Автор нового исследования советско-югославских отношений – о "пролетарском интернационализме" и "славянском братстве"

Ирина Лагунина: В московском издательстве "Новое литературное обозрение" вышла книга историка-балканиста Сергея Романенко "Между пролетарским интернационализмом" и "славянским братством".
Этот научный труд объемом более тысячи страниц, впрочем, написанный очень легким языком и очень легко читающийся, посвящен истории и развитию взаимоотношений между партиями советских и югославских коммунистов, как и отношениям между созданными этими компартиями странами – Советским Союзом и Югославией. Многие эпизоды этих связей до сих пор остаются малоисследованными и малоизвестными – например, непростые отношения Москвы с югославскими коммунистами и королевской Югославией межвоенного периода, конфликт Сталин – Тито 1948-1953 годов, политика СССР в Югославии эпохи "перестройки", когда оба государства уже стояли на грани распада. Автор книги, работавший в архивах России и всех постюгославских государств, собрал уникальный историографический материал, охватывающий период с 1908 по 1991 год. С Сергеем Романенко о его книге и истории бывшей Югославии беседует мой коллега Андрей Шарый.



Андрей Шарый: Один из аспектов вашей книги, а может быть, и основной аспект – размышления о сути славянского братства и тех отношений, которые связывали бывший Советский Союз, бывшую Российскую империю и югославянские земли, бывшую Югославию. Так существует ли это славянское братство?

Сергей Романенко: Чувство братства славянских народов, с точки зрения психологии, существовало, существует и, наверное, будет существовать. Другое дело, что славянскую идеологию
в разные исторические моменты использовали разные политические силы, будь то в России или в Советском Союзе, будь то у южных славян или других славян в регионе Средней Европы. И далеко не всегда использование этой идеологии приносило пользу и тем, и другим. Если мы возьмем Первую или Вторую мировые войны, - да, безусловно, эти чувства играли позитивную роль. Если мы возьмем период после Второй мировой войны, то об этом говорить трудно.

Андрей Шарый: Есть версия, согласно которой южные славяне практической взаимностью на помощь со стороны России или Советского Союза редко когда отвечали, предпочитая прикрываться лозунгами о славянском братстве. Таким образом реальные политические преимущества, дескать, получала бывшая Югославия, а отдуваться всегда приходилось России. Насколько это верно?

Сергей Романенко: Я думаю, что это неверно. Взаимоотношения между Российской империей и независимой Сербией, национальными движениями южных славян, которые проживали в Австро-Венгрии, позднее – Советским Союзом и Югославией, Коминтерном и ВКП(б), с одной стороны, КПЮ с другой, были всегда очень сложными. Тут невозможно говорить, что кто-то один получал какие-то преимущества, а расплачивался другой.

Андрей Шарый: В какой степени, на ваш взгляд, Россию, русских можно называть покровителями Сербии и сербов?

Сергей Романенко: Исходя из конкретной исторической ситуации - в основном это красивый исторический миф, которым пользуются и сербские политики, и российские политики, когда это им нужно. Мне кажется, реального политического содержания, тем более идеологического содержания, это положение не имеет.

Андрей Шарый: В какой степени мифологизирована история российско-сербских и российско-славянских отношений?

Сергей Романенко: Может быть следует говорить не о мифологизации, а о том, что до сих пор многие моменты наших взаимоотношений неизвестны широкой публике. В своей книге я проанализировал многие данные, которые, казалось бы, лежат на поверхности, но они по разным причинам выпадали из поля зрения исследователей. Например, малоизвестно, что проблемами Австро-Венгрии очень серьезно (я говорю это без всякой иронии) занимались такие деятели коммунистического движения, как Каменев и Зиновьев. Кроме того, например, российскому читателю совершенно неизвестны многие речи Тито, они не публиковались ни в доперестроечное время, ни в перестроечное, ни в последние годы. Совершенно неизвестна идеология, взгляды и судьба многих югославских реформаторов и диссидентов – Милована Джиласа, Марко Никезича, Савки Дабчевич-Кучар, ныне здравствующей Латинеи Перович – о них я тоже пишу. Без этого представить себе историю Югославии совершенно невозможно. Многие советские документы неизвестны в Югославии или их рассматривают только с точки зрения титовской теории. Там многие оценки прошлого подверглись пересмотру, но как раз титовское видение югославско-советских отношений, прежде всего конфликта "48-53", то есть конфликта югославского лидера Тито со Сталиным, обернувшегося разрывом отношений СССР и ФНРЮ, ВКП(б) и КПЮ до сих пор органично входит в политическое сознание, в политическую традицию и постюгославских государств, и постюгославских обществ.

Андрей Шарый: Кстати, Сергей, раз вы начали об этом разговор: какими источниками вы пользовались при работе над книгой? Есть ли закрытые документы в архивах, до которых вам не удалось докопаться пока?

Сергей Романенко: Каждый период имеет свой комплекс источников. Я использовал все, что возможно – это и парламентские документы, это и воспоминания, это и переписка, это и дневники, это и документы Коминтерна, и официальные публикации, и пресса. Объем работы просто не всегда позволял углубленно работать в архивах. Что касается некоторых архивных документов, я их брал из тех публикаций, которые сделали мои коллеги. Безусловно, какие-то документы до сих пор закрыты, следы этой закрытости мы находим даже в таких публикациях, как трехтомник документов Президиума ЦК КПСС, где опубликованы архивы хрущевского периода. Там тоже некоторые документы обозначены как до сих пор закрытые. Я опирался на весь массив источников, максимально многосторонне, и это же касается историографии. Ведь в советское время как строились исследования? Нужно было описать достижения советских историков и затем раскритиковать работы зарубежных коллег. В данном случае и российская, и советская, и югославская, и постъюгославская, и западноевропейская, и американская историография представлены, как единое целое.

Андрей Шарый: Ваша работа интересна, на мой взгляд, помимо прочего еще и тем, что научный анализ политических процессов сопровождаются написанными почти в публицистическом ключе, любопытными для очень широкой публики деталями. Вот я бы хотел обратиться к конфликту "48-53", о планах военного вторжения СССР в Югославию. Одно из ответвлений этой же истории – подготовка советского покушения на жизнь Иосипа Броз Тито. Расскажите об этом чуть подробнее.

Сергей Романенко: На мой взгляд, речь идет не столько о публицистике, сколько об использовании различных методов исследования. Есть история – повествование, есть политическая аналитика, есть история повседневности и т.д. Я хотел показать не только исторические процессы, но и то, как складывались судьбы отдельных людей. Разные методы и разные сюжеты требуют разного стиля изложения. Что касается вашего вопроса, то Советский Союз, как и его союзники, в конце 1940-х годов полностью разорвал отношения с Югославией. На разных этапах конфликта советской стороной готовились, - видимо, готовились, потому что как раз этих источников нет, они находятся в закрытых архивах, если они вообще есть, - акции военного характера, будь то убийство Тито, военное вмешательство или политическое устранение, как тогда говорили, "клики Тито". Что же касается непосредственно истории с покушением лично на Тито, то, видимо, это была последняя попытка товарища Сталина отомстить человеку, которого он победить не смог. Насколько можно судить, подготовка такой акции велась, но до покушения дело не дошло.

Ирина Лагунина: Перебью беседу Андрея Шарого с балканистом, автором книги "Между пролетарским интернационализмом" и "славянским братством" Сергеем Романенко. Вот как в книге описаны планы покушения на Тито.

"...Шла война и на политико-дипломатическом поприще. 19 октября 1949 года Югославия была избрана, несмотря на противодействие Москвы, в Совет безопасности ООН в качестве непостоянного члена, то есть получила международное политическое признание. 25 сентября на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН с большой речью выступил Эдвард Кардель, занимавший с 1949 по 1953 год пост министра иностранных дел Югославии. А в ноябре 1951 года Специальный политический комитет ООН разбирал жалобу ФНРЮ «на враждебную деятельность, которую по отношению к ней ведет правительство Союза Советских Социалистических Республик и правительства Болгарии, Венгрии, Румынии и Албании, а также правительства Чехословакии и Польши». Все эти события воспринимались в Москве как поражения, что только усиливало ожесточение.
По мере же того как в Югославию морским путем стала поступать иностранная военная помощь (в основном артиллерия, новейшие истребители, а также боеприпасы), интервенция на Балканы становилась все более рискованным делом для СССР. От планов свержения Тито путем прямой военной агрессии в любой форме пришлось отказаться. Осознав невозможность нападения на Югославию, Сталин и его ближайшее окружение начали вынашивать планы покушения на Тито. «Когда Сталин увидел, что внутренние силы в Югославии, на которые он надеялся опереться, намереваясь любыми средствами расправиться с Тито, недостаточно сильны, - писал Хрущев, -- он попытался убрать Тито с дороги другими средствами, но это тоже не вышло. Засылка наших агентов успеха не имела».
Непосредственный участник осуществления тайных антититовских операций Павел Судоплатов свидетельствует, что в предложенном ему для разработки в конце февраля 1953 года кремлевском «досье» на Тито содержались, по его словам, «идиотские резолюции Молотова: искать связи Тито с профашистскими группировками и хорватскими националистами». К осуществлению операции были привлечены и «люди Хрущева - Савченко, Рясной и Епишев». (Некоторые исследователи, наоборот, считают С.Р. Савченко и В.С. Рясного«людьми Берии».) Двое первых, соответственно заместители министров МГБ и МВД, по утверждению Судоплатова, и были инициаторами акции по устранению Тито
Осуществить планировавшееся покушение должен был один из участников покушения (неудачного) на Троцкого Иосиф Григулевич - намек на «политическую судьбу Троцкого» не был пустым звуком. Готовилось сразу несколько операций по ликвидации маршала Тито, но на данный момент известно только об одной. В соответствии с этим вариантом, Григулевич должен был, «используя свое официальное положение (пост Чрезвычайного и Полномочного посла Коста-Рики в Италии и одновременно в Югославии) и хорошие личные отношения с югославским послом в Англии Владимиром Велебитом, попасть в югославское посольство на прием, который, как следует ожидать, Велебит даст в честь Тито» и «произвести теракт путем бесшумного выстрела из замаскированного под предмет личного обихода механизма». Российский исследователь Дмитрий Волкогонов утверждал: «посол Григулевич» должен был вручить Тито коробку с бриллиантовым перстнем, в которой содержался механизм со смертоносным газом. Все эти планы не были осуществлены и были отменены после смерти Сталина в 1953 году.
Тот же Волкогонов, получивший доступ ко многим секретным документам, в биографии Сталина писал: «У меня есть данные, правда, требующие дополнительного изучения, о конкретных мерах по устранению Тито, которые предложил Сталин. Но почему они не были осуществлены - остается тайной".

Сергей Романенко: Сразу после смерти Сталина все действия такого рода были прекращены, и начался трудный процесс советско-югославского сближения и ликвидации последствий конфликта. Хотя до конца, на мой взгляд, он так и не был преодолен вплоть до визита Михаила Горбачева в 1988 году в Югославию. Подробно и со всей уверенностью говорить о подготовке вторжения невозможно, потому что для этого требуются документы, которые, видимо, находятся в архивах Министерства обороны и спецслужб. Круг аутентичных источников очень узок, поэтому о многом можно говорить только предположительно. Мне представляется очевидным, что такая подготовка все-таки была. Впрочем, многие политические планы и концепции того периода остались неосуществленными - не возникла, например Балканская федерация. В Белграде предполагали, что она охватила бы не только Югославию, но и Болгарию и Албанию. Можете себе представить, какой силы, масштаба и последствий был бы взрыв в конце 80-х -- начале 90-х, если бы в состав этого единого государства вошли еще два государства со столь сложными отношениями с Югославией!

Андрей Шарый: Есть в вашей еще одна интересная история, связанная с человеческими судьбами – это история, связанная с романтическими отношениями советской актрисы Татьяны Окуневской и Иосипа Броз Тито.

Сергей Романенко: В этом случае единственный источник – это воспоминания самой Татьяны Окуневской, которые изданы и достаточно широко известны. Интересно, что когда в 1946 году Окуневская приезжала в Югославию, она уже тогда почувствовала некоторое общественное отличие; как она сама написала, вспоминая Югославию, здесь "социализм не по-нашему". Но, с другой стороны, неправы те югославские историки (которые, естественно, восходят опять-таки к титовской традиции), которые говорят о том, что уже во время войны или до 48 года была какая-то особая, отличающаяся от сталинской концепция югославского социализма. Как раз многое говорит о том, что именно югославская компартия была наиболее последовательной, наиболее жесткой сторонницей политики Сталина и ВКП(б).

Андрей Шарый: Вот журналистское клише: Югославия жила при Тито при социализме, но как при капитализме. Насколько это соответствует действительности, на ваш взгляд?

Сергей Романенко: Это совершенно не соответствует действительности. Должен, кстати, сказать, что с этим вопросом столкнулся Никита Хрущев, когда проводил свою политику нормализации. В Москве была создана специальная комиссия, которая, изучив проблему, пришла к выводу о том, что Югославия является именно социалистической страной - и в социально-экономическом смысле, и в политическом смысле. Действительно, это было социалистическое государство, пусть с некоторыми своими отличиями, пусть в нем было несколько больше свободы, чем в Советском Союзе. Югославы, скажем (причем, замечу, далеко не все) могли выезжать на заработки за рубеж, была чуть более высокая степень общественного самоуправления. Но это не стоит идеализировать: Югославия была авторитарным государством, многие люди пострадали от Тито. Я уж не говорю о том, что был в югославской истории такой феномен, который можно сравнить с архипелагом ГУЛАГ. В югославской истории это - "Голый остров". Собственно говоря, это был один из лагерей, куда ссылали сторонников Советского Союза во время конфликта 48-го года. Но и не только: в лагерь и в тюрьму при Тито можно было попасть просто по самому обычному бытовому навету, либо понравилась чужая жена, либо квартира, либо должность. Советский и югославский – два родственных недемократичных режима, изломавших немало судеб простых людей.

Андрей Шарый: Что это была за система лагерей? Кем были ее узники? Когда она была ликвидирована, если была ликвидирована?

Сергей Романенко: Система лагерей была создана, по-видимому, в конце 48-го – в 49-м году, и просуществовала, по всей видимости, до середины 50-х годов. Но это вовсе не значит, что механизмы политического и уголовного наказания людей несогласных после этого в Югославии перестали существовать. Два, может быть, самых известных примера – это история с Милованном Джиласом, который несколько раз сидел в тюрьме, и история с недавно ушедшим из жизни югославским диссидентом русского происхождения Михайло Михайловым. Можно упомянуть и события 1971 года, так называемую Хорватскую весну, когда многие инакомыслящие люди оказались в заключении. Причем не только в Хорватии - это касалось реформистски, оппозиционно настроенных людей, которые занимали определенное положение, по всей стране.
Возвращаясь к "Голому острову": сама по себе система принципиально не отличалась от того, что было в Советском Союзе, она была направлена не только на подавление оппозиции, но и на морально-психологическое уничтожение людей. К тому же в Югославии никакой реабилитации не было, Тито просто не мог на это пойти по политическим соображениям. Потому что это означало бы признать правоту Сталина и легализовать деятельность его сторонников, которая продолжалась и в 60-е, и в 70-е годы.

Андрей Шарый: Кто были эти голооточане - это югославские коммунисты, которые в конфликте Сталин - Тито встали на сторону Сталина, другие внутриполитические другие соперники Иосипа Броз Тито? Были ли среди заключенных, скажем, представители каких-нибудь бывших буржуазных партий, другие "враги народа"?

Сергей Романенко: Эта волна террора прошла раньше. 48 год – такая специфическая югославская форма продолжения этой, если можно сказать, внутривидовой борьбы. А что касается репрессий против буржуазных или просто некоммунистически настроенных слоев населения, то эта политика началась, я думаю, с 43 года, еще в условиях войны, когда было провозглашено создание югославского социалистического государства. Затем она продолжилась и после победы в войне тоже. И затронула она все республики - Сербию, Хорватию, Боснию и Герцеговину, Словению, Македонию, Черногорию.

Ирина Лагунина: Напомню, в эфире Радио Свобода программа Время и мир, интервью с балканистом Сергеем Романенко. Еще один фрагмент их нового исследования "Между пролетарским интернационализмом" и "славянским братством".

" ...Как свидетельствует хорватский историк Иво Банац, в 1948 году к начальству югославской службы безопасности вызывались один за другим руководители подразделений, и под дулом пистолета им предлагался выбор: «Или ты признаешь политическую линию Центрального комитета и выполняешь все приказы, или тебя ставят к стенке». Светозар Вукманович подробно описывал механизм и принципы репрессий: «Осуществление этой задачи (борьбы с информбюровцами и защиты государства) было поручено органам безопасности. В ходе полицейского расследования надо было установить, идет ли речь о коммунистах, которые готовы сотрудничать с агрессорами, угрожавшими безопасности страны, или о коммунистах и гражданах, которые в конфликте партий и государств не могли найти аргументы для обоснования своей позиции. (…) Первых надо было судить в судебном порядке, а позднее, когда аресты стали массовыми, -- и в административном». Осужденных отправляли на исправительно-трудовые работы, и, поскольку «аресты и суды над информбюровцами приняли массовый характер», надо было «найти место, где бы их не нашли агенты разведок СССР и других стран Информбюро». Так и было решено построить лагерь на Голом острове (Голи оток - серб., хорв.), небольшом островке в Адриатическом море. В стране, готовившейся к отражению нападения, местонахождение этого лагеря для особых узников было окружено строжайшей тайной. «Выпущенным было запрещено рассказывать о том, где они находились». Тех, кто все же рассказал (осведомители работали не хуже, чем в СССР), - «немедленно возвращали назад. Эта тайна сохранялась почти до смерти Сталина, чтобы не дать возможность группам диверсантов морским путем освободить узников. О том, что такая опасность была реальной, свидетельствует тот факт, что заключенные ждали советские корабли, которые их освободят», - объяснял Вукманович. Это ожидание было не только надеждой отчаявшихся, но и наивной верой в «гуманность» и «братскую помощь» России и СССР - еще неизвестно, где «информбюровцы» были «нужнее» Сталину (вполне вероятно, что ему было известно о существовании лагеря) -- на свободе или в заключении, и нужны ли они ему были вообще. В 1952году в издававшимся в Москве Славянским комитетом журнале «Славяне» была опубликована взятая с выставки под названием «», проведенной в Болгарии карта тюрем и концлагерей в Югославии. На ней были обозначены и Голи отток, и Св. Гргур. Так что тайну режиму Тито сохранить не удалось.
Что же касается условий и атмосферы в этом и других лагерях, они ничем не отличались от подобных учреждений в других социалистических странах. «Как и в нынешних китайских тюрьмах, по свидетельству китайских эмигрантов, заключенные сами вели ”расследования”, пытали и якобы сами выносили приговоры: полное самоуправление! Милован Джилас пишет, что в лагерях официально это даже называлось «самоуправлением заключенных». Словом, Джилас считает, что после закрытия лагерей в 1956 году на свободу вышли только «душевные и физические калеки».
Выражение «Голи оток» в Югославии превратилось в такое же понятие и символ режима и системы, как «Архипелаг ГУЛАГ» в СССР, хотя на самом острове находился лишь один из многих лагерей. Эти два явления одновременно были элементами противостояния двух режимов, и символизировали их генетическое родство. Остальные лагеря расположились на островах Св. Гргур и Мрмур, в континентальной части страны - в Хорватии, в Боснии, в Сербии, в том числе и в самом Белграде. При этом в некоторых случаях использовался «опыт» советских войск в Германии, которые превращали бывшие нацистские лагеря в свои собственные. Использовались городская тюрьма Главняча в Белграде, тюрьмы в Ясеновце, Старой Градишке, Петроварадине на берегу Дуная около Нови Сада и другие. Если сравнить карту лагерей времен Второй мировой войны с картой титовских лагерей 1945-1946 годов, в которых содержались противники его режима, и карту «Голого острова» 1948-1953 годов, то многие названия совпадут: Загреб, Любляна, о. Раб, Сплит, Ясеновац, Нови Сад, Сараево, Скопье, Ниш…
Сам Голый остров представлял из себя абсолютно голую поверхность площадью в 4 774 кв. километра. На нем находились мраморные каменоломни, в которых работали заключенные. На о. Гргур их перевоспитание происходило в бокситовом руднике. Согласно данным, которые приводит Банац, Голи оток до февраля 1952 года принял 8 250 узников. До ноября 1952 года - VI съезда КПЮ - из тюрем и лагерей было выпущено было 7 039 бывших коминформовцев. Некоторые из них были арестованы повторно.
Необходимо отметить, что югославско-советский конфликт негативно воздействовал и на межэтнические отношения внутри Югославии. Это касалось и сербско-хорватских отношений, поскольку среди сербов было больше сторонников Сталина и Коминформа, это касается и хорватско-итальянских отношений в Истрии, и без того не простых, учитывая, что эта территория, как и некоторые другие, была спорной между Италией и Югославией. Итальянское население в значительной мере придерживалось позиции Итальянской компартии, которая приняла сторону Москвы. Это же касалось и хорватско-венгерских отношений. С другой стороны, противостояние с СССР, наличие «внешнего врага», который может завтра напасть, способствовало консолидации многонационального югославского общества. И это касалось не только периода 1948-1953 годов, но и всех последующих лет, вплоть до конца существования двух государств.
В стране установилась атмосфера, схожая с атмосферой в СССР в те же годы, - страха, доносов и репрессий. Однако масштабы их были все же меньшими, прежде всего потому, что Тито был вынужден играть роль «альтернативы» Сталину и не мог позволить себе, находясь в тесных контактах с США и странами Западной Европы, столь массовые репрессии. Кроме того, в Югославии в них не было экономической необходимости, сказывались иная психология, политическая культура, да и характер самого «вождя» решал многое".

Андрей Шарый: Сколько людей прошло через эту систему политических лагерей в Югославии? Это десятки тысяч?

Сергей Романенко: Вы знаете, я думаю, что порядок таков, но точных данных, к сожалению, нет. Историки называют разные цифры. Критериев, по которым можно было бы отобрать достоверную информацию, тоже не существует. Это касается не только карательной статистики, но и другой. С югославской статистикой вообще надо осторожно работать.

Андрей Шарый: Вашу книгу можно рассматривать еще и как рассказ о причинах возникновения, создания, жизни и смерти Югославии. Вы можете ответить на вопрос: предопределен ли был распад Югославии или это случилось в силу какого-то совпадения субъективных обстоятельств? Либо все-таки были с самого начала объективные исторические причины распада этой страны, так, что век ее оказался таким, каким оказался?

Сергей Романенко: Книга посвящена не только Югославии, но во многом она посвящена и Советскому Союзу. Работая над книгой, я все время сталкивался с тем, что отсутствует сугубо научное, историческое описание прошлого обоих государств. Что касается распада, то, я думаю, что он действительно был запрограммировано - и это касалось не только Югославии. Как мы знаем, практически одновременно с этой страной распались Советский Союз и Чехословакия. Так что тут можно говорить о закономерностях развития социалистических федераций. Речь идет о кризисе однопартийной политической системы, основанной на вождистском принципе, о кризисе процесса национального самоопределения. В конце концов, - что касается Югославии, - то, конечно, речь идет и о кризисе славянской идеи. Собственно говоря, само название страны свидетельствует о том, что эта идеология была заложена в ее основание. Это касалось не только социалистической Югославии, но и Югославии королевской.

Андрей Шарый: Вообще, Сергей, вся история славянских народов представляет собой столкновение двух тенденций – центростремительной и центробежной. Почему все-таки в сосуществовании южнославянских народов центробежные процессы оказались сильнее центростремительных?

Сергей Романенко: Потому что это закономерно. Дело в том, что любое многонациональное государство рано или поздно сталкивается с такими проблемами. И тут как раз нужно решать, что способствует продлению существования государства - либо жесткая централистская политика с политическими репрессиями, либо, наоборот, все большая либерализация. Исторический опыт показывает, что в принципе процесс национального самоопределения непобедим, поэтому так или иначе происходит распад многонациональных государств. Это касается, кстати, не только Югославии и Советского Союза - допустим, той же Австро-Венгрии, и происходит иногда неожиданно. Потому что, никто не мог предположить даже, я думаю, в 1916 году, что Австро-Венгрия распадется. И, естественно, можно говорить о том, что многие процессы имеют продолжение. На чем основано, собственно говоря, нынешнее стремление постъюгославских государств к вступлению в Евросоюз и НАТО? Помимо всего прочего - еще и на том, что они видят в этих организациях способ защиты от притязаний друг друга, которые никуда не ушли, все равно - традиции национальной идеологии остаются. Евроинтеграция и вступление в НАТО представляются мне неизбежным как для самих, как их называют сейчас западнобалканских государств, так и для Евросоюза и Североатлантического альянса, потому что они не могут допустить существования «серых» пространств в структуре европейской безопасности и социально-экономической системы.

Андрей Шарый: Сергей, вы много лет занимаетесь проблемами бывшей Югославии, прекрасно знаете все республики бывшей федерации, у вас там огромное количество коллег и друзей. Когда вы работали над этой темой, что для вас лично оказалось самым интересным, над каким фрагментом книги вы работали с особой увлеченностью?

Сергей Романенко: Каждый период по-своему очень интересен. Период, который, может быть, и заложил основу, дал идею создания этой книги – советско-югославский конфликт, о котором практически ничего неизвестно российскому читателю. Многие люди, когда перечисляют конфликтные точки в истории взаимоотношений Советского Союза со странами Средней Европы, начинают в лучшем случае с ГДР, с событий 53 года, а советско-югославский конфликт совершенно выпадает. Очень сложен межвоенный период, период хрущевских реформ. Кроме того, знаете, в какой-то степени я писал историю своего поколения, потому что мне довелось учиться при Брежневе, работать при Горбачеве, затем уже при Ельцине в независимой России, так что многое приходилось вспоминать, пропускать через себя. Воспоминания – даже прямо не высказанные - тоже сыграли свою роль, вдохновляли автора.

Андрей Шарый: Какие новые направления исследований открыла для вас работа над этой книгой? Какие новые проблемы высветила?

Сергей Романенко: Книга посвящена двум мифам – славянскому братству и пролетарскому интернационализму, тому, как их пытались осуществить две партии в двух социалистических странах, ответу на вопрос: почему эти попытки закончились неудачей. Данная книга заканчивается 91-м годом. Надеюсь, что выйдет и вторая часть исследования, посвященная отношениям независимой России с независимыми югославскими государствами. Что касается проблем, то прежде всего хотелось бы выделить следующую: когда история перестает быть политикой, и когда политика уходит из истории. Любой исследователь, который занимается новейшей историей, неизбежно столкнется с необходимостью дать ответ на эти вопросы.