Анатолий Стреляный:
Из всех религий только христианство делится на открытое и закрытое. Нет открытого иудаизма или закрытого ислама. В России выражение "открытое христианство" первым упомянул покойный Александр Мень в 90-м году. Потом другой православный диссидент Владимир Пореш организовал общество "Открытое христианство". В США сейчас много говорят о книге Джима Баркло "Открытое христианство. Новая дорога домой". В 30-е годы в оборот вошло выражение "открытое общество", то есть свободное, восприимчивое, устремленное в будущее. Для Анри Бергсона и Карла Поппера, которые ввели это выражение, открытость общества прямо связана с христианством, хотя связь тут далеко не проста. В России предпринимается заметная попытка создать открытое общество, но вряд ли можно сказать, что так уж заметно участие православной церкви в этом деле.
Яков Кротов:
Термин "открытое общество" возник недавно, между тем христианство и предшествующие ему мировые религии построены на вере в откровение и этим отличаются от многих других религий, которые вообще не рассматривают вопрос, каким образом знание о Боге приходит к человеку.
Открытость - это всего лишь материальное явление. Человек делает это материальное явление образом явления духовного. Но в природе открытой может быть дверь, а может быть открытой пасть крокодила, а можно увидеть в могиле отверстие, которое тебе угрожает, капкан. И одного этого достаточно, чтобы психология закрытости подозревала - любая открытость это либо беззащитность, либо притворная беззащитность. Вот устрица, раковина, ее открывают, чтобы ее съесть. И если мы открываем забрало, садимся за стол переговоров, то только для того, чтобы обмануть глупого противника. Вот мы ведем переговоры открыто, а там мой засадный полк пускай потрудится. Поэтому в открытости других нам чудится угроза, и пока другой не будет съеден, тревога не проходит. А мир устроен так, что съесть всех окружающих невозможно, и закрытое общество обречено на постоянную тревожность и подозрительность по отношению к обществу открытому. Оно не понимает, как можно быть открытым и выжить в мире, где человек слаб и беззащитен, ведь он прикрыт меньше любого животного.
В этом смысле вообще чудо, что появилось само понятие "открытое общество". Впервые оно выдвинуто совсем недавно - в 1932-м году французским мыслителем Анри Бергсоном в сочинение "Два источника морали и религии". Через несколько лет этот термин сделал ключевым для своей концепции антитоталитарного общества философ Карл Поппер, бежавший из Вены от гитлеровского аншлюса в Англию.
Поппер отмечал, что для Бергсона открытое общество - это прежде всего результат мистической интуиции, а Поппер считал, что мистика - это выражение тоски по утраченному единству закрытого общества. И в этом смысле Поппер выступал против магического отношения к миру. Но надо сразу заметить, что религия далеко не исчерпывается магией. И свое провозглашение открытого общества Карл Поппер начал с анализа различий законов природы от заповедей Божьих. А ведь многие религиозные проповедники отождествляют эти понятия. Отрывки из книги Карла Поппера "Открытое общество" читает Александр Куликов.
"Поскольку законы природы неизменны, они не могут быть нарушены или созданы. Хотя мы можем использовать их в технических целях, они не доступны контролю со стороны человека, а их незнание или игнорирование может привести к беде. Ситуация совершенно иная, когда мы обращаемся к нормативным законам. Нормативный закон, будь то правовой акт или моральная заповедь, вводится человеком. Его часто называют хорошим или плохим, правильным или неправильным, приемлемым или неприемлемым, но истинным или ложным его можно назвать лишь в метафорическом смысле, поскольку он описывает не факты, а ориентиры для нашего поведения. Если этот закон имеет смысл и значение, то он может быть нарушен. А если его невозможно нарушить, то он поверхностен и не имеет смысла. Требование - не трать денег больше, чем имеешь, является примером осмысленного нормативного закона. Эта максима может стать важным моральным или правовым законом, и это произойдет с той большей вероятностью, чем чаще она будет нарушаться. Фраза "не вынимай из кошелька денег больше, чем там находится", судя по тому, как она построена, тоже может претендовать на роль нормативного закона. Однако никто не станет рассматривать такое правило в качестве существенной части системы права или нравственности, поскольку его невозможно нарушить".
Это был отрывок из книги Карла Поппера "Открытое общество", книга, которая появилась на свет в разгар войны с нацистской Германией. Но для Поппера Сталин и Гитлер были близнецами, поэтому в России эта книга появилась только в 1994-м году.
Идея Поппера о различии закона и заповеди, безусловно, вызвана историей христианства. Потому что заповедь "не убий" еще можно рассматривать как обозначение какого-то сверхъестественного, неодолимого закона возмездия за убийство. Но заповедь "подставь другому щеку", заповедь "блаженны плачущие", уж ни в коем случае не описывает ни какое-то воздаяние, ни какой-то непреложный порядок вещей. Ясно, что подставить щеку - это личный выбор каждого человека и выбор, чреватый трагическими, возможно, последствиями. Именно в Евангелии в Нагорной проповеди заповеди окончательно скидывают с себя обличие сверхъестественных законов и становятся чем-то, что предложено избирать человеку. Это не закон природы, это закон совести. Но евангельское различие закона и заповеди далеко не сразу было воспринято даже теми, кто принял Христа.
"Концепция искусственного характера норм встретила неприятие со стороны тех, кто усмотрел в ней покушение на религию. В самом деле, эта концепция отвергает некоторые формы религии, а именно религии, основанные на слепой вере в авторитеты, на магии и табу. Однако я не думаю, что она как-то противоречит религии, построенной на идеи личной ответственности и свободы совести. В первую очередь я имею в виду, конечно, христианство, во всяком случае, так, как оно интерпретируется в демократических государствах. Религию, которая учит противостоять всем табу, каждый раз, противопоставляя голос совести формальному послушанию закона: "Вы слышали, что было сказано? А я говорю вам!"
Я не рискну утверждать, что это признание так понятого искусственного характера этических законов в корне противоречит религиозному учению об их богоданности.
Несомненно, исторически каждое этическое учение коренилось в религии, но историческая сторона вопроса меня пока не интересует. Я не задаюсь вопросом, кто был первым законоучителем, я утверждаю лишь, что мы и только мы несем ответственность за принятие или отрицание предложенных нам законов, и что отличать пророков от лжепророков предстоит нам самим. Свойства богоданности может быть приписано любым нормам. Если вы принимаете христианскую этику равенства, терпимости и свободы совести только потому, что ее освящает божественный авторитет, то вы строите свой дом на песке. Действительно, ведь сколько раз мы слышали восклицания, будто неравенство заповедано Господом, и что нельзя терпеть неверие. Однако если вы принимаете христианскую этику не потому, что так было приказано, а потому что вы убеждены, что это правильно, то ответственность за это решение целиком ляжет на ваши плечи".
Происхождение открытого общества Поппер возводил к временам античности, к веку Сократа, к веку Платона, первых демократий. И Поппер же отмечал, что противники открытого общества сопротивляются ему и создают новые мифы, используя старый религиозный язык. И, прежде всего, критикуя проповедников закрытого общества, Поппер критиковал миф о крови и земле, который использовали и нацисты. Но он был создан уже за пять веков до Рождества Христова, миф об автохтонах, людях, которые рождаются из земли непосредственно.
"Миф об автохтонах содержит две идеи. Первая - усилить оборону родной страны, то есть идея о том, что воины государства - автохтоны, рожденные на земле своей страны и готовые защищать свою страну, которая, будучи их матерью, произвела их на свет. Однако вторая идея, остальная часть сказания, это миф о расизме. Бог в тех из нас, кто способен править, примешал при рождении золото, и поэтому они наиболее ценны. В помощников их - серебра, железа же и меди - в земледельцев и разных ремесленников. Все металлы передаются по наследству, они - расовой характеристики. Платон провозглашает следующее правило: если в одном из низших классов родится кто-нибудь с примесью золота или серебра, это надо ценить и с почетом переводить его в стражи или в помощники. Однако в дальнейшем в "Государстве", а также в "Законах" Платон отказывается от этой уступки, особенно в своем рассказе "О падении человека". Из этого рассказа мы узнаем, что из высших классов следует исключать носителей любых примесей к основному металлу. Такое признание возможностей примесей и соответствующих перемен в статусе означает только то, что благородные по рождению, но несущие следы вырождения дети, могут быть унижены, а не то, что может быть возвышен кто-нибудь низкий по рождению.
В заключительном фрагменте истории "О падении человека" Платон описывает, как смешение каких бы то ни было металлов должно повлечь за собой разрушение. Когда железо примешивается к серебру, а медь к золоту, возникнут несоответствия и нелепые отклонения. А это, где бы оно ни случилось, сразу порождает вражду и раздор.
Надо признать, что где бы ни возник раздор, он вечно такой природы. Именно с этой точки зрения становится понятно, почему миф о земнородных завершается циничным пророчеством несуществующего оракула. Государство разрушится, когда его будет охранять железный страж или медный. Нежелание Платона провозглашать расизм сразу в его наиболее радикальной форме, как мне кажется, свидетельствует о том, что он знал, как сильно противоречит его учение демократическим и гуманистическим тенденциям его времени".
Против мифа об автохтонах стоит библейский рассказ о сотворении человека. Человек сотворен по образу Божию из праха, из глины, из праха земного. Христианство только обостряет это чувство вселенскости человека, независимости человека от земли. Евангелие от Иоанна подчеркивает, что Христос пришел к своим, и свои его не приняли. А тем, которые приняли его, верующим во имя его, дал власть быть чадами Божьими, которые не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Бога родились.
Христианин и человек, выросший в христианской культуре, должен не понимать, как может человек укореняться в земле, что такое корни человека. У человека корни уходят в небо. Консерватизм - еще одна черта закрытого общества. Поппер приписывал эту черту страху перед накапливающимися изменениями. "Все течет, все изменяется к худшему", - говорил Гераклит. И Платон провозглашает: надо остановить это движение. Позднее, через 25 веков, Константин Победоносцев, обер-прокурор Синода Российский церкви скажет, что "Россию нужно подморозить". Всякое изменение есть гниение, распад и вырождение. И здесь Поппер подчеркивал важность для закрытого общества концепции избранного Богом народа.
Опять напомним, эту концепцию богоизбранного народа использовали и нацисты, но о них Поппер молчал, ведь это эпигоны, избранный Богом народ это понятие Ветхого завета. И консерватизм - закрытое общество - не видит даже необходимости расширений. Если Бог избрал какой-то народ, то все другие люди должны либо влиться в этот народ, либо они остаются за бортом корабля спасения. Поппер подвергает эту идею резкой критике.
"В самом начале христианство, подобно движению киников, находилось в оппозиции платонизирующему идеализму и интеллектуализму книжников, ученых людей. "Ты утаил это от мудрых и разумных и открыл младенцам". Я не сомневаюсь, что христианство в определенной степени было протестом против так называемого еврейского платонизма, то есть абстрактного почитания Бога и его слова. К тому же христианство определенно было протестом против еврейского племенного духа, против его жестких племенных табу и против его племенной исключительности, которая выражалась, например, в доктрине избранного народа, то есть в интерпретации божества как Бога племени. Такой акцент на племенные законы и племенное единство, по-видимому, характерен не столько для древнего племенного общества, сколько для отчаянной попытки восстановить и закрепить старые формы племенной жизни. В традиции еврейства эти идеи, похоже, возникли как реакция на то влияние, которое вавилонское завоевание оказало на племенную жизнь еврейского народа.
Этот процесс, по-видимому, повторился, когда еврейская независимость была окончательно разрушена Римом. Это привело к новому, более глубокому расколу между этими двумя возможными решениями: возвращение к племенному духу, представленному ортодоксальным иудаизмом и гуманизмом новой секты христиан, которая включала варваров и даже рабов. Мы можем увидеть из деяний святых апостолов, насколько насущными были возникшие проблемы, как социальные, так и национальные. Мы можем увидеть это и в развитии еврейства. Дело в том, что консервативная часть еврейского народа реагировала на тот же самый вызов другим движением, нацеленном на остановку окаменения племенных форм жизни, на сохранение своих законов с такой цепкостью, которая бы вызвала одобрение Платона. Вряд ли можно сомневаться, что это развитие, подобно развитию платоновских идей, вдохновлялось сильной враждебностью к новой эре открытого общества, в данном случае христианству.
В самом деле, сходство между верой великого поколения, особенно Сократа, и верой раннего христианства, значительно глубже. Почти нет сомнений в том, что сила ранних христиан состояла в их нравственном мужестве. В ее основе лежал тот факт, что они отказались признать претензию Рима на право заставлять своих поданных действовать против своей совести. Христианские мученики, которые отвергли претензию силы на установление норм справедливости, пострадали за то же самое дело, за которое умер Сократ".
Идея закрытости, как "консерва", как чего-то, что предотвращает гниение, сменяется после Платона идеей усовершенствования. Мир можно улучшить, немного, но все-таки можно. Поппер называет это социальной инженерией. И здесь, конечно, христиане внесли самый большой вклад в дело переустройства мира. На протяжении веков христиане декларировали необходимость переустройства мира на более справедливых началах и пытались осуществить это переустройство, до тех пор, пока секулярный, светский мир в социализме, в революции не перехватил эстафету. Здесь христианство было напугано, и опять откатилось в состояние закрытости.
Кому-то нравится, что христианство не может быть использовано для предотвращения катастроф вместо науки и милиции, кому-то это не нравится. Но все-таки из всех религий христианство наиболее активно сопротивляется закрыванию, превращению себя в инструмент для переделки мира. И христианство не потому не хочет быть инструментом, что Христос ничего не может, а потому что он может слишком многое. И Поппер отвечал тем защитникам христианства, которые, как говорил он, заблуждаются: сила христианства не в его исторических успехах.
"Тому, кто считает, что в успехе христианского учения проявляется воля Бога, следует задаться вопросом - действительно ли этот успех был успехом христианского духа? Не торжествовал ли дух христианства скорее в то время, когда Христос подвергался гонению, нежели тогда, когда восторжествовала церковь? Какая церковь выражает этот дух в наиболее чистом виде - церковь мучеников или победоносная церковь инквизиции?"
Споря с христианством закрытым, Поппер совершенно очевидно защищал христианство открытое и симпатизировал ему. Как возможно, что внутри одной веры, веры в одного Спасителя, происходит такое расслоение на открытость и закрытость? Можно ли ускорить открытие христианства и нужно ли делать христианство открытым, как и все общество?
Термин "открытое общество", введенный в культуру английским мыслителем Карлом Поппером, обозначает такое состояние души, народа, социума, при котором люди не боятся другого. Закрытое мышление - это мышление, которое все запрещает. Закрытое общество, считал Поппер, это, прежде всего племенное общество, и он описывал его так:
"Закрытое общество в его лучших образцах можно справедливо сравнить с организмом. Так называемая органическая или биологическая теория государства достаточно успешно применима к нему. Закрытое общество сходно со стадом или племенем в том, что представляет собой полуорганическое единство, члены которого объединены полубиологическими связями: родством, общей жизнью, участием в общих делах, одинаковыми опасностями, общими удовольствиями и бедами. Это все еще конкретная группа конкретных индивидуумов, связанных друг с другом не только такими абстрактными социальными отношениями, как разделение труда и обмен товарами, но и конкретными физическими отношениями, типа осязания, обоняния и зрения. И хотя такое общество может быть основано на рабстве, наличие рабов необязательно создает проблемы, радикально отличные от проблем ухода за домашними животными. В результате, в закрытом обществе отсутствуют как раз те стороны, которые делают невозможным успешное применение органической теории к открытому обществу. Его институты, включая касты, получают священную санкцию, табу. Поэтому органическая теория в этом случае оказывается не такой уж плохой. В результате, я думаю, мы совсем не удивимся, когда обнаружим, что большинство попыток применить к нашему обществу органическую теорию - это замаскированные формы пропаганды возврата к племенному строю".
Племенное для Карла Поппера означает, прежде всего, нечто цельное. В племени, в отличие от народа, человек с человеком общается напрямую, и границы-то нет. Еще в 17-м веке в России даже царь жил в проходной комнате, ни у кого не было изолированных комнат. Это тоже та первозданная цельность, о которой часто мечтают в сегодняшнем мире люди, уставшие от открытости. Неслучайно среди других имен закрытости консерватизма есть и понятие интегризма, потому что для племенного закрытого сознания есть прежде всего племя, семья, род, нечто целое. И хорошо это, когда человек часть целого, часть коллектива. Поэтому альтруист это тот, кто жертвует собой для коллектива. Индивидуализм - плохо, эгоизм - это индивидуализм. Нет, говорит Поппер, это ошибка, это именно ошибка закрытого мышления. На самом деле индивидуализм противостоит коллективизму, а не альтруизму. Альтруизму противоположен эгоизм. И может быть очень эгоистическое племя, эгоистический коллектив и может быть очень добрый альтруистический индивидуализм. Но для закрытого общества сама мысль о личности, которая сама определяет, как ей жить, невыносима. И здесь Поппер резко критиковал Платона, который стал стартовой площадкой для многих и многих мыслителей, даже до 20-го века. Если речь идет о России, достаточно напомнить знаменитого историка эстетики Алексея Лосева, православного, кстати, монаха.
"Объединенный с альтруизмом индивидуализм стал основы нашей западной цивилизации. Это ядро христианства: возлюби ближнего своего, сказано в Священном писании, а не возлюби род свой, а также всех этических учений, получивших развитие в нашей цивилизации и ускорявших ее прогресс. Ни одна другая мысль не оказала такого мощного влияния на нравственное развитие человечества. Платон не ошибся, увидев в этом учении врага кастового общества. Платон утверждает, подобно другим милитаристам, которые симпатизируют тоталитаризму и восхищаются Спартой, что все главные требования военной дисциплины должны господствовать и в мирное время. Не только зрелые граждане и дети, но даже животные должны всю жизнь оставаться в состоянии постоянной и полной боевой готовности. Самое главное здесь следующее, пишет он: никто никогда не должен оставаться без начальника, ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению. Нет, всегда, и на войне, и в мирное время надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Изложенную по сути своей антигуманистическую и антихристианскую установку Платона постоянно идеализируют. Ее считали гуманной, отвергающей себялюбие, альтруистической и христианской. Например, Ингленд первый из этих двух фрагментов из закона называет "страстным обличением себялюбия". Платон отождествлял индивидуализм и эгоизм. Поэтому все платоники полагают, что антииндивидуализм это то же самое, что и бескорыстие. Такое отождествление - бесспорное достижение антикоммунистической пропаганды надолго, вплоть до наших дней запутавшее рассуждение на этические темы.
Мы должны понять, что те, кого обманывает это отождествление и соответствующие громкие слова, кто превозносит Платона как учителя нравственности и заявляет, что его этика ближе всех к христианству в дохристианском мире, все они открывают дорогу тоталитаризму и глубокому нехристианскому тоталитарному истолкованию христианства. И это очень опасно. Ведь уже случалось, что в христианстве господствовали тоталитаристские идеи, существовала инквизиция, и она может вернуться, сменив обличие".
Еще одна черта закрытого общества - черта системная. Это общество настроено этатистски, оно ставит государство выше всего. Неоднократно на протяжении христианской истории воспроизводилось то недоверие к государству, которое было заявлено уже божественным основателем церкви.
Богу - Богово, кесарю - кесарево. И надежда на то, что кесарь удовлетворится тем, что ему предлагают, часто возникала в течение мировой истории, но всегда оказывалась напрасной. И люди слишком слабы для того, чтобы отдать Богу Богово и происходит перераспределение. Поппер против обожествления государства выдвигает довод сугубо религиозный, сугубо христианский.
"Поклонники государства утверждают, что оно нечто более высокое и благородное, чем объединение во имя рациональных идей. Это предмет почитания, его задачи выше, чем защита людей и их прав, у него моральные задачи. "За добродетелью же и пороком в государствах, - пишет Аристотель, - заботливо наблюдают те, кто печется о соблюдении благозакония. В том и сказывается необходимость заботиться о благодетели граждан тому государству, которое называется государством поистине, а не только на словах". Если попытаться перевести эту критику на язык политических требований, то окажется, что критики протекционизма хотят двух вещей. Во-первых, они хотят превратить государство в предмет почитания. С нашей точки зрения, возразить против этого желания нечего, это религиозная проблема и почитатели государства должны сами решить для себя вопрос о том, как примирить свой символ веры с другими религиозными верованиями, например, с первой заповедью".
Еще одна черта закрытого общества. Это общество склонно к глобальному решению даже частных проблем. Идет ли речь о том, что нужно дать крышу бомжу, или нужно наладить пенсионное обеспечение, или нужно открыть новую церковь, - закрытое общество сразу ищет универсального рецепта, оно недолюбливает частные решения частных проблем. Тем более оно не может доверить частным лицам и частной инициативе, индивидуальной инициативе решение проблем глобальных.
Поппер критикует такое закрытое, глобальное мышление и сам при этом поддается тому же соблазну - увидеть частное явление, увидеть закрытое общество как часть какого-то целого, исчерпывающе объяснить его через объяснение его возникновения: вот частью какой комбинации причин и следствий является закрытое общество. И здесь Поппер достаточно наивен, потому что считает, что закрытое общество это результат демографического взрыва, когда племя не в силах справиться с потоком новых задач. Вот Древняя Греция, демографический взрыв, нужно искать новые земли, и здесь уже старые способы жизни неприменимы. Возникает демократия, и в ответ ей общество пытается закрыться. Это красивое объяснение, но ведь оно работает, если работает, только для античной Греции. А в сегодняшнем мире есть множество сторонников закрытости, которые живут в странах с демографическим кризисом. В России население каждый год сокращается на миллион человек, никаких особых задач перед людьми не стоит. И интеллектуально многие сторонники закрытости, вполне искушенные, образованные люди, не менее образованные, чем Платон.
Выбор закрытости это выбор не общества, это выбор личности, как это ни парадоксально. Сама личность выбирает замкнуться в племенной идеологии. От этого - прийти и в отчаяние, но можно и обрадоваться, если смотреть с точки зрения Евангелия, обращенного к личности. Раз в закрытость впадают лично, а не в результате каких-то глобальных перемен сверхчеловеческих, то и преодолеть закрытость можно, не дожидаясь перемен на уровне общества, просто через перемену в душе одной-единственной личности. Напомню, что покаяние на языке Евангелия означает именно перемену. Поппер замечает, что в истории христианства закрытость проявлялась как слишком безоглядная вера в промысел Божий, вера в то, что Бог пишет историю, а человек лишь актер на каких-то театральных подмостках. Нет, говорил Поппер.
"Действительно ли не существует всеобщей истории как реальной истории человечества? Скорее всего, нет. Я полагаю, таков должен быть ответ на этот вопрос каждого гуманиста и особенно каждого христианина. А реальная история человечества, если бы таковая была, должна была бы быть история всех людей, а, значит, история всех человеческих надежд, борений и страданий. Ибо ни один человек не более значим, чем любой другой. Ясно, что такая реальная история не может быть написана. Мы должны от чего-то абстрагироваться, должны чем-то пренебрегать, осуществлять отбор. Тем самым мы приходим к множеству историй, и среди них - к истории международных преступлений и массовых убийств, которые обычно и объявляются историей человечества. Я понимаю, что излагаемые мною взгляды встретят самые серьезные возражения со стороны многих, включая некоторых апологетов христианства, поскольку такие утверждения: что Бог являет себя в истории, история имеет смысл, и ее смысл есть цель Бога, нередко считается частью христианской догматики. Хотя в Новом завете вряд ли можно найти этому подтверждение. В соответствии с такими утверждениями, историзм оказывается необходимым элементом религии. Я этого не приемлю и настаиваю на том, что такой взгляд является чистым идолопоклонством и суеверием, не только с точки зрения рационалиста и гуманиста, но и с точки зрения христианства. Что же кроется за этим теистическим историзмом? У Гегеля история, политическая история, рассматривается, как театр, а, точнее, как длинная шекспировская пьеса, а зрители представляют себе в качестве героев этой пьесы великих исторических личностей или абстрактное человечество. Зрители спрашивают себя: кто написал эту пьесу? И полагают, что дают благочестивый ответ, когда отвечают: Бог. Однако они ошибаются. Их ответ - это чистое богохульство, потому что пьеса была написана, и им это известно, не Богом, а профессорами истории под надзором генералов и диктаторов. Я не отрицаю, что интерпретировать историю с христианской точки зрения также возможно, как и с любой другой. Разумеется, нельзя не признать того, сколь многим из своих благих целей и устремлений к гуманности, свободе, равенству и тому подобному, мы, жители Земли, обязаны влиянию христианства. В то же время, единственной рациональной, равно как и единственно христианской установкой относительно истории свободы является то, как мы сами ответственны за нее, в том же смысле, в каком мы отвечаем за свои поступки в жизни, и что только наша совесть, а не мирской успех, может служить оценкой наших действий".
В истории религиозной жизни часто закрытость воспринимается как признак истины. Истину нельзя купить, истина не то, что написано в любой первой попавшейся книжке. Евангелие, Библия, истина - это надо разыскивать, какую-то глубинную книгу, какой-нибудь апокриф. Попы наверняка правду от нас утаили. Отсюда - интерес к эзотерике, к религиозности, которая демонстративно создает барьеры. Христианство (в этом смысле) распахивает алтари. Но на протяжении веков мы видим, как вновь и вновь происходит схлопывание. Христиане не выдерживают той открытости, которую ввел Христос в историю. И одновременно христианство вырабатывает понимание того, что закрытость - это прежде всего гордыня. Ведь гордыня - это не только от слова "гора", стремление глядеть на другого словно с высоты какой-то скалы, гордыня - это прежде всего состояние огороженности, закрытости от другого, от Бога, от благодати, это ад при жизни.
И, анализируя Платона, создателя теории закрытого общества, Поппер очень резко говорил о том, что в истоке этого импульса к закрыванию лежит гордыня. Христианство 20-го столетия качественно отлично от христианства 19-го века, хотя это та же вера Иисуса Христа и его воскресения во плоти, в то, что воскресение предстоит каждому человеку. Но уже не говорят о голоде, как о чем-то, что послано Богом. И это потому, что христианство было открыто, открыто революцией, открыто принудительно, и оно вняло голосу Божьему, который раздавался через Маркса, как, по сравнению Поппера, некогда католическая церковь смогла избавиться от средневековой закрытости, благодаря бунту Лютера. И тем не менее вновь и вновь среди христиан возникает тяга закрыться, сделать из Евангелия систему жестких предписаний, запретов.
В российской действительности впервые об открытом христианстве сказал в середине 60-х годов 20-х века священник Александр Мень. В заключительной главе своего шеститомного труда по истории мировых религий, в котором он показывал, как из закрытых, национальных, племенных вер человечество приходит к подножию божества, стоит у закрытого неба и вдруг это небо открывается, Бог приходит к людям. И с этого момента открытого неба должна быть открыта и человеческая душа. Так писал об этом священник Александр Мень:
"У людей, которые обрели для себя христианство впервые, иногда возникает иллюзия, будто крутизна кончилась, и все преграды остались позади. Их приводит в ужас необходимость новых усилий и нового преодоления. Они искали тихой гавани, а нашли поле боя. Нечто подобное мы видим и в истории. Казалось бы, Царство Божье возвещено, искупительная жертва соединила Небо с Землею, но постепенно выясняется, что предстоит еще немало бурь и испытаний. Для многих окажется непосильным бременем свобода Христова, она будет страшить, словно выход в открытое море. Отсюда желание спрятаться под сенью авторитаризма, избавляющего от ответственности.
Каждая мировая религия переживает три этапа - исток, распространение и консервацию. Этому закону, на первый взгляд, должно будет подчиниться и христианство, однако, застывая и угасая на время, оно будет постоянно воскресать к новой жизни. Происходит это потому, что сын Божий реально присутствует в жизни церкви, в нем ее сверхчеловеческая сила. Поэтому в каждой эпохе мы найдем динамичное, живое, открытое христианство, чающее Царство Божье. То, что в 20-м веке героями церкви признают таких людей, как Максимилиан Кальбе и мать Мария, погибших в лагерях за своих братьев и сестер, будет свидетельством неистощимой нравственной энергии христианства, и даже больше - ее роста в сравнении с минувшими эпохами. Источник этой жертвенности кажется непостижимой загадкой, ведь человеку так трудно выйти из замкнутого кольца самости, подняться над эгоизмом и другими болезнями своей души. Но благая весть именно в том и заключается, что с приходом Христа мир вступил в новую эру, когда люди могут преображаться благодатью духа, даруемой через Иисуса Христа. Христианство - религия спасения. Однако спасение не сводится для него к посмертной участи отдельных душ, оно должно охватить все творение Божье. И только единение со Христом делает людей носителями высшего бытия, помогает им не отвергнуть, но освятить мир, приобщить его к Божественной жизни, вернуть Творцу умноженные таланты".
В России в начале 90-х годов в Петербурге православный, бывший диссидент и пострадавший за свою правозащитную деятельность, Владимир Пореш создал общество под названием "Открытое христианство". Конечно, не одно общество может и должно быть источником открытости христианства. В отличие от закрытого общества, в отличие от закрытой религиозности, вера открытая насаждается не извне, не сверху, ей не нужны какие-то особые деньги, особые причины, ей нужна только открытость, прежде всего Богу, его воле и другим людям. Открытость, несмотря на то, что открытость может окончиться трагически. И открытое христианство готово ко кресту, готово к гонениям, потому что знает, что за открытой пастью могилы, гробницы открыты врата Царства Небесного.
Из всех религий только христианство делится на открытое и закрытое. Нет открытого иудаизма или закрытого ислама. В России выражение "открытое христианство" первым упомянул покойный Александр Мень в 90-м году. Потом другой православный диссидент Владимир Пореш организовал общество "Открытое христианство". В США сейчас много говорят о книге Джима Баркло "Открытое христианство. Новая дорога домой". В 30-е годы в оборот вошло выражение "открытое общество", то есть свободное, восприимчивое, устремленное в будущее. Для Анри Бергсона и Карла Поппера, которые ввели это выражение, открытость общества прямо связана с христианством, хотя связь тут далеко не проста. В России предпринимается заметная попытка создать открытое общество, но вряд ли можно сказать, что так уж заметно участие православной церкви в этом деле.
Яков Кротов:
Термин "открытое общество" возник недавно, между тем христианство и предшествующие ему мировые религии построены на вере в откровение и этим отличаются от многих других религий, которые вообще не рассматривают вопрос, каким образом знание о Боге приходит к человеку.
Открытость - это всего лишь материальное явление. Человек делает это материальное явление образом явления духовного. Но в природе открытой может быть дверь, а может быть открытой пасть крокодила, а можно увидеть в могиле отверстие, которое тебе угрожает, капкан. И одного этого достаточно, чтобы психология закрытости подозревала - любая открытость это либо беззащитность, либо притворная беззащитность. Вот устрица, раковина, ее открывают, чтобы ее съесть. И если мы открываем забрало, садимся за стол переговоров, то только для того, чтобы обмануть глупого противника. Вот мы ведем переговоры открыто, а там мой засадный полк пускай потрудится. Поэтому в открытости других нам чудится угроза, и пока другой не будет съеден, тревога не проходит. А мир устроен так, что съесть всех окружающих невозможно, и закрытое общество обречено на постоянную тревожность и подозрительность по отношению к обществу открытому. Оно не понимает, как можно быть открытым и выжить в мире, где человек слаб и беззащитен, ведь он прикрыт меньше любого животного.
В этом смысле вообще чудо, что появилось само понятие "открытое общество". Впервые оно выдвинуто совсем недавно - в 1932-м году французским мыслителем Анри Бергсоном в сочинение "Два источника морали и религии". Через несколько лет этот термин сделал ключевым для своей концепции антитоталитарного общества философ Карл Поппер, бежавший из Вены от гитлеровского аншлюса в Англию.
Поппер отмечал, что для Бергсона открытое общество - это прежде всего результат мистической интуиции, а Поппер считал, что мистика - это выражение тоски по утраченному единству закрытого общества. И в этом смысле Поппер выступал против магического отношения к миру. Но надо сразу заметить, что религия далеко не исчерпывается магией. И свое провозглашение открытого общества Карл Поппер начал с анализа различий законов природы от заповедей Божьих. А ведь многие религиозные проповедники отождествляют эти понятия. Отрывки из книги Карла Поппера "Открытое общество" читает Александр Куликов.
"Поскольку законы природы неизменны, они не могут быть нарушены или созданы. Хотя мы можем использовать их в технических целях, они не доступны контролю со стороны человека, а их незнание или игнорирование может привести к беде. Ситуация совершенно иная, когда мы обращаемся к нормативным законам. Нормативный закон, будь то правовой акт или моральная заповедь, вводится человеком. Его часто называют хорошим или плохим, правильным или неправильным, приемлемым или неприемлемым, но истинным или ложным его можно назвать лишь в метафорическом смысле, поскольку он описывает не факты, а ориентиры для нашего поведения. Если этот закон имеет смысл и значение, то он может быть нарушен. А если его невозможно нарушить, то он поверхностен и не имеет смысла. Требование - не трать денег больше, чем имеешь, является примером осмысленного нормативного закона. Эта максима может стать важным моральным или правовым законом, и это произойдет с той большей вероятностью, чем чаще она будет нарушаться. Фраза "не вынимай из кошелька денег больше, чем там находится", судя по тому, как она построена, тоже может претендовать на роль нормативного закона. Однако никто не станет рассматривать такое правило в качестве существенной части системы права или нравственности, поскольку его невозможно нарушить".
Это был отрывок из книги Карла Поппера "Открытое общество", книга, которая появилась на свет в разгар войны с нацистской Германией. Но для Поппера Сталин и Гитлер были близнецами, поэтому в России эта книга появилась только в 1994-м году.
Идея Поппера о различии закона и заповеди, безусловно, вызвана историей христианства. Потому что заповедь "не убий" еще можно рассматривать как обозначение какого-то сверхъестественного, неодолимого закона возмездия за убийство. Но заповедь "подставь другому щеку", заповедь "блаженны плачущие", уж ни в коем случае не описывает ни какое-то воздаяние, ни какой-то непреложный порядок вещей. Ясно, что подставить щеку - это личный выбор каждого человека и выбор, чреватый трагическими, возможно, последствиями. Именно в Евангелии в Нагорной проповеди заповеди окончательно скидывают с себя обличие сверхъестественных законов и становятся чем-то, что предложено избирать человеку. Это не закон природы, это закон совести. Но евангельское различие закона и заповеди далеко не сразу было воспринято даже теми, кто принял Христа.
"Концепция искусственного характера норм встретила неприятие со стороны тех, кто усмотрел в ней покушение на религию. В самом деле, эта концепция отвергает некоторые формы религии, а именно религии, основанные на слепой вере в авторитеты, на магии и табу. Однако я не думаю, что она как-то противоречит религии, построенной на идеи личной ответственности и свободы совести. В первую очередь я имею в виду, конечно, христианство, во всяком случае, так, как оно интерпретируется в демократических государствах. Религию, которая учит противостоять всем табу, каждый раз, противопоставляя голос совести формальному послушанию закона: "Вы слышали, что было сказано? А я говорю вам!"
Я не рискну утверждать, что это признание так понятого искусственного характера этических законов в корне противоречит религиозному учению об их богоданности.
Несомненно, исторически каждое этическое учение коренилось в религии, но историческая сторона вопроса меня пока не интересует. Я не задаюсь вопросом, кто был первым законоучителем, я утверждаю лишь, что мы и только мы несем ответственность за принятие или отрицание предложенных нам законов, и что отличать пророков от лжепророков предстоит нам самим. Свойства богоданности может быть приписано любым нормам. Если вы принимаете христианскую этику равенства, терпимости и свободы совести только потому, что ее освящает божественный авторитет, то вы строите свой дом на песке. Действительно, ведь сколько раз мы слышали восклицания, будто неравенство заповедано Господом, и что нельзя терпеть неверие. Однако если вы принимаете христианскую этику не потому, что так было приказано, а потому что вы убеждены, что это правильно, то ответственность за это решение целиком ляжет на ваши плечи".
Происхождение открытого общества Поппер возводил к временам античности, к веку Сократа, к веку Платона, первых демократий. И Поппер же отмечал, что противники открытого общества сопротивляются ему и создают новые мифы, используя старый религиозный язык. И, прежде всего, критикуя проповедников закрытого общества, Поппер критиковал миф о крови и земле, который использовали и нацисты. Но он был создан уже за пять веков до Рождества Христова, миф об автохтонах, людях, которые рождаются из земли непосредственно.
"Миф об автохтонах содержит две идеи. Первая - усилить оборону родной страны, то есть идея о том, что воины государства - автохтоны, рожденные на земле своей страны и готовые защищать свою страну, которая, будучи их матерью, произвела их на свет. Однако вторая идея, остальная часть сказания, это миф о расизме. Бог в тех из нас, кто способен править, примешал при рождении золото, и поэтому они наиболее ценны. В помощников их - серебра, железа же и меди - в земледельцев и разных ремесленников. Все металлы передаются по наследству, они - расовой характеристики. Платон провозглашает следующее правило: если в одном из низших классов родится кто-нибудь с примесью золота или серебра, это надо ценить и с почетом переводить его в стражи или в помощники. Однако в дальнейшем в "Государстве", а также в "Законах" Платон отказывается от этой уступки, особенно в своем рассказе "О падении человека". Из этого рассказа мы узнаем, что из высших классов следует исключать носителей любых примесей к основному металлу. Такое признание возможностей примесей и соответствующих перемен в статусе означает только то, что благородные по рождению, но несущие следы вырождения дети, могут быть унижены, а не то, что может быть возвышен кто-нибудь низкий по рождению.
В заключительном фрагменте истории "О падении человека" Платон описывает, как смешение каких бы то ни было металлов должно повлечь за собой разрушение. Когда железо примешивается к серебру, а медь к золоту, возникнут несоответствия и нелепые отклонения. А это, где бы оно ни случилось, сразу порождает вражду и раздор.
Надо признать, что где бы ни возник раздор, он вечно такой природы. Именно с этой точки зрения становится понятно, почему миф о земнородных завершается циничным пророчеством несуществующего оракула. Государство разрушится, когда его будет охранять железный страж или медный. Нежелание Платона провозглашать расизм сразу в его наиболее радикальной форме, как мне кажется, свидетельствует о том, что он знал, как сильно противоречит его учение демократическим и гуманистическим тенденциям его времени".
Против мифа об автохтонах стоит библейский рассказ о сотворении человека. Человек сотворен по образу Божию из праха, из глины, из праха земного. Христианство только обостряет это чувство вселенскости человека, независимости человека от земли. Евангелие от Иоанна подчеркивает, что Христос пришел к своим, и свои его не приняли. А тем, которые приняли его, верующим во имя его, дал власть быть чадами Божьими, которые не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Бога родились.
Христианин и человек, выросший в христианской культуре, должен не понимать, как может человек укореняться в земле, что такое корни человека. У человека корни уходят в небо. Консерватизм - еще одна черта закрытого общества. Поппер приписывал эту черту страху перед накапливающимися изменениями. "Все течет, все изменяется к худшему", - говорил Гераклит. И Платон провозглашает: надо остановить это движение. Позднее, через 25 веков, Константин Победоносцев, обер-прокурор Синода Российский церкви скажет, что "Россию нужно подморозить". Всякое изменение есть гниение, распад и вырождение. И здесь Поппер подчеркивал важность для закрытого общества концепции избранного Богом народа.
Опять напомним, эту концепцию богоизбранного народа использовали и нацисты, но о них Поппер молчал, ведь это эпигоны, избранный Богом народ это понятие Ветхого завета. И консерватизм - закрытое общество - не видит даже необходимости расширений. Если Бог избрал какой-то народ, то все другие люди должны либо влиться в этот народ, либо они остаются за бортом корабля спасения. Поппер подвергает эту идею резкой критике.
"В самом начале христианство, подобно движению киников, находилось в оппозиции платонизирующему идеализму и интеллектуализму книжников, ученых людей. "Ты утаил это от мудрых и разумных и открыл младенцам". Я не сомневаюсь, что христианство в определенной степени было протестом против так называемого еврейского платонизма, то есть абстрактного почитания Бога и его слова. К тому же христианство определенно было протестом против еврейского племенного духа, против его жестких племенных табу и против его племенной исключительности, которая выражалась, например, в доктрине избранного народа, то есть в интерпретации божества как Бога племени. Такой акцент на племенные законы и племенное единство, по-видимому, характерен не столько для древнего племенного общества, сколько для отчаянной попытки восстановить и закрепить старые формы племенной жизни. В традиции еврейства эти идеи, похоже, возникли как реакция на то влияние, которое вавилонское завоевание оказало на племенную жизнь еврейского народа.
Этот процесс, по-видимому, повторился, когда еврейская независимость была окончательно разрушена Римом. Это привело к новому, более глубокому расколу между этими двумя возможными решениями: возвращение к племенному духу, представленному ортодоксальным иудаизмом и гуманизмом новой секты христиан, которая включала варваров и даже рабов. Мы можем увидеть из деяний святых апостолов, насколько насущными были возникшие проблемы, как социальные, так и национальные. Мы можем увидеть это и в развитии еврейства. Дело в том, что консервативная часть еврейского народа реагировала на тот же самый вызов другим движением, нацеленном на остановку окаменения племенных форм жизни, на сохранение своих законов с такой цепкостью, которая бы вызвала одобрение Платона. Вряд ли можно сомневаться, что это развитие, подобно развитию платоновских идей, вдохновлялось сильной враждебностью к новой эре открытого общества, в данном случае христианству.
В самом деле, сходство между верой великого поколения, особенно Сократа, и верой раннего христианства, значительно глубже. Почти нет сомнений в том, что сила ранних христиан состояла в их нравственном мужестве. В ее основе лежал тот факт, что они отказались признать претензию Рима на право заставлять своих поданных действовать против своей совести. Христианские мученики, которые отвергли претензию силы на установление норм справедливости, пострадали за то же самое дело, за которое умер Сократ".
Идея закрытости, как "консерва", как чего-то, что предотвращает гниение, сменяется после Платона идеей усовершенствования. Мир можно улучшить, немного, но все-таки можно. Поппер называет это социальной инженерией. И здесь, конечно, христиане внесли самый большой вклад в дело переустройства мира. На протяжении веков христиане декларировали необходимость переустройства мира на более справедливых началах и пытались осуществить это переустройство, до тех пор, пока секулярный, светский мир в социализме, в революции не перехватил эстафету. Здесь христианство было напугано, и опять откатилось в состояние закрытости.
Кому-то нравится, что христианство не может быть использовано для предотвращения катастроф вместо науки и милиции, кому-то это не нравится. Но все-таки из всех религий христианство наиболее активно сопротивляется закрыванию, превращению себя в инструмент для переделки мира. И христианство не потому не хочет быть инструментом, что Христос ничего не может, а потому что он может слишком многое. И Поппер отвечал тем защитникам христианства, которые, как говорил он, заблуждаются: сила христианства не в его исторических успехах.
"Тому, кто считает, что в успехе христианского учения проявляется воля Бога, следует задаться вопросом - действительно ли этот успех был успехом христианского духа? Не торжествовал ли дух христианства скорее в то время, когда Христос подвергался гонению, нежели тогда, когда восторжествовала церковь? Какая церковь выражает этот дух в наиболее чистом виде - церковь мучеников или победоносная церковь инквизиции?"
Споря с христианством закрытым, Поппер совершенно очевидно защищал христианство открытое и симпатизировал ему. Как возможно, что внутри одной веры, веры в одного Спасителя, происходит такое расслоение на открытость и закрытость? Можно ли ускорить открытие христианства и нужно ли делать христианство открытым, как и все общество?
Термин "открытое общество", введенный в культуру английским мыслителем Карлом Поппером, обозначает такое состояние души, народа, социума, при котором люди не боятся другого. Закрытое мышление - это мышление, которое все запрещает. Закрытое общество, считал Поппер, это, прежде всего племенное общество, и он описывал его так:
"Закрытое общество в его лучших образцах можно справедливо сравнить с организмом. Так называемая органическая или биологическая теория государства достаточно успешно применима к нему. Закрытое общество сходно со стадом или племенем в том, что представляет собой полуорганическое единство, члены которого объединены полубиологическими связями: родством, общей жизнью, участием в общих делах, одинаковыми опасностями, общими удовольствиями и бедами. Это все еще конкретная группа конкретных индивидуумов, связанных друг с другом не только такими абстрактными социальными отношениями, как разделение труда и обмен товарами, но и конкретными физическими отношениями, типа осязания, обоняния и зрения. И хотя такое общество может быть основано на рабстве, наличие рабов необязательно создает проблемы, радикально отличные от проблем ухода за домашними животными. В результате, в закрытом обществе отсутствуют как раз те стороны, которые делают невозможным успешное применение органической теории к открытому обществу. Его институты, включая касты, получают священную санкцию, табу. Поэтому органическая теория в этом случае оказывается не такой уж плохой. В результате, я думаю, мы совсем не удивимся, когда обнаружим, что большинство попыток применить к нашему обществу органическую теорию - это замаскированные формы пропаганды возврата к племенному строю".
Племенное для Карла Поппера означает, прежде всего, нечто цельное. В племени, в отличие от народа, человек с человеком общается напрямую, и границы-то нет. Еще в 17-м веке в России даже царь жил в проходной комнате, ни у кого не было изолированных комнат. Это тоже та первозданная цельность, о которой часто мечтают в сегодняшнем мире люди, уставшие от открытости. Неслучайно среди других имен закрытости консерватизма есть и понятие интегризма, потому что для племенного закрытого сознания есть прежде всего племя, семья, род, нечто целое. И хорошо это, когда человек часть целого, часть коллектива. Поэтому альтруист это тот, кто жертвует собой для коллектива. Индивидуализм - плохо, эгоизм - это индивидуализм. Нет, говорит Поппер, это ошибка, это именно ошибка закрытого мышления. На самом деле индивидуализм противостоит коллективизму, а не альтруизму. Альтруизму противоположен эгоизм. И может быть очень эгоистическое племя, эгоистический коллектив и может быть очень добрый альтруистический индивидуализм. Но для закрытого общества сама мысль о личности, которая сама определяет, как ей жить, невыносима. И здесь Поппер резко критиковал Платона, который стал стартовой площадкой для многих и многих мыслителей, даже до 20-го века. Если речь идет о России, достаточно напомнить знаменитого историка эстетики Алексея Лосева, православного, кстати, монаха.
"Объединенный с альтруизмом индивидуализм стал основы нашей западной цивилизации. Это ядро христианства: возлюби ближнего своего, сказано в Священном писании, а не возлюби род свой, а также всех этических учений, получивших развитие в нашей цивилизации и ускорявших ее прогресс. Ни одна другая мысль не оказала такого мощного влияния на нравственное развитие человечества. Платон не ошибся, увидев в этом учении врага кастового общества. Платон утверждает, подобно другим милитаристам, которые симпатизируют тоталитаризму и восхищаются Спартой, что все главные требования военной дисциплины должны господствовать и в мирное время. Не только зрелые граждане и дети, но даже животные должны всю жизнь оставаться в состоянии постоянной и полной боевой готовности. Самое главное здесь следующее, пишет он: никто никогда не должен оставаться без начальника, ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению. Нет, всегда, и на войне, и в мирное время надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Изложенную по сути своей антигуманистическую и антихристианскую установку Платона постоянно идеализируют. Ее считали гуманной, отвергающей себялюбие, альтруистической и христианской. Например, Ингленд первый из этих двух фрагментов из закона называет "страстным обличением себялюбия". Платон отождествлял индивидуализм и эгоизм. Поэтому все платоники полагают, что антииндивидуализм это то же самое, что и бескорыстие. Такое отождествление - бесспорное достижение антикоммунистической пропаганды надолго, вплоть до наших дней запутавшее рассуждение на этические темы.
Мы должны понять, что те, кого обманывает это отождествление и соответствующие громкие слова, кто превозносит Платона как учителя нравственности и заявляет, что его этика ближе всех к христианству в дохристианском мире, все они открывают дорогу тоталитаризму и глубокому нехристианскому тоталитарному истолкованию христианства. И это очень опасно. Ведь уже случалось, что в христианстве господствовали тоталитаристские идеи, существовала инквизиция, и она может вернуться, сменив обличие".
Еще одна черта закрытого общества - черта системная. Это общество настроено этатистски, оно ставит государство выше всего. Неоднократно на протяжении христианской истории воспроизводилось то недоверие к государству, которое было заявлено уже божественным основателем церкви.
Богу - Богово, кесарю - кесарево. И надежда на то, что кесарь удовлетворится тем, что ему предлагают, часто возникала в течение мировой истории, но всегда оказывалась напрасной. И люди слишком слабы для того, чтобы отдать Богу Богово и происходит перераспределение. Поппер против обожествления государства выдвигает довод сугубо религиозный, сугубо христианский.
"Поклонники государства утверждают, что оно нечто более высокое и благородное, чем объединение во имя рациональных идей. Это предмет почитания, его задачи выше, чем защита людей и их прав, у него моральные задачи. "За добродетелью же и пороком в государствах, - пишет Аристотель, - заботливо наблюдают те, кто печется о соблюдении благозакония. В том и сказывается необходимость заботиться о благодетели граждан тому государству, которое называется государством поистине, а не только на словах". Если попытаться перевести эту критику на язык политических требований, то окажется, что критики протекционизма хотят двух вещей. Во-первых, они хотят превратить государство в предмет почитания. С нашей точки зрения, возразить против этого желания нечего, это религиозная проблема и почитатели государства должны сами решить для себя вопрос о том, как примирить свой символ веры с другими религиозными верованиями, например, с первой заповедью".
Еще одна черта закрытого общества. Это общество склонно к глобальному решению даже частных проблем. Идет ли речь о том, что нужно дать крышу бомжу, или нужно наладить пенсионное обеспечение, или нужно открыть новую церковь, - закрытое общество сразу ищет универсального рецепта, оно недолюбливает частные решения частных проблем. Тем более оно не может доверить частным лицам и частной инициативе, индивидуальной инициативе решение проблем глобальных.
Поппер критикует такое закрытое, глобальное мышление и сам при этом поддается тому же соблазну - увидеть частное явление, увидеть закрытое общество как часть какого-то целого, исчерпывающе объяснить его через объяснение его возникновения: вот частью какой комбинации причин и следствий является закрытое общество. И здесь Поппер достаточно наивен, потому что считает, что закрытое общество это результат демографического взрыва, когда племя не в силах справиться с потоком новых задач. Вот Древняя Греция, демографический взрыв, нужно искать новые земли, и здесь уже старые способы жизни неприменимы. Возникает демократия, и в ответ ей общество пытается закрыться. Это красивое объяснение, но ведь оно работает, если работает, только для античной Греции. А в сегодняшнем мире есть множество сторонников закрытости, которые живут в странах с демографическим кризисом. В России население каждый год сокращается на миллион человек, никаких особых задач перед людьми не стоит. И интеллектуально многие сторонники закрытости, вполне искушенные, образованные люди, не менее образованные, чем Платон.
Выбор закрытости это выбор не общества, это выбор личности, как это ни парадоксально. Сама личность выбирает замкнуться в племенной идеологии. От этого - прийти и в отчаяние, но можно и обрадоваться, если смотреть с точки зрения Евангелия, обращенного к личности. Раз в закрытость впадают лично, а не в результате каких-то глобальных перемен сверхчеловеческих, то и преодолеть закрытость можно, не дожидаясь перемен на уровне общества, просто через перемену в душе одной-единственной личности. Напомню, что покаяние на языке Евангелия означает именно перемену. Поппер замечает, что в истории христианства закрытость проявлялась как слишком безоглядная вера в промысел Божий, вера в то, что Бог пишет историю, а человек лишь актер на каких-то театральных подмостках. Нет, говорил Поппер.
"Действительно ли не существует всеобщей истории как реальной истории человечества? Скорее всего, нет. Я полагаю, таков должен быть ответ на этот вопрос каждого гуманиста и особенно каждого христианина. А реальная история человечества, если бы таковая была, должна была бы быть история всех людей, а, значит, история всех человеческих надежд, борений и страданий. Ибо ни один человек не более значим, чем любой другой. Ясно, что такая реальная история не может быть написана. Мы должны от чего-то абстрагироваться, должны чем-то пренебрегать, осуществлять отбор. Тем самым мы приходим к множеству историй, и среди них - к истории международных преступлений и массовых убийств, которые обычно и объявляются историей человечества. Я понимаю, что излагаемые мною взгляды встретят самые серьезные возражения со стороны многих, включая некоторых апологетов христианства, поскольку такие утверждения: что Бог являет себя в истории, история имеет смысл, и ее смысл есть цель Бога, нередко считается частью христианской догматики. Хотя в Новом завете вряд ли можно найти этому подтверждение. В соответствии с такими утверждениями, историзм оказывается необходимым элементом религии. Я этого не приемлю и настаиваю на том, что такой взгляд является чистым идолопоклонством и суеверием, не только с точки зрения рационалиста и гуманиста, но и с точки зрения христианства. Что же кроется за этим теистическим историзмом? У Гегеля история, политическая история, рассматривается, как театр, а, точнее, как длинная шекспировская пьеса, а зрители представляют себе в качестве героев этой пьесы великих исторических личностей или абстрактное человечество. Зрители спрашивают себя: кто написал эту пьесу? И полагают, что дают благочестивый ответ, когда отвечают: Бог. Однако они ошибаются. Их ответ - это чистое богохульство, потому что пьеса была написана, и им это известно, не Богом, а профессорами истории под надзором генералов и диктаторов. Я не отрицаю, что интерпретировать историю с христианской точки зрения также возможно, как и с любой другой. Разумеется, нельзя не признать того, сколь многим из своих благих целей и устремлений к гуманности, свободе, равенству и тому подобному, мы, жители Земли, обязаны влиянию христианства. В то же время, единственной рациональной, равно как и единственно христианской установкой относительно истории свободы является то, как мы сами ответственны за нее, в том же смысле, в каком мы отвечаем за свои поступки в жизни, и что только наша совесть, а не мирской успех, может служить оценкой наших действий".
В истории религиозной жизни часто закрытость воспринимается как признак истины. Истину нельзя купить, истина не то, что написано в любой первой попавшейся книжке. Евангелие, Библия, истина - это надо разыскивать, какую-то глубинную книгу, какой-нибудь апокриф. Попы наверняка правду от нас утаили. Отсюда - интерес к эзотерике, к религиозности, которая демонстративно создает барьеры. Христианство (в этом смысле) распахивает алтари. Но на протяжении веков мы видим, как вновь и вновь происходит схлопывание. Христиане не выдерживают той открытости, которую ввел Христос в историю. И одновременно христианство вырабатывает понимание того, что закрытость - это прежде всего гордыня. Ведь гордыня - это не только от слова "гора", стремление глядеть на другого словно с высоты какой-то скалы, гордыня - это прежде всего состояние огороженности, закрытости от другого, от Бога, от благодати, это ад при жизни.
И, анализируя Платона, создателя теории закрытого общества, Поппер очень резко говорил о том, что в истоке этого импульса к закрыванию лежит гордыня. Христианство 20-го столетия качественно отлично от христианства 19-го века, хотя это та же вера Иисуса Христа и его воскресения во плоти, в то, что воскресение предстоит каждому человеку. Но уже не говорят о голоде, как о чем-то, что послано Богом. И это потому, что христианство было открыто, открыто революцией, открыто принудительно, и оно вняло голосу Божьему, который раздавался через Маркса, как, по сравнению Поппера, некогда католическая церковь смогла избавиться от средневековой закрытости, благодаря бунту Лютера. И тем не менее вновь и вновь среди христиан возникает тяга закрыться, сделать из Евангелия систему жестких предписаний, запретов.
В российской действительности впервые об открытом христианстве сказал в середине 60-х годов 20-х века священник Александр Мень. В заключительной главе своего шеститомного труда по истории мировых религий, в котором он показывал, как из закрытых, национальных, племенных вер человечество приходит к подножию божества, стоит у закрытого неба и вдруг это небо открывается, Бог приходит к людям. И с этого момента открытого неба должна быть открыта и человеческая душа. Так писал об этом священник Александр Мень:
"У людей, которые обрели для себя христианство впервые, иногда возникает иллюзия, будто крутизна кончилась, и все преграды остались позади. Их приводит в ужас необходимость новых усилий и нового преодоления. Они искали тихой гавани, а нашли поле боя. Нечто подобное мы видим и в истории. Казалось бы, Царство Божье возвещено, искупительная жертва соединила Небо с Землею, но постепенно выясняется, что предстоит еще немало бурь и испытаний. Для многих окажется непосильным бременем свобода Христова, она будет страшить, словно выход в открытое море. Отсюда желание спрятаться под сенью авторитаризма, избавляющего от ответственности.
Каждая мировая религия переживает три этапа - исток, распространение и консервацию. Этому закону, на первый взгляд, должно будет подчиниться и христианство, однако, застывая и угасая на время, оно будет постоянно воскресать к новой жизни. Происходит это потому, что сын Божий реально присутствует в жизни церкви, в нем ее сверхчеловеческая сила. Поэтому в каждой эпохе мы найдем динамичное, живое, открытое христианство, чающее Царство Божье. То, что в 20-м веке героями церкви признают таких людей, как Максимилиан Кальбе и мать Мария, погибших в лагерях за своих братьев и сестер, будет свидетельством неистощимой нравственной энергии христианства, и даже больше - ее роста в сравнении с минувшими эпохами. Источник этой жертвенности кажется непостижимой загадкой, ведь человеку так трудно выйти из замкнутого кольца самости, подняться над эгоизмом и другими болезнями своей души. Но благая весть именно в том и заключается, что с приходом Христа мир вступил в новую эру, когда люди могут преображаться благодатью духа, даруемой через Иисуса Христа. Христианство - религия спасения. Однако спасение не сводится для него к посмертной участи отдельных душ, оно должно охватить все творение Божье. И только единение со Христом делает людей носителями высшего бытия, помогает им не отвергнуть, но освятить мир, приобщить его к Божественной жизни, вернуть Творцу умноженные таланты".
В России в начале 90-х годов в Петербурге православный, бывший диссидент и пострадавший за свою правозащитную деятельность, Владимир Пореш создал общество под названием "Открытое христианство". Конечно, не одно общество может и должно быть источником открытости христианства. В отличие от закрытого общества, в отличие от закрытой религиозности, вера открытая насаждается не извне, не сверху, ей не нужны какие-то особые деньги, особые причины, ей нужна только открытость, прежде всего Богу, его воле и другим людям. Открытость, несмотря на то, что открытость может окончиться трагически. И открытое христианство готово ко кресту, готово к гонениям, потому что знает, что за открытой пастью могилы, гробницы открыты врата Царства Небесного.
