Война была всегда, и почти всегда, до сравнительно недавнего по масштабам истории времени, она была кровавой импровизацией. Кто-то ударял себя в грудь перед стечением народа и риторически вопрошал, доколе еще терпеть обиды. Затем, вопя и потрясая копьями, мчались к соседней деревне и через некоторое время возвращались с трофеями, вражескими женщинами и свиньями. Медленный технологический прогресс вел к увеличению объема пролитой крови, но в остальном мало что менялось.
Трудно определить с достаточной точностью момент перелома, который можно назвать первой революцией в военном деле, но легко назвать место - город Рим на Апеннинском полуострове в столетия, непосредственно предшествующие нашей эре. Первоначальные победы римлян можно попытаться приписать чему угодно - их природной терпеливости, упрямству, гражданственности или, допустим, особенностям религии. Но со временем, в ходе Пунических, Македонских и Испанских войн, и уже совсем наверняка - к эпохе Цезаря и Помпея в мире возникло нечто новое, одно из величайших технологических достижений тогдашней цивилизации: армия современного типа, с ее дисциплиной, тактикой и стандартной экипировкой. Именно военный профессионализм дал римлянам возможность одерживать предсказуемые победы над самыми грозными противниками того времени, от македонской фаланги, покорившей полмира, до персидских катафрактов - всадников, закованных в броню от макушки до копыт. Рим стал великой империей не потому, что хотел - кто не хочет? - а потому, что смог, потому, что владел для этого инструментом.
Подобно многим другим достижениям античности эта военная технология была с падением империи утрачена, и восстановить ее сумели лишь в XVIII столетии. С тех пор и до последнего времени военное дело менялось сравнительно медленно и постепенно. В 1973 году американский военный историк Рассел Уайли опубликовал книгу под названием "Американский метод войны". Согласно его анализу, этот метод, со времен Улисса Гранта в гражданской войне и до Вьетнама, в основном сводился к схватке на износ. Впрочем, ничего уникально американского в нем не было - таковы были практически все крупные военные операции, все войны России, включая нынешнюю чеченскую, российский Вьетнам. И даже победоносная война против Ирака 1991 года велась по старым стратегическим правилам.
Но теперь все резко изменилось - по крайней мере, если верить научному сотруднику ньюйоркского Совета по международным отношениям Максу Буту, молодому американскому военному теоретику, уже успевшему завоевать широкую известность. Все изменилось настолько, что есть, наверное, основания, говорить о новой революции в военном деле, которая способна скорректировать весь ход истории.
Вопреки всем прогнозам, в основе этой второй революции лежит не оружие массового уничтожения, которое так и не приобрело реального военного значения, а стало лишь мощным орудием дипломатического давления и шантажа - достаточно взглянуть сегодня на Северную Корею. Скорее, перелом произошел как гегелевский переход количества в качество: быстрый прогресс во многих областях военной технологии в сочетании с новым типом стратегии. Речь, конечно же, идет об операциях военной коалиции под руководством США в Ираке. Статья Макса Бута в журнале Foreign Affairs под названием "Новый американский метод войны" посвящена анализу уроков Ирака.
О стратегии, примененной в иракской войне, я уже говорил в свое время в передаче "Доктрина Рамсфелда". Первоначальный план генерала Томми Фрэнкса был вполне традиционным и предусматривал массированную концентрацию союзных войск - около 300 тысяч человек. Рамсфелд и его единомышленники предлагали контингент куда меньшей численности, около 100 тысяч, и в конечном счете, в силу бюрократической инерции Пентагона, остановились на золотой середине. Но реальные события все-таки разыграли вариант Рамсфелда, потому что Турция в последний момент отказалась пропустить через свою территорию американскую Четвертую пехотную дивизию для открытия северного фронта, а на переброску ее через Кувейт уже просто не хватило времени.
Хотя операция в результате проходила не вполне по плану, и пресса извлекла большой километраж из замечания американского генерала о том, что противник был не совсем тот, что на маневрах, успех новой стратегии оказался бесспорным. Макс Бут считает, что будущее - за ней и делает предварительные выводы относительно дальнейшей реорганизации вооруженных сил в соответствии с новыми правилами.
Ирак показал, что авиация, вопреки утверждениям приверженцев традиции, может одерживать реальные победы на поле боя, как это было при бомбардировке расположения республиканской гвардии под Багдадом. С другой стороны, при подавляющем преимуществе в небе собственно воздушные бои теряют свою актуальность, и в дальнейшем планировании предпочтение следует отдавать бомбардировщикам, а не истребителям. Этого же требует координация с действиями сухопутных сил - возможно, что США придется пересмотреть правило, отдающее все самолеты в ведение ВВС.
Что же касается самих сухопутных сил, то они, в сочетании с воздушными атаками, продемонстрировали на этой войне беспрецедентную мобильность. Но и здесь видны недочеты. Флагман американской и мировой бронетехники, танк "Эйбрамс", оказался слишком тяжел для такой тактики - он берет 2 литра горючего на километр. Другие существующие бронемашины, более легкие, слишком уязвимы. Очевидная задача - разработать такую бронетехнику, которая идеально подходила бы для молниеносных сухопутных маршей и не нуждалась бы в громоздких линиях коммуникаций.
И еще один вывод касается флота: судя по всему, время крупных морских сражений, подобных тем, которые происходили на тихоокеанском фронте во время Второй Мировой войны, миновало. Сегодня флот, за вычетом авианосцев, выполняет в основном транспортные и патрульно-сторожевые функции.
Все эти замечания, вероятно, будут в какой-то мере учтены Пентагоном - не из-за влияния самого Макса Бута, а потому, что у него есть высокопоставленные единомышленники, начиная с самого министра обороны. Но теперь, когда становится все яснее, что именно происходит, возникает новый вопрос: во имя чего, с какой целью?
Вернемся в наш исходный пункт, момент первой военной революции. Любое значительное технологическое новшество радикальным образом меняет общество, которое его произвело. Римский легион по необходимости сделал даже оборонительную войну наступательной - сегодня мы бы назвали это "превентивной" обороной. Этот термин не обязательно сводить к чистому лицемерию - у Рима было множество врагов, выжидавших своего часа, в том числе средиземноморские пираты, в чем-то сравнимые с сегодняшними террористами. Дальнейшая история Рима во многом обусловлена именно структурой и функцией римского легиона, и хотя история - не математика, возникает естественный вопрос: как отразится новая военная революция на истории США и всего мира, в котором эта держава занимает сегодня доминирующее положение?
Споры о новой американской империи ведутся в прессе не первый месяц, и даже в самой Америке многие относятся к идее империи благосклонно, хотя некоторые предпочитают не говорить об этом вслух. Согласно классификации сотрудника американского института "Брукингс" Иво Даальдера, которого цитирует британский журнал Economist, сторонники империи разделяются на две основные группы: "агрессивные националисты" и "демократические империалисты". Первые, к числу которых относят самого президента Буша, вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда, выступают за военные действия во всем мире, где затронуты интересы США, но до недавнего времени не были энтузиастами государственного строительства. Вторые полагают, что создание демократических открытых обществ во всем мире - лучшая гарантия безопасности США. К этой группе относятся так называемые "неоконсерваторы", в том числе сам Макс Бут. Духовным очагом движения неоконсерваторов стал в последнее время влиятельный журнал Weekly Standard, в редколлегию которого входит и Бут.
Мы видим, таким образом, что хотя в упомянутой статье Бута речь идет лишь о переменах в военной стратегии США, в действительности его повестка дня значительно шире. Журнал Economist, на который я только что сослался, оспаривает идею американской империи и прямо полемизирует с Бутом, называя его по имени. Economist утверждает, что хотя США на протяжении своей история порой пускались в имперские приключения, все это осталось в прошлом, и сегодня у них нет ни достаточного желания, ни терпения.
Economist проводит границу между намерениями и планами американской администрации и сочувствующей ей мозговой элиты, то есть тех же "неоконсерваторов", и тем, на что в состоянии дать согласие население страны. Несмотря на то, что идея империализма в последние годы подверглась основательной реабилитации, особенно в трудах шотландского историка Нила Фергюсона, и что сам журнал Economist относится к ней без особых предрассудков, он попросту не считает, что Америка, несмотря на всю свою небывалую в истории мощь - это именно то государство, которому суждено основать новую и, на этот раз, поистине глобальную империю. При этом под империей понимается не плотная структура власти, какой она была в Российской или Австро-Венгерской империях, а кругосветные полицейские функции, программа-минимум "агрессивных националистов" или программа-максимум "демократических империалистов".
Но здесь как раз и возникает самый главный вопрос, которого ни Economist, ни практически кто бы то ни было другой, почему-то не ставят: а нужна ли такая империя вообще, нужен ли нам сегодня глобальный и подкрепленный убедительной силой авторитет, то есть, если хотите, мировой жандарм - если не Америка, то Европейский Союз или Организация Объединенных Наций, или даже Китай? Многие из тех, кто прямо против этого возражает, выступают с позиций отчетливо различимой зависти: жандарм не нужен, если только им не могу быть я сам. Это, конечно, не аргумент.
В решении этого вопроса, как ни странно, может оказать помощь все та же параллель с Римом, и его можно сформулировать так: а нужна ли была Римская империя? Этот вопрос нелеп лишь на самый поверхностный взгляд, потому что если представить себе ход истории при условии, что легион так и не сформировался, картина складывается малоприятная.
Существует два типа отношения историков к Древнему Риму. Значительная часть считала и считает его цивилизацией жестоких и неотесаных вояк, лишенных каких бы то ни было дарований, кроме бесспорных военных, и лишь слегка реабилитировавших себя ассимиляцией греческой культуры. По мнению других, римляне заложили основы замечательной государственно-правовой теории и практики и не имели себе в этом отношении равных. Но и те, и другие сходятся на том, что возникновение Римской империи явилось спасением для всего того греческого наследия, которое легло впоследствии в основу западной цивилизации - философии и науки, демократии и терпимости, разделения власти и прав человека. Дело в том, что накануне взлета Рима греческая цивилизация пришла в необратимый упадок, как раз из-за дефицита государственно-правовых дарований: греки не умели жить в мире друг с другом. Македонское завоевание, распространившее греческую культуру по всему миру, рассыпалось сразу после смерти завоевателя, и Европе грозил персидско-карфагенский откат, под которым вся эта культура была бы погребена. В лучшем случае нам пришлось бы изобретать заново и демократию, и геометрию, потратив впустую целые века.
Все это совершенно не означает, что римляне осуществляли свою миссию сознательно - империя стала прямой функцией легиона, а все остальное - положительным побочным эффектом. Но оказалось, что империя все-таки была нужна, исторически необходима.
Сегодня наш кругозор шире, и мы видим, что для многих из наших ценностей, список которых очень напоминает греческий, в мире существует реальная угроза. Острие атаки исламского терроризма прямо нацелено на западные гражданские права и свободы. В ситуации, где цивилизация и варварство существуют бок о бок, без полицейского надзора, варварство обычно легко побеждает.
Таким образом, нужда если не в империи, то в некоем авторитете, осуществляющем в глобальных масштабах ее функции, очевидна. И если это будет не Америка - то ли потому, что она не должна, то ли потому, что не может, - то кто?
Кандидаты очевидны, я их только что перечислил, и этот список не внушает особой надежды. Возьмем, для примера, Организацию Объединенных Наций, которую сегодня регулярно противопоставляют односторонним действиям США как идеальный орган для международных полицейских функций - в конце концов, именно с этой целью она и была создана.
Поскольку на анализ всей деятельности ООН никакого времени не хватит, приведу всего лишь один поучительный эпизод. В будущем году мы отметим тридцатилетие миссии ООН на Кипре. В 1974 году Греция попыталась изменить федеральную конституционную структуру этого крошечного островного государства, Турция ответила военной интервенцией. Кровавый конфликт был заморожен вмешательством ООН, которая разместила миротворческие силы в разделительной полосе и с тех пор предпринимала многочисленные безуспешные попытки решить проблему - последняя была как раз в этом году. Разумно ли противопоставлять мировой опасности организацию, которая за 30 лет не сумела урегулировать ситуацию на Кипре?
В любом случае, полезно помнить, что США - сегодня единственная в мире страна с глобальным охватом, способная перебросить свои войска в любую точку мира в кратчайшие сроки и одержать убедительную победу. Предпочтем ли мы, чтобы это делала ООН с ее неповоротливым бюрократическим аппаратом, с ее воинскими контингентами, взятыми напрокат у Бангладеш или Непала? Вряд ли, если от исхода миссии будет во многом зависит судьба мира. Именно в это и упирается вопрос о целесообразности мировой империи.
Сегодняшние критики США, в первую очередь в Европе, не обязательно всерьез рассчитывают на доблестные бангладешские контингенты ООН. Скорее всего, они хотели бы превратить эту организацию в инструмент управления американской мощью - единственной реальной мощью, существующей в сегодняшнем мире. Труднее понять, как они надеются добиться согласия.
Вполне возможно, что безымянный автор Economist'a прав, и у Америки попросту не хватит терпения и целеустремленности, каких требует роль нового Рима - практической демонстрацией станет реконструкция Ирака, а новости оттуда идут пока не слишком утешительные. Но если нужда в империи реальна, и если Америка - не та страна, которой суждено построить эту империю, то когда-нибудь эту роль возьмет на себя другая - и список кандидатов крайне короток. Вряд ли она окажется намного сговорчивее, и уж тем более вряд ли она сохранит для нас наши ценности, даже путем побочного эффекта.
Трудно определить с достаточной точностью момент перелома, который можно назвать первой революцией в военном деле, но легко назвать место - город Рим на Апеннинском полуострове в столетия, непосредственно предшествующие нашей эре. Первоначальные победы римлян можно попытаться приписать чему угодно - их природной терпеливости, упрямству, гражданственности или, допустим, особенностям религии. Но со временем, в ходе Пунических, Македонских и Испанских войн, и уже совсем наверняка - к эпохе Цезаря и Помпея в мире возникло нечто новое, одно из величайших технологических достижений тогдашней цивилизации: армия современного типа, с ее дисциплиной, тактикой и стандартной экипировкой. Именно военный профессионализм дал римлянам возможность одерживать предсказуемые победы над самыми грозными противниками того времени, от македонской фаланги, покорившей полмира, до персидских катафрактов - всадников, закованных в броню от макушки до копыт. Рим стал великой империей не потому, что хотел - кто не хочет? - а потому, что смог, потому, что владел для этого инструментом.
Подобно многим другим достижениям античности эта военная технология была с падением империи утрачена, и восстановить ее сумели лишь в XVIII столетии. С тех пор и до последнего времени военное дело менялось сравнительно медленно и постепенно. В 1973 году американский военный историк Рассел Уайли опубликовал книгу под названием "Американский метод войны". Согласно его анализу, этот метод, со времен Улисса Гранта в гражданской войне и до Вьетнама, в основном сводился к схватке на износ. Впрочем, ничего уникально американского в нем не было - таковы были практически все крупные военные операции, все войны России, включая нынешнюю чеченскую, российский Вьетнам. И даже победоносная война против Ирака 1991 года велась по старым стратегическим правилам.
Но теперь все резко изменилось - по крайней мере, если верить научному сотруднику ньюйоркского Совета по международным отношениям Максу Буту, молодому американскому военному теоретику, уже успевшему завоевать широкую известность. Все изменилось настолько, что есть, наверное, основания, говорить о новой революции в военном деле, которая способна скорректировать весь ход истории.
Вопреки всем прогнозам, в основе этой второй революции лежит не оружие массового уничтожения, которое так и не приобрело реального военного значения, а стало лишь мощным орудием дипломатического давления и шантажа - достаточно взглянуть сегодня на Северную Корею. Скорее, перелом произошел как гегелевский переход количества в качество: быстрый прогресс во многих областях военной технологии в сочетании с новым типом стратегии. Речь, конечно же, идет об операциях военной коалиции под руководством США в Ираке. Статья Макса Бута в журнале Foreign Affairs под названием "Новый американский метод войны" посвящена анализу уроков Ирака.
"Многие будут задним числом аргументировать, что силы Саддама Хусейна не были такими уж мощными с самого начала, и в этом, несомненно, есть большая доля правды. Но они были вполне способны сыграть вничью с иранской армией в 80-х годах и подавить курдское и шиитское восстания в 90-х. И, по крайней мере на бумаге, баасистский режим имел большое численное преимущество в военной силе перед войсками США и Великобритании. Хотя иракская армия пришла в значительный упадок по сравнению с ее пиком до 1991 года, она все еще насчитывала более 450 тысяч, включая военизированные соединения, республиканскую гвардию и специальную республиканскую гвардию... Традиционно в военных вузах учат, что для обеспечения успеха нападающая сторона должна иметь перевес в три к одному, и этот коэффициент возрастает до шести к одному в трудных условиях, таких как городские. ...Коалиционные наземные силы противостояли перевесу в 3 или 4 к одному.
Тот факт, что Соединенные Штаты и их союзники все равно победили, и победили довольно быстро, следует оценить как одно из исключительных достижений в военной истории. До этого золотым стандартом блистательной операции считался немецкий "блицкриг" в 1940 году... Немцам удалось завоевать Францию, Нидерланды и Бельгию всего в 44 дня, ценой "всего лишь" 27 тысяч убитых солдат. США и Великобритании потребовалось всего 26 дней, чтобы завоевать Ирак, страну в 80 процентов площади Франции, ценой 161 убитого солдата, в сравнении с чем прославленные генералы, такие как Эрвин Роммель и Хайнц Гудериан, предстают некомпетентными".
О стратегии, примененной в иракской войне, я уже говорил в свое время в передаче "Доктрина Рамсфелда". Первоначальный план генерала Томми Фрэнкса был вполне традиционным и предусматривал массированную концентрацию союзных войск - около 300 тысяч человек. Рамсфелд и его единомышленники предлагали контингент куда меньшей численности, около 100 тысяч, и в конечном счете, в силу бюрократической инерции Пентагона, остановились на золотой середине. Но реальные события все-таки разыграли вариант Рамсфелда, потому что Турция в последний момент отказалась пропустить через свою территорию американскую Четвертую пехотную дивизию для открытия северного фронта, а на переброску ее через Кувейт уже просто не хватило времени.
Хотя операция в результате проходила не вполне по плану, и пресса извлекла большой километраж из замечания американского генерала о том, что противник был не совсем тот, что на маневрах, успех новой стратегии оказался бесспорным. Макс Бут считает, что будущее - за ней и делает предварительные выводы относительно дальнейшей реорганизации вооруженных сил в соответствии с новыми правилами.
Ирак показал, что авиация, вопреки утверждениям приверженцев традиции, может одерживать реальные победы на поле боя, как это было при бомбардировке расположения республиканской гвардии под Багдадом. С другой стороны, при подавляющем преимуществе в небе собственно воздушные бои теряют свою актуальность, и в дальнейшем планировании предпочтение следует отдавать бомбардировщикам, а не истребителям. Этого же требует координация с действиями сухопутных сил - возможно, что США придется пересмотреть правило, отдающее все самолеты в ведение ВВС.
Что же касается самих сухопутных сил, то они, в сочетании с воздушными атаками, продемонстрировали на этой войне беспрецедентную мобильность. Но и здесь видны недочеты. Флагман американской и мировой бронетехники, танк "Эйбрамс", оказался слишком тяжел для такой тактики - он берет 2 литра горючего на километр. Другие существующие бронемашины, более легкие, слишком уязвимы. Очевидная задача - разработать такую бронетехнику, которая идеально подходила бы для молниеносных сухопутных маршей и не нуждалась бы в громоздких линиях коммуникаций.
И еще один вывод касается флота: судя по всему, время крупных морских сражений, подобных тем, которые происходили на тихоокеанском фронте во время Второй Мировой войны, миновало. Сегодня флот, за вычетом авианосцев, выполняет в основном транспортные и патрульно-сторожевые функции.
Все эти замечания, вероятно, будут в какой-то мере учтены Пентагоном - не из-за влияния самого Макса Бута, а потому, что у него есть высокопоставленные единомышленники, начиная с самого министра обороны. Но теперь, когда становится все яснее, что именно происходит, возникает новый вопрос: во имя чего, с какой целью?
Вернемся в наш исходный пункт, момент первой военной революции. Любое значительное технологическое новшество радикальным образом меняет общество, которое его произвело. Римский легион по необходимости сделал даже оборонительную войну наступательной - сегодня мы бы назвали это "превентивной" обороной. Этот термин не обязательно сводить к чистому лицемерию - у Рима было множество врагов, выжидавших своего часа, в том числе средиземноморские пираты, в чем-то сравнимые с сегодняшними террористами. Дальнейшая история Рима во многом обусловлена именно структурой и функцией римского легиона, и хотя история - не математика, возникает естественный вопрос: как отразится новая военная революция на истории США и всего мира, в котором эта держава занимает сегодня доминирующее положение?
Споры о новой американской империи ведутся в прессе не первый месяц, и даже в самой Америке многие относятся к идее империи благосклонно, хотя некоторые предпочитают не говорить об этом вслух. Согласно классификации сотрудника американского института "Брукингс" Иво Даальдера, которого цитирует британский журнал Economist, сторонники империи разделяются на две основные группы: "агрессивные националисты" и "демократические империалисты". Первые, к числу которых относят самого президента Буша, вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда, выступают за военные действия во всем мире, где затронуты интересы США, но до недавнего времени не были энтузиастами государственного строительства. Вторые полагают, что создание демократических открытых обществ во всем мире - лучшая гарантия безопасности США. К этой группе относятся так называемые "неоконсерваторы", в том числе сам Макс Бут. Духовным очагом движения неоконсерваторов стал в последнее время влиятельный журнал Weekly Standard, в редколлегию которого входит и Бут.
Мы видим, таким образом, что хотя в упомянутой статье Бута речь идет лишь о переменах в военной стратегии США, в действительности его повестка дня значительно шире. Журнал Economist, на который я только что сослался, оспаривает идею американской империи и прямо полемизирует с Бутом, называя его по имени. Economist утверждает, что хотя США на протяжении своей история порой пускались в имперские приключения, все это осталось в прошлом, и сегодня у них нет ни достаточного желания, ни терпения.
"Но если звание империи вообще что-либо значит, империя должна обладать по крайней мере еще двумя характеристиками, помимо внушительно мощи и готовности пускать ее в ход. Империя должна быть также иерархической системой, где верховный контроль принадлежит центру, Вашингтону, и все колонии, государства-клиенты, сатрапии, сепои, рабы и илоты должны это понимать. И она должна быть протяженной во времени. Территории, конечно, могут приобретаться одна за другой для разных целей, как первые колонии Великобритании. Но, как говорил Адам Смит, "цель всякой империи - бессмертие". Иными словами, управление колониями коллективно как империей требует либо намерения продолжительного контроля, либо, скорее всего, некоего преображения, и здесь заходит речь о государственном строительстве, обычно слегка приправленном миссионерским рвением. Восторги империи - это не восторги свидания на одну ночь".
Economist проводит границу между намерениями и планами американской администрации и сочувствующей ей мозговой элиты, то есть тех же "неоконсерваторов", и тем, на что в состоянии дать согласие население страны. Несмотря на то, что идея империализма в последние годы подверглась основательной реабилитации, особенно в трудах шотландского историка Нила Фергюсона, и что сам журнал Economist относится к ней без особых предрассудков, он попросту не считает, что Америка, несмотря на всю свою небывалую в истории мощь - это именно то государство, которому суждено основать новую и, на этот раз, поистине глобальную империю. При этом под империей понимается не плотная структура власти, какой она была в Российской или Австро-Венгерской империях, а кругосветные полицейские функции, программа-минимум "агрессивных националистов" или программа-максимум "демократических империалистов".
"Америка переменилась после 11 сентября. Ее новое настроение допускает большую дозу национализма, больше самоутверждения, меньше терпения в отношениях с союзниками, больше решимости действовать в одиночку. Но нет никакого желания провести всю жизнь в какой-нибудь потной стране, служа во имя благородных целей. Память о Вьетнаме, где любая попытка уйти или передать страну местным властям вела, казалось, к новым осложнениям, еще не угасла. И хотя риторический софит наведен сейчас на Иран и Сирию, господину Рамсфелду и его огнедышащим единомышленникам хорошо известно, что американцы не готовы к еще одному вторжению. Даже если - аллилуйя! - смена режима в таких странах может быть осуществлена мирным путем, действительно ли Соединенные Штаты готовы взвалить на себя бремя белого человека по всему Ближнему Востоку?"
Но здесь как раз и возникает самый главный вопрос, которого ни Economist, ни практически кто бы то ни было другой, почему-то не ставят: а нужна ли такая империя вообще, нужен ли нам сегодня глобальный и подкрепленный убедительной силой авторитет, то есть, если хотите, мировой жандарм - если не Америка, то Европейский Союз или Организация Объединенных Наций, или даже Китай? Многие из тех, кто прямо против этого возражает, выступают с позиций отчетливо различимой зависти: жандарм не нужен, если только им не могу быть я сам. Это, конечно, не аргумент.
В решении этого вопроса, как ни странно, может оказать помощь все та же параллель с Римом, и его можно сформулировать так: а нужна ли была Римская империя? Этот вопрос нелеп лишь на самый поверхностный взгляд, потому что если представить себе ход истории при условии, что легион так и не сформировался, картина складывается малоприятная.
Существует два типа отношения историков к Древнему Риму. Значительная часть считала и считает его цивилизацией жестоких и неотесаных вояк, лишенных каких бы то ни было дарований, кроме бесспорных военных, и лишь слегка реабилитировавших себя ассимиляцией греческой культуры. По мнению других, римляне заложили основы замечательной государственно-правовой теории и практики и не имели себе в этом отношении равных. Но и те, и другие сходятся на том, что возникновение Римской империи явилось спасением для всего того греческого наследия, которое легло впоследствии в основу западной цивилизации - философии и науки, демократии и терпимости, разделения власти и прав человека. Дело в том, что накануне взлета Рима греческая цивилизация пришла в необратимый упадок, как раз из-за дефицита государственно-правовых дарований: греки не умели жить в мире друг с другом. Македонское завоевание, распространившее греческую культуру по всему миру, рассыпалось сразу после смерти завоевателя, и Европе грозил персидско-карфагенский откат, под которым вся эта культура была бы погребена. В лучшем случае нам пришлось бы изобретать заново и демократию, и геометрию, потратив впустую целые века.
Все это совершенно не означает, что римляне осуществляли свою миссию сознательно - империя стала прямой функцией легиона, а все остальное - положительным побочным эффектом. Но оказалось, что империя все-таки была нужна, исторически необходима.
Сегодня наш кругозор шире, и мы видим, что для многих из наших ценностей, список которых очень напоминает греческий, в мире существует реальная угроза. Острие атаки исламского терроризма прямо нацелено на западные гражданские права и свободы. В ситуации, где цивилизация и варварство существуют бок о бок, без полицейского надзора, варварство обычно легко побеждает.
Таким образом, нужда если не в империи, то в некоем авторитете, осуществляющем в глобальных масштабах ее функции, очевидна. И если это будет не Америка - то ли потому, что она не должна, то ли потому, что не может, - то кто?
Кандидаты очевидны, я их только что перечислил, и этот список не внушает особой надежды. Возьмем, для примера, Организацию Объединенных Наций, которую сегодня регулярно противопоставляют односторонним действиям США как идеальный орган для международных полицейских функций - в конце концов, именно с этой целью она и была создана.
Поскольку на анализ всей деятельности ООН никакого времени не хватит, приведу всего лишь один поучительный эпизод. В будущем году мы отметим тридцатилетие миссии ООН на Кипре. В 1974 году Греция попыталась изменить федеральную конституционную структуру этого крошечного островного государства, Турция ответила военной интервенцией. Кровавый конфликт был заморожен вмешательством ООН, которая разместила миротворческие силы в разделительной полосе и с тех пор предпринимала многочисленные безуспешные попытки решить проблему - последняя была как раз в этом году. Разумно ли противопоставлять мировой опасности организацию, которая за 30 лет не сумела урегулировать ситуацию на Кипре?
В любом случае, полезно помнить, что США - сегодня единственная в мире страна с глобальным охватом, способная перебросить свои войска в любую точку мира в кратчайшие сроки и одержать убедительную победу. Предпочтем ли мы, чтобы это делала ООН с ее неповоротливым бюрократическим аппаратом, с ее воинскими контингентами, взятыми напрокат у Бангладеш или Непала? Вряд ли, если от исхода миссии будет во многом зависит судьба мира. Именно в это и упирается вопрос о целесообразности мировой империи.
Сегодняшние критики США, в первую очередь в Европе, не обязательно всерьез рассчитывают на доблестные бангладешские контингенты ООН. Скорее всего, они хотели бы превратить эту организацию в инструмент управления американской мощью - единственной реальной мощью, существующей в сегодняшнем мире. Труднее понять, как они надеются добиться согласия.
Вполне возможно, что безымянный автор Economist'a прав, и у Америки попросту не хватит терпения и целеустремленности, каких требует роль нового Рима - практической демонстрацией станет реконструкция Ирака, а новости оттуда идут пока не слишком утешительные. Но если нужда в империи реальна, и если Америка - не та страна, которой суждено построить эту империю, то когда-нибудь эту роль возьмет на себя другая - и список кандидатов крайне короток. Вряд ли она окажется намного сговорчивее, и уж тем более вряд ли она сохранит для нас наши ценности, даже путем побочного эффекта.