Эссе Леонида Баткина.
7 июня в Москве был похоронен один из крупнейших российских философов, действительный член Нью-Йоркской Академии Наук Владимир Соломонович Библер. Памяти Владимира Библера посвящается эссе историка и литературоведа Леонида Баткина.
Леонид Баткин: Умер Библер. Я боюсь, что большинство слушателей "Свободы" не знают этого имени. Это грустно. О Библере знают, его имя значимо лишь для достаточно узкого круга гуманитариев, в том числе, между прочим, и некоторых школьных учителей, ибо Библер повлиял на развитие нашей современной педагогики. Значимо его имя для тех, кто заглядывал в его книги, а лучше - читал их. Кто такой Владимир Соломонович Библер? Это великий философ. Умер великий философ...
Что это значит, мыслимо ли в наши времена, чтобы был великий философ - это значит, что он создатель собственного учения, необыкновенно оригинального, парадоксального и распространенного им на все сферы гуманитарного знания, гуманитарного рассуждения. Он прожил, как водится у нас, трудную жизнь - он участвовал в войне, потом была борьба против космополитов и ссылка в Душанбе, потом были поиски какого-нибудь института, где он мог бы спокойно работать... По словечку Пушкина: "Черт догадал его родиться в России с умом и талантом". Но это единственное, в чем он отнюдь не был оригинален.
При жизни у него вышла только одна книга, чудом пробившаяся в печать, но книга замечательная, называлась она: "Мышление, как творчество", а в последние 10 лет вышло еще много книг, имя его стало более известным, но сам он уже был стар, и жизнь начала уходить. Но о смерти Библера я скажу еще несколько слов в заключении. Мне не хочется говорить о его смерти, потому что помимо всего прочего это был человек ослепительный, излучавший, как и его теория, как ни странно, удивительную веру, а более точное слово - убеждение в содержательности и осмысленности жизни и истории, общей и каждого из нас.
Я хочу вспомнить тот день, когда ему было 75 лет. И мы -его коллеги и друзья, читатели и почитатели собрались в Российском гуманитарном университете, чтобы чествовать его, и мне хочется вспомнить о живом Библере. На том заседании 7 июля 1993-го года верный своим интеллектуальным обыкновениям и темпераменту Владимир Библер сам пожелал открыть собрание и прочел очень тонкий монолог о том, что значит заниматься философией, и каковы парадоксы самосознания человека, который решился ей заняться. Философ - это человек, объясняющий мир словно впервые, на свой собственный логический, то есть, как он выразился по определению просто, страстно-надменный лад. И стало быть, предельно одинокий. "Но тем самым, - продолжал Владимир Соломонович, во-первых, философ в качестве творца никем другим не актуализованной возможности бытия вступает в круг философов всех времен, беседует и спорит с ними. А во-вторых, философ встраивает свою претензию быть философом самоиронию. Поэтому он не менее чем надменен, к тому же, невероятно беззащитен" - так говорил Библер. "Без отстранения от самого себя, - я цитирую, - без некоторой усмешки в свой адрес быть философом невозможно. Но вместе с тем быть философом необходимо, и в нашей нынешней жизни, может быть, более, чем когда-либо". Помните у Поля Валери: "Бог создал мир из ничего, а материал все время чувствуется".
На этом заседании имел честь выступать и я. Я произносил слово о Библере, шутливо, ибо он бы слишком серьезным человеком, и то, чем он занимался, было слишком глубоко и серьезно, чтобы сохранять серьезную мину на лице. Он был веселым человеком и это веселое имя - Библер - скажу я в подражание Блоку. Я хочу позволить себе припомнить кое-что из того, что я говорил, обращаясь к нему и к собравшимся. Например, я заговорил об удивительной способности Библера входить в мир чужой мысли с бинокулярным зрением, одновременно изнутри автора и из себя. И все это могут наблюдать в библеровской книге о Бахтине, где есть голос самого Бахтина, реконструкция самого Бахтина, причем голос модулированный так, что никто кроме Библера этого сделать не сумел бы, и звучит все время и голос самого автора этой книге о Бахтине. Мы слышим именно двухголосье - верхний голос Бахтина, по смысловому названию иначе быть и не могло, а второй голос не сопровождает, не комментирует, а ведет самостоятельную, свою полифоническую линию. Это диалог Бахтина с Библером. Таков он в этой книге о Бахтине, лучшей, из всего, что написано в мире о Бахтине - таков был его способ мышления, линии работы и общения.
Можно было быть интеллектуально близким к Библеру, можно было просто следовать за ним, но мне всегда казалось, что хотя от него можно быть и вполне далеким, разумеется, но очень теряли те, кто зная книги и выступления Библера не вели с ним всерьез диалог, хотя бы внутри себя. Я лично, как и многие, занимаясь историей культуры испытал на себе значительность и продуктивность этого диалога. Владимир Соломонович был и остается для меня, и, скажу, что и еще для нескольких знакомых замечательным внутренним собеседником. Хорошо и необходимо иметь такими собеседниками всех, кого ты читаешь, кто жил сто и даже две с половиной тысячи лет тому назад. А все же, что ни говори, встречаться живьем с таким собеседником - совсем иная неизъяснимая радость, особый дар судьбы... Этот дар был получен теми, кто собирался у Библера на домашнем семинаре, домашнем по необходимости - 70-х, начала 80-х годов.
У Библера всегда вокруг были люди, ученики. Он любил думать вслух, думать в разговоре, в споре, а потом уже писал. Талантливые ученики, как это обычно случается с талантливыми учениками, "изменяли" Библеру, кто с Гегелем, кто с Хайдегером, а кто даже с целой научной дисциплиной, например, с психологией, потому что среди его учеников есть и очень способный психолог Ирина Берлин. Вот как относится к этому ( я говорю в настоящем времени, потому что я вспоминаю и подглядываю сейчас даже в то, что я когда говорил о нем тогда -заметьте, в 75 лет он все еще был полон сил, бодр сверкающе и умен), к этим "изменам" учеников Владимир Соломонович? А он все это обращал на пользу себе же. Он думал в многофокусном логическом поле. Когда речь идет о подходе, принципиально, ну никак не умещающемся в его собственный подход, тогда Библер толковал об идее дополнительности в смысле Нильса Бора, в физическом смысле. Вообще-то говоря, перенесение этой идеи в гуманитарную сферу мысли не ново, но у Библера она получала чрезвычайно интересное развитие. Какой дополнительности, дополнительности чего, скажем, о дополнительности логики и поэтики, или философии и истории, взгляда философского и взгляда исторического? Вот, две оптики, которыми нельзя пользоваться одновременно, но которые на проблемном пределе каждой из них подходят друг другу и смотрятся друг в друга...
Я уже сказал, что Библер был философом в старинном и единственно настоящем значении этого слова. Он создатель своего культурного мира, своего "Всеобщего", как говорит он сам. Это был не преподаватель философии, не "перелагатель", не систематизатор, не философствующий около философии, и даже не просто талантливый автор каких-то отдельных идей или разработок в области философии. Нет, это был создатель "библеризма". Пусть словечко сие кому-то и покажется странным или звучит с комическим эффектом, но я его произносил серьезно. (В этот момент из президиума раздалась реплика Библера "И чуточку иронически", - а я подхватил в ответ: "И чуточку иронически", - а ирония моя была связана с сутью дела, потому что Библер не признает "измов", для него насущен Платон, а не платонизм, Гегель, а не гегельянство, Маркс, а не марксизм.) Точно так же, говорить о "библеризме" - занятие рискованное. Лучше говорить о Библере. Говорить о "библеризме" - на этом пути можно встретиться только с обезьянами, подражателями Библера, существуют и они.
Но вот, Библер был философом, и у него было, стало быть, свое понимание начала философии, философии как всегдашнего начала, а затем это начало начинало разворачиваться в любых в принципе областях. Поэтому Библеру было что сказать - о новом времени, его познающем и научном разуме, в его фундаментальной и сложной книге с причудливым названием: "Кант, Галилей, Кант". Он писал об истории науки, о поэтике, о нравственности, об эстетике просвещения, в статье относительно салонов Дидро, он писал о сущности интуиции, он написал замечательную работу о понятии деятельности у Маркса, которого он, разумеется, не выбрасывал как разонравившуюся игрушку, как теперь модно, он его преодолевал, включал его в ряд великих мыслителей XIX века и преодолевал, шел дальше...
Самая дорогая Библеру область, которую он лишил обособленности и универсализма - это история философии. Для него история философии - это сама философия. Это все те, чьи имена значатся в учебниках по истории философии, но они высказываются, и голоса звучат, и это - непрерывно длящийся разговор для всех новых участников... Библер написал об этом сотни замечательных страниц. Третье, что я хочу сказать, и что неотделимо от предыдущего, если Библер - философ, то это значит, что он - логик, потому что других философов в сущности не бывает, а если бывают, то это означает, что внутренняя логика их умствования требует реконструкции, выявления, но она есть, и на ней все держится.
Библер был логиком откровенным, создателем собственной "логической снасти". Только такой, а не всякий мыслитель есть философ, также, как не всякий философ может быть сочтен поэтом. Философ - это человек с понятиями и пуще всего озадаченный тем, как добраться до первопонятия. Поскольку то, что предшествует первопонятию, лежит вне мысли, может быть, в мысли - лишь в форме понятия. Эта мысль - это должно быть бытие, то есть, должно быть помыслено, как помыслить мысль. Вот он был философ и поэтому прежде всего над этим и ломал голову, что натурально для философа. И он нашел точку опоры, свой "Архимедов рычаг" в Бахтине, в Михаил Михайловиче Бахтине и в споре с Бахтиным. И вот это - четвертое, что я хочу сказать. Это - единственный в мире продолжатель нашего русского гения Бахтина в философии культуры, в теоретическом плане продолжатель, а не в плане конкретной истории культуры, а раз так, раз продолжатель, то он был и единственным серьезным оппонентом Бахтина. Он от поэтики высказывания шел к логике мышления, от "общения личных правд", - словечко Бахтина - к общению личных разумов. Вот дополнительность Библера к Бахтину и Бахтина к Библеру.
И последнее, что нужно сказать по существу философии Библера - последнего русского философа ХХ века, ушедшего почти одновременно с эти веком. Вся эта напряженная, очень "жесткая", как он любил выражаться, работа, связана Библером прежде всего с теорией парадокса. Книга о парадоксе, о логике парадокса им не была написана потому что написать подобную книгу для Библера значило бы поставить точку, прекратить занятия философией. Отсюда пафос слов, которые с особым значением произносил Библер, это в наше-то время - чудак он этакий - это эти слова:" Высокий рационализм". За одно это я любил, люблю и приветствую Библера, ибо высокий рационализм - вещь непреходящая - от Платона к Декарту, Канту, Гегелю и сквозь наш ХХ век в будущие века. "Рацио" не проходит и не пройдет, как не пройдет художество, что бы с разумом не делать, как бы его не поворачивали. Его не заменить, ни верой, ни чувством, ни культом телесности, даже если это возникнет не в столь выраженных вульгарных и даже пародийных формах, как это теперь приходится наблюдать на каждом шагу...
Я мог бы многое еще сказать, надо остановиться, не только потому что истекло мое время, но и потому что истекло время самого Библера. Он умер. А ведь я не знаю, какие слова сказать прежде, чем смолкнуть. Я счастлив, что близко знал одного из умнейших людей России ХХ века. Сейчас я скажу, что все это говорить о нем горько, и потому что он умер, и потому что он сломался за несколько лет до смерти. Он тяжело болел уже не выходил из дому, он ушел из нашего университета, но это почти чудо, нечто необъяснимое: он уже мало читал, не писал, а только наговаривал на диктофон, но у него продолжал собираться его потрясающий семинар. Правда, ряды его поредели, я сам каюсь, что перестал там бывать, но семинар собирался и собирался, и сам Библер тоже делал на нем доклады. У него были два инсульта. Первый, ишемический, так сказать, "предварительный", и он, уже пройдя этот инсульт, 12 мая сделал, как рассказывают его ученики и наши друзья, хороший доклад о Спинозе, а затем настоящий инсульт, потеря сознания, потеря разума и смерть.
Я хотел бы в заключение выразить пожелание, чтобы постепенно его имя становилось - это произойдет непременно, все более известным в России, как выражался Бахтин, "для каждого культурного феномена происходит час его возрождения". Я уверен, и в этом отличие Библера от многих, кто ушел и уходит от нас, кого мы любили, любим и ценим, я уверен, что о Библере будут думать, читать его книги, он окажет воздействие на нашу культуру и через 20, и через 50, и через 100 лет. Дальше я не решаюсь заглядывать.
7 июня в Москве был похоронен один из крупнейших российских философов, действительный член Нью-Йоркской Академии Наук Владимир Соломонович Библер. Памяти Владимира Библера посвящается эссе историка и литературоведа Леонида Баткина.
Леонид Баткин: Умер Библер. Я боюсь, что большинство слушателей "Свободы" не знают этого имени. Это грустно. О Библере знают, его имя значимо лишь для достаточно узкого круга гуманитариев, в том числе, между прочим, и некоторых школьных учителей, ибо Библер повлиял на развитие нашей современной педагогики. Значимо его имя для тех, кто заглядывал в его книги, а лучше - читал их. Кто такой Владимир Соломонович Библер? Это великий философ. Умер великий философ...
Что это значит, мыслимо ли в наши времена, чтобы был великий философ - это значит, что он создатель собственного учения, необыкновенно оригинального, парадоксального и распространенного им на все сферы гуманитарного знания, гуманитарного рассуждения. Он прожил, как водится у нас, трудную жизнь - он участвовал в войне, потом была борьба против космополитов и ссылка в Душанбе, потом были поиски какого-нибудь института, где он мог бы спокойно работать... По словечку Пушкина: "Черт догадал его родиться в России с умом и талантом". Но это единственное, в чем он отнюдь не был оригинален.
При жизни у него вышла только одна книга, чудом пробившаяся в печать, но книга замечательная, называлась она: "Мышление, как творчество", а в последние 10 лет вышло еще много книг, имя его стало более известным, но сам он уже был стар, и жизнь начала уходить. Но о смерти Библера я скажу еще несколько слов в заключении. Мне не хочется говорить о его смерти, потому что помимо всего прочего это был человек ослепительный, излучавший, как и его теория, как ни странно, удивительную веру, а более точное слово - убеждение в содержательности и осмысленности жизни и истории, общей и каждого из нас.
Я хочу вспомнить тот день, когда ему было 75 лет. И мы -его коллеги и друзья, читатели и почитатели собрались в Российском гуманитарном университете, чтобы чествовать его, и мне хочется вспомнить о живом Библере. На том заседании 7 июля 1993-го года верный своим интеллектуальным обыкновениям и темпераменту Владимир Библер сам пожелал открыть собрание и прочел очень тонкий монолог о том, что значит заниматься философией, и каковы парадоксы самосознания человека, который решился ей заняться. Философ - это человек, объясняющий мир словно впервые, на свой собственный логический, то есть, как он выразился по определению просто, страстно-надменный лад. И стало быть, предельно одинокий. "Но тем самым, - продолжал Владимир Соломонович, во-первых, философ в качестве творца никем другим не актуализованной возможности бытия вступает в круг философов всех времен, беседует и спорит с ними. А во-вторых, философ встраивает свою претензию быть философом самоиронию. Поэтому он не менее чем надменен, к тому же, невероятно беззащитен" - так говорил Библер. "Без отстранения от самого себя, - я цитирую, - без некоторой усмешки в свой адрес быть философом невозможно. Но вместе с тем быть философом необходимо, и в нашей нынешней жизни, может быть, более, чем когда-либо". Помните у Поля Валери: "Бог создал мир из ничего, а материал все время чувствуется".
На этом заседании имел честь выступать и я. Я произносил слово о Библере, шутливо, ибо он бы слишком серьезным человеком, и то, чем он занимался, было слишком глубоко и серьезно, чтобы сохранять серьезную мину на лице. Он был веселым человеком и это веселое имя - Библер - скажу я в подражание Блоку. Я хочу позволить себе припомнить кое-что из того, что я говорил, обращаясь к нему и к собравшимся. Например, я заговорил об удивительной способности Библера входить в мир чужой мысли с бинокулярным зрением, одновременно изнутри автора и из себя. И все это могут наблюдать в библеровской книге о Бахтине, где есть голос самого Бахтина, реконструкция самого Бахтина, причем голос модулированный так, что никто кроме Библера этого сделать не сумел бы, и звучит все время и голос самого автора этой книге о Бахтине. Мы слышим именно двухголосье - верхний голос Бахтина, по смысловому названию иначе быть и не могло, а второй голос не сопровождает, не комментирует, а ведет самостоятельную, свою полифоническую линию. Это диалог Бахтина с Библером. Таков он в этой книге о Бахтине, лучшей, из всего, что написано в мире о Бахтине - таков был его способ мышления, линии работы и общения.
Можно было быть интеллектуально близким к Библеру, можно было просто следовать за ним, но мне всегда казалось, что хотя от него можно быть и вполне далеким, разумеется, но очень теряли те, кто зная книги и выступления Библера не вели с ним всерьез диалог, хотя бы внутри себя. Я лично, как и многие, занимаясь историей культуры испытал на себе значительность и продуктивность этого диалога. Владимир Соломонович был и остается для меня, и, скажу, что и еще для нескольких знакомых замечательным внутренним собеседником. Хорошо и необходимо иметь такими собеседниками всех, кого ты читаешь, кто жил сто и даже две с половиной тысячи лет тому назад. А все же, что ни говори, встречаться живьем с таким собеседником - совсем иная неизъяснимая радость, особый дар судьбы... Этот дар был получен теми, кто собирался у Библера на домашнем семинаре, домашнем по необходимости - 70-х, начала 80-х годов.
У Библера всегда вокруг были люди, ученики. Он любил думать вслух, думать в разговоре, в споре, а потом уже писал. Талантливые ученики, как это обычно случается с талантливыми учениками, "изменяли" Библеру, кто с Гегелем, кто с Хайдегером, а кто даже с целой научной дисциплиной, например, с психологией, потому что среди его учеников есть и очень способный психолог Ирина Берлин. Вот как относится к этому ( я говорю в настоящем времени, потому что я вспоминаю и подглядываю сейчас даже в то, что я когда говорил о нем тогда -заметьте, в 75 лет он все еще был полон сил, бодр сверкающе и умен), к этим "изменам" учеников Владимир Соломонович? А он все это обращал на пользу себе же. Он думал в многофокусном логическом поле. Когда речь идет о подходе, принципиально, ну никак не умещающемся в его собственный подход, тогда Библер толковал об идее дополнительности в смысле Нильса Бора, в физическом смысле. Вообще-то говоря, перенесение этой идеи в гуманитарную сферу мысли не ново, но у Библера она получала чрезвычайно интересное развитие. Какой дополнительности, дополнительности чего, скажем, о дополнительности логики и поэтики, или философии и истории, взгляда философского и взгляда исторического? Вот, две оптики, которыми нельзя пользоваться одновременно, но которые на проблемном пределе каждой из них подходят друг другу и смотрятся друг в друга...
Я уже сказал, что Библер был философом в старинном и единственно настоящем значении этого слова. Он создатель своего культурного мира, своего "Всеобщего", как говорит он сам. Это был не преподаватель философии, не "перелагатель", не систематизатор, не философствующий около философии, и даже не просто талантливый автор каких-то отдельных идей или разработок в области философии. Нет, это был создатель "библеризма". Пусть словечко сие кому-то и покажется странным или звучит с комическим эффектом, но я его произносил серьезно. (В этот момент из президиума раздалась реплика Библера "И чуточку иронически", - а я подхватил в ответ: "И чуточку иронически", - а ирония моя была связана с сутью дела, потому что Библер не признает "измов", для него насущен Платон, а не платонизм, Гегель, а не гегельянство, Маркс, а не марксизм.) Точно так же, говорить о "библеризме" - занятие рискованное. Лучше говорить о Библере. Говорить о "библеризме" - на этом пути можно встретиться только с обезьянами, подражателями Библера, существуют и они.
Но вот, Библер был философом, и у него было, стало быть, свое понимание начала философии, философии как всегдашнего начала, а затем это начало начинало разворачиваться в любых в принципе областях. Поэтому Библеру было что сказать - о новом времени, его познающем и научном разуме, в его фундаментальной и сложной книге с причудливым названием: "Кант, Галилей, Кант". Он писал об истории науки, о поэтике, о нравственности, об эстетике просвещения, в статье относительно салонов Дидро, он писал о сущности интуиции, он написал замечательную работу о понятии деятельности у Маркса, которого он, разумеется, не выбрасывал как разонравившуюся игрушку, как теперь модно, он его преодолевал, включал его в ряд великих мыслителей XIX века и преодолевал, шел дальше...
Самая дорогая Библеру область, которую он лишил обособленности и универсализма - это история философии. Для него история философии - это сама философия. Это все те, чьи имена значатся в учебниках по истории философии, но они высказываются, и голоса звучат, и это - непрерывно длящийся разговор для всех новых участников... Библер написал об этом сотни замечательных страниц. Третье, что я хочу сказать, и что неотделимо от предыдущего, если Библер - философ, то это значит, что он - логик, потому что других философов в сущности не бывает, а если бывают, то это означает, что внутренняя логика их умствования требует реконструкции, выявления, но она есть, и на ней все держится.
Библер был логиком откровенным, создателем собственной "логической снасти". Только такой, а не всякий мыслитель есть философ, также, как не всякий философ может быть сочтен поэтом. Философ - это человек с понятиями и пуще всего озадаченный тем, как добраться до первопонятия. Поскольку то, что предшествует первопонятию, лежит вне мысли, может быть, в мысли - лишь в форме понятия. Эта мысль - это должно быть бытие, то есть, должно быть помыслено, как помыслить мысль. Вот он был философ и поэтому прежде всего над этим и ломал голову, что натурально для философа. И он нашел точку опоры, свой "Архимедов рычаг" в Бахтине, в Михаил Михайловиче Бахтине и в споре с Бахтиным. И вот это - четвертое, что я хочу сказать. Это - единственный в мире продолжатель нашего русского гения Бахтина в философии культуры, в теоретическом плане продолжатель, а не в плане конкретной истории культуры, а раз так, раз продолжатель, то он был и единственным серьезным оппонентом Бахтина. Он от поэтики высказывания шел к логике мышления, от "общения личных правд", - словечко Бахтина - к общению личных разумов. Вот дополнительность Библера к Бахтину и Бахтина к Библеру.
И последнее, что нужно сказать по существу философии Библера - последнего русского философа ХХ века, ушедшего почти одновременно с эти веком. Вся эта напряженная, очень "жесткая", как он любил выражаться, работа, связана Библером прежде всего с теорией парадокса. Книга о парадоксе, о логике парадокса им не была написана потому что написать подобную книгу для Библера значило бы поставить точку, прекратить занятия философией. Отсюда пафос слов, которые с особым значением произносил Библер, это в наше-то время - чудак он этакий - это эти слова:" Высокий рационализм". За одно это я любил, люблю и приветствую Библера, ибо высокий рационализм - вещь непреходящая - от Платона к Декарту, Канту, Гегелю и сквозь наш ХХ век в будущие века. "Рацио" не проходит и не пройдет, как не пройдет художество, что бы с разумом не делать, как бы его не поворачивали. Его не заменить, ни верой, ни чувством, ни культом телесности, даже если это возникнет не в столь выраженных вульгарных и даже пародийных формах, как это теперь приходится наблюдать на каждом шагу...
Я мог бы многое еще сказать, надо остановиться, не только потому что истекло мое время, но и потому что истекло время самого Библера. Он умер. А ведь я не знаю, какие слова сказать прежде, чем смолкнуть. Я счастлив, что близко знал одного из умнейших людей России ХХ века. Сейчас я скажу, что все это говорить о нем горько, и потому что он умер, и потому что он сломался за несколько лет до смерти. Он тяжело болел уже не выходил из дому, он ушел из нашего университета, но это почти чудо, нечто необъяснимое: он уже мало читал, не писал, а только наговаривал на диктофон, но у него продолжал собираться его потрясающий семинар. Правда, ряды его поредели, я сам каюсь, что перестал там бывать, но семинар собирался и собирался, и сам Библер тоже делал на нем доклады. У него были два инсульта. Первый, ишемический, так сказать, "предварительный", и он, уже пройдя этот инсульт, 12 мая сделал, как рассказывают его ученики и наши друзья, хороший доклад о Спинозе, а затем настоящий инсульт, потеря сознания, потеря разума и смерть.
Я хотел бы в заключение выразить пожелание, чтобы постепенно его имя становилось - это произойдет непременно, все более известным в России, как выражался Бахтин, "для каждого культурного феномена происходит час его возрождения". Я уверен, и в этом отличие Библера от многих, кто ушел и уходит от нас, кого мы любили, любим и ценим, я уверен, что о Библере будут думать, читать его книги, он окажет воздействие на нашу культуру и через 20, и через 50, и через 100 лет. Дальше я не решаюсь заглядывать.
