10 лет со дня смерти Сергея Довлатова.
Ведущий итогового информационного часа Андрей Шарый беседует о Сергее Довлатове с его другом Петром Вайлем.
Андрей Шарый:
В начале этой недели в Берлине собрались поклонники творчества Сергея Довлатова. Собрались в связи с печальной, но все же памятной датой: сегодня исполняется 10 лет со дня кончины писателя. Среди знатоков творчества Довлатова был и мой коллега Петр Вайль, который хорошо лично знал писателя. Он успел вернуться в Москву и сейчас у микрофона в Московской Студии Радио Свобода. Петр, что интересного было в Берлине?
Петр Вайль:
Это было впечатляющее зрелище. Собралось больше 300 человек. Зал был переполнен. Принимали все, что говорилось о Довлатове, и все довлатовские тексты с поразительной чуткостью и пониманием, то есть, видно было, что это подготовленные люди, люди, знающие довлатовские тексты очень хорошо. То есть такое ощущение наэлектризованного зала, когда каждое слово падает, что называется, на благодатную почву. Это вообще удивительный феномен, и я не перестаю поражаться ему: я имею в виду всенародную любовь, которую вызывает Довлатов и его книги, и каждый раз я думаю: какое все-таки горе, что он умер так рано, и не успел дожить буквально нескольких месяцев до своей всероссийской славы. И более широкой, чем всероссийской - все русские читатели во всем мире Довлатова, без преувеличения, обожают. Может, есть писатели значительные и выдающиеся, но более любимых, по-моему, нет.
Андрей Шарый:
Петр, а с чем вы связываете такую любовь именно к Довлатову. Ведь действительно, есть много хороших писателей, однако, Довлатов один - в чем его особенность?
Петр Вайль:
Феномен, честно говоря, не разгадан. И я не могу предложить готового рецепта, хотя что-то наметить, наверное, можно. Какое-то полное отсутствие учительства, что-то характерное для русской литературы, как классической, так и современной, и ХХ века, позиция совершенно вровень с читателем - Довлатова можно представить себе сидящим напротив за столом, по всей вероятности, со стаканом, и это доверительное общение создает такую уникальную атмосферу. Кроме того, Довлатов прост, эта его простота, конечно, достигает самых вершин сложности. За последние годы, за те 10 лет, которые прошли со смерти Довлатова, на русского читателя и просто на русского человека обрушилось такое количество невероятной информации, такое количество разных жанров, стилей, видов, что он просто подавлен всем этим, и чисто стилистически - огромное количество жаргона, огромное количество каких-то звуковых нововведений...А здесь - у Довлатова, через все это, простите за банальность, пробивается такая вот свежая струя абсолютно чистой русской речи. Я беру на себя смелость утверждать, что такого чистого русского языка в нашей словесности не было давно - с классических времен, со времен классического XIX века, и отсюда эта любовь. Она поразительна. Я недели три назад ехал из Нижнего Новгорода в Москву, и есть такая манера - может, не все знают: издается такой журнал - "Паспорт- Экспресс", который разбрасывается по вагонам, как бы на манер самолетных журналов. Так вот, этот журнал для железнодорожных пассажиров открылся статьей: "10 лет без Довлатова". Или в Новороссийске я две недели назад познакомился с таможенником, который знает довлатовские рассказы наизусть. Не скажу, что все, но множество. Я был в театре Моссовета, где идет блестящий спектакль о его повести "Заповедник", и актеры все считают, что Довлатов их спас в самые трудные годы, потому что они сплотились вокруг него в таких сложных обстоятельствах. А в самом Пушкинском заповеднике, где Довлатов работал когда-то экскурсоводом, показывают как пушкинские места, так и довлатовские. Наш общий с Довлатовым приятель Андрей Ариев, у которого там, где-то недалеко от Пушкинских гор, изба, рассказывал мне, что местные жители, когда обращаются к ним с каким-то вопросом отвечают: "Про Александра Сергеевича ничего не знаем, а вот про Серегу можем рассказать".
Андрей Шарый:
Петр, вот в Берлине большое количество умных людей собралось, чтобы поговорить еще раз о Довлатове. Надо понимать - как вы сами сказали, люди знают тексты и не будут же они бесконечно эти тексты пересказывать один другому. Что-то, наверное, движет этим всемирный довлатовским процессом, что-то вы - знаток самого Довлатова и его творчества - открыли для себя в Берлине нового?
Петр Вайль:
Принципиально нового, пожалуй, нет, но только какой-то новый виток чистой русской прозы - я думаю, жажда к ней никогда не прервется. Это всегда будет интересно, и каждое новое исполнение или толкование Довлатова дает новый толчок интересам. На этом вечере в Берлине, о котором мы ведем речь, выступал московский артист Александр Филиппенко, замечательный чтец, который прочел финал "Заповедника" и рассказ Довлатова "Представление" - я думаю, лучший его рассказ; актер Валентин Гафт не смог приехать - у него в этот день был в театре в Москве спектакль, так он прислал видео, наговорив рассказ Довлатова "Дядя Арон", и на большом экране это видео было показано, и это само по себе невероятно -трогательный факт. А местные берлинские люди: Юрий Векслер - режиссер всего спектакля, и актер Григорий Хофман исполнили песенки на стихи Довлатова, которые содержатся в его письмах отцу из армии. Понимаете, какой широкий охват пошел. То есть, это уже фактически ведь академический подход к писателю, который всего 10 лет назад умер и сам этот факт удивителен.
Андрей Шарый:
А почему встреча проводилась именно в Берлине? Вы перечислили много имен - это, в основном, московская публика - не легче ли было бы собраться в Москве или Санкт-Петербурге?
Петр Вайль:
В Москве и Санкт-Петербурге ближе к самой дате собирались и проходили вечера, а в Петербурге просто каждый второй год проходит очень большая международная довлатовская конференция - я в ней принимал участие. Там устроено так: журнал "Звезда" организует один год - это конференция Бродского, второй - конференция Довлатова, шире получается: одна посвящена поэзии, а другая - прозе. Само сопоставление этих питерских имен тоже о чем-то говорит. А Берлин, я думаю, был выбран как центр русско-европейской жизни. Там, все-таки, самая большая русская диаспора, может быть, несравнимая с нью-йоркской или израильской, и, тем не менее - это скопление русских людей и образованных русских людей, для которых Довлатов - не просто имя.
Ведущий итогового информационного часа Андрей Шарый беседует о Сергее Довлатове с его другом Петром Вайлем.
Андрей Шарый:
В начале этой недели в Берлине собрались поклонники творчества Сергея Довлатова. Собрались в связи с печальной, но все же памятной датой: сегодня исполняется 10 лет со дня кончины писателя. Среди знатоков творчества Довлатова был и мой коллега Петр Вайль, который хорошо лично знал писателя. Он успел вернуться в Москву и сейчас у микрофона в Московской Студии Радио Свобода. Петр, что интересного было в Берлине?
Петр Вайль:
Это было впечатляющее зрелище. Собралось больше 300 человек. Зал был переполнен. Принимали все, что говорилось о Довлатове, и все довлатовские тексты с поразительной чуткостью и пониманием, то есть, видно было, что это подготовленные люди, люди, знающие довлатовские тексты очень хорошо. То есть такое ощущение наэлектризованного зала, когда каждое слово падает, что называется, на благодатную почву. Это вообще удивительный феномен, и я не перестаю поражаться ему: я имею в виду всенародную любовь, которую вызывает Довлатов и его книги, и каждый раз я думаю: какое все-таки горе, что он умер так рано, и не успел дожить буквально нескольких месяцев до своей всероссийской славы. И более широкой, чем всероссийской - все русские читатели во всем мире Довлатова, без преувеличения, обожают. Может, есть писатели значительные и выдающиеся, но более любимых, по-моему, нет.
Андрей Шарый:
Петр, а с чем вы связываете такую любовь именно к Довлатову. Ведь действительно, есть много хороших писателей, однако, Довлатов один - в чем его особенность?
Петр Вайль:
Феномен, честно говоря, не разгадан. И я не могу предложить готового рецепта, хотя что-то наметить, наверное, можно. Какое-то полное отсутствие учительства, что-то характерное для русской литературы, как классической, так и современной, и ХХ века, позиция совершенно вровень с читателем - Довлатова можно представить себе сидящим напротив за столом, по всей вероятности, со стаканом, и это доверительное общение создает такую уникальную атмосферу. Кроме того, Довлатов прост, эта его простота, конечно, достигает самых вершин сложности. За последние годы, за те 10 лет, которые прошли со смерти Довлатова, на русского читателя и просто на русского человека обрушилось такое количество невероятной информации, такое количество разных жанров, стилей, видов, что он просто подавлен всем этим, и чисто стилистически - огромное количество жаргона, огромное количество каких-то звуковых нововведений...А здесь - у Довлатова, через все это, простите за банальность, пробивается такая вот свежая струя абсолютно чистой русской речи. Я беру на себя смелость утверждать, что такого чистого русского языка в нашей словесности не было давно - с классических времен, со времен классического XIX века, и отсюда эта любовь. Она поразительна. Я недели три назад ехал из Нижнего Новгорода в Москву, и есть такая манера - может, не все знают: издается такой журнал - "Паспорт- Экспресс", который разбрасывается по вагонам, как бы на манер самолетных журналов. Так вот, этот журнал для железнодорожных пассажиров открылся статьей: "10 лет без Довлатова". Или в Новороссийске я две недели назад познакомился с таможенником, который знает довлатовские рассказы наизусть. Не скажу, что все, но множество. Я был в театре Моссовета, где идет блестящий спектакль о его повести "Заповедник", и актеры все считают, что Довлатов их спас в самые трудные годы, потому что они сплотились вокруг него в таких сложных обстоятельствах. А в самом Пушкинском заповеднике, где Довлатов работал когда-то экскурсоводом, показывают как пушкинские места, так и довлатовские. Наш общий с Довлатовым приятель Андрей Ариев, у которого там, где-то недалеко от Пушкинских гор, изба, рассказывал мне, что местные жители, когда обращаются к ним с каким-то вопросом отвечают: "Про Александра Сергеевича ничего не знаем, а вот про Серегу можем рассказать".
Андрей Шарый:
Петр, вот в Берлине большое количество умных людей собралось, чтобы поговорить еще раз о Довлатове. Надо понимать - как вы сами сказали, люди знают тексты и не будут же они бесконечно эти тексты пересказывать один другому. Что-то, наверное, движет этим всемирный довлатовским процессом, что-то вы - знаток самого Довлатова и его творчества - открыли для себя в Берлине нового?
Петр Вайль:
Принципиально нового, пожалуй, нет, но только какой-то новый виток чистой русской прозы - я думаю, жажда к ней никогда не прервется. Это всегда будет интересно, и каждое новое исполнение или толкование Довлатова дает новый толчок интересам. На этом вечере в Берлине, о котором мы ведем речь, выступал московский артист Александр Филиппенко, замечательный чтец, который прочел финал "Заповедника" и рассказ Довлатова "Представление" - я думаю, лучший его рассказ; актер Валентин Гафт не смог приехать - у него в этот день был в театре в Москве спектакль, так он прислал видео, наговорив рассказ Довлатова "Дядя Арон", и на большом экране это видео было показано, и это само по себе невероятно -трогательный факт. А местные берлинские люди: Юрий Векслер - режиссер всего спектакля, и актер Григорий Хофман исполнили песенки на стихи Довлатова, которые содержатся в его письмах отцу из армии. Понимаете, какой широкий охват пошел. То есть, это уже фактически ведь академический подход к писателю, который всего 10 лет назад умер и сам этот факт удивителен.
Андрей Шарый:
А почему встреча проводилась именно в Берлине? Вы перечислили много имен - это, в основном, московская публика - не легче ли было бы собраться в Москве или Санкт-Петербурге?
Петр Вайль:
В Москве и Санкт-Петербурге ближе к самой дате собирались и проходили вечера, а в Петербурге просто каждый второй год проходит очень большая международная довлатовская конференция - я в ней принимал участие. Там устроено так: журнал "Звезда" организует один год - это конференция Бродского, второй - конференция Довлатова, шире получается: одна посвящена поэзии, а другая - прозе. Само сопоставление этих питерских имен тоже о чем-то говорит. А Берлин, я думаю, был выбран как центр русско-европейской жизни. Там, все-таки, самая большая русская диаспора, может быть, несравнимая с нью-йоркской или израильской, и, тем не менее - это скопление русских людей и образованных русских людей, для которых Довлатов - не просто имя.
