Ведущий Иван Толстой
Диктор:
"В полдень в пятницу 20 июля 1714 года рухнул самый красивый мост в Перу и сбросил в пропасть пятерых путников".
Марина Ефимова:
Мое поколение смогло впервые прочесть эти строки Торнтона Уайлдера, открывающие его роман 1927 года "Мост короля Людовика святого", только в середине 70-х. Может быть, главным очарованием романа было сочетание легкого, обаятельного поэтического стиля, с поистине российской или даже немецкой серьезностью духовного исследования.
Диктор:
"Почему погибли именно эти пятеро? Либо наша жизнь случайна и смерть случайна, либо и в жизни и в смерти заложен план".
Марина Ефимова:
И роман Уайлдера представляет собой попытку ответить на этот вопрос. Свидетель катастрофы - францисканский монах Юнипер - расследует пять судеб, внезапно оборвавшихся вместе с ивовыми прутьями моста Людовика святого. Прочтя роман, мы кинулись читать, что могли найти об авторе. Сын пастора и брат пастора. Закончил Йейль. Потом Принстон. Изучал архитектуру и археологию в Италии, преподавал французский язык в школе при Йейльском университете. Потом латынь и греческий в Чикагском университете. Словом, профессор, профессор и профессор. Нам тогда и в голову не пришло, что Торнтон Уайлдер был одним из самых одаренных комиков своего поколения. Его ученик писал в воспоминаниях о своих школьных годах:
"Мы любили мистера Уайлдера. Он не был похож ни на кого и всегда говорил неожиданные вещи. Например, когда мы с забывчивой медлительностью переодевались ко сну в общей спальне, застывая на несколько минут с носком в руках, мистер Уайлдер никогда не говорил раздраженно: "Побыстрее, пожалуйста джентльмены". Нет. Задумчиво посмотрев на нас некоторое время, он вдруг делал вид, что пытается загородить собой дверь, и взволнованно говорил: "Нет, нет, мисс, вы не можете сюда войти - это спальня мальчиков". Раздавался общий вопль. Туча носков, брюк и джемперов падала на пол, и в минуту все были под одеялами. Однажды кто-то сказал ему: "Вы много курите". Он сразу согласно кивнул: "Не останавливаясь. Прикуриваю одну от другой, начиная с 1918 года". Мы любили его за веселую терпимость к нашим идиотствам и не часто, но вовремя проявленное внимание к нашим чувствам. Мы понимали, что он разглядывает нас с тем же интересом, с каким зоолог разглядывает обезьян. Но в школе мы все изголодались хоть по какому-то интересу".
Марина Ефимова:
В нашей передаче участвует литературный критик, профессор эмеритус Дэниел Хэбберман, лично знавший Торнтона Уайлдера. Профессор Хэбберман, все биографы пишут об образованности Уайлдера. Это правда, что он уже в молодости был эрудитом?
Дэниел Хэбберман:
Невероятным. Он знал все. Одним из его главных увлечений была испанская литература и особенно Лопе де Вега. Его роман "Небо - станция назначения" основан на вещах Сервантеса. В немецкой литературе он смаковал вещи Гессе. Разумеется, он прекрасно знал русскую литературу и даже с помощью кого-то из славистов перевел чеховскую "Чайку". Он так много знал, что часто испытывал особый энтузиазм по поводу вещей, которые мало кто вообще читал. Например, он обожал "Письма мадам де Севиньи".
Марина Ефимова:
Считается, что именно "Письма Мадам де Севиньи" послужили примером для писем маркиза де Монтемайорк дочери в первой новелле романа "Мост Короля Людовика Святого". Возможно. Однако нужно упомянуть, что письма были и семейным жанром Уайлдеров. Сам Торнтон писал их сотнями - брату Амосу, сестрам Изабел и Шарлотте, отцу, своему любимому профессору Уейгеру, бывшим ученикам, старым друзьям и новым знакомым и, главное, матери. Письма маркизы были посланиями любви, безответной любви к дочери. Письма 20-летнего Торнтона были посланиями любви к матери.
Диктор:
"Если бы коллеги узнали, сколько времени я трачу на письма матери, меня бы уволили. Вы знаете, что для моих сверстников матери - это люди, которые портят удовольствие. Но приеду специально, чтобы повидать вас 17 ноября в пятницу. Со времен средневековья сколько взрослых мужчин покрывали сто миль ради счастья вас увидеть. И всю дорогу думали о вас. И признавались под присягой, что они поняли самые восхитительные места из всемирной литературы только в свете вашей личности. Мадам, хотя я и считаю, что вы лишком молоды для этой роли, я, тем не менее, прошу вас, станьте моей матерью. Согласны ли вы взять этого человека в сыновья, чтобы осуждать и баловать, дразнить, провоцировать и видеть его лицо во время тысяч завтраков. И да поможет вам мадам де Севиньи".
Марина Ефимова:
Кстати, роман "Мост Короля Людовика Святого" посвящен матери. Это было третье литературное произведение Уайлдера. Первое - "Воспоминания римского студента" - было юношеским опытом, роман "Кабала" якобы из жизни римского высшего света, увиденного им краем глаза во время учебы, обратил на себя внимание критиков, третий вышел весной 1927 года. Отзывы критики, особенно британской потрясли автора, тогда школьного учителя. Знаменитый разгромщик новичков Иве Лукас писал: "Давно не читал ничего столь оригинального", другой критик отметил "тонкую идею", обозреватель "Ивнинг стандарт" писал: "Никогда не слышал имени Торнтона Уайлдера, но "Мост" абсолютно первоклассная вещь". Американские критики подхватили, и роман получил Пулитцеровскую премию в 1928 году. Автору был 31 год. Однако, через 2 года - в 1930-м - после выхода в свет следующего романа Уайлдера "Женщина из Андроса", на этот раз основанного на пьесе древнеримского автора, в печати разгорелась жаркая полемика, в которой участвовали главные критики того времени, в частности Майкл Голд:
Диктор:
"Уайлдера волнуют маленькие лавандовые трагедии сказочных королевств. А где улицы Нью-Йорка, Нового Орлеана, Чикаго, где безработные, где дети-рабы на свекольных полях, где страсти и смерти пеннсильванских шахтеров?"
Марина Ефимова:
Голд был прямо каким-то американским Писаревым, но за нелепыми требованиями непременного участия писателя в социальной борьбе, стояло и нечто другое. И об этом профессор Дартмута Лев Лосев.
Лев Лосев:
Он беззастенчиво религиозный писатель. Разумеется, можно раскрыть очень глубокие религиозные мотивы и в творчестве Фолкнера и Хемингуэя, но Уайдлер - в отличие от них всех - он откровенно религиозный писатель. Он не скрывает, что именно то, что его интересует, это религия в повседневной жизни. Это присутствие Господа и божьего замысла во всем, что происходит с человеком на земле.
Марина Ефимова:
Одни, в том числе и главный литературный критик того времени Эдмунд Уилсон, выступали против Уайлдера, другие за, в том числе Гертруда Стайн и известный издатель Джон Фарар. Одни не желали с ним знаться, другие приглашали на обеды, на выступления, присуждали премии. Реакция самого Уайлдера была краткой. Он сказал: "Я ненавижу все побочные продукты литературы, кроме денег".
"Энтузиаст", так назвал книгу о Торнтоне Уайлдере его биограф Гилберт Харрисон. И, конечно, не зря. На все события жизни Уайлдер реагировал одинаково: с энтузиазмом. Еще будучи школьным учителем, он писал своему бывшему профессору:
"Меня предупреждали: никогда не учи в школе, это убийственно скучно. Но я нашел здесь массу удовольствий. Во-первых, отношения между тобой и классом, в котором ты сумел разбудить интерес. Во-вторых, наблюдения за существами, которые действуют. Говорят и движутся с такой трогательно-бездумной естественностью. А когда они спят, сопя в 32 носа своими хроническими синуситами, аденоидами, гландами и сорванными связками, я даже их люблю. Мы ездим с ними смотреть китов с ламповидными глазами, которые дефилируют вдоль нью-джерсийского берега".
Марина Ефимова:
Точно таким же энтузиазмом отличалась и реакция Уайлдера на критику его первых романов. Он сразу написал две одноактных пьесы, где дело происходит в Америке, одобренный критиками роман "Станция назначения - небеса" про путешествие по Америке коммивояжера Джорджа Браша, и в 1938 году пьесу "Наш городок", про которую сложно придумать что-нибудь более американское и в те времена более новаторское. Пьеса начинается авторской ремаркой "Занавеса нет. Декораций нет, кроме двух столов со стульями по разным краям сцены. На пустом просцениуме - ведущий. Полутемно. Ведущий:
- Название нашего городка Гроверс Корнер, штат Нью-Хэмпшир. Прямо у границы с Массачуссетсем. Население 1700 человек. Первый акт показывает один день в нашем городке. 7 мая 1901 года. И сейчас раннее утро этого дня. Несколько минут до рассвета. Восток вон там, видите, там уже чуть светает. Утренняя звезда ярче всего горит за минуту до восхода, не правда ли? Но не буду отвлекаться. Вон там главная улица. Там - конгрегационная церковь. Через улицу пресвиторианская. Методистская и унитарная - вон там, баптистская - у реки, католическая за железной дорогой. Дом Дока Гибса. Задний двор с видом, если кому-то нужен вид. Садик. Миссис Гибс, кукуруза, горох и много сорняков. Дом редактора местной газеты Уэбба: садик, миссис Уэбб, все то же самое, что у миссис Гибс плюс подсолнухи. Ага, вот и миссис Гибс спускается, чтобы приготовить завтрак".
Марина Ефимова:
В этой пьесе нет ничего кроме течения жизни. От безмятежного детства до безнадежной старости, от юной любви Джорджа и Эми, до полного охлаждения друг к другу их пожилых родителей. От рождения неизвестного младенца в польском предместье в начале пьесы, до смерти Эми Уэбб от родов и ее похорон в конце пьесы. Пьеса движется незамысловато, но с такой значительной неумолимостью, что зритель, если ему повезет увидеть хорошую постановку, сидит как загипнотизированный, не совсем понимая, в чем гипноз. И только после похорон Эмми и после разговора мертвых на кладбище, в зрительном зале как лава в проснувшемся вулкане поднимается волна любви к уходящей жизни. В 1939 году пьесу, в которой ведущего играл сам Торнтон Уайлдер, приняли на ура. И тут же убили ее, сделав Голливудский фильм. Вот что говорят об этом американцы, с которыми побеседовал Владимир Морозов.
Владимир Морозов:
Фильм "Наш городок" мы с женой смотрели вместе с пожилыми соседями. Дамы прослезились. Когда фильм кончился, соседка неожиданно сказала: "Финал - сплошная фальшь. Обычный голливудский хэппи-энд. В кино героиня выздоровела и родила второго ребенка, а в пьесе она умирает. Только после этого зрители понимают, как хороша была жизнь - простая, без всяких событий, заурядная и прекрасная жизнь. Я плачу каждый раз, когда я читаю". Она сняла с полки книгу, привычно открыла знакомую страницу. Моя соседка Ирэн художница и вообще человек старого закала. Вот что сказал мне Том, знакомый продавец из книжного магазина. Тому - 25.
Том:
Что я думаю по поводу книг Торнтона Уайлдера? Да ничего не думаю. Приходилось читать, потому что они были в школьной программе. Прочел, и никакого впечатления. Я вообще не люблю книг, где нет действия. Это слишком скучно.
Владимир Морозов:
Моему следующему собеседнику 60. Это священник епископальной церкви Нилс Блатс. Я не преминул пожаловаться священнику на то, что нынешняя молодежь Торнтона Уайлдера не любит. Не скажите, возразил собеседник.
Нилс Блатс:
8 лет назад я взял сына на Бродвей посмотреть "Наш городок". Парню было 15 лет. Все детективы перечитал, но пьеса ошеломила его именно религиозная тема, не явная, но мощная.
Марина Ефимова:
Мне тоже выпало счастье в начале 90-х годов видеть эту постановку - настоящее возрождение испорченной и забытой пьесы, которую создал замечательный нью-йоркский режиссер Грегори Мошер. Он участвует сегодня в нашей передаче.
Грегори Мошер:
Как вы знаете, пьесу Уайлдера "Наш городок" обычно считают объяснением в любви американской провинции с ее безыскусностью и смирением. Но мне всегда была подозрительна такая трактовка, потому что в пьесе с самого ее начала есть тихая неизбывная печаль. И я пытался найти к ней ключ. Вчитавшись в биографию автора, я обнаружил, что пьеса была написана в Европе после мюнхенского соглашения. Чудовища сорвались с цепи, и никто не остановил их, ни Англия, ни Америка. Может, пьеса была панихидой по западной цивилизации.
Марина Ефимова:
Действительно, в пьесе ощущаются ностальгические чувства, но это скорее ностальгия по жизни.
Грегори Мошер:
Вот именно, ностальгия по жизни, а не по Америке маленьких городков и мороженого с содовой. Две почти идентичные семьи в пьесе - Уэббы и Гибсы живут однообразно и неинтересно и не очень ладно, но достойно. В семъе Уэббов муж и жена давно охладели друг к другу, но дети об этом не подозревают. В семье Гибсов у жены осталась лишь одна мечта - съездить в Париж, и она жертвует ею ради сына. В пьесе есть и радость и шутки и юная любовь, но за всем этим незримо стоят, как плакальщицы в греческих трагедиях, судьба, смерть, печаль и память о любви. Словом, когда ставишь эту пьесу, нельзя упрощать себе задачу, нельзя упрощать эмоции.
Марина Ефимова:
Мистер Мошер, я хочу признаться, что до вашей интерпретации я совершенно была не способна оценить пьесу "Наш городок". Фильм вообще не досмотрела до конца. Но в вашей постановке она превратилась для меня просто в некий религиозный опыт.
Грегори Мошер:
Это был самый счастливый момент моей карьеры. Ни разу в своей жизни я не работал с группой актеров, в которой возникло бы такое общее ощущение некоей высокой цели, ради которой они собрались. В первый раз я видел, что ни один из актеров не заботился о том, как лично он выглядит в этой пьесе, какие ему достались реплики, как его роль скажется на его репутации. Я помню, как Сюзан Зонтаг пришла на спектакль. Пришла просто потому, что друзья настояли. Я слышал, как она говорила приятелю в одной из актерских уборных: "Наш городок"? Почему я должна смотреть наш городок? Будто у меня других дел нет?"
Но она подошла ко мне уже в первом антракте, потом во втором, а потом после спектакля и говорила мне то же самое что и вы, она поняла, что ужасно недооценила эту пьесу. Кейнон, писатель и сценарист, близкий друг Торнтона Уайлдера, прислал мне письмо, в котором написал, что этот спектакль - лучшая постановка пьесы "Наш городок" из всех, какие были сделаны на экране и на сцене.
Марина Ефимова:
Мистер Мошер, готовя эту передачу я с горечью обнаружила, что Торнтон Уайлдер не котируется в академическом мире.
Грегори Мошер:
Мне 51 год, и в мое время нас учили, что Уайлдер очень посредственный писатель, и, слушая своих преподавателей, мы воротили нос от романа, награжденного пулицеровской премией "Мост Короля Людовика Святого". Это были 50-60 годы. Тогда главной литературой считались Норман Мейлер, Филипп Рот и Сол Белоу. И за последние 50 лет они, возможно, лучшие американские прозаики, но они задвинули в тень Торнтона Уайлдера незаслуженно.
Марина Ефимова:
Вот что добавляет о забвении Торнтона Уайлдера профессор Хэйберман:
"Дело скорее в перемене литературного стиля, который неофиты подняли на щит, думая, что слово стиль - это синоним к слову литература. Между прочим, это Торнтон Уайлдер сказал, что многие считают литературой стиль, в то время, как литература это код сердца. В 60-х Уайлдер уже не выглядел новатором, экспериментатором, каким он казался в 30 и 40 годы. А писательской молодежи 60-х годов он казался старомодным. Есть и еще одна причина: Уайлдер при том, что он в высшей степени американский писатель, писал, всегда имея в виду европейскую литературу и европейскую историю, которую он любил и прекрасно знал. А в 60- годы знания были не в моде".
Марина Ефимова:
В 50-х и 60-х годах с разницей в 10 лет Торнтон Уайлдер создал 2 произведения противоположных и по жанру и по духу. Одно стало, может быть, самой популярной в мире музыкальной комедией. Другой - самым мистическим и религиозными американским романом. В 1954 году он написал комедию "Сваха", которая была положена на музыку композитором Джерри Германом, и получила название "Хэлло, Долли". Потиражные с этого мюзикла стали основным доходом Уайлдера в пожилом возрасте, что было чрезвычайно кстати, поскольку писатель, начиная с 1929 года практически содержал двух сестер Изабеллу и Шарлотту. Чтобы написать другой из двух упомянутых произведений Уайлдер на год уехал в Аризону. Просто так куда глаза глядят, в пустыню. И осел в городе Дуглас, потому что именно в этом месте у него осталась машина. В Дугласе Уайлдер создал роман "День восьмой", который, как писал кто-то из критиков, начинается как загадка убийства, но постепенно превращается в загадку духа. Каждый из действующих лиц решает для себя задачу - какому закону он должен следовать: человеческому, который он знает, или божескому, который он чувствует. Одну сцену из этого романа вспоминает священник Нил Блатс.
Нил Блатс:
Помните сцену, где герой показывает собеседнику ковер. Сначала изнанку ковра - смотри, какие тут грязные перепутанные нитки. Это наш мир, каким мы, люди видим его. Потом он переворачивает ковер и показывает его наружную сторону - каким видит наш мир Бог. Он видит изумительный рисунок, который мы не всегда замечаем.
Марина Ефимова:
Торнтон Уайлдер, отвергнутый, как писатель академическими кругами в начале 70-х, прожил еще 15 лет. Но было бы ужасной ошибкой думать, что эта отверженность, эти побочные продукты литературы, хоть как-то отразились на его жизни. Он и в старости мог сказать про себя то, что сказал в юности в письме к брату:
"Я счастливее всего тогда, когда я люблю и любим человеческими существами. На втором месте писание слов, на третьем - погружение в загадки духа. Я постоянно чувствую энтузиазм по поводу идеи или книги или человека".
Марина Ефимова:
В середине 30-х годов Уайлдер стал профессором Чикагского университета и через год у него там произошел своего рода нервный срыв. Он упал в обморок в ресторане, у него был совершенный упадок сил. Так, что он даже попал в санаторий. Но случилось это не от того, что он переработал, а от того, что он перегулял. Каждую неделю его расписание было чудовищно перегружено светскими событиями. Биограф пишет:
"Он завтракал с племянницей писателя Стивена Крейна, обедал с драматургом Ноэлем Каурдом, ужинал с поэтом Робертом Фростом после вечернего спектакля. Он ездил в Калифорнию к режиссеру Джорджу Кьюкару, у которого иногда был консультантом, ездил в Париж к Гертруде Стайн и в Вену к Фрейду с которым вел долгие беседы. Он обсуждал музыку с Владимиром Горовицем после его репетиций, и живопись с Джорджией О'Киф после открытия ее выставки. Он навещал в больнице Дороти Паркер, пил в нью-йоркской забегаловке с писательницей Виллой Кейт, и у него было три коктейль-парти на неделе".
Марина Ефимова:
7 декабря 1975 года Торнтон Уайлдер, ему было 78 лет, собирался на званый обед к капеллану Йейльской церкви Уильяму Коффину. Перед обедом он прилег вздремнуть и умер во сне. К книге о жизни Торнтона Уайлдера его биограф взял эпиграфом абзац из любимого Уайлдером философа Киркигора: "Голос, который провозглашает радость, но в котором звучит боль, - да, такой голос дойдет до сердца и останется там как сокровище".
Диктор:
"В полдень в пятницу 20 июля 1714 года рухнул самый красивый мост в Перу и сбросил в пропасть пятерых путников".
Марина Ефимова:
Мое поколение смогло впервые прочесть эти строки Торнтона Уайлдера, открывающие его роман 1927 года "Мост короля Людовика святого", только в середине 70-х. Может быть, главным очарованием романа было сочетание легкого, обаятельного поэтического стиля, с поистине российской или даже немецкой серьезностью духовного исследования.
Диктор:
"Почему погибли именно эти пятеро? Либо наша жизнь случайна и смерть случайна, либо и в жизни и в смерти заложен план".
Марина Ефимова:
И роман Уайлдера представляет собой попытку ответить на этот вопрос. Свидетель катастрофы - францисканский монах Юнипер - расследует пять судеб, внезапно оборвавшихся вместе с ивовыми прутьями моста Людовика святого. Прочтя роман, мы кинулись читать, что могли найти об авторе. Сын пастора и брат пастора. Закончил Йейль. Потом Принстон. Изучал архитектуру и археологию в Италии, преподавал французский язык в школе при Йейльском университете. Потом латынь и греческий в Чикагском университете. Словом, профессор, профессор и профессор. Нам тогда и в голову не пришло, что Торнтон Уайлдер был одним из самых одаренных комиков своего поколения. Его ученик писал в воспоминаниях о своих школьных годах:
"Мы любили мистера Уайлдера. Он не был похож ни на кого и всегда говорил неожиданные вещи. Например, когда мы с забывчивой медлительностью переодевались ко сну в общей спальне, застывая на несколько минут с носком в руках, мистер Уайлдер никогда не говорил раздраженно: "Побыстрее, пожалуйста джентльмены". Нет. Задумчиво посмотрев на нас некоторое время, он вдруг делал вид, что пытается загородить собой дверь, и взволнованно говорил: "Нет, нет, мисс, вы не можете сюда войти - это спальня мальчиков". Раздавался общий вопль. Туча носков, брюк и джемперов падала на пол, и в минуту все были под одеялами. Однажды кто-то сказал ему: "Вы много курите". Он сразу согласно кивнул: "Не останавливаясь. Прикуриваю одну от другой, начиная с 1918 года". Мы любили его за веселую терпимость к нашим идиотствам и не часто, но вовремя проявленное внимание к нашим чувствам. Мы понимали, что он разглядывает нас с тем же интересом, с каким зоолог разглядывает обезьян. Но в школе мы все изголодались хоть по какому-то интересу".
Марина Ефимова:
В нашей передаче участвует литературный критик, профессор эмеритус Дэниел Хэбберман, лично знавший Торнтона Уайлдера. Профессор Хэбберман, все биографы пишут об образованности Уайлдера. Это правда, что он уже в молодости был эрудитом?
Дэниел Хэбберман:
Невероятным. Он знал все. Одним из его главных увлечений была испанская литература и особенно Лопе де Вега. Его роман "Небо - станция назначения" основан на вещах Сервантеса. В немецкой литературе он смаковал вещи Гессе. Разумеется, он прекрасно знал русскую литературу и даже с помощью кого-то из славистов перевел чеховскую "Чайку". Он так много знал, что часто испытывал особый энтузиазм по поводу вещей, которые мало кто вообще читал. Например, он обожал "Письма мадам де Севиньи".
Марина Ефимова:
Считается, что именно "Письма Мадам де Севиньи" послужили примером для писем маркиза де Монтемайорк дочери в первой новелле романа "Мост Короля Людовика Святого". Возможно. Однако нужно упомянуть, что письма были и семейным жанром Уайлдеров. Сам Торнтон писал их сотнями - брату Амосу, сестрам Изабел и Шарлотте, отцу, своему любимому профессору Уейгеру, бывшим ученикам, старым друзьям и новым знакомым и, главное, матери. Письма маркизы были посланиями любви, безответной любви к дочери. Письма 20-летнего Торнтона были посланиями любви к матери.
Диктор:
"Если бы коллеги узнали, сколько времени я трачу на письма матери, меня бы уволили. Вы знаете, что для моих сверстников матери - это люди, которые портят удовольствие. Но приеду специально, чтобы повидать вас 17 ноября в пятницу. Со времен средневековья сколько взрослых мужчин покрывали сто миль ради счастья вас увидеть. И всю дорогу думали о вас. И признавались под присягой, что они поняли самые восхитительные места из всемирной литературы только в свете вашей личности. Мадам, хотя я и считаю, что вы лишком молоды для этой роли, я, тем не менее, прошу вас, станьте моей матерью. Согласны ли вы взять этого человека в сыновья, чтобы осуждать и баловать, дразнить, провоцировать и видеть его лицо во время тысяч завтраков. И да поможет вам мадам де Севиньи".
Марина Ефимова:
Кстати, роман "Мост Короля Людовика Святого" посвящен матери. Это было третье литературное произведение Уайлдера. Первое - "Воспоминания римского студента" - было юношеским опытом, роман "Кабала" якобы из жизни римского высшего света, увиденного им краем глаза во время учебы, обратил на себя внимание критиков, третий вышел весной 1927 года. Отзывы критики, особенно британской потрясли автора, тогда школьного учителя. Знаменитый разгромщик новичков Иве Лукас писал: "Давно не читал ничего столь оригинального", другой критик отметил "тонкую идею", обозреватель "Ивнинг стандарт" писал: "Никогда не слышал имени Торнтона Уайлдера, но "Мост" абсолютно первоклассная вещь". Американские критики подхватили, и роман получил Пулитцеровскую премию в 1928 году. Автору был 31 год. Однако, через 2 года - в 1930-м - после выхода в свет следующего романа Уайлдера "Женщина из Андроса", на этот раз основанного на пьесе древнеримского автора, в печати разгорелась жаркая полемика, в которой участвовали главные критики того времени, в частности Майкл Голд:
Диктор:
"Уайлдера волнуют маленькие лавандовые трагедии сказочных королевств. А где улицы Нью-Йорка, Нового Орлеана, Чикаго, где безработные, где дети-рабы на свекольных полях, где страсти и смерти пеннсильванских шахтеров?"
Марина Ефимова:
Голд был прямо каким-то американским Писаревым, но за нелепыми требованиями непременного участия писателя в социальной борьбе, стояло и нечто другое. И об этом профессор Дартмута Лев Лосев.
Лев Лосев:
Он беззастенчиво религиозный писатель. Разумеется, можно раскрыть очень глубокие религиозные мотивы и в творчестве Фолкнера и Хемингуэя, но Уайдлер - в отличие от них всех - он откровенно религиозный писатель. Он не скрывает, что именно то, что его интересует, это религия в повседневной жизни. Это присутствие Господа и божьего замысла во всем, что происходит с человеком на земле.
Марина Ефимова:
Одни, в том числе и главный литературный критик того времени Эдмунд Уилсон, выступали против Уайлдера, другие за, в том числе Гертруда Стайн и известный издатель Джон Фарар. Одни не желали с ним знаться, другие приглашали на обеды, на выступления, присуждали премии. Реакция самого Уайлдера была краткой. Он сказал: "Я ненавижу все побочные продукты литературы, кроме денег".
"Энтузиаст", так назвал книгу о Торнтоне Уайлдере его биограф Гилберт Харрисон. И, конечно, не зря. На все события жизни Уайлдер реагировал одинаково: с энтузиазмом. Еще будучи школьным учителем, он писал своему бывшему профессору:
"Меня предупреждали: никогда не учи в школе, это убийственно скучно. Но я нашел здесь массу удовольствий. Во-первых, отношения между тобой и классом, в котором ты сумел разбудить интерес. Во-вторых, наблюдения за существами, которые действуют. Говорят и движутся с такой трогательно-бездумной естественностью. А когда они спят, сопя в 32 носа своими хроническими синуситами, аденоидами, гландами и сорванными связками, я даже их люблю. Мы ездим с ними смотреть китов с ламповидными глазами, которые дефилируют вдоль нью-джерсийского берега".
Марина Ефимова:
Точно таким же энтузиазмом отличалась и реакция Уайлдера на критику его первых романов. Он сразу написал две одноактных пьесы, где дело происходит в Америке, одобренный критиками роман "Станция назначения - небеса" про путешествие по Америке коммивояжера Джорджа Браша, и в 1938 году пьесу "Наш городок", про которую сложно придумать что-нибудь более американское и в те времена более новаторское. Пьеса начинается авторской ремаркой "Занавеса нет. Декораций нет, кроме двух столов со стульями по разным краям сцены. На пустом просцениуме - ведущий. Полутемно. Ведущий:
- Название нашего городка Гроверс Корнер, штат Нью-Хэмпшир. Прямо у границы с Массачуссетсем. Население 1700 человек. Первый акт показывает один день в нашем городке. 7 мая 1901 года. И сейчас раннее утро этого дня. Несколько минут до рассвета. Восток вон там, видите, там уже чуть светает. Утренняя звезда ярче всего горит за минуту до восхода, не правда ли? Но не буду отвлекаться. Вон там главная улица. Там - конгрегационная церковь. Через улицу пресвиторианская. Методистская и унитарная - вон там, баптистская - у реки, католическая за железной дорогой. Дом Дока Гибса. Задний двор с видом, если кому-то нужен вид. Садик. Миссис Гибс, кукуруза, горох и много сорняков. Дом редактора местной газеты Уэбба: садик, миссис Уэбб, все то же самое, что у миссис Гибс плюс подсолнухи. Ага, вот и миссис Гибс спускается, чтобы приготовить завтрак".
Марина Ефимова:
В этой пьесе нет ничего кроме течения жизни. От безмятежного детства до безнадежной старости, от юной любви Джорджа и Эми, до полного охлаждения друг к другу их пожилых родителей. От рождения неизвестного младенца в польском предместье в начале пьесы, до смерти Эми Уэбб от родов и ее похорон в конце пьесы. Пьеса движется незамысловато, но с такой значительной неумолимостью, что зритель, если ему повезет увидеть хорошую постановку, сидит как загипнотизированный, не совсем понимая, в чем гипноз. И только после похорон Эмми и после разговора мертвых на кладбище, в зрительном зале как лава в проснувшемся вулкане поднимается волна любви к уходящей жизни. В 1939 году пьесу, в которой ведущего играл сам Торнтон Уайлдер, приняли на ура. И тут же убили ее, сделав Голливудский фильм. Вот что говорят об этом американцы, с которыми побеседовал Владимир Морозов.
Владимир Морозов:
Фильм "Наш городок" мы с женой смотрели вместе с пожилыми соседями. Дамы прослезились. Когда фильм кончился, соседка неожиданно сказала: "Финал - сплошная фальшь. Обычный голливудский хэппи-энд. В кино героиня выздоровела и родила второго ребенка, а в пьесе она умирает. Только после этого зрители понимают, как хороша была жизнь - простая, без всяких событий, заурядная и прекрасная жизнь. Я плачу каждый раз, когда я читаю". Она сняла с полки книгу, привычно открыла знакомую страницу. Моя соседка Ирэн художница и вообще человек старого закала. Вот что сказал мне Том, знакомый продавец из книжного магазина. Тому - 25.
Том:
Что я думаю по поводу книг Торнтона Уайлдера? Да ничего не думаю. Приходилось читать, потому что они были в школьной программе. Прочел, и никакого впечатления. Я вообще не люблю книг, где нет действия. Это слишком скучно.
Владимир Морозов:
Моему следующему собеседнику 60. Это священник епископальной церкви Нилс Блатс. Я не преминул пожаловаться священнику на то, что нынешняя молодежь Торнтона Уайлдера не любит. Не скажите, возразил собеседник.
Нилс Блатс:
8 лет назад я взял сына на Бродвей посмотреть "Наш городок". Парню было 15 лет. Все детективы перечитал, но пьеса ошеломила его именно религиозная тема, не явная, но мощная.
Марина Ефимова:
Мне тоже выпало счастье в начале 90-х годов видеть эту постановку - настоящее возрождение испорченной и забытой пьесы, которую создал замечательный нью-йоркский режиссер Грегори Мошер. Он участвует сегодня в нашей передаче.
Грегори Мошер:
Как вы знаете, пьесу Уайлдера "Наш городок" обычно считают объяснением в любви американской провинции с ее безыскусностью и смирением. Но мне всегда была подозрительна такая трактовка, потому что в пьесе с самого ее начала есть тихая неизбывная печаль. И я пытался найти к ней ключ. Вчитавшись в биографию автора, я обнаружил, что пьеса была написана в Европе после мюнхенского соглашения. Чудовища сорвались с цепи, и никто не остановил их, ни Англия, ни Америка. Может, пьеса была панихидой по западной цивилизации.
Марина Ефимова:
Действительно, в пьесе ощущаются ностальгические чувства, но это скорее ностальгия по жизни.
Грегори Мошер:
Вот именно, ностальгия по жизни, а не по Америке маленьких городков и мороженого с содовой. Две почти идентичные семьи в пьесе - Уэббы и Гибсы живут однообразно и неинтересно и не очень ладно, но достойно. В семъе Уэббов муж и жена давно охладели друг к другу, но дети об этом не подозревают. В семье Гибсов у жены осталась лишь одна мечта - съездить в Париж, и она жертвует ею ради сына. В пьесе есть и радость и шутки и юная любовь, но за всем этим незримо стоят, как плакальщицы в греческих трагедиях, судьба, смерть, печаль и память о любви. Словом, когда ставишь эту пьесу, нельзя упрощать себе задачу, нельзя упрощать эмоции.
Марина Ефимова:
Мистер Мошер, я хочу признаться, что до вашей интерпретации я совершенно была не способна оценить пьесу "Наш городок". Фильм вообще не досмотрела до конца. Но в вашей постановке она превратилась для меня просто в некий религиозный опыт.
Грегори Мошер:
Это был самый счастливый момент моей карьеры. Ни разу в своей жизни я не работал с группой актеров, в которой возникло бы такое общее ощущение некоей высокой цели, ради которой они собрались. В первый раз я видел, что ни один из актеров не заботился о том, как лично он выглядит в этой пьесе, какие ему достались реплики, как его роль скажется на его репутации. Я помню, как Сюзан Зонтаг пришла на спектакль. Пришла просто потому, что друзья настояли. Я слышал, как она говорила приятелю в одной из актерских уборных: "Наш городок"? Почему я должна смотреть наш городок? Будто у меня других дел нет?"
Но она подошла ко мне уже в первом антракте, потом во втором, а потом после спектакля и говорила мне то же самое что и вы, она поняла, что ужасно недооценила эту пьесу. Кейнон, писатель и сценарист, близкий друг Торнтона Уайлдера, прислал мне письмо, в котором написал, что этот спектакль - лучшая постановка пьесы "Наш городок" из всех, какие были сделаны на экране и на сцене.
Марина Ефимова:
Мистер Мошер, готовя эту передачу я с горечью обнаружила, что Торнтон Уайлдер не котируется в академическом мире.
Грегори Мошер:
Мне 51 год, и в мое время нас учили, что Уайлдер очень посредственный писатель, и, слушая своих преподавателей, мы воротили нос от романа, награжденного пулицеровской премией "Мост Короля Людовика Святого". Это были 50-60 годы. Тогда главной литературой считались Норман Мейлер, Филипп Рот и Сол Белоу. И за последние 50 лет они, возможно, лучшие американские прозаики, но они задвинули в тень Торнтона Уайлдера незаслуженно.
Марина Ефимова:
Вот что добавляет о забвении Торнтона Уайлдера профессор Хэйберман:
"Дело скорее в перемене литературного стиля, который неофиты подняли на щит, думая, что слово стиль - это синоним к слову литература. Между прочим, это Торнтон Уайлдер сказал, что многие считают литературой стиль, в то время, как литература это код сердца. В 60-х Уайлдер уже не выглядел новатором, экспериментатором, каким он казался в 30 и 40 годы. А писательской молодежи 60-х годов он казался старомодным. Есть и еще одна причина: Уайлдер при том, что он в высшей степени американский писатель, писал, всегда имея в виду европейскую литературу и европейскую историю, которую он любил и прекрасно знал. А в 60- годы знания были не в моде".
Марина Ефимова:
В 50-х и 60-х годах с разницей в 10 лет Торнтон Уайлдер создал 2 произведения противоположных и по жанру и по духу. Одно стало, может быть, самой популярной в мире музыкальной комедией. Другой - самым мистическим и религиозными американским романом. В 1954 году он написал комедию "Сваха", которая была положена на музыку композитором Джерри Германом, и получила название "Хэлло, Долли". Потиражные с этого мюзикла стали основным доходом Уайлдера в пожилом возрасте, что было чрезвычайно кстати, поскольку писатель, начиная с 1929 года практически содержал двух сестер Изабеллу и Шарлотту. Чтобы написать другой из двух упомянутых произведений Уайлдер на год уехал в Аризону. Просто так куда глаза глядят, в пустыню. И осел в городе Дуглас, потому что именно в этом месте у него осталась машина. В Дугласе Уайлдер создал роман "День восьмой", который, как писал кто-то из критиков, начинается как загадка убийства, но постепенно превращается в загадку духа. Каждый из действующих лиц решает для себя задачу - какому закону он должен следовать: человеческому, который он знает, или божескому, который он чувствует. Одну сцену из этого романа вспоминает священник Нил Блатс.
Нил Блатс:
Помните сцену, где герой показывает собеседнику ковер. Сначала изнанку ковра - смотри, какие тут грязные перепутанные нитки. Это наш мир, каким мы, люди видим его. Потом он переворачивает ковер и показывает его наружную сторону - каким видит наш мир Бог. Он видит изумительный рисунок, который мы не всегда замечаем.
Марина Ефимова:
Торнтон Уайлдер, отвергнутый, как писатель академическими кругами в начале 70-х, прожил еще 15 лет. Но было бы ужасной ошибкой думать, что эта отверженность, эти побочные продукты литературы, хоть как-то отразились на его жизни. Он и в старости мог сказать про себя то, что сказал в юности в письме к брату:
"Я счастливее всего тогда, когда я люблю и любим человеческими существами. На втором месте писание слов, на третьем - погружение в загадки духа. Я постоянно чувствую энтузиазм по поводу идеи или книги или человека".
Марина Ефимова:
В середине 30-х годов Уайлдер стал профессором Чикагского университета и через год у него там произошел своего рода нервный срыв. Он упал в обморок в ресторане, у него был совершенный упадок сил. Так, что он даже попал в санаторий. Но случилось это не от того, что он переработал, а от того, что он перегулял. Каждую неделю его расписание было чудовищно перегружено светскими событиями. Биограф пишет:
"Он завтракал с племянницей писателя Стивена Крейна, обедал с драматургом Ноэлем Каурдом, ужинал с поэтом Робертом Фростом после вечернего спектакля. Он ездил в Калифорнию к режиссеру Джорджу Кьюкару, у которого иногда был консультантом, ездил в Париж к Гертруде Стайн и в Вену к Фрейду с которым вел долгие беседы. Он обсуждал музыку с Владимиром Горовицем после его репетиций, и живопись с Джорджией О'Киф после открытия ее выставки. Он навещал в больнице Дороти Паркер, пил в нью-йоркской забегаловке с писательницей Виллой Кейт, и у него было три коктейль-парти на неделе".
Марина Ефимова:
7 декабря 1975 года Торнтон Уайлдер, ему было 78 лет, собирался на званый обед к капеллану Йейльской церкви Уильяму Коффину. Перед обедом он прилег вздремнуть и умер во сне. К книге о жизни Торнтона Уайлдера его биограф взял эпиграфом абзац из любимого Уайлдером философа Киркигора: "Голос, который провозглашает радость, но в котором звучит боль, - да, такой голос дойдет до сердца и останется там как сокровище".
