Арабская революция застала меня врасплох, и это не удивительно. Поразительно, что о ней не догадывались и те, кому положено. И это вновь убеждает меня в том, что им положено куда больше, чем они заслуживают. Главный секрет секретных служб заключается в их профессиональной непригодности. Ее оправдывает только свобода, то есть непредсказуемость.
Следя за революцией, я прихожу в философский ступор, потому что история с открытым концом - не история вовсе. Без конца она лишена структуры, а значит и смысла. Ее нельзя нанести на ментальную карту, как реку без устья, и нам остается бормотать "будущее покажет".
Но будущего - того, что вернет историю на свое место - еще нет, и революция компрометирует его возможность. В час перемен непредсказуемость концентрируется до ощутимого, как электричество в грозу, предела, и я сторожу у экрана то грозное и упоительное мгновение, когда случайное окажется неизбежным – и незабываемым. История - как стоячая вода в морозный день, которая ждет камня, чтобы враз замерзнуть. Только тут наоборот: закипеть.
Я видел, как история стоит на ребре в эйфорическом 1989. Бухарест. Созванный партией официальный митинг. Привычная ко всему толпа на площади. И вдруг людская масса внезапно и необъяснимо подалась к правительственному балкону. И, не устояв перед импульсом материализованной ненависти, Чаушеску попятился на полшага, ставшего роковым. Все остальное – крах режима, расстрел зловещей четы, новая Румыния – началось с нескольких сантиметров отступления. Тогда на наших глазах произошло чудо, подобное нынешнему: нисхождение Клио на землю.
Вся история – череда таких чудес. Как всё сверхъестественное, их нельзя предсказать, разве что объяснить, но только задним числом.
Прочитав шкаф исторических книг, я так и не узнал из них главного и сокровенного. В конечном счете, история - как физика: она излагает прошлое так, как будто оно не могло быть другим. Дойдя до коренных, переломных, судьбоносных, как сейчас, моментов, историки оказываются не в силах объяснить чуда. И чтобы вам ни говорили, от историков нельзя узнать по-настоящему важного: почему греки победили персов, а американцы – англичан? Почему Константин принял христианство, а Мухаммед - ислам? Почему пала Римская, или, если на то пошло, советская империя?
Дело даже не в том, что их, историков, тогда не было. Очевидцы еще хуже. Я сам был таким, когда на исходе 1991 приехал в Москву, чтобы проводить СССР. На Красной площади не было ни одной души, даже милиционерской. В столь же пустом небе тихо и быстро опустился красный флаг над Кремлем и тут же поднялся новый, трехцветный. Кажется, что кроме меня никто и не заметил, что Третий Рим закрылся. Не дождавшись крещендо, я пошел греться откровенно зеленой водкой из тархуна, которой угощали гостей оголодавшие в ту жуткую зиму хозяева.
Чем ближе прошлое, тем труднее разглядеть в нем историю.
Следя за революцией, я прихожу в философский ступор, потому что история с открытым концом - не история вовсе. Без конца она лишена структуры, а значит и смысла. Ее нельзя нанести на ментальную карту, как реку без устья, и нам остается бормотать "будущее покажет".
Но будущего - того, что вернет историю на свое место - еще нет, и революция компрометирует его возможность. В час перемен непредсказуемость концентрируется до ощутимого, как электричество в грозу, предела, и я сторожу у экрана то грозное и упоительное мгновение, когда случайное окажется неизбежным – и незабываемым. История - как стоячая вода в морозный день, которая ждет камня, чтобы враз замерзнуть. Только тут наоборот: закипеть.
Я видел, как история стоит на ребре в эйфорическом 1989. Бухарест. Созванный партией официальный митинг. Привычная ко всему толпа на площади. И вдруг людская масса внезапно и необъяснимо подалась к правительственному балкону. И, не устояв перед импульсом материализованной ненависти, Чаушеску попятился на полшага, ставшего роковым. Все остальное – крах режима, расстрел зловещей четы, новая Румыния – началось с нескольких сантиметров отступления. Тогда на наших глазах произошло чудо, подобное нынешнему: нисхождение Клио на землю.
Вся история – череда таких чудес. Как всё сверхъестественное, их нельзя предсказать, разве что объяснить, но только задним числом.
Прочитав шкаф исторических книг, я так и не узнал из них главного и сокровенного. В конечном счете, история - как физика: она излагает прошлое так, как будто оно не могло быть другим. Дойдя до коренных, переломных, судьбоносных, как сейчас, моментов, историки оказываются не в силах объяснить чуда. И чтобы вам ни говорили, от историков нельзя узнать по-настоящему важного: почему греки победили персов, а американцы – англичан? Почему Константин принял христианство, а Мухаммед - ислам? Почему пала Римская, или, если на то пошло, советская империя?
Дело даже не в том, что их, историков, тогда не было. Очевидцы еще хуже. Я сам был таким, когда на исходе 1991 приехал в Москву, чтобы проводить СССР. На Красной площади не было ни одной души, даже милиционерской. В столь же пустом небе тихо и быстро опустился красный флаг над Кремлем и тут же поднялся новый, трехцветный. Кажется, что кроме меня никто и не заметил, что Третий Рим закрылся. Не дождавшись крещендо, я пошел греться откровенно зеленой водкой из тархуна, которой угощали гостей оголодавшие в ту жуткую зиму хозяева.
Чем ближе прошлое, тем труднее разглядеть в нем историю.
