Ведущая петербургского часа программы "Liberty Live" Ольга Писпанен: В Петербургском центральном выставочном зале "Манеж" открылась ежегодная выставка новых произведений петербургских художников. Это самая представительная и престижная экспозиция, на которой в этом году особое место занимают конкурсные проекты памятника Иосифу Бродскому в Санкт-Петербурге. Каким должен быть памятник поэту, и должен ли он быть вообще? Об этом мы сегодня поговорим с Андреем Арьевым, соредактором журнала "Звезда". Сначала давайте послушаем репортаж на тему, которую будем обсуждать. На открытии выставки побывала Татьяна Вольтская:
Татьяна Вольтская: Нельзя сказать, что срез питерского изобразительного искусства пленяет взоры. Исключение - вставная выставка гостьи, знаменитой примитивистики бабы Любы - крестьянки Любови Майковой. Необыкновенные, чистые, яркие картины-воспоминания, вошедшие в мировые каталоги в Петербурге, показаны впервые. Мировая слава не всегда спасает художника от российской судьбы. Говорит коллекционер Николай Грибов:
Николай Грибов: В 1999-м году она умерла в доме престарелых города Кемерово. Так получилось, что даже похоронить ее было не на что. Знаменитую художницу завернули в простыню и понесли на кладбище. Местное начальство, отдел культуры, узнали об этом, срочно сколотили гроб, и уже почти на кладбище догнали процессию, там переложили ее в гроб и похоронили.
Татьяна Вольтская: Еще один раздел посвящен конкурсу на проект памятника Иосифу Бродскому. Конкурс закончен. Победил нефигуративный проект Владимира Цивина. И вот все остальные идеи скульпторов и архитекторов, не побоявшихся прикоснуться к такой фигуре, как Бродский, собраны вместе: Бродский на набережной, Бродский на мосту, Бродский в венецианской гондоле, Бродский с голубем на голове, Бродский с фонарем на голове и стрелой в сердце, Бродский на корточках, разрывающий нечто похожее на цепи, Бродский, лежащий на парапете, Бродский, стоящий за столиком кафе, Бродский традиционный, Бродский авангардный, толстый и тонкий, плоский и объемный, прозрачный и непроницаемый, Бродский в бесконечных ватниках. Есть даже Бродский в виде сфинкса, почему-то с солдатской ушанкой на голове. Нет разве что конной статуи, но ее вполне заменяет Бродский, обнимающий крылатого Пегаса. Говорит скульптор Дмитрий Каминкер, участник экспертного совета конкурса:
Дмитрий Каминкер: Был конкурс Мариинского театра, скажем, там были приглашены 12 коллективов - корифеев, гигантов современной архитектуры. Наш конкурс - это народный конкурс, здесь это как "Играй, гармонь" - "танцуют" все: девушки из Бангладеш, студенты из Сербии, гиганты архитектуры из США, в общем, материала очень много. Да, ужас - ну и что? А жизнь какая у нас? Такая и скульптура.
Татьяна Вольтская: Есть среди проектов два маяка. Маяк, установленный на балконе дома, где жил поэт, и стометровый маяк в устье реки Смоленки. Видимо, их свет должен был высветить образ поэта, так и оставшийся во мраке, а мрак, как известно, рождает чудовища.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, как вы считаете, зачем вообще был организован конкурс? Почему так срочно понадобилось устанавливать памятник Иосифу Бродскому на Васильевском острове? Ведь туры открытого конкурса шли один за другим с удивительной скоростью? Ваше мнение.
Андрей Арьев: Конечно, памятник Бродскому должен стоять в нашем городе. Поспешность объяснена тем, что еще не забыли, еще есть какие-то люди, которые помнят Бродского, в том числе, наверное, и художники. Когда я шел сюда к вам в студию по морозу и в темноте, я тут же, конечно, вспомнил высказывание Бродского, что в такую ночь ворочаться в постели приятнее, чем стоять на пьедестале. Вот это отношение Иосифа к себе и своей славе очень важно, потому что все-таки он предпочитал такую частную, незаметную жизнь, и о памятниках себе не думал, и вообще к памятникам относился скептически. В то же время он подозревал, что какой-то памятник, наверное, будет. Раз он говорил о памятниках, о пьедесталах, значит, знал о том, что он играет заметную роль в русской культуре.
Но поставить памятник Бродскому, конечно, необыкновенно трудно, потому что как можно поставить памятник голосу? Ведь главное у Бродского - это голос, и просто его физический голос мы еще все слышим. И вот тот голос: "Ниоткуда, с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но неважно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить..." Вот этот голос уже со стершимися чертами лица, голос в городе, где забыли о его внешнем виде - он сам об этом знал. Этот памятник поставить необыкновенно трудно, так что из-за этого такое обилие самых изощренных проектов. Хотя все они, думаю, довольно просты. Все от цитат каких-то. Даже безумный памятник "Маяк на балконе Бродского" – конечно, это его "Рождественский романс": "Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада". Все это рефлексия на стихи Бродского.
Но все же я думаю, что когда речь идет о памятнике Бродскому, нужно было бы о каких-то основных вещах задуматься, в общем-то о том, как поэт видел мир. Он видел мир всегда с высоты, и взгляд его был немножко имперским, при всем его демократизме, и том, что он отстаивал именно частное существование. Он любил смотреть с высоты на мир. На стог сена с высоты смотреть не нужно, вот можно смотреть на империю. И вот когда идешь мимо его дома, сейчас я мимо его дома только что проходил, я понял, что ведь он все время действительно смотрел вниз с балкона, и смотрел на что? Он смотрел на Преображенский собор, на трофейные пушки, которые окружают этот собор, и сам военный собор, вот что-то такое мощеное, военное в нем слышится. И в то же время это человек, который предпочел действительно частную жизнь. Если идеальный памятник он сам себе поставил, то это памятник безымянному человеку, тому, который оказался нигде, он оказался выброшенным из страны, и первое, что он написал по приезде на Запад было замечательное стихотворение "Лагуна", в котором он об этом одиноком человеке так сказал: "И восходит в свой номер на борт по трапу постоялец, несущий в кармане граппу, совершенно никто, человек в плаще, потерявший память, отчизну, сына, по горбу его плачет в лесах осина, если кто-то плачет о нем вообще". Как оказалось, есть кому плакать об Иосифе Бродском, и я бы, если бы обладал какими-то способностями архитектурными, способностями пространственно мыслить и представлять себе памятник, я бы, конечно, как-то связал его вот с этими чертами, со взглядом с высоты, с имперской его идеологией, и может, конечно, поставил бы его и не на берегах Невы, а просто возле Преображенского собора, возле его дома, где он прожил. Но я думаю, что победивший проект все-таки имеет один большой смысл, потому что какие города любил Иосиф в своей жизни - это три города, конечно: Петербург, Нью-Йорк и Венеция. Города, имеющие несомненную общность, потому что все они расположены на берегах моря, и все связаны с какими-то водными просторами, над которыми несется голос Иосифа. Так что победивший проект имеет смысл. Ну а ставить памятник цитате какой-то, как большинство делает, я думаю, в этом смысла особенного нет. Хотя, конечно, замечательно, что столько откликнулось людей на этот проект.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, это был открытый конкурс. В последнее время это достаточно частое событие в культурной жизни России - открытые конкурсы - вот недавно это был Мариинский театр, второй памятник Достоевскому непонятный, который стоит в метро... А как вы думаете, правильный ли это путь в России – устраивать открытые конкурсы? Потому что в основном ведь поступают любительские проекты.
Андрей Арьев: Я, конечно, за всяческую открытость. Но тут дело не в том, открытый конкурс или закрытый, а в том, кто принимает решение, кто судьи. Почему не имеет права любитель высказать какую-то идею? Потому что, скажем, в таком памятнике, как Бродскому, главное как раз идея, а не исполнение. Понять, какой нужен памятник. А это может прийти в голову и человеку без профессионального архитектурного образования. И он может потом что-то сделать, вместе с каким-то профессиональным архитектором. Так что в этом я ничего не вижу плохого. Я просто не знаю, каким образом образуется жюри и выносится окончательное суждение. Скажем, в этом проекте с Бродским я так и не понял, почему был один совет, который что-то там отбирал, а потом какое-то жюри принимало решение, и каким образом было принято решение - мне абсолютно неясно. Но, в общем, я всегда за открытость, раз уж мы в открытом обществе пытаемся жить, пускай будут и открытые конкурсы.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, например, у главного монументалиста страны Зураба Церетели, президента Академии художеств, уже имеется памятник Иосифу Бродскому. У нас была возможность получить его в подарок. Хотелось бы еще вот какой вопрос задать: как вы считаете, в городе уже достаточно много памятников, уже придумывают дворовые памятники, выносят уже за черту города, существует ли какой-то предел, и кто должен решать это? Должно ли это быть точно так же открытым?
Андрей Арьев: Предел, конечно, существует. Потому что к нам в редакцию "Звезды" вот просто пришел человек из Грузии, принес бюст Бродского, вполне приличный, стоит у нас в кабинете - все в порядке, тут проблема решена. Но, конечно, заставлять город памятниками не стоит, и, на самом деле, нужно бы позаботиться, если речь идет о Бродском, о его музее, потому что здесь в его квартире до сих пор живут люди, и мы пытаемся, то есть не мы, - у меня таких денег нет, - но пытаются выкупить его квартиру, одну комнату выкупили, но все это длится и длится, и в этой комнате действительно жил Бродский, в этой квартире, и хотелось бы, чтобы довели до конца дело с музеем. Если деньги есть на установление памятников, а это дорогое удовольствие, то выкупить квартиру тоже могут. Хотя в этом участвует "Альфа-Банк", но и он целиком квартиру пока выкупить не может, поэтому я думаю, что нужно было позаботится об этом музее Бродского, который может быть не только музеем Бродского, но и музеем русской диаспоры, или даже шире - русской поэзии вообще, потому что Бродский все-таки лидер русской поэзии конца ХХ века и наш нобелевский лауреат. Так что об этом я бы хотел напомнить тем, кто занимается такими грандиозными проектами.
Конечно, повсюду ставить памятники бессмысленно, это значит обесценивать вообще и саму идею памятника, и те хорошие вещи, которые уже стоят. Окружать себя памятниками бессмысленно. Нужно действительно думать о том, какова роль поэта, когда ставишь ему памятник. Все-таки для Бродского Петербург - это была такая великая провинция. Помните, он написал стихи, связанные с Римом, казалось бы, с дальними временами и с дальними пространствами, и закончил их такими строчками: "Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря". Глухая провинция - это просто цитата из Блока. Блок говорил о Петербурге, как о глухой провинции, как о страшном мире, как о мире современной цивилизации. Вот в таком мире все-таки хотел жить Бродский. Ему хотелось быть анонимным в этом большом провинциальном мире, в этой империи все-таки. И именно такого рода нужно делать памятники, и нужно понимать, как жил Бродский. Вот эта часть Петербурга, где мы находимся, вот Литейная, Пестеля улицы - в этом плане как раз идеальное место. И в таком же приблизительно месте он для себя выбрал жилье и в Нью-Йорке - "Гринвич Виллидж". Это европейская часть Нью-Йорка, так что мы знаем в принципе, что любил Бродский. И в связи с этой общей архитектурой, общим ощущением самого Бродского нужно что-то и выбирать, а не ставить там, где есть свободное пространство.
Так что я думаю, что это большая проблема, связанная с увековечиванием его памяти. Но самый простой и ясный путь - просто сделать его музей, тем более, что есть его квартира, и уже начали выкупать, уже та комната, где жили родители, выкуплена, осталась маленькая комнатка, где жил сам Иосиф. Но понятно, что жильцы понимают ценность этой квартиры, и выкуп у них площади весьма затруднен. Думаю, что все это нам удастся, потому что экспозиция так или иначе готовится, Иосиф оставил все то, чем он жил, здесь. Он уехал с одним чемоданом, и с собой почти ничего не увез. И его библиотека, мебель - все это есть. Так что можно хороший музей и самого поэта создать, и вообще петербургской поэзии. Потому что в Питере с поэзии началось такое раскрепощение душ, новое, когда начинали Бродский, Кушнер, Карбовский, Соснора, все с поэзии именно и началось. Потом уже пришла проза. И именно этой поэзией и прославилась наша северная столица, и с нее начался новый ренессанс русской культуры.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Слушатель: Доброе утро. Первым публикатором поэзии Бродского на Западе был Константин Кузьминский. Только что вышел его очень большой том американских писем, где он много пишет о Бродском. Мне кажется, что это лучший памятник Бродскому. Я не знаю, известно ли вашему гостю об этом издании, там, кстати, есть и о его персоне.
Андрей Арьев: Да мне, конечно, труды Константина Кузьминского известны. Он издал огромную серию книг, посвященных ленинградской и петербургской поэзии "Голубой лагуны", но он, конечно, не был первым издателем Бродского на Западе. Его начали издавать до того, как Кузьминский сам оказался на Западе. И издавали его в "Ардисе", тогда это было почти все анонимно, так что Костя зря приписывает себе честь первого публикатора Бродского на Западе. И, разумеется, письма и все, что связано с жизнью Бродского, публиковать нужно, но очень выборочно. Это очень дело деликатное. Существуют наследники, существует вдова, дочь, сын, и неосторожная публикация, - а Костя Кузьминский любит неосторожно публиковать, - не всегда корректна.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, возвращаясь к теме возможности открытия музея Иосифа Бродского в Петербурге, насколько в музее можно раскрывать интимное пространство поэта?
Андрей Арьев: Это главная проблема любой музейной работы. Я знаю, был замечательный музей Тютчевых- Баратынских в Муранове, там действительно подушечка лежит, вышитая руками Тютчевой, но поскольку уже прошло 100-200 лет, все это приобретает колорит уюта, и это уже культурная вещь. Насколько сейчас нужно выставлять ботинки Бродского - я не знаю. В этом я не уверен, честно говоря. Есть разные принципы создания музея. Я думаю, что у нас очень много хороших, достойных музейных работников, тем более, что этот музей будет создан, наверное, как филиал музея Ахматовой, с традициями хорошими именно создания и частной атмосферы дома, и в то же время представления о том, что в этом доме жил поэт. Так что эта концепция музея должна быть тщательно разработана. Но насколько там должен превалировать личный быт, а насколько нет - думаю, что пока не должен.
Татьяна Вольтская: Нельзя сказать, что срез питерского изобразительного искусства пленяет взоры. Исключение - вставная выставка гостьи, знаменитой примитивистики бабы Любы - крестьянки Любови Майковой. Необыкновенные, чистые, яркие картины-воспоминания, вошедшие в мировые каталоги в Петербурге, показаны впервые. Мировая слава не всегда спасает художника от российской судьбы. Говорит коллекционер Николай Грибов:
Николай Грибов: В 1999-м году она умерла в доме престарелых города Кемерово. Так получилось, что даже похоронить ее было не на что. Знаменитую художницу завернули в простыню и понесли на кладбище. Местное начальство, отдел культуры, узнали об этом, срочно сколотили гроб, и уже почти на кладбище догнали процессию, там переложили ее в гроб и похоронили.
Татьяна Вольтская: Еще один раздел посвящен конкурсу на проект памятника Иосифу Бродскому. Конкурс закончен. Победил нефигуративный проект Владимира Цивина. И вот все остальные идеи скульпторов и архитекторов, не побоявшихся прикоснуться к такой фигуре, как Бродский, собраны вместе: Бродский на набережной, Бродский на мосту, Бродский в венецианской гондоле, Бродский с голубем на голове, Бродский с фонарем на голове и стрелой в сердце, Бродский на корточках, разрывающий нечто похожее на цепи, Бродский, лежащий на парапете, Бродский, стоящий за столиком кафе, Бродский традиционный, Бродский авангардный, толстый и тонкий, плоский и объемный, прозрачный и непроницаемый, Бродский в бесконечных ватниках. Есть даже Бродский в виде сфинкса, почему-то с солдатской ушанкой на голове. Нет разве что конной статуи, но ее вполне заменяет Бродский, обнимающий крылатого Пегаса. Говорит скульптор Дмитрий Каминкер, участник экспертного совета конкурса:
Дмитрий Каминкер: Был конкурс Мариинского театра, скажем, там были приглашены 12 коллективов - корифеев, гигантов современной архитектуры. Наш конкурс - это народный конкурс, здесь это как "Играй, гармонь" - "танцуют" все: девушки из Бангладеш, студенты из Сербии, гиганты архитектуры из США, в общем, материала очень много. Да, ужас - ну и что? А жизнь какая у нас? Такая и скульптура.
Татьяна Вольтская: Есть среди проектов два маяка. Маяк, установленный на балконе дома, где жил поэт, и стометровый маяк в устье реки Смоленки. Видимо, их свет должен был высветить образ поэта, так и оставшийся во мраке, а мрак, как известно, рождает чудовища.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, как вы считаете, зачем вообще был организован конкурс? Почему так срочно понадобилось устанавливать памятник Иосифу Бродскому на Васильевском острове? Ведь туры открытого конкурса шли один за другим с удивительной скоростью? Ваше мнение.
Андрей Арьев: Конечно, памятник Бродскому должен стоять в нашем городе. Поспешность объяснена тем, что еще не забыли, еще есть какие-то люди, которые помнят Бродского, в том числе, наверное, и художники. Когда я шел сюда к вам в студию по морозу и в темноте, я тут же, конечно, вспомнил высказывание Бродского, что в такую ночь ворочаться в постели приятнее, чем стоять на пьедестале. Вот это отношение Иосифа к себе и своей славе очень важно, потому что все-таки он предпочитал такую частную, незаметную жизнь, и о памятниках себе не думал, и вообще к памятникам относился скептически. В то же время он подозревал, что какой-то памятник, наверное, будет. Раз он говорил о памятниках, о пьедесталах, значит, знал о том, что он играет заметную роль в русской культуре.
Но поставить памятник Бродскому, конечно, необыкновенно трудно, потому что как можно поставить памятник голосу? Ведь главное у Бродского - это голос, и просто его физический голос мы еще все слышим. И вот тот голос: "Ниоткуда, с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но неважно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить..." Вот этот голос уже со стершимися чертами лица, голос в городе, где забыли о его внешнем виде - он сам об этом знал. Этот памятник поставить необыкновенно трудно, так что из-за этого такое обилие самых изощренных проектов. Хотя все они, думаю, довольно просты. Все от цитат каких-то. Даже безумный памятник "Маяк на балконе Бродского" – конечно, это его "Рождественский романс": "Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада". Все это рефлексия на стихи Бродского.
Но все же я думаю, что когда речь идет о памятнике Бродскому, нужно было бы о каких-то основных вещах задуматься, в общем-то о том, как поэт видел мир. Он видел мир всегда с высоты, и взгляд его был немножко имперским, при всем его демократизме, и том, что он отстаивал именно частное существование. Он любил смотреть с высоты на мир. На стог сена с высоты смотреть не нужно, вот можно смотреть на империю. И вот когда идешь мимо его дома, сейчас я мимо его дома только что проходил, я понял, что ведь он все время действительно смотрел вниз с балкона, и смотрел на что? Он смотрел на Преображенский собор, на трофейные пушки, которые окружают этот собор, и сам военный собор, вот что-то такое мощеное, военное в нем слышится. И в то же время это человек, который предпочел действительно частную жизнь. Если идеальный памятник он сам себе поставил, то это памятник безымянному человеку, тому, который оказался нигде, он оказался выброшенным из страны, и первое, что он написал по приезде на Запад было замечательное стихотворение "Лагуна", в котором он об этом одиноком человеке так сказал: "И восходит в свой номер на борт по трапу постоялец, несущий в кармане граппу, совершенно никто, человек в плаще, потерявший память, отчизну, сына, по горбу его плачет в лесах осина, если кто-то плачет о нем вообще". Как оказалось, есть кому плакать об Иосифе Бродском, и я бы, если бы обладал какими-то способностями архитектурными, способностями пространственно мыслить и представлять себе памятник, я бы, конечно, как-то связал его вот с этими чертами, со взглядом с высоты, с имперской его идеологией, и может, конечно, поставил бы его и не на берегах Невы, а просто возле Преображенского собора, возле его дома, где он прожил. Но я думаю, что победивший проект все-таки имеет один большой смысл, потому что какие города любил Иосиф в своей жизни - это три города, конечно: Петербург, Нью-Йорк и Венеция. Города, имеющие несомненную общность, потому что все они расположены на берегах моря, и все связаны с какими-то водными просторами, над которыми несется голос Иосифа. Так что победивший проект имеет смысл. Ну а ставить памятник цитате какой-то, как большинство делает, я думаю, в этом смысла особенного нет. Хотя, конечно, замечательно, что столько откликнулось людей на этот проект.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, это был открытый конкурс. В последнее время это достаточно частое событие в культурной жизни России - открытые конкурсы - вот недавно это был Мариинский театр, второй памятник Достоевскому непонятный, который стоит в метро... А как вы думаете, правильный ли это путь в России – устраивать открытые конкурсы? Потому что в основном ведь поступают любительские проекты.
Андрей Арьев: Я, конечно, за всяческую открытость. Но тут дело не в том, открытый конкурс или закрытый, а в том, кто принимает решение, кто судьи. Почему не имеет права любитель высказать какую-то идею? Потому что, скажем, в таком памятнике, как Бродскому, главное как раз идея, а не исполнение. Понять, какой нужен памятник. А это может прийти в голову и человеку без профессионального архитектурного образования. И он может потом что-то сделать, вместе с каким-то профессиональным архитектором. Так что в этом я ничего не вижу плохого. Я просто не знаю, каким образом образуется жюри и выносится окончательное суждение. Скажем, в этом проекте с Бродским я так и не понял, почему был один совет, который что-то там отбирал, а потом какое-то жюри принимало решение, и каким образом было принято решение - мне абсолютно неясно. Но, в общем, я всегда за открытость, раз уж мы в открытом обществе пытаемся жить, пускай будут и открытые конкурсы.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, например, у главного монументалиста страны Зураба Церетели, президента Академии художеств, уже имеется памятник Иосифу Бродскому. У нас была возможность получить его в подарок. Хотелось бы еще вот какой вопрос задать: как вы считаете, в городе уже достаточно много памятников, уже придумывают дворовые памятники, выносят уже за черту города, существует ли какой-то предел, и кто должен решать это? Должно ли это быть точно так же открытым?
Андрей Арьев: Предел, конечно, существует. Потому что к нам в редакцию "Звезды" вот просто пришел человек из Грузии, принес бюст Бродского, вполне приличный, стоит у нас в кабинете - все в порядке, тут проблема решена. Но, конечно, заставлять город памятниками не стоит, и, на самом деле, нужно бы позаботиться, если речь идет о Бродском, о его музее, потому что здесь в его квартире до сих пор живут люди, и мы пытаемся, то есть не мы, - у меня таких денег нет, - но пытаются выкупить его квартиру, одну комнату выкупили, но все это длится и длится, и в этой комнате действительно жил Бродский, в этой квартире, и хотелось бы, чтобы довели до конца дело с музеем. Если деньги есть на установление памятников, а это дорогое удовольствие, то выкупить квартиру тоже могут. Хотя в этом участвует "Альфа-Банк", но и он целиком квартиру пока выкупить не может, поэтому я думаю, что нужно было позаботится об этом музее Бродского, который может быть не только музеем Бродского, но и музеем русской диаспоры, или даже шире - русской поэзии вообще, потому что Бродский все-таки лидер русской поэзии конца ХХ века и наш нобелевский лауреат. Так что об этом я бы хотел напомнить тем, кто занимается такими грандиозными проектами.
Конечно, повсюду ставить памятники бессмысленно, это значит обесценивать вообще и саму идею памятника, и те хорошие вещи, которые уже стоят. Окружать себя памятниками бессмысленно. Нужно действительно думать о том, какова роль поэта, когда ставишь ему памятник. Все-таки для Бродского Петербург - это была такая великая провинция. Помните, он написал стихи, связанные с Римом, казалось бы, с дальними временами и с дальними пространствами, и закончил их такими строчками: "Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря". Глухая провинция - это просто цитата из Блока. Блок говорил о Петербурге, как о глухой провинции, как о страшном мире, как о мире современной цивилизации. Вот в таком мире все-таки хотел жить Бродский. Ему хотелось быть анонимным в этом большом провинциальном мире, в этой империи все-таки. И именно такого рода нужно делать памятники, и нужно понимать, как жил Бродский. Вот эта часть Петербурга, где мы находимся, вот Литейная, Пестеля улицы - в этом плане как раз идеальное место. И в таком же приблизительно месте он для себя выбрал жилье и в Нью-Йорке - "Гринвич Виллидж". Это европейская часть Нью-Йорка, так что мы знаем в принципе, что любил Бродский. И в связи с этой общей архитектурой, общим ощущением самого Бродского нужно что-то и выбирать, а не ставить там, где есть свободное пространство.
Так что я думаю, что это большая проблема, связанная с увековечиванием его памяти. Но самый простой и ясный путь - просто сделать его музей, тем более, что есть его квартира, и уже начали выкупать, уже та комната, где жили родители, выкуплена, осталась маленькая комнатка, где жил сам Иосиф. Но понятно, что жильцы понимают ценность этой квартиры, и выкуп у них площади весьма затруднен. Думаю, что все это нам удастся, потому что экспозиция так или иначе готовится, Иосиф оставил все то, чем он жил, здесь. Он уехал с одним чемоданом, и с собой почти ничего не увез. И его библиотека, мебель - все это есть. Так что можно хороший музей и самого поэта создать, и вообще петербургской поэзии. Потому что в Питере с поэзии началось такое раскрепощение душ, новое, когда начинали Бродский, Кушнер, Карбовский, Соснора, все с поэзии именно и началось. Потом уже пришла проза. И именно этой поэзией и прославилась наша северная столица, и с нее начался новый ренессанс русской культуры.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Слушатель: Доброе утро. Первым публикатором поэзии Бродского на Западе был Константин Кузьминский. Только что вышел его очень большой том американских писем, где он много пишет о Бродском. Мне кажется, что это лучший памятник Бродскому. Я не знаю, известно ли вашему гостю об этом издании, там, кстати, есть и о его персоне.
Андрей Арьев: Да мне, конечно, труды Константина Кузьминского известны. Он издал огромную серию книг, посвященных ленинградской и петербургской поэзии "Голубой лагуны", но он, конечно, не был первым издателем Бродского на Западе. Его начали издавать до того, как Кузьминский сам оказался на Западе. И издавали его в "Ардисе", тогда это было почти все анонимно, так что Костя зря приписывает себе честь первого публикатора Бродского на Западе. И, разумеется, письма и все, что связано с жизнью Бродского, публиковать нужно, но очень выборочно. Это очень дело деликатное. Существуют наследники, существует вдова, дочь, сын, и неосторожная публикация, - а Костя Кузьминский любит неосторожно публиковать, - не всегда корректна.
Ольга Писпанен: Андрей Юрьевич, возвращаясь к теме возможности открытия музея Иосифа Бродского в Петербурге, насколько в музее можно раскрывать интимное пространство поэта?
Андрей Арьев: Это главная проблема любой музейной работы. Я знаю, был замечательный музей Тютчевых- Баратынских в Муранове, там действительно подушечка лежит, вышитая руками Тютчевой, но поскольку уже прошло 100-200 лет, все это приобретает колорит уюта, и это уже культурная вещь. Насколько сейчас нужно выставлять ботинки Бродского - я не знаю. В этом я не уверен, честно говоря. Есть разные принципы создания музея. Я думаю, что у нас очень много хороших, достойных музейных работников, тем более, что этот музей будет создан, наверное, как филиал музея Ахматовой, с традициями хорошими именно создания и частной атмосферы дома, и в то же время представления о том, что в этом доме жил поэт. Так что эта концепция музея должна быть тщательно разработана. Но насколько там должен превалировать личный быт, а насколько нет - думаю, что пока не должен.