Колонна'' вышла ее книжка ''Херцбрудер'' в 99-м году, мне друзья эту книжку как-то преподнесли, я увлекся, особенно интересный там есть рассказ ''Грузия''. Если я буду издавать книжку в серии, то назову ее ''Грузия''. Но там сложная ситуация, потому что нужно по-хорошему получить разрешение ее мамы, подписать с ней договор, но мама вот уже 15 лет не может отойти от смерти дочки и каждый разговор об этом с ней ее очень травмирует. Я опасаюсь ей звонить. Не знаю, как-нибудь, может, разрешится эта ситуация. Хочу издать еще книжку Николая Байтова. Николай Байтов специалистам известен уже лет 20, как изумительный рассказчик, но книжек толковых у него не выходило. Он читает стихи, в этой странной мутной литературной жизни принимает участие, а книги рассказов у него полноценной не было. Я выбрал лучшие рассказы, и где-то через недельку отправится в типографию книжка Николая Байтова, называться она будет ''Думай, что говоришь'' с таким маленьким слоганом на обложке: ''Легко сказать ''на самом деле''.
Дмитрий Волчек: Как вы думаете, долго ли просуществует серия? Вот вы сказали, что вы издаете по книге в месяц, как журнал, но ведь писатели-то скоро кончатся хорошие.
Олег Зоберн: Знаете, не в нашей власти, Дмитрий, увидеть, как все эти уже десятки тысяч книг в одночасье испепелятся или мгновенно истлеют. Я не хочу забегать вперед, потому что когда забегаешь далеко вперед, остаешься там совершенно один. А это скучно.
Дмитрий Волчек: В этом выпуске радиожурнала ''Поверх барьеров'' мы говорим о том, как, несмотря на кризис в издательском бизнесе, возникают успешные авторские проекты. Парижанин Лео Шер основал издательство в двухтысячном году и назвал его своим именем. Издательство Лео Шера выпускает авангардную литературу, филологические и культурологические исследования, книги о кинематографе, альбомы и литературный журнал ''Ревю литерэр''. Несмотря на то, что книги, которые выпускает Лео Шер, как правило, не имеют большого коммерческого успеха, издательство процветает – быть может, и потому, что жена Лео Шера – писательница Натали Реймс – по материнской линии принадлежащей к знаменитой семье Ротшильдов. С Лео Шером встретилась в Париже Маруся Климова.
Лео Шер: Идея открыть издательство пришла мне в голову, когда я достиг пенсионного возраста, в 2000 году. К тому времени я сделал карьеру в области телевидения и СМИ, специализировался на новых технологиях. В мою сферу деятельности входили интернет и цифровые носители, которыми я занимался лет двадцать, из-за чего, в конечном счете, и почувствовал необходимость заняться чем-то более реальным, что ли, тем, что можно ощутить на бумаге. Поэтому я и решил создать традиционное издательство и, более того, назвал его своим именем. Тридцать лет я работал на других, а теперь работаю только на себя.
Маруся Климова: Но сейчас ведь наступила эпоха интернета, цифровых книг, электронных читалок, и кажется, что время бумажных книг безвозвратно прошло.
Лео Шер: Да, я тридцать лет как раз и размышлял над этим: над электронными книгами, электронной музыкой и прочими видами творчества, переведенными в цифровой формат. Но я сознательно принял решение вернуться к чему-то традиционному и, в частности, к бумажным книгам.
Маруся Климова: А если все-таки книги вообще исчезнут, что вы будете делать?
Лео Шер: Если все издатели исчезнут и все перейдет в интернет, то я буду последним издателем, который продолжит сопротивление и останется верен бумаге. Я буду и дальше издавать книги, сшивать и склеивать их переплеты, и это будут очень красивые книги, которые можно будет коллекционировать. Тогда мои книги будут цениться особенно высоко. Они станут чрезвычайно дорогими, и каждая книга издательства Лео Шера будет стоить столько же, сколько картина Пикассо или Брака. Представьте: все переходят в Интернет, а я остаюсь в одиночестве, издаю бумажные книги, которые будут стоить состояние. Это же будет прекрасный бизнес.
Маруся Климова: Да, что-то похожее произошло со старыми грампластинками, когда все перешли на ДВД.
Лео Шер: Конечно, но книга намного красивее диска! А если вы посмотрите на мои книги, то их можно отнести к числу самых красивых в истории издательского дела. Я использую бумагу очень хорошего качества, делаю великолепные обложки, так что мои книги сохранятся на века. Книга, изданная в моем издательстве, к 3000 году будет казаться еще красивей.
Вы знаете, в издательском деле традиционно существует понятие ''элитный тираж''. Тираж в 20 или 30 экземпляров на очень хорошей бумаге, что, естественно, стоит гораздо дороже, чем издание обычной книги. Когда у меня появляется книга выдающегося писателя, я интересуюсь у своего типографа, могу ли я сделать элитный тираж. Как правило, он мне отвечает, что этого писателя лучше напечатать нормальным тиражом. Так уж устроен мир. Однако я не думаю, что коллекционеры оригинальных изданий когда-нибудь исчезнут – наоборот, книги будут становиться все более редкими и дорогими, и ажиотаж вокруг них будет расти. А вот книги низкого пошиба, которые я называю ''недокниги'', вроде нынешних произведений телеведущих с их фотографиями на обложке – вот они, действительно, должны перейти в интернет, и это будет правильно и разумно. Не стоит рубить деревья, чтобы публиковать опусы телезвезд. Однако книги великих писателей должны храниться в библиотеках. Я считаю, что библиотеки вообще очень важны для развития и обучения людей, и особенно состоятельных людей, для тех же новых русских миллиардеров, например. Заметьте – практически все они мечтают иметь прекрасную библиотеку. Почему они должны собирать книги, изданные только до 2000 года? Неужели в 2020 году литература прекратит свое существование? Я не верю, что Гоголь или Достоевский полностью растворятся в Интернете. Это так же невероятно, как исчезновение Сибири. Всегда будет Достоевский, которого можно будет отправить в Сибирь. Снова начнется эпоха самиздата, книги станут выходить в подполье, и в Сибирь будут ссылать уже других писателей. А в конечном итоге эти книги попадут ко мне, чтобы я издал их на самой лучшей бумаге.
Маруся Климова: Вы упомянули деревья. Все-таки бумажные издания, помимо всего прочего, наносят определенный ущерб природе…
Лео Шер: Да, я знаю, что русские любят деревья, как они к ним привязаны – гораздо больше, чем все остальные нации. Когда я изучал русский язык в лицее, нам задавали русских писателей, и уже тогда я узнал, что в русском языке существует огромное количество слов, обозначающих деревья, которых во французском языке просто нет. В России настоящий культ деревьев. А поскольку во французском языке отсутствуют слова, способные описать все тонкости и нюансы отношений "русской души" с деревьями, то это довольно сложно перевести. Например, в фильме "Дерсу Узала" можно видеть, насколько русская душа связана с деревьями, которые горят в Сибири. Когда Дерсу Узала зажигает огонь, он слушает, что сообщают ему горящие деревья и понимает их. Поэтому для меня русская культура – это культура деревьев. И деревья – это замечательное сырье для великой русской литературы. Потому что, когда Гоголь писал на бумаге, он как бы вел диалог с деревьями, которые присутствуют за бумагой. Так что бумага никогда не исчезнет, не волнуйтесь.
Когда я печатаю книгу, я тоже вступаю в особые отношения с деревьями. Всякий раз, когда я вижу перед собой автора, который любой ценой хочет опубликовать то, что он написал, я мысленно спрашиваю у деревьев разрешения превратить их в бумагу. Стоит ли срубать тысячи деревьев ради того, чтобы опубликовать этот текст? И тогда действительно к тексту начинаешь относиться совсем иначе. Это очень хороший вопрос для издателей. Публикуйте лишь то, на что дают свое согласие деревья.
Маруся Климова: Насколько я знаю, вы не только издаете, но еще и материально поддерживаете писателей, у которых недостаточно средств к существованию. Подобные жесты не так часто встречаются в наши дни. Издатели обычно видят в авторах прежде всего объект эксплуатации и наживы.
Лео Шер: Могу сказать, что это наша семейная традиция. Мой свекор, отец моей жены Натали Реймс, которого звали Морис Реймс, был оценщиком на аукционе. И именно он в свое время организовал торги в пользу Жоржа Батая, чтобы помочь ему купить квартиру. Жорж Батай ведь был беден, и у него не было своей квартиры, но зато у него были очень известные друзья, такие как Пикассо, например. Так что тот аукцион прошел очень успешно. Я захотел сделать нечто подобное и для Пьера Гийота, но проблема заключалась в том, что в окружении Пьера Гийота не оказалось людей масштаба Пикассо. Тем не менее, нам удалось собрать достаточное количество денег, чтобы оплатить квартиру и для него. Хотя меценатом в данном случае я не был, я просто организовал торги, и мне пришла в голову эта мысль. Я видел, в каком катастрофическом положении находится Гийота, а парижская мэрия и французское правительство отказывались помочь такому гению, как он, в приобретении жилья. Мне хотелось исправить эту чудовищную несправедливость: ведь во Франции помогают огромному количеству людей, так почему бы не помочь человеку, у которого была такая трудная жизнь, который является одним из последних великих писателей Франции, который был на войне в Алжире, книги которого отказывались издавать. Потребовалось ведь переизбрать Франсуа Миттерана, чтобы снять запрет с некоторых его книг. Этот человек мог умереть несколько раз, настолько болезненными были его отношения с системой власти, о чем он и пишет в своих произведениях, в той же "Коме", например. И я был рад сделать его счастливым. Но повторяю, я не был его меценатом, меценатами стали его друзья, которые предоставили свои произведения для участия в аукционе. Например, Бернар Анри-Леви дал рукопись своей книги о Бодлере, которая была ему очень дорога. И она продалась за очень высокую цену. А я был всего лишь издателем, которому пришла в голову такая мысль. Но в этом и заключается ремесло издателя: помогать писателям выживать, и в частности, тем, кто был маргинализирован системой. Такова моя позиция во французской литературе: помогать политически некорректным авторам, которые говорят вещи, кажущиеся большей части общества скандальными. Флобер и Бодлер тоже ведь в свое время подвергались запретам и гонениям. Поэтому я обычно публикую писателей, идущих против общественного мнения, оказавшихся вне общества.
Маруся Климова: А какова судьба журнала ''Линь'', в котором публиковались многие известные французские интеллектуалы и который тоже долгое время выходил при вашей поддержке?
Лео Шер: Он по-прежнему существует, но теперь обрел полную независимость. Авторы журнала ''Линь'' –последние представители того крайне левого движения, расцвет которого относится к прекрасным временам 60-70-х годов. Все они остались на плаву, а я просто помог им выжить в трудное время, так как по логике вещей они должны были бы давно исчезнуть.
Мишель Сюриа, несколько книг которого я опубликовал, по-прежнему возглавляет это издание. У них есть прекрасная серия книг вполне успешных авторов, хотя они сохранили свои политические убеждения и по-прежнему придерживаются коммунистической линии. Для русских это может показаться совершенно сюрреалистическим – публиковать коммунистических авторов. Но они по-прежнему это делают и продолжают верить в политические идеалы прежних времен.
Маруся Климова: Но вы, насколько я знаю, также сейчас издаете литературный журнал?
Лео Шер: Да, действительно, я основал сейчас чисто литературный журнал, а политика меня интересует все меньше и меньше. По этой причине я через какое-то время и перестал поддерживать журнал ''Линь'', когда увидел, что они справятся и без меня. Всегда приходится делать выбор, и я выбрал чистую литературу, художественное творчество, без политики. Я вообще все меньше издаю политических книг. А мой журнал так и называется ''Ревю литерэр'', поскольку я хотел вернуться к традициям старых литературных журналов, которые вообще пропали в последнее время. С нашествием современных СМИ литературные обозрения просто исчезли, и теперь в киосках и книжных магазинах продаются исключительно иллюстрированные журналы. Последним достойным литературным журналом был "Нувель ревю франсез", который издавался в 60-е годы и стал символом французской литературы в прошлом веке. Ведь 90% французской литературы прошли через ''Галлимар'' и через ''НРФ''. Вот я и захотел возродить такую форму, и меня даже упрекали в том, что я копирую ''НРФ'', потому что внешне мой журнал действительно похож на ''НРФ''. Это ежемесячное издание, и такая периодичность требует существенных усилий. Каждый месяц мы освещаем новые литературные явления, публикуем новых авторов и критические статьи. И, думаю, это чрезвычайно полезно для многих издательств. Ведь тот же ''Нувель ревю франсез'' служил исключительно ''Галлимару'', который таким образом контролировал французскую издательскую систему. Неслучайно ведь даже немцы, когда захватили Париж, почти сразу же забрали ''НРФ'' и передали Дрие ла Рошелю, потому что считали журнал очень важным в плане идеологии. Контроль над ''НРФ'' был равносилен контролю над французской литературой. Теперь же дело обстоит несколько иначе – больше нет той монополии в литературе, и это скорее хорошо, чем плохо, так что теперь есть место для нескольких общих литературных журналов. Но никто не хочет ими заниматься, потому что это очень сложно и требует больших сил. В частности, сложно распространять их в книжных магазинах, которые часто отказываются брать журналы, не пользующиеся широким спросом. Тем не менее, я все-таки ввязался в эту авантюру. Однако я продолжаю работать и в интернете. Недавно я запустил полностью автоматическую систему самоиздания, которая называется ''М@нюскри'' – с ''собакой'' вместо ''а''. Она работает уже два года, и сейчас наконец-то нам удалось ее полностью отладить с технической точки зрения. Так что, вскоре она будет полностью автоматизирована. Любой автор сможет выложить свою рукопись онлайн, будет предусмотрена система голосования членов клуба, которые будут читать по книге каждые три месяца, чтобы выбрать книгу, которая будет напечатана на бумаге и продаваться в книжных магазинах. Эта система будет функционировать совершенно самостоятельно, и будет полностью запущена в марте 2011 года.
Маруся Климова: Интересная идея.
Лео Шер: Я тоже так считаю. Вы знаете, еще в 80-е годы я создал систему телевидения, которая по-прежнему прекрасно работает. Она называется Канал Плюс. Это я ее придумал. В то время это действительно была гениальная идея. Было непросто ее запустить, но мне удалось преодолеть все преграды. И я думаю, что проект ''М@нюскри'' будет столь же успешным. И это, кстати, тоже противоречит вашим пессимистическим предсказаниям по поводу книг. Поскольку здесь идея как раз и заключается в том, чтобы вытащить книги из интернета и вернуть их на бумагу, в книжные магазины. Однако с использованием демократической системы выборов и с участием молодежи, которая в основном этим занимается. Они сами будут голосовать за то, что им нравится. Они так уже выбирают то, что им нравится в музыке. А после того, как я протестирую эту систему во Франции, я введу ее в других странах, в том числе и в России. Я ведь потратил целых два года на доведение этой системы до совершенства, вот почему я не боюсь, что ее украдут. Сейчас у нас уже есть инвесторы, вкладывающие в нее деньги, чтобы запустить во Франции. А потом я сделаю версии для всех языков. Я также посадил человека, который будет следить за дискуссиями по поводу книг, потому что вокруг каждого текста обычно разворачиваются дискуссии. В то же время там авторы сами размещают свои книги, все могут ознакомиться с их рукописями, и это уже прогресс. Ведь если вы пошлете свою рукопись в издательство, ее никто не будет читать. Мы получаем три тысячи рукописей в год, но их обычно не читают, складывают в углу, и все. А в моей системе все рукописи читают, чтобы их комментировать, позлословить, сказать: "да это же полный ноль", – и это самое приятное. Что касается текстов на иностранных языках, то у нас уже вошло в привычку делать совместный перевод. Например, мы взяли ''Дневник Энн'', который опубликован на английском языке, и каждый день на моем сайте появляется французский перевод этой книги, сделанный интернетчиками. В этом процессе принимают участие люди, которые действительно интересуются литературой, и у нас бывает по пять тысяч посещений в месяц.
Маруся Климова: Если не ошибаюсь, у вас есть еще и свой блог. Вы тоже хотите стать писателем?
Лео Шер: Нет, хотя многие меня об этом спрашивают, поскольку я описывал у себя в блоге свою биографию, рассказывал свою жизнь, и многим это понравилось. Мне говорили, что это надо обязательно опубликовать, но я этого делать не собираюсь. Для меня литература на бумаге – это священно. А я пишу настолько плохо, что деревья никогда не согласятся на столь кощунственный акт. Кроме того, мне кажутся мои отношения с письмом довольно нелепыми – я сам себе кажусь смешным, поэтому мне совсем не хочется себя печатать. Насколько я люблю заставлять писать других людей, настолько же я себе кажусь комичным, когда сижу перед чистым листом и заполняю его писаниной. Мне этот процесс кажется гротескным, так что я никогда не буду публиковать свои тексты. Но присутствие их в интернете мне кажется вполне уместным. Когда я пишу в блоге, который не имеет никакого значения, так как слова там не выгравированы ни в камне, ни на мраморе, то это просто забава. В блоге я рассказываю о своей жизни, и находятся идиоты, которые на это реагируют и пишут разную чушь в комментах. Это меня вполне устраивает. Но я никогда не пойду дальше и не стану беспокоить деревья ради подобной чепухи.
Правда, в свое время я уже опубликовал пару научных книг, потому что по образованию я философ и социолог. Кстати, моим научным руководителем был Жиль Делез. И благодаря ему я полностью избавился от комплексов. Я увидел, что он пишет настолько хорошо, что сразу стало ясно: мне никогда не достичь подобного уровня. Нет, все-таки я думаю, что гораздо интереснее наблюдать, как пишут другие, чем писать самому. Потому что когда ты пишешь сам и становишься, к примеру, романистом у тебя очень сильно развивается эго. А чтобы быть писателем, надо иметь такое огромное эго, что часто уже совсем не остается места для другой литературы. Издателем с таким эго быть очень сложно. Так что мне этого не надо.
Я предпочитаю быть таким, как Гастон Галлимар. Кстати, Антуан Галлимар все время называет меня Гастоном.
Дмитрий Волчек: Наш следующий гость - Мелисса Алфейн, директор “Пушкин-пресс”, лондонского издательства, которое специализируется на переводной европейской литературе. Среди авторов “Пушкин-пресс” - “малые” классики 20-го века. Благодаря усилиям этого издательства в Британии начался подъем интереса к Стефану Цвейгу, появились новые переводы Итало Звево и Жорж Санд, вышли письма Генри Джеймса и роман Кьеркегора в современном переводе. В моей домашней библиотеке много книг, выпущенных “Пушкин-пресс”: роман живущего в Швейцарии гаитянца Жана-Эфеля Мильцэ “Ночной алфавит”, проза аргентинца Эдуардо Берти, великолепное “Путешествие на Афон” Франсуа Ожьераса. С Мелиссой Алфейн беседует Анна Асланян.
Мелисса Алфейн: Издательство открылось в 1997 году. Началось все с моих поездок по Европе. Я давно обратила внимание на замечательные издательства во Франции, в Италии – эти страны знакомы мне лучше других, – которые занимаются переводной литературой. В Англии таких почти не существовало. Впервые эта идея пришла мне в голову на Сардинии. В гавани я заметила книжный ларек. Там были книги прекрасных издателей – таких, как “Адельфи”, “Селлерио”, переведенные со всевозможных языков, включая английский, русский, сербский, хорватский – все, что угодно. Я подумала: какая красота! Я изучала английскую литературу в Оксфорде и считала себя человеком хорошо образованным, но тут поняла, что почти ничего не знаю о литературе, существующей вне англоязычного мира. И я решила: здорово было бы сделать нечто подобное для англоязычной аудитории. Это не только ниша на рынке, пока никем не занятая – это будет еще и ценный вклад в культуру. Ведь если не читаешь на иностранных языках, ничего этого просто не знаешь.
Анна Асланян: Стало быть, это был ваш первый шаг в издательском деле?
Мелисса Алфейн: Прежде я работала в издательствах, на очень низких должностях – как правило, ассистентом. Опыта у меня было довольно мало. Но появилась идея, меня вдохновившая. Вдохновение пришло из тех стран, о которых я говорила – из Франции, Италии. Во Франции, существуют великие примеры: “Галлимар”, “Фламмарион”, еще – издательства поменьше, но весьма значимые, такие, как “Кристиан Бургуа”. Они специализируются на переводах, традиционно очень сильны в них. Очень важно для меня было издавать и классиков, и современные книги. Начала я с классиков. Например, я обнаружила, что Стефана Цвейга давно не переиздавали – я читала его в детстве, и его рассказы произвели на меня глубочайшее впечатление. Так вот, его книги по-английски в то время совершенно перестали печатать – абсолютно, ничего нельзя было найти. Я начала с него. Кто еще? Да, Шницлер – тоже автор того периода, представитель fin de siecle, конца 19-го – начала 20-го века, включая 20-е годы. Австрийский писатель, очень интересный, на него оказал большое влияние Фрейд. Вот с этого все и началось. Но и современных писателей мне всегда хотелось издавать – я понимала, что важно их поддерживать как потенциальных продолжателей европейской литературной традиции.
Анна Асланян: Ваша стратегия – оживлять “малых” классиков – явно приносит плоды, судя по реакции британской публики. Какие еще успехи, помимо возрождения интереса в Англии к Стефану Цвейгу, вы бы отметили?
Мелисса Алфейн: Главные наши удачи – Стефан Цвейг и Антал Серб. Еще одна черта стратегии издательства – печатать вещи, которые кому-то полюбились. Поэтому мы часто обращаемся не к основным классикам, которых все читали в рамках школьной программы, а к тем книгам, которыми люди, прочтя их самостоятельно, делятся с друзьями, про которые говорят: это здорово! Моя итальянская подруга прочла “Путешествие при лунном свете”; теперь эта книга вышла в “Пушкин-пресс” – лучшее, на мой взгляд, наше произведение. Антал Серб – венгерский писатель, он погиб в концлагере. Немного не дожил до конца войны. Так вот, моя подруга прочла эту книгу по-итальянски и сказала: совершенно поразительная вещь! Мы решили, ну хорошо, попробуем. Дальше произошла невероятная история. Довольно много времени у нас ушло на то, чтобы выяснить, кому принадлежат права; оказалось, его дочери, Юдит Серб. В конце концов, права на перевод мы купили, хотя найти владелицу было очень сложно; тут нам помог Венгерский культурный центр. Они же рассказали нам про учителя одной из школ Манчестера, который работает над переводом этой книги – просто так, для себя. Лен Рикс, так звали этого человека. Мы познакомились, и я напечатала его перевод. Он работал над книгой просто ради собственного удовольствия. Самостоятельно выучил венгерский – удивительный человек. Этот его перевод стал первым из четырех, которые мы издали; в этом году должна выйти пятая книга Антала Серба. Жизнь Рикса целиком переменилась. Из обычного школьного учителя он стал известным переводчиком, одним из лучших переводчиков с венгерского, получил несколько премий, переехал в Кембридж... И все это вышло совершенно случайно. Началось с любви одного человека к этой книге, а потом она стала культовой, вошла в разряд классики. Поразительная книга – романтическая, мистическая – замечательная вещь!
Анна Асланян: История с человеком, самостоятельно выучившим венгерский, впечатляет. Полагаю, у вас есть и другие переводчики, сотрудничающие с вами постоянно?
Мелисса Алфейн: Переводы – дело весьма непростое, это интенсивный процесс. Ведь они для нас – ключ к успеху. 90 процентов наших книг – переводные; англоязычную литературу мы издаем, но мало. Качество перевода имеет важнейшее значение, я очень серьезно к этому отношусь. Наши редакторы много работают с переводчиками. У нас сложилась группа очень хороших профессионалов – не сразу, на это ушло довольно много времени. Например, со Стефаном Цвейгом нам повезло. Им занималась Антеа Белл – на мой взгляд, один из лучших в мире переводчиков с немецкого на английский. Затем Лен Рикс, который переводит Антала Серба. Так что своими успехами мы в большой степени обязаны переводчикам.
А с Андреем Белым история такая. Мне давно хотелось издать что-нибудь русское, я искала современных русских писателей, встречалась с петербургскими литераторами. Трудно было на что-то решиться – ведь мы не печатаем экспериментальную литературу, только традиционные художественные произведения. И вот мне попался “Петербург” Белого во французском переводе, Белый очень известен во Франции, а в Англии его знали лишь в академических кругах. Потом меня познакомили с замечательным переводчиком, Джоном Элсуортом. Книга довольно сложная, но прекрасная. Поразительное богатство образов, столько поэзии, сама история потрясающая, захватывающая. Словом, это было большое достижение. Роман пользуется успехом, сейчас мы готовим новое издание.
Анна Асланян: Судя по вашему рассказу, в выборе авторов играют немалую роль ваши личные литературные вкусы.
Мелисса Алфейн: Книги, которые я хочу издавать – те, что мне нравятся. Знаете, покупаешь книжку, читаешь и потом говоришь друзьям: это обязательно надо прочесть. Мое детство прошло в Южной Африке, я много читала. Чтение было невероятно важным для меня, как полагаю, и для многих других подростков – когда тебе одиноко, книги открывают тебе целый мир. Вот такая литература меня интересует, в особенности – книги на иностранных языках. Читаешь о том, что происходит в России, Венгрии, Франции, и видишь все те же человеческие переживания. Поразительно!
У нас вышла книга гаитянского автора, Жана-Эфеля Мильцэ. Как мы его нашли? Да, тоже по чьему-то совету. Потрясающий писатель, очень поэтичный. Роман “Ночной алфавит” был написан несколько лет тому назад. Там идет речь о насилии, о бедности, о тяжелых жизненных ситуациях у автора на родине. После недавних событий Мильцэ писал и для периодических изданий о том, что происходит на Гаити.
Еще один наш автор – чешский писатель Петер Краль. Он жил в Париже, сейчас вернулся в Чехию. Милан Кундера высоко ценил его прозу. Мы напечатали сборник его эссе о повседневной жизни. По-английски он называется “Практическое знание”. Собираемся издать еще две его книги. Эти эссе – замечательные, поражают воображение, заставляют увидеть какие-то вещи в ином свете. Захватывающее чтение!
Анна Асланян: В заключение расскажите, как возникло это название – “Пушкин-пресс”?
Мелисса Алфейн: Тут мне придется сказать правду. Меня уже спрашивали об этом петербургские литераторы. Мой ответ их порадовал. А то поначалу они сочли, что назвать издательство “Пушкин-пресс” – это уж слишком. Но я им объяснила: когда я надумала открыть компанию, у меня был кот по имени Пушкин – названный, разумеется, в честь поэта. А издательство я назвала в честь этого кота. В первые несколько лет у нас даже эмблема была такая – кот; потом мы ее сменили. Словом, название издательства происходит от имени поэта, но промежуточным звеном стал кот. Как бы то ни было, оно придает нам значительности. Люди обычно говорят: ага, “Пушкин-пресс”! Название оказалось удачным. Я очень рада тому, что оно связано с поэтом, хоть и не напрямую.
