Андрей Бабицкий, Прага: В отношении российской власти к чеченским беженцам в Ингушетии есть нечто от гипотетического эсэсовского высокомерия, у которого вид низкого и грубого, не сознающего себя страдания вызывал конвульсию брезгливости и омерзения. В этом предположительном контексте жертва, чтобы удовлетворить изысканному вкусу мучителя должна лишь с благодарностью принимать мучения, на которых весело играют отблески высших императивов порядка, даже под дулом пистолета она обязана бережно вникать в дарованные ей исторические смыслы, а не корчиться от боли, бессмысленно вращая белками. В свое время еще генерал Казанцев замечательно характеризовал чеченских беженцев как общность мошенников, которые в силу своей этнической принадлежности, лишь следуют укоренной в традициях привычке группироваться там, где все жизненные блага – крышу над головой и хлеб – можно получить даром. То, что крыша не убережет от непогоды, поскольку она из гнилого брезента, а хлеба или нет совсем или мало – неважно, ибо такие неудобства ничто в сравнении с возможностью жить, пусть даже в нечеловеческих условиях, за чужой счет. Из того же ряда и постоянно повторяющиеся обвинения в адрес беженцев в том, что их недовольство, организуемые ими акции протеста инспирированы Масхадовым, эмиссары которого либо запугивают людей, либо действуют с помощью подкупа. Помимо пропагандистской лжи в этих утверждениях обнаруживается вполне искреннее непонимание тех страхов, которые держат большинство людей на территории соседней республики. Российская власть абсолютно уверена в том, что тот особый порядок, который она установила в Чечне, не просто достаточен, но даже и избыточен для чеченцев, которые отнюдь не подвергаются тотальному уничтожению. А только в этом случае их страх за собственную жизнь был бы оправдан. Если же иногда кто-то из военных и позволит себе что-нибудь лишнее, то чеченцы обязаны понимать: во-первых, в исторической перспективе они сами причина всех своих несчастий, они сами спровоцировали ту ненависть, которая, будучи неподвластной внешнему контролю стихией, должна же как-то выражать себя, а во-вторых, чеченец, угадавший высший смысл своих ничтожных страданий может отринуть мелкие заботы о собственной безопасности, крыше над головой и куске хлеба, поскольку он уже приобщился к глобальным ритмам российской истории, вселенской поступи российского государства. Кеносиз и катарсис открыты для любого, те же, кто отказывается принимать путь цивилизации, обречены быть уничтожены при столкновении с неизбежным. Цветущая сложность порядка, красота и строй российской военной группировки в Чечне обречены одержать победу над животной и примитивной стихией чеченской самости.
Это высокомерная уверенность в праве решать определять судьбу чеченцев не стала открыто декларируемой политической целью, но она без труда обнаруживает себя в решении провести в Чечне референдум. Очевидно, что утверждения, будто бы сторонники независимости имеют право проигнорировать голосование по проекту Конституции или же проголосовать против есть лишь синоним сожаления, что это последнее ничтожное право отобрать невозможно, как невозможно лишить человека возможности самому решать, что ему больше нравится – зима или лето, горы или море, Пушкин или Шекспир.
На каком-то историческом отрезке можно силой направить события в то или иное русло, но убедить человека или народ в том, что он должен жить по какому-то определенному плану, тогда когда он этого не желает невозможно, или, по крайней мере, невероятно сложно. Нет сомнений в том, что путинская власть рано или поздно ликвидирует поселения беженцев, решив при этом насущные, актуальное политические проблемы. Беженские лагеря, как напоминание о войне, произволе военных, совершенных и совершаемых преступлениях, как территория свободной воли, не желающей мириться с навязываемым порядком, прекратят свое существование. Однако само состояние беженства, окончательно утратив право на внешнее выражение, по крайней мере на территории России, в своих внутренних, скрытых формах обретет новую энергию ненависти, станет более глубоким и неподконтрольным.
Это высокомерная уверенность в праве решать определять судьбу чеченцев не стала открыто декларируемой политической целью, но она без труда обнаруживает себя в решении провести в Чечне референдум. Очевидно, что утверждения, будто бы сторонники независимости имеют право проигнорировать голосование по проекту Конституции или же проголосовать против есть лишь синоним сожаления, что это последнее ничтожное право отобрать невозможно, как невозможно лишить человека возможности самому решать, что ему больше нравится – зима или лето, горы или море, Пушкин или Шекспир.
На каком-то историческом отрезке можно силой направить события в то или иное русло, но убедить человека или народ в том, что он должен жить по какому-то определенному плану, тогда когда он этого не желает невозможно, или, по крайней мере, невероятно сложно. Нет сомнений в том, что путинская власть рано или поздно ликвидирует поселения беженцев, решив при этом насущные, актуальное политические проблемы. Беженские лагеря, как напоминание о войне, произволе военных, совершенных и совершаемых преступлениях, как территория свободной воли, не желающей мириться с навязываемым порядком, прекратят свое существование. Однако само состояние беженства, окончательно утратив право на внешнее выражение, по крайней мере на территории России, в своих внутренних, скрытых формах обретет новую энергию ненависти, станет более глубоким и неподконтрольным.
