Посредственность как социальная опасность: Сборник. – М.: Магистр, 2011. – 112 с. - (Современная русская философия, № 6).
Всё началось с – одноименной нынешнему сборнику - лекции Ольги Седаковой, прочитанной шесть лет назад в архангельской библиотеке. Вышедши отдельной брошюрой в том же Архангельске, размышления поэта о сути посредственности чем-то очень зацепили своих читателей. Настолько, что несколько лет спустя авторы проекта "Современная русская философия" замыслили положить эту лекцию в основу очередного сборника своей серии.
Сборник о посредственности – первая из книг серии, явно задуманная её издателями и составителями как диалогическая. Видимо, это составители подобрали авторов, готовых стать оппонентами Седаковой, свели их вместе и поставили перед ними общую задачу.
Собеседником поэта-мыслителя, сопоставимым с нею по характеру представленной интеллектуальной ниши, здесь оказывается, пожалуй, только музыкант-мыслитель Владимир Мартынов. Оба они смотрят на проблемы, традиционно составляющие предмет заботы философии – с помощью оптических средств, которые обеспечивает область их основной работы. Остальные участники сборника - профессиональные философы.
В таких диалогических – по крайней мере, по замыслу – сборниках очень важно, в какой степени собеседники слышат друг друга и говорят, во-первых, друг с другом, а во-вторых – об одном и том же. Так вот: складывается уверенное впечатление, что все они говорят о разном, и что слова Седаковой, послужившие смысловым стимулом к этим разговорам, услышаны как следует не были.
По сути, каждый из авторов использовал понятие "посредственности" в качестве повода к тому, чтобы высказаться о важном для себя самого - не очень задерживаясь вниманием на том, что и почему было сказано изначально.
Отчасти тут виной и само слово "посредственность" - чересчур оценочное и обросшее таким количеством ассоциаций, что впору уже провести очистительную работу, прежде чем браться размышлять на эту тему.
Седакова - единственная, кто в этом сборнике попытался уйти от задаваемых словом инерций, от (сильно чреватых суетностью) проблем "значительности" и "оригинальности" - к вопросам отношения человека с основами его бытия. Куда плодотворнее, пишет она, рассмотреть "посредственность" не как синоним "серости" и антоним "оригинальности", но как противоположность неопосредованности – в этих, единственно существенных, отношениях.
Посредственность – "потребность в схеме, неспособность выйти за пределы этой схемы, <…> иметь дело с открытым миром". Для согласного на схему – и боящегося мира – "человека паники" "всё должно быть упорядочено раз и навсегда, решено и закрыто".
До социальной опасности отсюда - один шаг: "…> это человек бесконечно манипулируемый", - его "легко принудить к чему угодно, легко употребить на что угодно. "
Тут важно, что "посредственность – не врождённое свойство человека", но выбор, позиция – культурная и этическая, а в конечном счёте и метафизическая: отказ от критичного отношения к заданному и навязанному, от готовности видеть сквозь него.
В ловушку такой посредственности, по мысли автора, и попало наше общество в постсоветские годы – да так до сих пор там и остаётся. Это о социальном. Но понятно – и в этом вторая главная мысль Седаковой – что социальное тут - только следствие, хотя и вполне неминуемое.
Выработкой в человеке умения сопротивляться закрытости занято искусство. В этом смысле оно совсем не так противоположно "морали", как принято считать в Новое время. Более того: "«проклятый поэт» превосходит «доброго обывателя»" именно в нравственном отношении – и романтические схемы тут ни при чём. Просто потому, что он отваживается видеть и чувствовать шире и глубже, "обращает внимание на то невидимое зло, о котором повседневная модель забывает <…>". То, противоположное посредственности, "чем занимается искусство, можно назвать расширением сердца. Превосхождением собственной данности. "
Главное здесь, как видим, - не "посредственность" как таковая, но человеческая позиция в бытии, возможные типы этой позиции – отношения с истиной и подлинностью. Увы: о посредственности-опосредованности как культурной, этической и метафизической позиции в сборнике больше не заговорил никто. Ну, почти никто.
Отчасти близок к этому Владимир Мартынов. Правда, он – в некоторое огрубление собственной известной культурологической схемы, которую развивает во всех своих книгах – целиком отождествляет с "посредственностью" (понятой вполне традиционно: как то, в чём нет ничего особенного) человека словесного, логоцентричного, оставшегося в рамках ныне преодолеваемой словесной культуры.
О чём-то попадающем в поле исходной мысли пишут и Ирина и Вячеслав Дмитриевы. Их главная мысль в том, что философия – это внекультурная практика (если же она не такова, то недостаточно радикальна и таким образом как бы не вполне философия). Настоящая философия – "сопротивление культуре", "работает на пределе культурных скреп, выставляя максимум оснований культуры под вопрос". "Для неё важны не те или иные концептуальные решения, а лишь предельность и полнота философского вопрошания". Независимо от того, замечают ли это сами авторы, в их мысли есть много родственного сказанному Седаковой о подлинном как выходе за пределы заданных условностей.
Василий Кузнецов склоняется к вполне традиционной мысли о том, что уж если что и несёт в себе социальную опасность, так это как раз непосредственность, которая не вписывается в рамки: сама по себе она – "та же раскованность на грани хулиганства, порождённая вовсе не индивидуализмом, а, наоборот, стадностью". А посредственность очень даже хороша "на своём месте", когда прилежно опосредует то, что ей положено. То есть, как мы видим, здесь возвращается старое доброе понимание посредственности как "ничего особенного".
В пределах такого понимания остаётся и Наталья Ростова, которая хотя и говорит, что "посредственность" - всего лишь угол взгляда, но связывает это понятие привычным образом с "бездарностью", "банальностью", "тепловатостью" и обыкновенностью. О том же, с изрядной категоричностью – и Пётр Софронов: "Посредственность лишена тайны. <…> посредственность всегда созерцает самое себя и никогда не видит ничего другого. "
А Фёдор Гирёнок попросту пользуется случаем поэпатировать интеллектуальную публику, сообщая о том, что быть "банальным" - естественно и более того, очень приятно. Да кто бы сомневался.
И всё-таки столь же плодотворной, сколь и мало замеченной и продуманной участниками нашего сборника кажется та мысль, согласно которой противоположность "посредственности" - это готовность и стремление быть человеком во весь рост. Не "оригинальным" на как бы то ни было понятом общем фоне, не "отличным" от так или иначе представленных "других", - но самим собой во всей своей полноте. Это не имеет отношения ни к дарованиям, ни к яркости, ни к индивидуализму, ни к социальному статусу, ни даже к столь ценимым новоевропейским сознанием новизне и творчеству. То, что Седакова называет по преимуществу делом искусства, но что, конечно, осуществимо и на других площадках, другими средствами – это "усилие расширить мир, усилие вырваться из замкнутого пространства «данности»". Усилие, о котором писал Гёте:
"И пока у тебя нет этого,
вот этого: Умри и стань! -
Ты только унылый гость
На тусклой земле."
Всё началось с – одноименной нынешнему сборнику - лекции Ольги Седаковой, прочитанной шесть лет назад в архангельской библиотеке. Вышедши отдельной брошюрой в том же Архангельске, размышления поэта о сути посредственности чем-то очень зацепили своих читателей. Настолько, что несколько лет спустя авторы проекта "Современная русская философия" замыслили положить эту лекцию в основу очередного сборника своей серии.
Сборник о посредственности – первая из книг серии, явно задуманная её издателями и составителями как диалогическая. Видимо, это составители подобрали авторов, готовых стать оппонентами Седаковой, свели их вместе и поставили перед ними общую задачу.
Собеседником поэта-мыслителя, сопоставимым с нею по характеру представленной интеллектуальной ниши, здесь оказывается, пожалуй, только музыкант-мыслитель Владимир Мартынов. Оба они смотрят на проблемы, традиционно составляющие предмет заботы философии – с помощью оптических средств, которые обеспечивает область их основной работы. Остальные участники сборника - профессиональные философы.
В таких диалогических – по крайней мере, по замыслу – сборниках очень важно, в какой степени собеседники слышат друг друга и говорят, во-первых, друг с другом, а во-вторых – об одном и том же. Так вот: складывается уверенное впечатление, что все они говорят о разном, и что слова Седаковой, послужившие смысловым стимулом к этим разговорам, услышаны как следует не были.
По сути, каждый из авторов использовал понятие "посредственности" в качестве повода к тому, чтобы высказаться о важном для себя самого - не очень задерживаясь вниманием на том, что и почему было сказано изначально.
Отчасти тут виной и само слово "посредственность" - чересчур оценочное и обросшее таким количеством ассоциаций, что впору уже провести очистительную работу, прежде чем браться размышлять на эту тему.
Седакова - единственная, кто в этом сборнике попытался уйти от задаваемых словом инерций, от (сильно чреватых суетностью) проблем "значительности" и "оригинальности" - к вопросам отношения человека с основами его бытия. Куда плодотворнее, пишет она, рассмотреть "посредственность" не как синоним "серости" и антоним "оригинальности", но как противоположность неопосредованности – в этих, единственно существенных, отношениях.
Посредственность – "потребность в схеме, неспособность выйти за пределы этой схемы, <…> иметь дело с открытым миром". Для согласного на схему – и боящегося мира – "человека паники" "всё должно быть упорядочено раз и навсегда, решено и закрыто".
До социальной опасности отсюда - один шаг: "…> это человек бесконечно манипулируемый", - его "легко принудить к чему угодно, легко употребить на что угодно. "
Тут важно, что "посредственность – не врождённое свойство человека", но выбор, позиция – культурная и этическая, а в конечном счёте и метафизическая: отказ от критичного отношения к заданному и навязанному, от готовности видеть сквозь него.
В ловушку такой посредственности, по мысли автора, и попало наше общество в постсоветские годы – да так до сих пор там и остаётся. Это о социальном. Но понятно – и в этом вторая главная мысль Седаковой – что социальное тут - только следствие, хотя и вполне неминуемое.
Выработкой в человеке умения сопротивляться закрытости занято искусство. В этом смысле оно совсем не так противоположно "морали", как принято считать в Новое время. Более того: "«проклятый поэт» превосходит «доброго обывателя»" именно в нравственном отношении – и романтические схемы тут ни при чём. Просто потому, что он отваживается видеть и чувствовать шире и глубже, "обращает внимание на то невидимое зло, о котором повседневная модель забывает <…>". То, противоположное посредственности, "чем занимается искусство, можно назвать расширением сердца. Превосхождением собственной данности. "
Главное здесь, как видим, - не "посредственность" как таковая, но человеческая позиция в бытии, возможные типы этой позиции – отношения с истиной и подлинностью. Увы: о посредственности-опосредованности как культурной, этической и метафизической позиции в сборнике больше не заговорил никто. Ну, почти никто.
Отчасти близок к этому Владимир Мартынов. Правда, он – в некоторое огрубление собственной известной культурологической схемы, которую развивает во всех своих книгах – целиком отождествляет с "посредственностью" (понятой вполне традиционно: как то, в чём нет ничего особенного) человека словесного, логоцентричного, оставшегося в рамках ныне преодолеваемой словесной культуры.
О чём-то попадающем в поле исходной мысли пишут и Ирина и Вячеслав Дмитриевы. Их главная мысль в том, что философия – это внекультурная практика (если же она не такова, то недостаточно радикальна и таким образом как бы не вполне философия). Настоящая философия – "сопротивление культуре", "работает на пределе культурных скреп, выставляя максимум оснований культуры под вопрос". "Для неё важны не те или иные концептуальные решения, а лишь предельность и полнота философского вопрошания". Независимо от того, замечают ли это сами авторы, в их мысли есть много родственного сказанному Седаковой о подлинном как выходе за пределы заданных условностей.
Василий Кузнецов склоняется к вполне традиционной мысли о том, что уж если что и несёт в себе социальную опасность, так это как раз непосредственность, которая не вписывается в рамки: сама по себе она – "та же раскованность на грани хулиганства, порождённая вовсе не индивидуализмом, а, наоборот, стадностью". А посредственность очень даже хороша "на своём месте", когда прилежно опосредует то, что ей положено. То есть, как мы видим, здесь возвращается старое доброе понимание посредственности как "ничего особенного".
В пределах такого понимания остаётся и Наталья Ростова, которая хотя и говорит, что "посредственность" - всего лишь угол взгляда, но связывает это понятие привычным образом с "бездарностью", "банальностью", "тепловатостью" и обыкновенностью. О том же, с изрядной категоричностью – и Пётр Софронов: "Посредственность лишена тайны. <…> посредственность всегда созерцает самое себя и никогда не видит ничего другого. "
А Фёдор Гирёнок попросту пользуется случаем поэпатировать интеллектуальную публику, сообщая о том, что быть "банальным" - естественно и более того, очень приятно. Да кто бы сомневался.
И всё-таки столь же плодотворной, сколь и мало замеченной и продуманной участниками нашего сборника кажется та мысль, согласно которой противоположность "посредственности" - это готовность и стремление быть человеком во весь рост. Не "оригинальным" на как бы то ни было понятом общем фоне, не "отличным" от так или иначе представленных "других", - но самим собой во всей своей полноте. Это не имеет отношения ни к дарованиям, ни к яркости, ни к индивидуализму, ни к социальному статусу, ни даже к столь ценимым новоевропейским сознанием новизне и творчеству. То, что Седакова называет по преимуществу делом искусства, но что, конечно, осуществимо и на других площадках, другими средствами – это "усилие расширить мир, усилие вырваться из замкнутого пространства «данности»". Усилие, о котором писал Гёте:
"И пока у тебя нет этого,
вот этого: Умри и стань! -
Ты только унылый гость
На тусклой земле."
