Ссылки для упрощенного доступа

Антрополог Илья Утехин - о памяти как поле битвы


Партизан Василий Кононов стал одним из символов постсоветской истории, вокруг которых идут ожесточенные дискуссии
Партизан Василий Кононов стал одним из символов постсоветской истории, вокруг которых идут ожесточенные дискуссии
Очередная годовщина победы над фашистской Германией вызвала новую волну дискуссий вокруг понимания итогов Второй мировой войны в постсоветских государствах.

Во Львове в День Победы произошли столкновения между украинскими националистами и активистами пророссийских организаций. Латвии дискутируют сторонники и противники воздвижения памятника недавно скончавшемуся советскому партизану Василию Кононову, которого власти республики пытались привлечь к ответственности за расстрел в годы войны мирных жителей. Власти Грузии настаивают на том, что День Победы их страна должна отмечать не 9 мая, согласно советской традиции, а на день раньше, как большинство стран Европы.

О том, почему вопросы-символы прошлого вызывают столь резкое столкновение мнений, обозреватель РС беседует с петербургским антропологом Ильей Утехиным:

- Происходит столкновение "советского" сознания и постсоветских реалий на окраинах рухнувшей империи. Постсоветские реалии выводят символические точки из привычного "календарного сценария" в какое-то новое пространство. Символы перестают работать в том качестве, в каком они работали раньше. Они продолжают передавать смысл реальности, но наряду с теми символами, которые были созданы в советское время, возникают альтернативные версии. И здесь очень к месту метафора – "память как поле боя". И даже такие вроде бы незначительные вопросы, когда отмечать День победы - 8 или 9 мая, становятся предметом актуальных политических споров и поляризации общества.

Казалось бы, такого рода споры должны уже уйти в прошлое. Все-таки со времен распада Советского Союза прошло уже два десятилетия. Приходит новое поколение, рожденное после советской эпохи. Для него эти символы просто-напросто не работают, возникает новая волна национализма, которая служит становлению новых идентичностей; с другой стороны существует большой слой бывших советских людей - они никуда не делись, и это не только ветераны, а все, кто жил при советском строе, их миллионы, десятки миллионов. Поэтому говорить о том, что Советский Союз растворился в воздухе... Нет, он просто живет в других условиях.

- Имеет ли место возобновление советского типа общественного сознания?

- В России имеет место "вторичная" советизация общественного сознания. Но общественное сознание никогда не бывает гомогенным. Советские мифы поддерживали идею о том, что у нас народ и партия едины, это единство основано на общей идеологии. На самом деле она никогда не была общей. И при том, что в России не сформировано полноценное гражданское общество, разнообразие мнений и возможность высказываться, причем высказываться публично, в виде какого-нибудь перформанса - эта возможность существует. Поэтому мы видим как раз борьбу и многообразие мнений, и в этом смысле регенерация советского, даже если она идет сверху, даже если кто-то хочет насадить это неосоветское, она все равно сталкивается с тем, что у нас эта гетерогенность общества дает отдачу.

- Почему бой идет вокруг символов? Это визуальное отождествление того или иного политического выбора, или есть какие-то другие причины?

- Вообще, чаще всего бой идет именно из-за символов. Здесь речь не идет о каких-то ресурсах, которые распределяют; это ресурсы чисто символические. Требуется самоидентификация для разных групп. Примыкая к тем или иным оценкам исторического опыта, к тем или иным оценкам победы, поражения, люди определяют себя в этом пространстве. И они вынуждены обращаться к символическим ценностям. С точки зрения антрополога, глядя на это сверху, мы удивляемся: как можно воевать из-за такой ерунды... Какая разница, как креститься - двумя или тремя перстами? А на самом деле разница здесь огромная, и люди готовы идти на смерть. Масштаб проблемы для внешнего наблюдателя может быть не очень большим, но в пространстве символических ценностей между ними огромное расстояние, между ними - пропасть.

- Существует много альтернативных версий исторических событий. Очевидно, и специалисты, и неспециалисты могут спорить бесконечно. Есть "западноукраинская правда" о Второй мировой войне, есть грузинское понимание того, что было тогда - оно отягощено еще и опытом недавнего военного конфликта с Россией. Есть свое отношение у латвийского населения к партизану Кононову - и есть в Латвии сторонники советских партизан. В конце концов, возможен ли тут консенсус? Или нужно просто ждать, пока коренным образом изменится общественно-политическая ситуация, модифицируется общественное сознание?

- Я думаю, что консенсуса здесь ждать бессмысленно. Пока есть группы, поляризованные в отношении своей идентичности, пока общество не стало гомогенным (а никто не говорит, что оно таковым станет когда-то), - да, будут и символы, с которыми люди себя отождествляют. Другое дело, что в какой-то момент отношения между соседними государствами, политика властей может иначе соотноситься с этими символическими ценностями - и не так сильно пытаться использовать их в достижении собственных целей.

- Верно ли будет сказать, что такая настойчивая политика российских властей в отношении - сейчас я говорю конкретно - истории Второй мировой войны индуцирует такого рода протесты на периферии российских границ?

- Возможно. Я не думаю, что это напрямую связано с политикой российских властей. Но вот эта неосоветизация, имперский дух с одной стороны, а с другой стороны - великое советское прошлое и память о великих победах - всё это так или иначе позволяет бывшему советскому народу иметь под собой почву для единого символического пространства. И современная российская власть хорошо осознает это. В каком-то смысле внутрироссийская пропаганда подталкивает и такую реакцию на периферии.

Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
XS
SM
MD
LG