Десять лет назад были прерваны американо-советские отношения. Советский Союз прекратил существование, правонаследницей его, с точки зрения международного права, стала Россия, а на американских выборах 92-го года на съезде Республиканской партии, кандидатом от которой выступал президент 88-92-го годов Джордж Буш-старший, прошла выставка - последние достижения Соединенных Штатов. Среди экспонатов были обломки Берлинской стены и некоторые документы ушедших в прошлое времен "холодной войны". Взгляд из Вашингтона на те годы - в программе "Продолжение политики".
В этой передаче использованы мемуары американских политиков - воспоминания бывшего президента США Джорджа Буша-старшего "Изменившийся мир" (она написана в соавторстве с бывшим Советником Буша по национальной безопасности Брентом Скоукрофтом) и воспоминания бывшего директора ЦРУ Роберта Гейтса "Из тени". Мы также беседуем с очевидцем и участником многих этих событий, с бывшим сотрудником Совета по национальной безопасности при президенте США и бывшим высокопоставленным сотрудником ЦРУ Фрицем Эрмартом. Последний этап американо-советских отношений проходил в годы, когда президентом США был Джордж Буш-старший.
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
В понедельник 23 января 89-го года, через три дня после того, как Джордж Буш принял присягу президента, к воротам Белого Дома подъехал серый микроавтобус без опознавательных знаков. Водитель сказал офицеру безопасности, что его попросили привезти в Белый Дом большую коробку, которая пришла из Советского Союза на имя нового президента США. Он не знал, что в коробке, но сказал, что ее доставили в США самолетом "Аэрофлота". На коробке не было никаких надписей, ни визитки, ни открытки, ничего. Офицер охраны позвонил Конди Райс, которая работала тогда в штате Совета по национальной безопасности, и она уже в свою очередь позвонила в Советское посольство. Там тоже ничего не знали о подарке или же, о посылке. Все это было очень загадочно, но вызывало определенную тревогу. Приняв все меры предосторожности, офицеры секретной службы перевезли коробку в одно из зданий на Юго-востоке Вашингтона. Там саперы осторожно вскрыли посылку.
В посылке был торт. 200-килограмовый торт. Но от кого? Так началась великая кондитерская проказа, первое испытание в советско-американских отношениях для администрации Буша. В роли детектива выступила Кондолиза Райс... В конце концов, ей удалось выяснить, что торт пришел от коллектива одной кондитерской фабрики в Советском Союзе. Коллектив хотел в собственной манере пожелать успехов президенту Бушу. Когда я, наконец, решил доложить самому президенту об этом подарке - с несколько неуместным, как я теперь понимаю, юмором, - он был искренне тронут, сколько сил потратили эти люди, и решил, что надо сделать фотографию его самого и всей его семьи вокруг этого торта и отправить этот снимок работникам фабрики. Но к тому времени, когда мы смогли устроить этот снимок - несколько недель спустя - торт уже заметно подпортился и выглядел не так красиво (зато крысы на этом тайном объекте спецслужб явно отъелись). По мере того, как торт приходил в негодность, я пытался сделать все, чтобы об этом подарке вообще забыли. Но Буш забывать не хотел. Он все-таки настоял на том, чтобы фотография была сделана и чтобы ее отправили кондитерам.
Вот этот человеческий подход и делал политику Буша в отношениях с иностранными лидерами эффективной. Он умел понимать их чувства и гордость, обстоятельства, в которых они находились, их взгляды, видеть вещи под их углом зрения. Наиболее ярко это проявилось в его отношениях с Михаилом Горбачевым. И это же редкое качество оказалось критически важным во время решающих событий 89-го - 91-го годов.
Ирина Лагунина:
Однако история личных отношений президентов Буша и Горбачева началась задолго до того момента, как Буш победил на выборах 88-го. Они несколько раз встречались в годы, когда Буш был вице-президентом США. В мемуарах "Изменившийся мир" бывший президент вспоминает:
Джордж Буш, книга "Изменившийся мир":
В первый раз я встретился с Михаилом Горбачевым 13 марта 85-го года, когда представлял президента Рональда Рейгана и Соединенные Штаты на похоронах Генерального Секретаря Константина Черненко. В начале 80-х Советский Союз сменил целую серию лидеров - от Леонида Брежнева, к Юрию Андропову, к Черненко... Мне приходилось летать в Москву на все эти похороны. По-моему, Джеймс Бейкер придумал по поводу этих моих поездок лозунг: "Ты умрешь, и я приеду". И хотя это были неизбежные траурные церемонии, я полагал, что их все-таки можно использовать - для развития дипломатических отношений между странами. Государственные похороны позволяют мировым лидерам проводить короткие встречи и переговоры. Вдобавок, они давали нам возможность лично познакомиться с преемником. Учитывая уровень смертности среди высших кремлевских руководителей в это время, мы мало знали о советских лидерах - только успевали привыкнуть к одному, как тот умирал, и ему на смену приходил другой.
После похорон Черненко нашу делегацию, которая включала Госсекретаря Джорджа Шульца, проводили в, как положено, суровую и официально, но богато обставленную, с высокими потолками, комнату для приемов в Кремле, где наш встретил Горбачев. Я записал мои первые впечатления от него в телеграмме, которую направил президенту Рейгану. Язык этой телеграммы отражает время и подозрительность "холодной войны", но мне кажется, в перспективе содержание этой телеграммы отразило то, что в результате произошло:
"Горбачев сформирует советскую линию настолько приемлемо для Запада, насколько до него этого не делал ни один (повторяю, ни один) советский лидер. У него обезоруживающая улыбка, теплые глаза и подкупающая способность высказывать неприятную вещь и сразу же отступать, чтобы установить реальный диалог с собеседником.
Он может быть очень жестким. Например, я в деталях поднял вопрос о правах человека, он прервал меня и произнес все ту же риторическую речь, какую мы не раз уже слышали. Цитирую: "Вы на территории Соединенных Штатов не соблюдаете права человека" или (имя в виду афро-американцев) "вы жестоко попираете их права". Но одновременно с этим он сказал: "Мы готовы будем обсудить этот вопрос" и "давайте назначим специальных представителей и обсудим эту проблему". То есть, по сути: "не надо читать нам лекцию о правах человека и не надо нападать на социализм, давайте лучше вместе обсудим этот вопрос".
Ирина Лагунина:
Следующий этап - визит Михаила Горбачева в Нью-Йорк в рамках сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Джордж Буш уже выиграл президентские выборы и испытывал неловкость оттого, что ему, в силу его обязанностей вице-президента, приходилось встречать советского лидера и волей-неволей говорить о будущей политике еще до того, как он официально в январе 89-го войдет в Белый Дом.
Джордж Буш, книга "Изменившийся мир":
8 декабря 88-го визит Горбачева был прерван известиями об ужасном землетрясении, разрушившим Армению. В этой трагедии погибли, по меньшей мере, 50 тысяч человек и полмиллиона остались без крова. Землетрясение обернулось в огромную трагедию, и в первый раз со времен второй мировой войны Советский Союз допустил западную помощь. "Америкеирз", замечательная гуманитарная организация, которую основал мой одноклассник Боб Маколей, человек, который на самом деле способен испытывать сострадание, решил послать в Ереван самолет с медикаментами. Маколей позвонил и предложил кому-то из семьи Бушей полететь на этом самолете. Ему казалось, что такой жест будет на самом деле важен для советского народа в эту минуту.
Мой сын Джеб и 12-летний внук Джордж вызвались лететь - хоть это и означало, что и им придется встретить Рождество вдали от дома. Они помогали разгружать самолет, затем посетили больницу, позже принесли рождественскую молитву в небольшой часовне. Оба моих мальчика плакали, не в силах перенести то, что они увидели. Позже Горбачев сказал мне, а Шеварднадзе - Джиму Бейкеру, что когда Буши заплакали, это был мощный сигнал всему Советскому Союзу, что Америка искренне переживает о том, как страдают люди в Армении. Это было отражением важной новой тональности в наших отношениях - мы стали по-человечески относиться друг к другу. (...)
На следующий день после встречи с Горбачевым в Нью-Йорке на Губернаторском острове мы сидели в доме вице-президента в Вашингтоне с Брентом Скоукрофтом, человеком, которого я избрал на пост своего Советника по национальной безопасности. Я сказал ему, что мне хотелось бы выступить с каким-нибудь драматическим предложением, чтобы продвинуть вперед наши отношения с Москвой. Не просто отвечать на инициативы и идеи Горбачева, а предложить что-то совершенно новое и напрямую, чтобы тем самым подчеркнуть ведущую роль Америки в формировании повестки дня международных отношений. Горбачев предоставил нам замечательную возможность провести фундаментальные перемены. И хотя в то время я не мог предвидеть, какие драматические перемены произойдут в ближайшие четыре года, я верил, что, учитывая приверженность Горбачева провести реформы и установить лучшие отношения с Соединенными Штатами, у нас есть шанс добиться значительных прорывов, особенно в области контроля за вооружениями.
Ирина Лагунина:
Выступая в ООН, советских лидер заявил о том, что СССР готов пойти на сокращение своих вооруженных сил в Восточной Европе на полмиллиона военнослужащих. Учитывая общее количество советских войск в регионе, это было не так уж и много, но жест нес в себе яркий символ. Забегая вперед, скажу, что Соединенные Штаты ответили выводом из Европы 270 тысяч военнослужащих, на что была вынуждена согласиться даже Маргарет Тэтчер.
В то время Горбачев, так получилось, почти ежегодно бывал в США. Его первый визит состоялся в декабре 87-го и стал определенным прорывом после неудачного саммита с Рональдом Рейганом осенью 86-го в Рейкьявике. В тот год на фоне президентского саммита, о котором пишет Джордж Буш, проходил еще один - тайный саммит разведок. Эти отношения развивались параллельно с отношениями глав государств.
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
Во второй половине дня 4 декабря, до того, как Горбачев приехал в Вашингтон, мне позвонил Колин Пауэлл, который тогда только что занял должность советника по национальной безопасности президента США. Колин сказал, что у него назначен ужин с Владимиром Крючковым, главой первого главного управления КГБ, управления внешней разведки. Крючков прилетел до Горбачева, якобы, чтобы проверить безопасность визита. Колин спросил, не хочу ли я, в то время заместитель директора ЦРУ, присоединиться к ним. (...)
Мы встретились в модном ресторане "Белый Дом", Maison Blanche, в центре города, в полвосьмого вечера. Меня окружала моя собственная служба безопасности, но, когда мы приехали в ресторан, я заметил, что там уже были другие офицеры безопасности - служба безопасности КГБ. (Я потом смеялся, что мои охранники, охранники Крючкова и агенты ФРБ занимали все пространство ресторана. И мы шутили с главой ФБР Уебстером, что это был первый и последний раз в моей жизни, когда я видел вооруженного официанта в плаще). Вместе с Пауэлом был Фриц Эрмарт, сотрудник Совета по национальной безопасности, а с Крючковым - советский посол в США Юрий Дубинин. Дубинин выглядел так, будто ему хотелось быть в каком угодно другом месте, но только не здесь. Я был один. Мы сели за стол в центре ресторана. Явно, никто вокруг нас не узнал и никто не понял, сколь беспрецедентная встреча происходит за нашим столом. Я сидел рядом с Крючковым. Под пиджаком у него был шерстяная безрукавка, он выглядел, скорее, как старый университетский профессор, а совсем не как высший офицерский чин КГБ. Я заказал мартини, он - виски. Когда его переводчик попросил "Джонни Уокер", Крючков поправил его - "Шивас Ригал". Явно, у этого человека были не крестьянские вкусы и привычки.
Пауэлл сказал советским представителям о моем приходе только за полчаса до ужина, и поначалу все чувствовали себя очень неловко. Затем Крючков произнес: "Это - событие исторической важности. Два представителя разведки, занимающие столь высокие посты, никогда раньше не встречались..." Я ответил, что, да, действительно, такая встреча с глазу на глаз проходит впервые, хотя "каждая из сторон, конечно же, до интимных подробностей знает повседневную жизнь другой стороны в другой столице".
Потом мы немного позабавились: показывали друг другу, как много мы знаем деталей биографии, пристрастий и неприязней другой стороны. (...)
Когда ужин подошел к концу, я сказал Крючкову, что хочу поделиться с ним одним секретом. Госдепартамент сообщил ЦРУ, что Горбачев хотел бы ежедневно просматривать записи вечерних теле новостей из Москвы, чтобы быть в курсе, как его визит освещается советским телевидением. Я объяснил, что во всем городе есть только одно место, где можно сделать записи программ советского телевидения, и попросил Крючкова передать Горбачеву, что эти пленки - подарок ЦРУ в надежде на успешный исход саммита. Крючков поблагодарил меня и заметил: "Похоже, это единственное, что вы умеете делать". Советский посол был крайне удивлен моими словами и признался: ему сказали, что пленки будет поставлять дружественная телестанция. "В конце концов, это не совсем неправда", - ответил я.
Ирина Лагунина:
Год 89-й принес в американо-советские отношения фигуру Бориса Ельцина. Роберт Гейтс был тогда заместителем Брента Скоукрофта, советника Джорджа Буша по национальной безопасности:
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
Многие из нас думали, что надо попытаться установить контакты с реформаторами в России помимо Горбачева. Ельцин приехал в Соединенные Штаты с частными лекциями, и Конди Райс и я думали, что его надо, по крайней мере, принять в Белом Доме. Президент и Брент Скоукрофт беспокоились, что Горбачев обидится, если мы окажем Ельцину формальный прием в Овальном кабинете со всей официальной декорацией в виде прессы. Так что было решено, что Ельцин встретится со мной и Скоукрофтом в комнате Брента, а президент просто "зайдет" во время разговора.
Поездка Ельцина в Соединенные Штаты в том сентябре отрицательно сказалась на его репутации. Он явно много пил, плохо справлялся с собой и с речью во время выступления в Университете Джонса Хопкинса и держался в целом довольно по-хамски. Так же он вел себя и в Белом Доме 12 сентября. Ему сказали, что, вероятно, он встретится с президентом. Но поскольку мы хотели, чтобы эта встреча прошла без шумихи, прямых обещаний ему не давали. Его привезли в Белый Дом с боковой улицы, где его не видела пресса. Ельцина встретила Конди Райс и провела через западное крыло к Белому Дому. Войдя внутрь, он заартачился и отказался проходить вперед, пока ему не дадут обещание, что он точно встретится с президентом. После короткого и очень оживленного спора Конди Райс, молодая изящная женщина, подхватила его под локоть и практически потащила вверх по ступеням в комнату Скоукрофта. Затем он опять заупрямился, поскольку не мог взять с собой всех своих помощников. Когда и эта проблема была, наконец, решена, Брент, Райс и я приступили к разговору. (...) Ельцин начал с длинной и мучительно монотонной речи, содержащей десять пунктов, как Соединенные Штаты могли бы помочь советской экономике. По мере того, как он бубнил, я заметил, что Брент становится все более и более сонным. И, в конце концов, он был потерян для нас всех! Он посапывал, а Борис Ельцин описывал, как надо управлять Советским Союзом. Поглощенный собой, Ельцин, похоже, не замечал, какую реакцию вызывает у аудитории.
Однако его поведение резко изменилось, когда в комнату вошел президент. Ельцин, как хамелеон, поменял цвет. Он ожил, заговорил с энтузиазмом, его стало интересно слушать. Явно, с его точки зрения, пришел кто-то, с кем стоит разговаривать, кто-то, у кого на самом деле есть власть. Так что в течение минут 20 между Бушем и Ельциным состоялась хорошая дискуссия, дух которой не омрачило даже то, что президент США подчеркнул: он поддерживает Горбачева.
Ирина Лагунина:
Одним из тех, кто говорил в Вашингтоне, что с Ельциным надо сотрудничать, несмотря ни на что, был - в то время сотрудник Совета по национальной безопасности Джорджа Буша - Фриц Эрмарт. Это имя уже звучало сегодня в программе, в мемуарах бывшего главы ЦРУ Роберта Гейтса. Он был на ужине с Крючковым в ресторане "Maison Blanche". Господин Эрмарт, почему вы тогда поддерживали Ельцина?
Фриц Эрмарт:
Меня, как и многих других моих коллег, называли "ястребами" "холодной войны". Наши аргументы состояли в следующем. Мы считали, что политические ценности "холодной войны" важнее, чем стратегические. И все мы, кто разделял эту точку зрения, внимательно наблюдали за тем, как в конце 80-х годов в Советском Союзе и, в частности, в России зародилось собственное подлинно демократическое движение. Мы видели, что духовным лидером этого движения, несомненно, стал Андрей Сахаров, а его практическим, политическим лидером оказался, как это ни парадоксально, ветеран советской номенклатуры - Борис Николаевич. Мы пытались донести до наших политических лидеров здесь, в Вашингтоне, что это демократическое движение зародилось, что это - собственное российское движение, что у него есть будущее и что оно набирает силу. Вот на основании этих доводов мы и говорили: обратите внимание на Ельцина. Всегда находились и обратные аргументы. Кто-то предупреждал: осторожно, на этого человека нельзя положиться, у него взрывной характер, он - представитель старой номенклатуры.
Ирина Лагунина:
Кто представлял и проповедовал этот подход в Соединенных Штатах?
Фриц Эрмарт:
Первый критический голос, который был поднят здесь (я слышал это собственными ушами, это было сказано мне самому), по иронии судьбы, был голос Владимира Крючкова. Помните такого? Он был главой КГБ. Каким-то странным образом он оказался в Вашингтоне на саммите 87-го года, и мы - Колин Пауэлл, Боб Гейтс, Александр Бессмертных и я - мы все вместе ужинали в "Белом Доме". Это было вскоре после того, как Ельцина исключили из членов Политбюро - осенью 87-го. За ужином американская сторона отметила, что этот жест - исключение из Политбюро - выглядит довольно неприглядно. А Крючков сказал: "Он не демократ". Так что люди в Москве уже в то время лоббировали против Бориса Николаевича. Но мы разделяли мнение, что он - самостоятельная политическая сила, практический лидер собственных демократических элементов в России, и на него надо обратить внимание.
Ирина Лагунина:
Напомню, ужин в "Белом Доме" - это ужин в модном вашингтонском ресторане "Maison Blanche". Владимир Крючков странным образом очень точно показывал своим американским коллегам, что на самом деле происходит в Москве.
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
В пятницу 9 февраля 90-го после вечернего раунда переговоров с Шеварднадзе министр иностранных дел попросил поговорить со мной лично. Раньше такого не случалось, и я чувствовал себя не очень уютно. И Шеварднадзе, и Горбачев считали, что я каким-то образом отвечаю за всю американскую разведку. Не трудно было понять, на чем основаны эти взгляды. Шеварднадзе сказал мне, что его бывший коллега пишет о нем грязную книжку, в которой много лжи и измышлений, и что книга должна быть опубликована в Соединенных Штатах. Не мог бы я сделать что-то, чтобы остановить ее выход в свет? Удивляясь советскому убеждению, что ЦРУ всесильно - вероятно, основанное на том, какую роль в СССР играл КГБ - я сказал Шеварднадзе, что сделаю, что могу. На самом деле, я просто пытался проявить вежливость. Я знал, что помочь ему ничем не смогу. Во время следующей встречи в мае Шеварднадзе подошел ко мне и рассыпался в благодарностях за то, что я для него сделал. Явно, либо автор оставил затею, либо издатель решил не издавать книгу, а Шеварднадзе приписал это решение мне. Я улыбнулся и принял его теплую признательность...
Во время этого визита в Москву у меня также прошла третья по счету секретная встреча с главой КГБ Крючковым. Она была очень тревожной, даже с точки зрения такого пессимиста относительно внутреннего развития Советского Союза, как я. На этот раз не было ни укромного домика, ни роскошного ужина. Мы встретились в его кабинете, в бывшем кабинете Андропова, в штаб-квартире КГБ. Его тон, поведение и все его взгляды и подходы были абсолютно другими. Более формальными и жесткими, менее откровенными и чистосердечными. Разговора о том, что надо поддерживать реформы и перестройку, больше не шло. Он долго говорил о проблемах в СССР, в национальных окраинах, о неприглядном положении России. Он сказал: "У людей от перемен кружится голова", - а значит, надо замедлить темп, восстановить порядок и стабильность. Крючков, похоже, списал Горбачева и считал, что перестройка была большой ошибкой. Мы говорили около часа, после чего я откланялся. Как я заметил Джеймсу Бейкеру, когда вернулся в гостиницу, Крючков уже явно не сторонник перестройки, и Горбачеву надо быть осторожным. Позже я сказал Конди Райс, что в Москве произошла важная и опасная перегруппировка сил. Меня особо поразило то, как открыто Крючков показал, что он изменил свою позицию, что он открыто противостоял Горбачеву. Причем, он не скрывал этого перед высшим американским должностным лицом, которого считают жестким в отношении СССР. Я решил, что больше не буду встречаться с Крючковым. (...)
Всю весну (1991-го) мы спорили о том, как относиться к основному сопернику Горбачева. Мы и он прошли длинный путь с тех пор, как он столь неудачно посетил Белый Дом в сентябре 89-го, хоть члены администрации и продолжали еще долгое время не замечать его после этой встречи. Восемь месяцев спустя, после той встречи Ельцина с Бушем, Скоукрофтом и со мной в кабинете Скоукрофта и неделю после того, как Ельцин был избран председателем Верховного Совета России в мае 90-го года, я написал Бушу меморандум о новом российском лидере. В короткой записке, датированной 6 июня 90-го года, я предупреждал, что в результате встречи в 89-м мы, может быть, недооцениваем Ельцина. Я писал: "Он показал, что может замечательно приспособиться и использовать правила системы для того, чтобы восстановить себя как политического лидера. Он показал себя эффективным и популярным политиком, хоть и неровным..." Я закончил свой меморандум словами: "Он будет основным игроком, по крайней мере, на какое-то время, и нам стоит избегать публичных негативных высказываний в его адрес. Может так получиться, что однажды мы сядем за стол переговоров напротив него". Буш написал на полях этого меморандума: "Я согласен".
Ирина Лагунина:
Какие аргументы предоставлялись Джорджу Бушу, чтобы изменить его мнение о Ельцине и как он на них реагировал? Вопрос Фрицу Эрмарту.
Фриц Эрмарт:
Помню, осенью 89-го, накануне саммита на Мальте Джордж Буш запросил экспертов по Советскому Союзу в ЦРУ дать ему брифинг о положении в СССР. Я тогда ставил для себя вопрос: будет ли успешной перестройка? И ответ был таков: зависит от того, чью перестройку вы имеете в виду. Одна перестройка - перестройка консерваторов, тех, кто, в конце концов, в 91-м году попробовал учинить в стране переворот. Их представление о перестройке было приблизительно таким, как у Андропова. Они знали, что реформы необходимы, но они хотели оставить при этом автократическую власть партийной элиты. Вторая перестройка - это перестройка Горбачева, своего рода усредненный вариант. И, наконец, перестройка демократов, объединившихся в конце 80-х - в начале 90-х годов вокруг Ельцина. Я считал, что перестройка Горбачева не будет успешной, потому что Горбачев хотел совместить несовместимое, то есть элементы демократии с однопартийной системой.
Ирина Лагунина:
Говорил Фриц Эрмарт, эксперт по России, в прошлом - высокопоставленный сотрудник ЦРУ.
Часть вторая
В этой передаче использованы мемуары американских политиков - воспоминания бывшего президента США Джорджа Буша-старшего "Изменившийся мир" (она написана в соавторстве с бывшим Советником Буша по национальной безопасности Брентом Скоукрофтом) и воспоминания бывшего директора ЦРУ Роберта Гейтса "Из тени". Мы также беседуем с очевидцем и участником многих этих событий, с бывшим сотрудником Совета по национальной безопасности при президенте США и бывшим высокопоставленным сотрудником ЦРУ Фрицем Эрмартом. Последний этап американо-советских отношений проходил в годы, когда президентом США был Джордж Буш-старший.
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
В понедельник 23 января 89-го года, через три дня после того, как Джордж Буш принял присягу президента, к воротам Белого Дома подъехал серый микроавтобус без опознавательных знаков. Водитель сказал офицеру безопасности, что его попросили привезти в Белый Дом большую коробку, которая пришла из Советского Союза на имя нового президента США. Он не знал, что в коробке, но сказал, что ее доставили в США самолетом "Аэрофлота". На коробке не было никаких надписей, ни визитки, ни открытки, ничего. Офицер охраны позвонил Конди Райс, которая работала тогда в штате Совета по национальной безопасности, и она уже в свою очередь позвонила в Советское посольство. Там тоже ничего не знали о подарке или же, о посылке. Все это было очень загадочно, но вызывало определенную тревогу. Приняв все меры предосторожности, офицеры секретной службы перевезли коробку в одно из зданий на Юго-востоке Вашингтона. Там саперы осторожно вскрыли посылку.
В посылке был торт. 200-килограмовый торт. Но от кого? Так началась великая кондитерская проказа, первое испытание в советско-американских отношениях для администрации Буша. В роли детектива выступила Кондолиза Райс... В конце концов, ей удалось выяснить, что торт пришел от коллектива одной кондитерской фабрики в Советском Союзе. Коллектив хотел в собственной манере пожелать успехов президенту Бушу. Когда я, наконец, решил доложить самому президенту об этом подарке - с несколько неуместным, как я теперь понимаю, юмором, - он был искренне тронут, сколько сил потратили эти люди, и решил, что надо сделать фотографию его самого и всей его семьи вокруг этого торта и отправить этот снимок работникам фабрики. Но к тому времени, когда мы смогли устроить этот снимок - несколько недель спустя - торт уже заметно подпортился и выглядел не так красиво (зато крысы на этом тайном объекте спецслужб явно отъелись). По мере того, как торт приходил в негодность, я пытался сделать все, чтобы об этом подарке вообще забыли. Но Буш забывать не хотел. Он все-таки настоял на том, чтобы фотография была сделана и чтобы ее отправили кондитерам.
Вот этот человеческий подход и делал политику Буша в отношениях с иностранными лидерами эффективной. Он умел понимать их чувства и гордость, обстоятельства, в которых они находились, их взгляды, видеть вещи под их углом зрения. Наиболее ярко это проявилось в его отношениях с Михаилом Горбачевым. И это же редкое качество оказалось критически важным во время решающих событий 89-го - 91-го годов.
Ирина Лагунина:
Однако история личных отношений президентов Буша и Горбачева началась задолго до того момента, как Буш победил на выборах 88-го. Они несколько раз встречались в годы, когда Буш был вице-президентом США. В мемуарах "Изменившийся мир" бывший президент вспоминает:
Джордж Буш, книга "Изменившийся мир":
В первый раз я встретился с Михаилом Горбачевым 13 марта 85-го года, когда представлял президента Рональда Рейгана и Соединенные Штаты на похоронах Генерального Секретаря Константина Черненко. В начале 80-х Советский Союз сменил целую серию лидеров - от Леонида Брежнева, к Юрию Андропову, к Черненко... Мне приходилось летать в Москву на все эти похороны. По-моему, Джеймс Бейкер придумал по поводу этих моих поездок лозунг: "Ты умрешь, и я приеду". И хотя это были неизбежные траурные церемонии, я полагал, что их все-таки можно использовать - для развития дипломатических отношений между странами. Государственные похороны позволяют мировым лидерам проводить короткие встречи и переговоры. Вдобавок, они давали нам возможность лично познакомиться с преемником. Учитывая уровень смертности среди высших кремлевских руководителей в это время, мы мало знали о советских лидерах - только успевали привыкнуть к одному, как тот умирал, и ему на смену приходил другой.
После похорон Черненко нашу делегацию, которая включала Госсекретаря Джорджа Шульца, проводили в, как положено, суровую и официально, но богато обставленную, с высокими потолками, комнату для приемов в Кремле, где наш встретил Горбачев. Я записал мои первые впечатления от него в телеграмме, которую направил президенту Рейгану. Язык этой телеграммы отражает время и подозрительность "холодной войны", но мне кажется, в перспективе содержание этой телеграммы отразило то, что в результате произошло:
"Горбачев сформирует советскую линию настолько приемлемо для Запада, насколько до него этого не делал ни один (повторяю, ни один) советский лидер. У него обезоруживающая улыбка, теплые глаза и подкупающая способность высказывать неприятную вещь и сразу же отступать, чтобы установить реальный диалог с собеседником.
Он может быть очень жестким. Например, я в деталях поднял вопрос о правах человека, он прервал меня и произнес все ту же риторическую речь, какую мы не раз уже слышали. Цитирую: "Вы на территории Соединенных Штатов не соблюдаете права человека" или (имя в виду афро-американцев) "вы жестоко попираете их права". Но одновременно с этим он сказал: "Мы готовы будем обсудить этот вопрос" и "давайте назначим специальных представителей и обсудим эту проблему". То есть, по сути: "не надо читать нам лекцию о правах человека и не надо нападать на социализм, давайте лучше вместе обсудим этот вопрос".
Ирина Лагунина:
Следующий этап - визит Михаила Горбачева в Нью-Йорк в рамках сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Джордж Буш уже выиграл президентские выборы и испытывал неловкость оттого, что ему, в силу его обязанностей вице-президента, приходилось встречать советского лидера и волей-неволей говорить о будущей политике еще до того, как он официально в январе 89-го войдет в Белый Дом.
Джордж Буш, книга "Изменившийся мир":
8 декабря 88-го визит Горбачева был прерван известиями об ужасном землетрясении, разрушившим Армению. В этой трагедии погибли, по меньшей мере, 50 тысяч человек и полмиллиона остались без крова. Землетрясение обернулось в огромную трагедию, и в первый раз со времен второй мировой войны Советский Союз допустил западную помощь. "Америкеирз", замечательная гуманитарная организация, которую основал мой одноклассник Боб Маколей, человек, который на самом деле способен испытывать сострадание, решил послать в Ереван самолет с медикаментами. Маколей позвонил и предложил кому-то из семьи Бушей полететь на этом самолете. Ему казалось, что такой жест будет на самом деле важен для советского народа в эту минуту.
Мой сын Джеб и 12-летний внук Джордж вызвались лететь - хоть это и означало, что и им придется встретить Рождество вдали от дома. Они помогали разгружать самолет, затем посетили больницу, позже принесли рождественскую молитву в небольшой часовне. Оба моих мальчика плакали, не в силах перенести то, что они увидели. Позже Горбачев сказал мне, а Шеварднадзе - Джиму Бейкеру, что когда Буши заплакали, это был мощный сигнал всему Советскому Союзу, что Америка искренне переживает о том, как страдают люди в Армении. Это было отражением важной новой тональности в наших отношениях - мы стали по-человечески относиться друг к другу. (...)
На следующий день после встречи с Горбачевым в Нью-Йорке на Губернаторском острове мы сидели в доме вице-президента в Вашингтоне с Брентом Скоукрофтом, человеком, которого я избрал на пост своего Советника по национальной безопасности. Я сказал ему, что мне хотелось бы выступить с каким-нибудь драматическим предложением, чтобы продвинуть вперед наши отношения с Москвой. Не просто отвечать на инициативы и идеи Горбачева, а предложить что-то совершенно новое и напрямую, чтобы тем самым подчеркнуть ведущую роль Америки в формировании повестки дня международных отношений. Горбачев предоставил нам замечательную возможность провести фундаментальные перемены. И хотя в то время я не мог предвидеть, какие драматические перемены произойдут в ближайшие четыре года, я верил, что, учитывая приверженность Горбачева провести реформы и установить лучшие отношения с Соединенными Штатами, у нас есть шанс добиться значительных прорывов, особенно в области контроля за вооружениями.
Ирина Лагунина:
Выступая в ООН, советских лидер заявил о том, что СССР готов пойти на сокращение своих вооруженных сил в Восточной Европе на полмиллиона военнослужащих. Учитывая общее количество советских войск в регионе, это было не так уж и много, но жест нес в себе яркий символ. Забегая вперед, скажу, что Соединенные Штаты ответили выводом из Европы 270 тысяч военнослужащих, на что была вынуждена согласиться даже Маргарет Тэтчер.
В то время Горбачев, так получилось, почти ежегодно бывал в США. Его первый визит состоялся в декабре 87-го и стал определенным прорывом после неудачного саммита с Рональдом Рейганом осенью 86-го в Рейкьявике. В тот год на фоне президентского саммита, о котором пишет Джордж Буш, проходил еще один - тайный саммит разведок. Эти отношения развивались параллельно с отношениями глав государств.
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
Во второй половине дня 4 декабря, до того, как Горбачев приехал в Вашингтон, мне позвонил Колин Пауэлл, который тогда только что занял должность советника по национальной безопасности президента США. Колин сказал, что у него назначен ужин с Владимиром Крючковым, главой первого главного управления КГБ, управления внешней разведки. Крючков прилетел до Горбачева, якобы, чтобы проверить безопасность визита. Колин спросил, не хочу ли я, в то время заместитель директора ЦРУ, присоединиться к ним. (...)
Мы встретились в модном ресторане "Белый Дом", Maison Blanche, в центре города, в полвосьмого вечера. Меня окружала моя собственная служба безопасности, но, когда мы приехали в ресторан, я заметил, что там уже были другие офицеры безопасности - служба безопасности КГБ. (Я потом смеялся, что мои охранники, охранники Крючкова и агенты ФРБ занимали все пространство ресторана. И мы шутили с главой ФБР Уебстером, что это был первый и последний раз в моей жизни, когда я видел вооруженного официанта в плаще). Вместе с Пауэлом был Фриц Эрмарт, сотрудник Совета по национальной безопасности, а с Крючковым - советский посол в США Юрий Дубинин. Дубинин выглядел так, будто ему хотелось быть в каком угодно другом месте, но только не здесь. Я был один. Мы сели за стол в центре ресторана. Явно, никто вокруг нас не узнал и никто не понял, сколь беспрецедентная встреча происходит за нашим столом. Я сидел рядом с Крючковым. Под пиджаком у него был шерстяная безрукавка, он выглядел, скорее, как старый университетский профессор, а совсем не как высший офицерский чин КГБ. Я заказал мартини, он - виски. Когда его переводчик попросил "Джонни Уокер", Крючков поправил его - "Шивас Ригал". Явно, у этого человека были не крестьянские вкусы и привычки.
Пауэлл сказал советским представителям о моем приходе только за полчаса до ужина, и поначалу все чувствовали себя очень неловко. Затем Крючков произнес: "Это - событие исторической важности. Два представителя разведки, занимающие столь высокие посты, никогда раньше не встречались..." Я ответил, что, да, действительно, такая встреча с глазу на глаз проходит впервые, хотя "каждая из сторон, конечно же, до интимных подробностей знает повседневную жизнь другой стороны в другой столице".
Потом мы немного позабавились: показывали друг другу, как много мы знаем деталей биографии, пристрастий и неприязней другой стороны. (...)
Когда ужин подошел к концу, я сказал Крючкову, что хочу поделиться с ним одним секретом. Госдепартамент сообщил ЦРУ, что Горбачев хотел бы ежедневно просматривать записи вечерних теле новостей из Москвы, чтобы быть в курсе, как его визит освещается советским телевидением. Я объяснил, что во всем городе есть только одно место, где можно сделать записи программ советского телевидения, и попросил Крючкова передать Горбачеву, что эти пленки - подарок ЦРУ в надежде на успешный исход саммита. Крючков поблагодарил меня и заметил: "Похоже, это единственное, что вы умеете делать". Советский посол был крайне удивлен моими словами и признался: ему сказали, что пленки будет поставлять дружественная телестанция. "В конце концов, это не совсем неправда", - ответил я.
Ирина Лагунина:
Год 89-й принес в американо-советские отношения фигуру Бориса Ельцина. Роберт Гейтс был тогда заместителем Брента Скоукрофта, советника Джорджа Буша по национальной безопасности:
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
Многие из нас думали, что надо попытаться установить контакты с реформаторами в России помимо Горбачева. Ельцин приехал в Соединенные Штаты с частными лекциями, и Конди Райс и я думали, что его надо, по крайней мере, принять в Белом Доме. Президент и Брент Скоукрофт беспокоились, что Горбачев обидится, если мы окажем Ельцину формальный прием в Овальном кабинете со всей официальной декорацией в виде прессы. Так что было решено, что Ельцин встретится со мной и Скоукрофтом в комнате Брента, а президент просто "зайдет" во время разговора.
Поездка Ельцина в Соединенные Штаты в том сентябре отрицательно сказалась на его репутации. Он явно много пил, плохо справлялся с собой и с речью во время выступления в Университете Джонса Хопкинса и держался в целом довольно по-хамски. Так же он вел себя и в Белом Доме 12 сентября. Ему сказали, что, вероятно, он встретится с президентом. Но поскольку мы хотели, чтобы эта встреча прошла без шумихи, прямых обещаний ему не давали. Его привезли в Белый Дом с боковой улицы, где его не видела пресса. Ельцина встретила Конди Райс и провела через западное крыло к Белому Дому. Войдя внутрь, он заартачился и отказался проходить вперед, пока ему не дадут обещание, что он точно встретится с президентом. После короткого и очень оживленного спора Конди Райс, молодая изящная женщина, подхватила его под локоть и практически потащила вверх по ступеням в комнату Скоукрофта. Затем он опять заупрямился, поскольку не мог взять с собой всех своих помощников. Когда и эта проблема была, наконец, решена, Брент, Райс и я приступили к разговору. (...) Ельцин начал с длинной и мучительно монотонной речи, содержащей десять пунктов, как Соединенные Штаты могли бы помочь советской экономике. По мере того, как он бубнил, я заметил, что Брент становится все более и более сонным. И, в конце концов, он был потерян для нас всех! Он посапывал, а Борис Ельцин описывал, как надо управлять Советским Союзом. Поглощенный собой, Ельцин, похоже, не замечал, какую реакцию вызывает у аудитории.
Однако его поведение резко изменилось, когда в комнату вошел президент. Ельцин, как хамелеон, поменял цвет. Он ожил, заговорил с энтузиазмом, его стало интересно слушать. Явно, с его точки зрения, пришел кто-то, с кем стоит разговаривать, кто-то, у кого на самом деле есть власть. Так что в течение минут 20 между Бушем и Ельциным состоялась хорошая дискуссия, дух которой не омрачило даже то, что президент США подчеркнул: он поддерживает Горбачева.
Ирина Лагунина:
Одним из тех, кто говорил в Вашингтоне, что с Ельциным надо сотрудничать, несмотря ни на что, был - в то время сотрудник Совета по национальной безопасности Джорджа Буша - Фриц Эрмарт. Это имя уже звучало сегодня в программе, в мемуарах бывшего главы ЦРУ Роберта Гейтса. Он был на ужине с Крючковым в ресторане "Maison Blanche". Господин Эрмарт, почему вы тогда поддерживали Ельцина?
Фриц Эрмарт:
Меня, как и многих других моих коллег, называли "ястребами" "холодной войны". Наши аргументы состояли в следующем. Мы считали, что политические ценности "холодной войны" важнее, чем стратегические. И все мы, кто разделял эту точку зрения, внимательно наблюдали за тем, как в конце 80-х годов в Советском Союзе и, в частности, в России зародилось собственное подлинно демократическое движение. Мы видели, что духовным лидером этого движения, несомненно, стал Андрей Сахаров, а его практическим, политическим лидером оказался, как это ни парадоксально, ветеран советской номенклатуры - Борис Николаевич. Мы пытались донести до наших политических лидеров здесь, в Вашингтоне, что это демократическое движение зародилось, что это - собственное российское движение, что у него есть будущее и что оно набирает силу. Вот на основании этих доводов мы и говорили: обратите внимание на Ельцина. Всегда находились и обратные аргументы. Кто-то предупреждал: осторожно, на этого человека нельзя положиться, у него взрывной характер, он - представитель старой номенклатуры.
Ирина Лагунина:
Кто представлял и проповедовал этот подход в Соединенных Штатах?
Фриц Эрмарт:
Первый критический голос, который был поднят здесь (я слышал это собственными ушами, это было сказано мне самому), по иронии судьбы, был голос Владимира Крючкова. Помните такого? Он был главой КГБ. Каким-то странным образом он оказался в Вашингтоне на саммите 87-го года, и мы - Колин Пауэлл, Боб Гейтс, Александр Бессмертных и я - мы все вместе ужинали в "Белом Доме". Это было вскоре после того, как Ельцина исключили из членов Политбюро - осенью 87-го. За ужином американская сторона отметила, что этот жест - исключение из Политбюро - выглядит довольно неприглядно. А Крючков сказал: "Он не демократ". Так что люди в Москве уже в то время лоббировали против Бориса Николаевича. Но мы разделяли мнение, что он - самостоятельная политическая сила, практический лидер собственных демократических элементов в России, и на него надо обратить внимание.
Ирина Лагунина:
Напомню, ужин в "Белом Доме" - это ужин в модном вашингтонском ресторане "Maison Blanche". Владимир Крючков странным образом очень точно показывал своим американским коллегам, что на самом деле происходит в Москве.
Роберт Гейтс, книга "Из тени":
В пятницу 9 февраля 90-го после вечернего раунда переговоров с Шеварднадзе министр иностранных дел попросил поговорить со мной лично. Раньше такого не случалось, и я чувствовал себя не очень уютно. И Шеварднадзе, и Горбачев считали, что я каким-то образом отвечаю за всю американскую разведку. Не трудно было понять, на чем основаны эти взгляды. Шеварднадзе сказал мне, что его бывший коллега пишет о нем грязную книжку, в которой много лжи и измышлений, и что книга должна быть опубликована в Соединенных Штатах. Не мог бы я сделать что-то, чтобы остановить ее выход в свет? Удивляясь советскому убеждению, что ЦРУ всесильно - вероятно, основанное на том, какую роль в СССР играл КГБ - я сказал Шеварднадзе, что сделаю, что могу. На самом деле, я просто пытался проявить вежливость. Я знал, что помочь ему ничем не смогу. Во время следующей встречи в мае Шеварднадзе подошел ко мне и рассыпался в благодарностях за то, что я для него сделал. Явно, либо автор оставил затею, либо издатель решил не издавать книгу, а Шеварднадзе приписал это решение мне. Я улыбнулся и принял его теплую признательность...
Во время этого визита в Москву у меня также прошла третья по счету секретная встреча с главой КГБ Крючковым. Она была очень тревожной, даже с точки зрения такого пессимиста относительно внутреннего развития Советского Союза, как я. На этот раз не было ни укромного домика, ни роскошного ужина. Мы встретились в его кабинете, в бывшем кабинете Андропова, в штаб-квартире КГБ. Его тон, поведение и все его взгляды и подходы были абсолютно другими. Более формальными и жесткими, менее откровенными и чистосердечными. Разговора о том, что надо поддерживать реформы и перестройку, больше не шло. Он долго говорил о проблемах в СССР, в национальных окраинах, о неприглядном положении России. Он сказал: "У людей от перемен кружится голова", - а значит, надо замедлить темп, восстановить порядок и стабильность. Крючков, похоже, списал Горбачева и считал, что перестройка была большой ошибкой. Мы говорили около часа, после чего я откланялся. Как я заметил Джеймсу Бейкеру, когда вернулся в гостиницу, Крючков уже явно не сторонник перестройки, и Горбачеву надо быть осторожным. Позже я сказал Конди Райс, что в Москве произошла важная и опасная перегруппировка сил. Меня особо поразило то, как открыто Крючков показал, что он изменил свою позицию, что он открыто противостоял Горбачеву. Причем, он не скрывал этого перед высшим американским должностным лицом, которого считают жестким в отношении СССР. Я решил, что больше не буду встречаться с Крючковым. (...)
Всю весну (1991-го) мы спорили о том, как относиться к основному сопернику Горбачева. Мы и он прошли длинный путь с тех пор, как он столь неудачно посетил Белый Дом в сентябре 89-го, хоть члены администрации и продолжали еще долгое время не замечать его после этой встречи. Восемь месяцев спустя, после той встречи Ельцина с Бушем, Скоукрофтом и со мной в кабинете Скоукрофта и неделю после того, как Ельцин был избран председателем Верховного Совета России в мае 90-го года, я написал Бушу меморандум о новом российском лидере. В короткой записке, датированной 6 июня 90-го года, я предупреждал, что в результате встречи в 89-м мы, может быть, недооцениваем Ельцина. Я писал: "Он показал, что может замечательно приспособиться и использовать правила системы для того, чтобы восстановить себя как политического лидера. Он показал себя эффективным и популярным политиком, хоть и неровным..." Я закончил свой меморандум словами: "Он будет основным игроком, по крайней мере, на какое-то время, и нам стоит избегать публичных негативных высказываний в его адрес. Может так получиться, что однажды мы сядем за стол переговоров напротив него". Буш написал на полях этого меморандума: "Я согласен".
Ирина Лагунина:
Какие аргументы предоставлялись Джорджу Бушу, чтобы изменить его мнение о Ельцине и как он на них реагировал? Вопрос Фрицу Эрмарту.
Фриц Эрмарт:
Помню, осенью 89-го, накануне саммита на Мальте Джордж Буш запросил экспертов по Советскому Союзу в ЦРУ дать ему брифинг о положении в СССР. Я тогда ставил для себя вопрос: будет ли успешной перестройка? И ответ был таков: зависит от того, чью перестройку вы имеете в виду. Одна перестройка - перестройка консерваторов, тех, кто, в конце концов, в 91-м году попробовал учинить в стране переворот. Их представление о перестройке было приблизительно таким, как у Андропова. Они знали, что реформы необходимы, но они хотели оставить при этом автократическую власть партийной элиты. Вторая перестройка - это перестройка Горбачева, своего рода усредненный вариант. И, наконец, перестройка демократов, объединившихся в конце 80-х - в начале 90-х годов вокруг Ельцина. Я считал, что перестройка Горбачева не будет успешной, потому что Горбачев хотел совместить несовместимое, то есть элементы демократии с однопартийной системой.
Ирина Лагунина:
Говорил Фриц Эрмарт, эксперт по России, в прошлом - высокопоставленный сотрудник ЦРУ.
Часть вторая
