Памяти Григория Горина.
О Григории Горине рассказывают корреспондент Радио Свобода Марина Тимашева и актер Игорь Кваша. Приводится отрывок из программы "Поверх Барьеров" - разговор Ивана Толстого с Григорием Гориным, записанный в марте 1998-го года.
Ведущий программы " Liberty Live" Андрей Шарый:
Известный российский драматург Григорий Горин скончался 15 июня на 61-м году жизни от сердечного приступа. Он будет похоронен в Москве 19 июня. Гражданская панихида пройдет в Театре "Ленком". О Григории Горине говорит его друг, актер Игорь Кваша:
Игорь Кваша:
Это произошло сегодня совсем рано утром, в 7 часов, и говорить почти невозможно. Гриша был замечательный человек, просто замечательный - добрый, умный, отзывчивый, талантливый, любящий очень людей и жизнь. Еще вчера мы с ним говорили, он немножко рассказывал о замысле пьесы, причитал, что он ее трудно пишет, пишется медленно, потому что плохо себя чувствует, но в общем был веселый, бодрый и как-то полон и жизни, и планов. И все это так нелепо оборвалось, и так неожиданно, что трудно даже говорить...
Марина Тимашева:
Григорий Горин вошел в литературу в 60-е годы. Он известен как автор пьес, киносценариев, юмористических рассказов и монологов, участник передач "Клуб Белый Попугай" и "Вокруг Смеха". Первый рассказ Григорий Горин опубликовал в журнале "Юность" еще будучи студентом медицинского института. Успех пришел быстро и надолго. Он написал сценарии к популярным и всеми любимым кинофильмам "Тот самый Мюнхгаузен", "Формула любви", "О бедном гусаре замолвите слово" и другим. Почти 25 лет он сотрудничал с Театром "Ленком". Совместно с Марком Захаровым были написаны многие сценарии. Любимые народом пьесы Горина - такие, как "Забыть Герострата", "Чума на оба ваши дома", "Тиль", поставлены во многих российских и зарубежных театрах. Свои пьесы сам Горин называл комическими фантазиями. Люди в них и смешны, и трагичны. Все как в жизни. Горин любил тех, кто придумывает жизнь, а потом оказывается, что это - правда. Григорий Горин был очень веселый человек с грустными глазами, который не любил слова "юморист", но с юмором относился к серьезным вещам. Кажется, что Григорий Горин сам обладал всеми чертами своих симпатичных героев - такой же добрый, как сказочник из фильма "Обыкновенное Чудо", правдивый, как Мюнхгаузен... В его уста он вложил слова, ставшие девизом всей его жизни:
"Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Умное лицо, это еще не признак ума, господа! Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь...."
Андрей Шарый:
Григория Горина хорошо знали, любили и считали своим другом многие сотрудники Русской Службы Радио Свобода. Горин неоднократно приезжал в Прагу. В марте 1998-го года Григорий Горин был гостем программы "Поверх Барьеров". С писателем беседовал Иван Толстой:
Иван Толстой:
Григорий, для человека моего поколения, который встречал ваше имя в печати и на театральных афишах с самых ранних лет складывается такое впечатление, что ваша писательская судьба была без драм. Вас всегда печатали, но как мы знаем, какие-то, конечно рифы, камни, всякие подводные хищники, конечно же, существовали. Скажите, что составило драматическую часть вашей биографии в те годы?
Григорий Горин:
Подводные рифы и естественные контакты, и трения с цензурой существовали. Были запрещенные пьесы, в том числе, малоизвестные. Например наша знаменитая по тем временам пьеса называлась "Банкет", она была поставлена режиссером Марком Захаровым в Театре Сатиры и запрещена вместе с его другой пьесой "Доходное Место", где играл главную роль Андрей Миронов, и этот "Банкет". Это был очень умный спектакль, и на нем Екатерина Фурцева кричала нам: "Вы хотите, чтобы у нас здесь танки были, как после "Дзядов" в Варшаве". Просто время стерло все эти мелкие неприятности. Я называю их мелкими, потому что в это время люди садились в тюрьмы, шли протестовать на Красную Площадь, эмигрировали... Я ничего этого не делал, и поэтому внешне судьба выглядела достаточно благополучна. Мне было бы нелепо сейчас, как это делают многие мои коллеги, начинать выискивать какие-то блестящие примеры собственной смелости в запретные годы.
Мне, как я считаю, очень помогал жанр. Все понимали, что "в любой ситуации необходимы Гоголи и Щедрины", - известная фраза, сказанная на партийном съезде, а с другой стороны ирония - вещь такая опасная, что против нее даже цензура и партийные боссы боялись идти в открытую - выглядеть смешным не хотелось. Поэтому опасности я для них не представлял. Только потом они были удивлены, когда Герострат или Тиль Уленшпигель вызывали такую бурную реакцию, что чиновники разводили руками и говорили: "Не понимаю, в чем дело". Страна тогда как никогда овладела Эзоповым языком. Сейчас он, я думаю, тоже не умер. Я думаю. что без него очень бы обеднела наша русская литература.
Иван Толстой:
учился на автомобильных курсах. И опять столкнулся с необычайной популярностью вашего имени: мой преподаватель по автоделу любил цитировать писателей. У него была такая присказка: "Как писал мой любимый писатель Григорий Горин, порвалась связь времен". Что для вас порвалось в известную эпоху, а что сохранилось, каким вы вышли из этих лет - конца 80-х - начала 90-х?
Григорий Горин:
В силу своего характера, я воспринимал это, во-первых, не трагично, а, во-вторых, с какой-то детской радостью. Я был очень благодарен времени, что "позвали все благие, как собеседника на пир", что я это вижу, что я до этого дожил, что я могу быть у Белого Дома или потом мог переживать страшную ночь, когда обстреливали парламент. Все это меня уже не так покупало, может, потому что я к этому времени понял то, кушнеровское: "Нет больше пошлости на свете, чем на времена пенять". Пенять на времена не хотелось, и поэтому среди моих коллег я производил ощущение такого даже немного бодрящегося оптимиста, который даже мог действовать на нервы. Я твердо верил, что, во-первых, все обойдется - российское "авось", а вот, во-вторых: "Ну что, собственно, происходит страшного? Рухнула империя, а тебе повезло жить в это время и наблюдать, и более того - участвовать в процессе"...
Я - востребуемый писатель. И этим фактором я горжусь. То, что я сочиняю, не перестало интересовать театр. Все, что я написал, играется до сих пор. В Москве еще играются 6 моих пьес. Это много для драматурга. Качество пусть определяют критики и зрители. Но я - активно действующий писатель. У меня нет того ощущения, которое постигло некоторых моих коллег - нет ощущения ненужности и отчаяния по этому поводу, а главное: нет ворчания на молодых.
О Григории Горине рассказывают корреспондент Радио Свобода Марина Тимашева и актер Игорь Кваша. Приводится отрывок из программы "Поверх Барьеров" - разговор Ивана Толстого с Григорием Гориным, записанный в марте 1998-го года.
Ведущий программы " Liberty Live" Андрей Шарый:
Известный российский драматург Григорий Горин скончался 15 июня на 61-м году жизни от сердечного приступа. Он будет похоронен в Москве 19 июня. Гражданская панихида пройдет в Театре "Ленком". О Григории Горине говорит его друг, актер Игорь Кваша:
Игорь Кваша:
Это произошло сегодня совсем рано утром, в 7 часов, и говорить почти невозможно. Гриша был замечательный человек, просто замечательный - добрый, умный, отзывчивый, талантливый, любящий очень людей и жизнь. Еще вчера мы с ним говорили, он немножко рассказывал о замысле пьесы, причитал, что он ее трудно пишет, пишется медленно, потому что плохо себя чувствует, но в общем был веселый, бодрый и как-то полон и жизни, и планов. И все это так нелепо оборвалось, и так неожиданно, что трудно даже говорить...
Марина Тимашева:
Григорий Горин вошел в литературу в 60-е годы. Он известен как автор пьес, киносценариев, юмористических рассказов и монологов, участник передач "Клуб Белый Попугай" и "Вокруг Смеха". Первый рассказ Григорий Горин опубликовал в журнале "Юность" еще будучи студентом медицинского института. Успех пришел быстро и надолго. Он написал сценарии к популярным и всеми любимым кинофильмам "Тот самый Мюнхгаузен", "Формула любви", "О бедном гусаре замолвите слово" и другим. Почти 25 лет он сотрудничал с Театром "Ленком". Совместно с Марком Захаровым были написаны многие сценарии. Любимые народом пьесы Горина - такие, как "Забыть Герострата", "Чума на оба ваши дома", "Тиль", поставлены во многих российских и зарубежных театрах. Свои пьесы сам Горин называл комическими фантазиями. Люди в них и смешны, и трагичны. Все как в жизни. Горин любил тех, кто придумывает жизнь, а потом оказывается, что это - правда. Григорий Горин был очень веселый человек с грустными глазами, который не любил слова "юморист", но с юмором относился к серьезным вещам. Кажется, что Григорий Горин сам обладал всеми чертами своих симпатичных героев - такой же добрый, как сказочник из фильма "Обыкновенное Чудо", правдивый, как Мюнхгаузен... В его уста он вложил слова, ставшие девизом всей его жизни:
"Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Умное лицо, это еще не признак ума, господа! Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь...."
Андрей Шарый:
Григория Горина хорошо знали, любили и считали своим другом многие сотрудники Русской Службы Радио Свобода. Горин неоднократно приезжал в Прагу. В марте 1998-го года Григорий Горин был гостем программы "Поверх Барьеров". С писателем беседовал Иван Толстой:
Иван Толстой:
Григорий, для человека моего поколения, который встречал ваше имя в печати и на театральных афишах с самых ранних лет складывается такое впечатление, что ваша писательская судьба была без драм. Вас всегда печатали, но как мы знаем, какие-то, конечно рифы, камни, всякие подводные хищники, конечно же, существовали. Скажите, что составило драматическую часть вашей биографии в те годы?
Григорий Горин:
Подводные рифы и естественные контакты, и трения с цензурой существовали. Были запрещенные пьесы, в том числе, малоизвестные. Например наша знаменитая по тем временам пьеса называлась "Банкет", она была поставлена режиссером Марком Захаровым в Театре Сатиры и запрещена вместе с его другой пьесой "Доходное Место", где играл главную роль Андрей Миронов, и этот "Банкет". Это был очень умный спектакль, и на нем Екатерина Фурцева кричала нам: "Вы хотите, чтобы у нас здесь танки были, как после "Дзядов" в Варшаве". Просто время стерло все эти мелкие неприятности. Я называю их мелкими, потому что в это время люди садились в тюрьмы, шли протестовать на Красную Площадь, эмигрировали... Я ничего этого не делал, и поэтому внешне судьба выглядела достаточно благополучна. Мне было бы нелепо сейчас, как это делают многие мои коллеги, начинать выискивать какие-то блестящие примеры собственной смелости в запретные годы.
Мне, как я считаю, очень помогал жанр. Все понимали, что "в любой ситуации необходимы Гоголи и Щедрины", - известная фраза, сказанная на партийном съезде, а с другой стороны ирония - вещь такая опасная, что против нее даже цензура и партийные боссы боялись идти в открытую - выглядеть смешным не хотелось. Поэтому опасности я для них не представлял. Только потом они были удивлены, когда Герострат или Тиль Уленшпигель вызывали такую бурную реакцию, что чиновники разводили руками и говорили: "Не понимаю, в чем дело". Страна тогда как никогда овладела Эзоповым языком. Сейчас он, я думаю, тоже не умер. Я думаю. что без него очень бы обеднела наша русская литература.
Иван Толстой:
учился на автомобильных курсах. И опять столкнулся с необычайной популярностью вашего имени: мой преподаватель по автоделу любил цитировать писателей. У него была такая присказка: "Как писал мой любимый писатель Григорий Горин, порвалась связь времен". Что для вас порвалось в известную эпоху, а что сохранилось, каким вы вышли из этих лет - конца 80-х - начала 90-х?
Григорий Горин:
В силу своего характера, я воспринимал это, во-первых, не трагично, а, во-вторых, с какой-то детской радостью. Я был очень благодарен времени, что "позвали все благие, как собеседника на пир", что я это вижу, что я до этого дожил, что я могу быть у Белого Дома или потом мог переживать страшную ночь, когда обстреливали парламент. Все это меня уже не так покупало, может, потому что я к этому времени понял то, кушнеровское: "Нет больше пошлости на свете, чем на времена пенять". Пенять на времена не хотелось, и поэтому среди моих коллег я производил ощущение такого даже немного бодрящегося оптимиста, который даже мог действовать на нервы. Я твердо верил, что, во-первых, все обойдется - российское "авось", а вот, во-вторых: "Ну что, собственно, происходит страшного? Рухнула империя, а тебе повезло жить в это время и наблюдать, и более того - участвовать в процессе"...
Я - востребуемый писатель. И этим фактором я горжусь. То, что я сочиняю, не перестало интересовать театр. Все, что я написал, играется до сих пор. В Москве еще играются 6 моих пьес. Это много для драматурга. Качество пусть определяют критики и зрители. Но я - активно действующий писатель. У меня нет того ощущения, которое постигло некоторых моих коллег - нет ощущения ненужности и отчаяния по этому поводу, а главное: нет ворчания на молодых.
