Ведущая петербургского часа программы "Время Свободы" Ольга Писпанен: Сегодня впервые в России будут вручать международную Притцкеровскую архитектурную премию. Также впервые ее получит женщина. О проблемах современной архитектуры, о том, какой она должна быть и кто берет на себя смелость создавать облик современного мегаполиса, мы поговорим с заслуженным архитектором Марком Рейнбергом. Сначала давайте послушаем репортаж на тему, которую мы будем обсуждать. Рассказывает Татьяна Вольтская:
Татьяна Вольтская: Притцкеровская премия ежегодно присуждается архитектору, внесшему значительный вклад в развитие современной архитектуры. Нобелевская премия по архитектуре не вручается, и именно поэтому семья Притцкер, известная своими благотворительными программами, учредила собственную архитектурную премию, которая стала аналогом Нобелевской. Плитцкеры происходят из Чикаго, это родина знаменитой архитектурной школы. Там строили такие мастера, как Луис Саллеван, Фрэнк Ллойд Райт и Миес Ван Дер Рое. Поэтому к премии в 100 тысяч долларов прилагается бронзовая медаль, украшенная орнаментами Луиса Саллевана. Премия декларирует гуманистические идеалы. Жюри, меняющееся каждый год, не смотрит на вероисповедание, национальную и расовую принадлежность номинантов. Притцкеровская премия существует 25 лет. За это время она вручалась в национальной галерее в Вашингтоне, в музее "Метрополитен" в Нью-Йорке, в Версальском дворце, в Пражском замке, в Белом доме в Вашингтоне, на Капитолийском холме в Риме и на строительных площадках новых музеев Пола Гетти и Соломона Гуггенхайма. По традиции страна и место проведения церемонии награждения меняются каждый год. В этом году премия вручается в Эрмитаже. За месяц до вручения в Эрмитажном театре состоялся телемост, в котором участвовал учредитель премии Томас Притцкер. Говорит директор Эрмитажа Михаил Пиотровский:
Михаил Пиотровский: Нам сейчас в Эрмитаже особенно интересно, в связи с нашими собственными архитектурными проектами, как бьется архитектурное сердце России.
Татьяна Вольтская: В этом году впервые лауреатом Притцкеровской премии стала женщина, архитектурная звезда первой величины Заха Хадид, подданная Великобритании, родившаяся в Иране. Она работает уже 20 лет, побеждала во многих архитектурных конкурсах. Среди объектов, спроектированных ею, трамплин в Иннсбруке в Австрии, здание пожарной охраны в Германии и здание музея изобразительных искусств в Америке, штат Огайо. Сейчас ее архитектурная фирма в Лондоне выполняет заказ по созданию завода "BMW" в Германии, центра искусств в Оклахоме, США, и железнодорожной станции в Италии. Ее работы хранятся в музеях современного искусства в Нью-Йорке и Сан-Франциско, и в музее архитектуры во Франкфурте.
Ольга Писпанен: Марк Альбертович, перефразируя Михаила Пиотровского, как сегодня бьется архитектурное сердце России?
Марк Рейнберг: Хорошо бьется, делаем, стараемся участвовать в конкурсах. В прошлом году у нас был большой конкурс заказной на проектирование Мариинского театра, который выиграл Доминик Перро, мы из Питера тоже две команды участвовали в этом конкурсе, поэтому обстановка международных конкурсов значительно обновляет нашу повседневную жизнь. И вручение Притцкеровской премии, думаю, каким-то образом связано с тем, что архитектурная жизнь в Петербурге в достаточной степени активна. Город настолько красив, что архитекторы должны в нем соответствовать красоте своего города.
Ольга Писпанен: Кстати, проект, который выиграл Доминик Перро, на новое здание Мариинского театра, вызвал очень много нареканий и недовольства жителей Петербурга, обычных жителей, которые просто приходили посмотреть на выставленные на конкурс проекты. Как вы думаете, почему именно он выиграл? Неужели он был действительно самый оптимальное?
Марк Рейнберг: Дело в том, что в Питере вызывают нарекания практически все новые проекты, и ничего удивительного нет в том, что большие нарекания вызвал Доминик Перро. Его проект характерен для сегодняшнего, дня современной архитектуры Европы. Это свободная планировка, необходимая для функциональных особенностей здания театра, в данном случае, был достаточно жесткий технологический план, данный для проектирования, в то же время, вот эта оболочка, которая покрывает эту жесткую планировку, дает свободу пространства внутри здания. Считайте, что в здании выкинули стены, оставили перекрытия, и люди все могут хорошо общаться, глядя друг на друга, ниже, выше, и вокруг здания тоже можно ходить, все это помещено в стеклянный футляр, который дает возможность свободно чувствовать себя внутри этого футляра, и в то же время придать этому месту тот характер, который считает правильным автор проекта, в данном случае Доминик Перро. Мне этот проект понравился, и считаю, что он дает нам определенные импульсы для дальнейшего проектирования в Петербурге.
Ольга Писпанен: Но очень много говорят о целостности архитектурного облика города, что вписывать туда какие-либо новые проекты нужно очень осторожно. Тем не менее, архитектура как бы не стоит на месте, по всему миру строятся совершенно удивительные проекты, но здесь в городе это, наверное, будет первый такой взрывной проект.
Марк Рейнберг: Во-первых, не первый. Дело в том, что главная идея Петра, который основал наш город, была в том, что это будет новый город в России, ничего общего не имеющий с российской архитектурой, которая была боярской. И вот эта его главная идея прекрасно осуществлялась приглашенными с Запада зодчими, и потом выросшими российскими архитекторами. Этот город всегда вносил некоторые передовые идеи для российской архитектуры в других местах. И она развивалось в Петербурге. Но потом, в ХХ веке, после войны и даже до войны, эти новшества перестали существовать указами соответствующих властных органов, которые, как и население, протестовали против всего нового. Это противоречит идеям Петра. А сейчас, возможно, идеи Петра возобновятся, и тогда город должен развиваться. Также вызывали возмущение Елисеевский магазин в начале века, дом Зингера, теперь это уже памятники, вокруг которых прыгают искусствоведы и говорят, что это замечательное произведение архитектуры старого Питера. Даже и Казанский собор Воронихина сегодня вряд ли бы согласовали, потому что он тогда превышал двухэтажный Невский проспект, и был совершенно не в духе, как сейчас рассматривают уровень высоты, петербургской архитектуры.
Ольга Писпанен: То есть, сейчас - именно то время, когда появилась свобода творчества архитектора?
Марк Рейнберг: Свобода творчества появилась потому, что архитектор стал более независимым, чем 20 лет назад, а свобода творчества появилась потому, что мы стали контактировать с западной архитектурой, и это все вместе рождает новый взгляд на архитектуру нашего города и питерских архитекторов.
Ольга Писпанен: Очень много говорят о том, что конкурсы уступают место тендерам, что, видимо, не лучшим образом сказывается на профессии, выигрывает зачастую не лучший проект с архитектурной точки зрения.
Марк Рейнберг: Нет, это - смотря, как организованы конкурсы, те конкурсы, которые организовывают чиновничьи органы, там, конечно, побеждает тот заказчик, который наилучшим образом отвечает на запросы чиновников. А когда объявляется архитектурный конкурс, как конкурс на Мариинский театр и будущие конкурсы, которые будут проводить Союз архитекторов и Комитет по градостроительству и архитектуре Петербурга, там, конечно, жюри выбирает наилучший проект для этого города, поэтому это вполне дает возможность развивать питерскую архитектуру благодаря правильно организованным конкурсам на важные объекты в нашем Санкт-Петербурге, а не где-нибудь на его окраинах, где уже архитектуры давно нет.
Ольга Писпанен: Марк Альбертович, что сегодня регламентирует архитектуру?
Марк Рейнберг: Регламентов очень много. Это, во-первых, нормы проектирования, во-вторых, это специальные постановления, регламенты, выпущенные и комитетом по охране санкт-петербургской архитектуры, и по градостроительству, которые регламентируют и высоту зданий, особенно в старом Петербурге, они не должны превышать ту самую знаменитую высоту карниза, которую еще император Николай ввел в Петербурге - 11 саженей - 23,4 метра.
Ольга Писпанен: Тем не менее, я знаю, что находят всяческие лазеечки, люди надстраивают мансарды?
Марк Рейнберг: Эти лазеечки нашлись еще до революции. Мансарда была как раз выше карниза, но являлась крышей, и поэтому не противоречила букве постановления. Сейчас по-прежнему за карнизом тоже начинается мансарда, которая дает возможность прибавить еще этаж, по крайней мере, этаж квартиры. Но это все уже характерные для Петербурга правила, которые вошли к нам еще в XIX веке.
Ольга Писпанен: Они, как вы считаете, в сегодняшней России, современном Петербурге, эти правила должны меняться?
Марк Рейнберг: Конечно, должны. И они и меняются постоянно, во-первых, изменяется и характер жизни людей, поэтому город, в основном, должен серьезно реконструироваться, и я считаю, что, например, одна из главнейших работ, превращение грязных дворов и коммуналок, в хорошие, благоустроенные кварталы и квартиры, сохраняя облик этих кварталов, сохраняя, так сказать, питерский характер архитектуры, сложившийся еще до революции, но, в то же время, придавая ему комфорт, функциональную законченность, возможность ставить машины, или в гаражи, или еще куда-то, и вот это все вместе создает тот самый облик города, которым мы с вами и пользуемся каждый день. Войти с улицы во двор, чтобы не пугаться, а чтобы это была хорошая благоустроенная территория. Я считаю, это должна быть одна из главных задач города.
Ольга Писпанен: Должны ли социальные аспекты состояния страны политического состояния находить отражение в современной архитектуре как это было в советское время?
Марк Рейнберг: Так они находят и так. У нас появилось большое количество импортных материалов и возможностей строительства, которых раньше просто не было. Эти новые материалы и возможности создают новый облик архитектуры, это естественно. Поэтому сейчас происходит эта пора привыкания, освоения тех новых возможностей, которые дала нам новая жизнь. Мы ими и занимаемся, дома появляются несколько иные, чем раньше, хотя даже в старом городе не превышают основных параметров, регламентов, которые нам даны, но выглядят совершено иначе, потому что они по-новому решены, новые материалы применены, и это меняет характер города, как он менялся все 200 лет, по крайней мере, до начала ХХ века. Петербург не должен становиться антиквариатом, он должен всегда быть современным городом.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Николай Понтюхов: Здравствуйте, майор запаса Понтюхов Николай Николаевич, город Ленинград. У меня вопрос к уважаемому гостю, вот охраны памятников остро стоит проблема. 6 апреля в Пушкине был свален многотонный бронзовый памятник Ленину, на глазах у силовых структур, там УВД в 100 метрах. И никаких мер никто не принял. Власти сознательно идут на разрушение памятников, с которыми выросло целое поколение людей. Это в самом центре города, он хорошо вписывался.
Ольга Писпанен: На самом деле, это немножко не так, потому что сейчас решается вопрос, восстанавливать этот памятник, или переносить в другое место
Марк Рейнберг: Вы не были свидетелем этого, но дело в том, что менее чем 100 лет назад с таким же успехом сносили памятники русских императоров и других выдающихся деятелей Российской Империи, так же сносили, ломали, переплывали, это уже характерно для ХХ века. Будем надеяться, что в XXI веке будет иначе.
Ольга Писпанен: И не будут сносить построенные сегодня дома, как сейчас сносят так называемые хрущевки. В современных условиях реконструкция городов - очень серьезная проблема. Не строительство новых зданий, но восстановление тех, которые имеют прекрасные фасады но гнилую начинку. Какие в России методы?
Марк Рейнберг: Методы еще только образуются, раньше, еще не в Петербурге, а в Ленинграде, был простой метод: дом вычищали весь, буквально уничтожали перекрытия этажные, даже интерьеры, оставляя только наружные стены и заполняя их новым содержимым, где можно было разместить больше народу сделать меньшие квартиры. Сейчас это происходит иначе, сейчас люди, инвесторы покупают дом, который они хотят превратить из коммунального в дом с хорошими квартирами и обеспечить жителей дома квартирами в других местах, а дом реконструируется с тем, чтобы он получил бы прекрасные функциональные возможности, новую жизнь, это сложно оседлать, потому что надо еще каким-то образом ставить машины. Потому что реконструкция города - это реконструкция улиц, они узки, и надо выискивать методы сооружения стоянок для машин. Это самая сложная проблема сейчас. Сохранение зелени при этом, сохранение старых зданий, которые мы очень любим, и хотим сохранить. Но в то же время мы должны много поменять, чтобы жизнь развивалась в строну улучшения ее условий.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Георгий: Петербург, Георгий. Соображение, чтобы ваш гость дал свое резюме, такое соображение, что мумицифирование прошлого в архитектуре по принципу "остановись, мгновение, ты прекрасно", ошибочно, уже потому, что будущее может принести еще более прекрасные мгновения. Вы, например, недавно сказали в передаче, что женщине-архитектору присудили премию, конечно, по причине ее высокой одаренности.
Марк Рейнберг: Я с вами полностью согласен, что город должен меняться в связи с жизнью, которая в нем протекает. Вот он и меняется, правда, очень медленно.
Ольга Писпанен: Можно придать ускорение?
Марк Рейнберг: Ускорение придавать необязательно, потому что человек тоже развивается путем естественной своей жизни, и город тоже развивается своей жизнью, в этом есть то время, которое необходимо, чтобы он развивался правильно и хорошо, и был здоровым.
Ольга Писпанен: Марк Альбертович, существует проблема образования, несмотря на то, что действительно происходит видимый подъем престижа этой профессии архитектора, в реальном проектировании остается не так много народу, многие уходят в рекламу, бизнес, дизайн, можно ли ожидать подъема молодой идеи, есть ли какой-то вакуум идейный, о котором достаточно часто говорят?
Марк Рейнберг: Мне об этом трудно сказать, потому что образование архитектора происходит всю его жизнь. Как он окончил институт, это не значит, что он стал архитектором. Он только получил диплом. И вот дальше все зависит от него самого, где он будет работать. У меня в мастерской достаточно много молодых архитекторов, которые на моих глазах развиваются и становятся хорошими профессионалами, а дальше, благодаря их, естественно, способностям и таланту они могут превратиться, и уже превращаются, в современных архитекторов, которые обеспечат то будущее Петербурга, которое и должны обеспечивать. Некоторые не могут найти сейчас такую работу, которая бы их устраивала. Поэтому они идут в дизайнеры, поэтому они стараются каким-то образом заработать себе, прежде всего, на жизнь. Некоторые идут в дизайнеры потому, что у них нет способности к объемному проектированию и нет профессиональных склонностей к нему, потому что это достаточно тяжелый труд. Поэтому, что будет впереди, я загадывать не могу, но надеюсь, что тот тяжелый период, который был у нас в связи с тем, что очень многие не могли найти работу в 80-90-е годы, постепенно заканчивается, и в городе вырастет новое поколение архитекторов, достойно развивающих его традиции.
Ольга Писпанен: Если вам заказывают здание, начинаются некие чудачества заказчика, заказчики же разные бывают, у кого-то хороший вкус, у кого-то не очень, кто-то говорит, здесь хочу дорические колонны, здесь атлантов, еще что-нибудь, как архитектор справляется с такими моментами?
Марк Рейнберг: Во-первых, заказчики таких вещей не говорят. Во всяком случае, у меня не было ни одного такого разговора, что, "здесь хочу". Они хотят, чтобы было сделано здание, которое в достаточной степени функционально, правильно по их техническому заданию, что они хотят жилой дом или общественное здание, чтобы это было выполнено, во-вторых, чтобы это здание имело достаточно привлекательный образ, потому что теперь заказчики уже прекрасно понимают, что чем интереснее и красивее дом, тем лучше к нему пойдут покупатели. В третьих, они хотят побыстрее, и в четвертых уже очень многие заказчики тоже выросли, как современные архитекторы, так и заказчики, и если они приходят к кому-то в мастерскую заказывать проект, значит, они ему доверяют, что он знает, какие надо делать колонны, или не надо их вообще делать, и они только хотят получить для него правильный, конечный, как функциональный, так и экономический результат.
Ольга Писпанен: Существует ли мода на архитектуру?
Марк Рейнберг: Это печальный факт. Лучше бы ее не существовало. Существуют нормальные архитекторы, которые хотят делать, что является уместным, удобным и комфортным на том участке, на котором они проектируют. Это, прежде всего, надо сделать так, чтобы дом, который построен по твоему проекту в этом месте, рождал и спокойствие, и приятное впечатление внешнее, и, в то же время, был удобен для жизни в нем. Это и есть главная идея архитектора, которую он должен осуществить. А если другим этот дом понравится, и его начнут повторять, то это даже трудно называть модой, скорее это перенятие положительного опыта.
Ольга Писпанен: Не знаю, например, дома Хундертвассера, в которых жить не очень удобно, как говорят сами жильцы, это, конечно, очень красиво, даже безумно в какой-то степени, толпы туристов ходят на них посмотреть, но жить не очень, когда наклоненные плоскости, все кривое, неровное...
Марк Рейнберг: Хундертвассер сделал себе в Австрии такую рейтинговую значимость именно при помощи проектирования необычных домов. Получал, наверное, такие заказы, и ему было интересно так проектировать, как художнику. Возможно, эти дома не получат никакого развития, когда Хундертвассер кончит проектировать. То, что там есть неудобства – они есть в очень многих известных и значительных домах, и в Петербурге, слава Богу, у того же самого Росси, которого превозносят, как одного из величайших зодчих Петербурга, страшно много неудобств внутри домов, мы это знаем. То же самое бывает и у других архитекторов, которые, казалось бы, очень привлекательны снаружи. Поэтому дом должен быть гармоничным, как снаружи, так и изнутри. И это понятно нам, профессионалам, и некоторые люди это тоже знают, потому что они в таких домах живут. Это и есть система развития - приводить дом в такое гармоничное состояние, чтобы он был удобен внутри, чтобы он был хорош снаружи. Как и красивая женщина, дом должен быть, как красивая женщина, или как нормальное дерево. Дерево - вот пример для архитектора, хорошо растущее дерево, дом должен тоже быть хорошо выросшим деревом.
Ольга Писпанен: А страшно строить дома? Композитор, допустим, напишет музыку, ее кто-то может слушать, кто-то нет, он может быть известным, или нет, точно так же другие сферы искусства, но ты построил дом, и в нем поколение за поколением будут жить люди, может быть, ругаться, говорить, как неудобно, или, наоборот - какой удобный дом, спасибо архитектору. Тем не менее, это такая роспись в вечности. Страшно?
Марк Рейнберг: Видите ли, вначале, когда строился первый дом, который я спроектировал, мне было страшно посмотреть, что из этого получится. Но теперь мне не страшно, потому что все дома - это временное явление. И сегодня тем людям, которые в них живут, завтра, там будут жить уже другие люди, потому что поколение за поколением уходят, и дома могут переделываться. Поэтому в этом смысле страха нет, страх только должен быть в одном - что дом должен быть крепким, не протекать, не продуваться, он должен быть теплым и хорошо стоять на земле, не проваливаться. Это уже не страх, а просто профессиональная обязанность.
Ольга Писпанен: Здесь это актуально - чтобы не проваливался.
Марк Рейнберг: Конечно, плохие грунты. Прямая обязанность архитектора - избежать этого.
Ольга Писпанен: Петербург - консервативный город, общество зачастую относится с недоверием ко всему новому, что привозят, показывают, к современным постройкам, и сам язык архитектуры, в общем, не многим обывателям доступен и понятен. Должен ли быть какой-то ликбез, нужно ли как-то общество научить понимать эти модные веяния, новую архитектуру, новые стили?
Марк Рейнберг: Во-первых, общество меняется, и меняется вместе с архитектурой. Это естественно. В городе Петербурге вполне может быть та же самая история. Город менялся на протяжении уже трех веков, и продолжает меняться, для некоторых петербуржцев это нормальное, естественное явление, потому что человек тоже меняется в процессе своей жизни. Поэтому таким ликбезом являются действительно широко представленные конкурсные проекты, чтобы они были видны людям, какие-то специальные телепрограммы, есть такие прекрасные программы по культуре об архитекторах, их работах, где разъясняется элементарная позиция человека, который проектирует дома для жизни людей. Это все должно, конечно, вовлечь людей в интерес к этой специальности. Так оно и будет, тогда, когда люди, наконец, смогут каждый день три раза есть и спокойно спать в теплой комнате, чтобы они могли подумать о другом. Когда такое время наступит - будут много думать об архитектуре.
Татьяна Вольтская: Притцкеровская премия ежегодно присуждается архитектору, внесшему значительный вклад в развитие современной архитектуры. Нобелевская премия по архитектуре не вручается, и именно поэтому семья Притцкер, известная своими благотворительными программами, учредила собственную архитектурную премию, которая стала аналогом Нобелевской. Плитцкеры происходят из Чикаго, это родина знаменитой архитектурной школы. Там строили такие мастера, как Луис Саллеван, Фрэнк Ллойд Райт и Миес Ван Дер Рое. Поэтому к премии в 100 тысяч долларов прилагается бронзовая медаль, украшенная орнаментами Луиса Саллевана. Премия декларирует гуманистические идеалы. Жюри, меняющееся каждый год, не смотрит на вероисповедание, национальную и расовую принадлежность номинантов. Притцкеровская премия существует 25 лет. За это время она вручалась в национальной галерее в Вашингтоне, в музее "Метрополитен" в Нью-Йорке, в Версальском дворце, в Пражском замке, в Белом доме в Вашингтоне, на Капитолийском холме в Риме и на строительных площадках новых музеев Пола Гетти и Соломона Гуггенхайма. По традиции страна и место проведения церемонии награждения меняются каждый год. В этом году премия вручается в Эрмитаже. За месяц до вручения в Эрмитажном театре состоялся телемост, в котором участвовал учредитель премии Томас Притцкер. Говорит директор Эрмитажа Михаил Пиотровский:
Михаил Пиотровский: Нам сейчас в Эрмитаже особенно интересно, в связи с нашими собственными архитектурными проектами, как бьется архитектурное сердце России.
Татьяна Вольтская: В этом году впервые лауреатом Притцкеровской премии стала женщина, архитектурная звезда первой величины Заха Хадид, подданная Великобритании, родившаяся в Иране. Она работает уже 20 лет, побеждала во многих архитектурных конкурсах. Среди объектов, спроектированных ею, трамплин в Иннсбруке в Австрии, здание пожарной охраны в Германии и здание музея изобразительных искусств в Америке, штат Огайо. Сейчас ее архитектурная фирма в Лондоне выполняет заказ по созданию завода "BMW" в Германии, центра искусств в Оклахоме, США, и железнодорожной станции в Италии. Ее работы хранятся в музеях современного искусства в Нью-Йорке и Сан-Франциско, и в музее архитектуры во Франкфурте.
Ольга Писпанен: Марк Альбертович, перефразируя Михаила Пиотровского, как сегодня бьется архитектурное сердце России?
Марк Рейнберг: Хорошо бьется, делаем, стараемся участвовать в конкурсах. В прошлом году у нас был большой конкурс заказной на проектирование Мариинского театра, который выиграл Доминик Перро, мы из Питера тоже две команды участвовали в этом конкурсе, поэтому обстановка международных конкурсов значительно обновляет нашу повседневную жизнь. И вручение Притцкеровской премии, думаю, каким-то образом связано с тем, что архитектурная жизнь в Петербурге в достаточной степени активна. Город настолько красив, что архитекторы должны в нем соответствовать красоте своего города.
Ольга Писпанен: Кстати, проект, который выиграл Доминик Перро, на новое здание Мариинского театра, вызвал очень много нареканий и недовольства жителей Петербурга, обычных жителей, которые просто приходили посмотреть на выставленные на конкурс проекты. Как вы думаете, почему именно он выиграл? Неужели он был действительно самый оптимальное?
Марк Рейнберг: Дело в том, что в Питере вызывают нарекания практически все новые проекты, и ничего удивительного нет в том, что большие нарекания вызвал Доминик Перро. Его проект характерен для сегодняшнего, дня современной архитектуры Европы. Это свободная планировка, необходимая для функциональных особенностей здания театра, в данном случае, был достаточно жесткий технологический план, данный для проектирования, в то же время, вот эта оболочка, которая покрывает эту жесткую планировку, дает свободу пространства внутри здания. Считайте, что в здании выкинули стены, оставили перекрытия, и люди все могут хорошо общаться, глядя друг на друга, ниже, выше, и вокруг здания тоже можно ходить, все это помещено в стеклянный футляр, который дает возможность свободно чувствовать себя внутри этого футляра, и в то же время придать этому месту тот характер, который считает правильным автор проекта, в данном случае Доминик Перро. Мне этот проект понравился, и считаю, что он дает нам определенные импульсы для дальнейшего проектирования в Петербурге.
Ольга Писпанен: Но очень много говорят о целостности архитектурного облика города, что вписывать туда какие-либо новые проекты нужно очень осторожно. Тем не менее, архитектура как бы не стоит на месте, по всему миру строятся совершенно удивительные проекты, но здесь в городе это, наверное, будет первый такой взрывной проект.
Марк Рейнберг: Во-первых, не первый. Дело в том, что главная идея Петра, который основал наш город, была в том, что это будет новый город в России, ничего общего не имеющий с российской архитектурой, которая была боярской. И вот эта его главная идея прекрасно осуществлялась приглашенными с Запада зодчими, и потом выросшими российскими архитекторами. Этот город всегда вносил некоторые передовые идеи для российской архитектуры в других местах. И она развивалось в Петербурге. Но потом, в ХХ веке, после войны и даже до войны, эти новшества перестали существовать указами соответствующих властных органов, которые, как и население, протестовали против всего нового. Это противоречит идеям Петра. А сейчас, возможно, идеи Петра возобновятся, и тогда город должен развиваться. Также вызывали возмущение Елисеевский магазин в начале века, дом Зингера, теперь это уже памятники, вокруг которых прыгают искусствоведы и говорят, что это замечательное произведение архитектуры старого Питера. Даже и Казанский собор Воронихина сегодня вряд ли бы согласовали, потому что он тогда превышал двухэтажный Невский проспект, и был совершенно не в духе, как сейчас рассматривают уровень высоты, петербургской архитектуры.
Ольга Писпанен: То есть, сейчас - именно то время, когда появилась свобода творчества архитектора?
Марк Рейнберг: Свобода творчества появилась потому, что архитектор стал более независимым, чем 20 лет назад, а свобода творчества появилась потому, что мы стали контактировать с западной архитектурой, и это все вместе рождает новый взгляд на архитектуру нашего города и питерских архитекторов.
Ольга Писпанен: Очень много говорят о том, что конкурсы уступают место тендерам, что, видимо, не лучшим образом сказывается на профессии, выигрывает зачастую не лучший проект с архитектурной точки зрения.
Марк Рейнберг: Нет, это - смотря, как организованы конкурсы, те конкурсы, которые организовывают чиновничьи органы, там, конечно, побеждает тот заказчик, который наилучшим образом отвечает на запросы чиновников. А когда объявляется архитектурный конкурс, как конкурс на Мариинский театр и будущие конкурсы, которые будут проводить Союз архитекторов и Комитет по градостроительству и архитектуре Петербурга, там, конечно, жюри выбирает наилучший проект для этого города, поэтому это вполне дает возможность развивать питерскую архитектуру благодаря правильно организованным конкурсам на важные объекты в нашем Санкт-Петербурге, а не где-нибудь на его окраинах, где уже архитектуры давно нет.
Ольга Писпанен: Марк Альбертович, что сегодня регламентирует архитектуру?
Марк Рейнберг: Регламентов очень много. Это, во-первых, нормы проектирования, во-вторых, это специальные постановления, регламенты, выпущенные и комитетом по охране санкт-петербургской архитектуры, и по градостроительству, которые регламентируют и высоту зданий, особенно в старом Петербурге, они не должны превышать ту самую знаменитую высоту карниза, которую еще император Николай ввел в Петербурге - 11 саженей - 23,4 метра.
Ольга Писпанен: Тем не менее, я знаю, что находят всяческие лазеечки, люди надстраивают мансарды?
Марк Рейнберг: Эти лазеечки нашлись еще до революции. Мансарда была как раз выше карниза, но являлась крышей, и поэтому не противоречила букве постановления. Сейчас по-прежнему за карнизом тоже начинается мансарда, которая дает возможность прибавить еще этаж, по крайней мере, этаж квартиры. Но это все уже характерные для Петербурга правила, которые вошли к нам еще в XIX веке.
Ольга Писпанен: Они, как вы считаете, в сегодняшней России, современном Петербурге, эти правила должны меняться?
Марк Рейнберг: Конечно, должны. И они и меняются постоянно, во-первых, изменяется и характер жизни людей, поэтому город, в основном, должен серьезно реконструироваться, и я считаю, что, например, одна из главнейших работ, превращение грязных дворов и коммуналок, в хорошие, благоустроенные кварталы и квартиры, сохраняя облик этих кварталов, сохраняя, так сказать, питерский характер архитектуры, сложившийся еще до революции, но, в то же время, придавая ему комфорт, функциональную законченность, возможность ставить машины, или в гаражи, или еще куда-то, и вот это все вместе создает тот самый облик города, которым мы с вами и пользуемся каждый день. Войти с улицы во двор, чтобы не пугаться, а чтобы это была хорошая благоустроенная территория. Я считаю, это должна быть одна из главных задач города.
Ольга Писпанен: Должны ли социальные аспекты состояния страны политического состояния находить отражение в современной архитектуре как это было в советское время?
Марк Рейнберг: Так они находят и так. У нас появилось большое количество импортных материалов и возможностей строительства, которых раньше просто не было. Эти новые материалы и возможности создают новый облик архитектуры, это естественно. Поэтому сейчас происходит эта пора привыкания, освоения тех новых возможностей, которые дала нам новая жизнь. Мы ими и занимаемся, дома появляются несколько иные, чем раньше, хотя даже в старом городе не превышают основных параметров, регламентов, которые нам даны, но выглядят совершено иначе, потому что они по-новому решены, новые материалы применены, и это меняет характер города, как он менялся все 200 лет, по крайней мере, до начала ХХ века. Петербург не должен становиться антиквариатом, он должен всегда быть современным городом.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Николай Понтюхов: Здравствуйте, майор запаса Понтюхов Николай Николаевич, город Ленинград. У меня вопрос к уважаемому гостю, вот охраны памятников остро стоит проблема. 6 апреля в Пушкине был свален многотонный бронзовый памятник Ленину, на глазах у силовых структур, там УВД в 100 метрах. И никаких мер никто не принял. Власти сознательно идут на разрушение памятников, с которыми выросло целое поколение людей. Это в самом центре города, он хорошо вписывался.
Ольга Писпанен: На самом деле, это немножко не так, потому что сейчас решается вопрос, восстанавливать этот памятник, или переносить в другое место
Марк Рейнберг: Вы не были свидетелем этого, но дело в том, что менее чем 100 лет назад с таким же успехом сносили памятники русских императоров и других выдающихся деятелей Российской Империи, так же сносили, ломали, переплывали, это уже характерно для ХХ века. Будем надеяться, что в XXI веке будет иначе.
Ольга Писпанен: И не будут сносить построенные сегодня дома, как сейчас сносят так называемые хрущевки. В современных условиях реконструкция городов - очень серьезная проблема. Не строительство новых зданий, но восстановление тех, которые имеют прекрасные фасады но гнилую начинку. Какие в России методы?
Марк Рейнберг: Методы еще только образуются, раньше, еще не в Петербурге, а в Ленинграде, был простой метод: дом вычищали весь, буквально уничтожали перекрытия этажные, даже интерьеры, оставляя только наружные стены и заполняя их новым содержимым, где можно было разместить больше народу сделать меньшие квартиры. Сейчас это происходит иначе, сейчас люди, инвесторы покупают дом, который они хотят превратить из коммунального в дом с хорошими квартирами и обеспечить жителей дома квартирами в других местах, а дом реконструируется с тем, чтобы он получил бы прекрасные функциональные возможности, новую жизнь, это сложно оседлать, потому что надо еще каким-то образом ставить машины. Потому что реконструкция города - это реконструкция улиц, они узки, и надо выискивать методы сооружения стоянок для машин. Это самая сложная проблема сейчас. Сохранение зелени при этом, сохранение старых зданий, которые мы очень любим, и хотим сохранить. Но в то же время мы должны много поменять, чтобы жизнь развивалась в строну улучшения ее условий.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Георгий: Петербург, Георгий. Соображение, чтобы ваш гость дал свое резюме, такое соображение, что мумицифирование прошлого в архитектуре по принципу "остановись, мгновение, ты прекрасно", ошибочно, уже потому, что будущее может принести еще более прекрасные мгновения. Вы, например, недавно сказали в передаче, что женщине-архитектору присудили премию, конечно, по причине ее высокой одаренности.
Марк Рейнберг: Я с вами полностью согласен, что город должен меняться в связи с жизнью, которая в нем протекает. Вот он и меняется, правда, очень медленно.
Ольга Писпанен: Можно придать ускорение?
Марк Рейнберг: Ускорение придавать необязательно, потому что человек тоже развивается путем естественной своей жизни, и город тоже развивается своей жизнью, в этом есть то время, которое необходимо, чтобы он развивался правильно и хорошо, и был здоровым.
Ольга Писпанен: Марк Альбертович, существует проблема образования, несмотря на то, что действительно происходит видимый подъем престижа этой профессии архитектора, в реальном проектировании остается не так много народу, многие уходят в рекламу, бизнес, дизайн, можно ли ожидать подъема молодой идеи, есть ли какой-то вакуум идейный, о котором достаточно часто говорят?
Марк Рейнберг: Мне об этом трудно сказать, потому что образование архитектора происходит всю его жизнь. Как он окончил институт, это не значит, что он стал архитектором. Он только получил диплом. И вот дальше все зависит от него самого, где он будет работать. У меня в мастерской достаточно много молодых архитекторов, которые на моих глазах развиваются и становятся хорошими профессионалами, а дальше, благодаря их, естественно, способностям и таланту они могут превратиться, и уже превращаются, в современных архитекторов, которые обеспечат то будущее Петербурга, которое и должны обеспечивать. Некоторые не могут найти сейчас такую работу, которая бы их устраивала. Поэтому они идут в дизайнеры, поэтому они стараются каким-то образом заработать себе, прежде всего, на жизнь. Некоторые идут в дизайнеры потому, что у них нет способности к объемному проектированию и нет профессиональных склонностей к нему, потому что это достаточно тяжелый труд. Поэтому, что будет впереди, я загадывать не могу, но надеюсь, что тот тяжелый период, который был у нас в связи с тем, что очень многие не могли найти работу в 80-90-е годы, постепенно заканчивается, и в городе вырастет новое поколение архитекторов, достойно развивающих его традиции.
Ольга Писпанен: Если вам заказывают здание, начинаются некие чудачества заказчика, заказчики же разные бывают, у кого-то хороший вкус, у кого-то не очень, кто-то говорит, здесь хочу дорические колонны, здесь атлантов, еще что-нибудь, как архитектор справляется с такими моментами?
Марк Рейнберг: Во-первых, заказчики таких вещей не говорят. Во всяком случае, у меня не было ни одного такого разговора, что, "здесь хочу". Они хотят, чтобы было сделано здание, которое в достаточной степени функционально, правильно по их техническому заданию, что они хотят жилой дом или общественное здание, чтобы это было выполнено, во-вторых, чтобы это здание имело достаточно привлекательный образ, потому что теперь заказчики уже прекрасно понимают, что чем интереснее и красивее дом, тем лучше к нему пойдут покупатели. В третьих, они хотят побыстрее, и в четвертых уже очень многие заказчики тоже выросли, как современные архитекторы, так и заказчики, и если они приходят к кому-то в мастерскую заказывать проект, значит, они ему доверяют, что он знает, какие надо делать колонны, или не надо их вообще делать, и они только хотят получить для него правильный, конечный, как функциональный, так и экономический результат.
Ольга Писпанен: Существует ли мода на архитектуру?
Марк Рейнберг: Это печальный факт. Лучше бы ее не существовало. Существуют нормальные архитекторы, которые хотят делать, что является уместным, удобным и комфортным на том участке, на котором они проектируют. Это, прежде всего, надо сделать так, чтобы дом, который построен по твоему проекту в этом месте, рождал и спокойствие, и приятное впечатление внешнее, и, в то же время, был удобен для жизни в нем. Это и есть главная идея архитектора, которую он должен осуществить. А если другим этот дом понравится, и его начнут повторять, то это даже трудно называть модой, скорее это перенятие положительного опыта.
Ольга Писпанен: Не знаю, например, дома Хундертвассера, в которых жить не очень удобно, как говорят сами жильцы, это, конечно, очень красиво, даже безумно в какой-то степени, толпы туристов ходят на них посмотреть, но жить не очень, когда наклоненные плоскости, все кривое, неровное...
Марк Рейнберг: Хундертвассер сделал себе в Австрии такую рейтинговую значимость именно при помощи проектирования необычных домов. Получал, наверное, такие заказы, и ему было интересно так проектировать, как художнику. Возможно, эти дома не получат никакого развития, когда Хундертвассер кончит проектировать. То, что там есть неудобства – они есть в очень многих известных и значительных домах, и в Петербурге, слава Богу, у того же самого Росси, которого превозносят, как одного из величайших зодчих Петербурга, страшно много неудобств внутри домов, мы это знаем. То же самое бывает и у других архитекторов, которые, казалось бы, очень привлекательны снаружи. Поэтому дом должен быть гармоничным, как снаружи, так и изнутри. И это понятно нам, профессионалам, и некоторые люди это тоже знают, потому что они в таких домах живут. Это и есть система развития - приводить дом в такое гармоничное состояние, чтобы он был удобен внутри, чтобы он был хорош снаружи. Как и красивая женщина, дом должен быть, как красивая женщина, или как нормальное дерево. Дерево - вот пример для архитектора, хорошо растущее дерево, дом должен тоже быть хорошо выросшим деревом.
Ольга Писпанен: А страшно строить дома? Композитор, допустим, напишет музыку, ее кто-то может слушать, кто-то нет, он может быть известным, или нет, точно так же другие сферы искусства, но ты построил дом, и в нем поколение за поколением будут жить люди, может быть, ругаться, говорить, как неудобно, или, наоборот - какой удобный дом, спасибо архитектору. Тем не менее, это такая роспись в вечности. Страшно?
Марк Рейнберг: Видите ли, вначале, когда строился первый дом, который я спроектировал, мне было страшно посмотреть, что из этого получится. Но теперь мне не страшно, потому что все дома - это временное явление. И сегодня тем людям, которые в них живут, завтра, там будут жить уже другие люди, потому что поколение за поколением уходят, и дома могут переделываться. Поэтому в этом смысле страха нет, страх только должен быть в одном - что дом должен быть крепким, не протекать, не продуваться, он должен быть теплым и хорошо стоять на земле, не проваливаться. Это уже не страх, а просто профессиональная обязанность.
Ольга Писпанен: Здесь это актуально - чтобы не проваливался.
Марк Рейнберг: Конечно, плохие грунты. Прямая обязанность архитектора - избежать этого.
Ольга Писпанен: Петербург - консервативный город, общество зачастую относится с недоверием ко всему новому, что привозят, показывают, к современным постройкам, и сам язык архитектуры, в общем, не многим обывателям доступен и понятен. Должен ли быть какой-то ликбез, нужно ли как-то общество научить понимать эти модные веяния, новую архитектуру, новые стили?
Марк Рейнберг: Во-первых, общество меняется, и меняется вместе с архитектурой. Это естественно. В городе Петербурге вполне может быть та же самая история. Город менялся на протяжении уже трех веков, и продолжает меняться, для некоторых петербуржцев это нормальное, естественное явление, потому что человек тоже меняется в процессе своей жизни. Поэтому таким ликбезом являются действительно широко представленные конкурсные проекты, чтобы они были видны людям, какие-то специальные телепрограммы, есть такие прекрасные программы по культуре об архитекторах, их работах, где разъясняется элементарная позиция человека, который проектирует дома для жизни людей. Это все должно, конечно, вовлечь людей в интерес к этой специальности. Так оно и будет, тогда, когда люди, наконец, смогут каждый день три раза есть и спокойно спать в теплой комнате, чтобы они могли подумать о другом. Когда такое время наступит - будут много думать об архитектуре.