Когда мы собирали людей на эту дискуссию, мы не собирались диалог вести в плоскости политической. Сей замысел заключался в том, что словосочетание "гражданская позиция" у нас, понимается несколько превратно, как позиция гражданина по отношению к власти и, соответственно, политизированное общество. А мы хотели всего лишь устроить диалог между гражданами.
Виржини Куллудон:
Город Владимир - четыре часа на электричке от Москвы. Золотое кольцо России, которое превратилось в ее красно-коричневый пояс. Ультраправые здесь в политике и науке - на ключевых постах. Ползучим образом неофашизм охватывает молодежь. И в этом город Владимир - не исключение. Процесс неофашизации идет и вблизи Москвы, и далеко от Москвы, и в самой российской столице. Борьба с этим до сих пор велась исключительно на государственном уровне. В основном по случаю праздников Победы над фашизмом и путем напоминаний о жертвах, понесенных советским народом во время Второй мировой войны. Полагались на память тех, кто эту войну пережил, на передачу этой памяти молодым поколениям. То была - такой и остается до сих пор - коллективная, однако, пассивная работа.
В этом году город Владимир стал очевидцем неожиданной инициативы. Группа интеллигентов организовала первый кинофестиваль против неофашизма и пригласила ультраправых для обсуждения самого явления фашизма. Мотивы фестиваля под названием «Гитлер-капут?» (с вопросительным знаком) - желание избежать противостояния и раскола в обществе, навести мосты, наладить диалог. Единственный способ воздействия - слово. Обмен мнениями. Диалог. Отсюда возникают терпимость и гражданская ответственность. Артем Марченков - ему 29. Старший преподаватель кафедры философии Владимирского Государственного педагогического университета, организатор кинофестиваля «Гитлер-Капут?»
Артем Марченков:
Cам смысл этого фестиваля заключается не в пропаганде, даже таких благородных убеждений, как антифашистское убеждение. Все-таки мы вкладывали несколько иной смысл. Мы хотели, чтобы люди, посмотрев фильмы, испытав определенное эмоциональное воздействие, смогли определить для себя свою гражданскую позицию. Какой она будет - это еще вопрос. Эта гражданская позиция является, в моем понимании, не позицией по отношению к власти, как обычно у нас понимают, а позицией граждан по отношению друг к другу. Это и есть, по сути, гражданское общество.
Виржини Куллудон:
О каком фашизме идет речь? Ультраправые, которые присутствовали на владимирском кинофестивале подчеркивали, что фашизм - историческое явление, не имеющее ничего общего с современными молодежными группами. Напротив, организаторы фестиваля обращали внимание на то, что в свое время Михаилом Роммом было названо «обыкновенным фашизмом» - ползучим и опасным.
Артем Марченков:
Понятно, что если мы будем точны в терминах, фашизм - это форма политической организации в Италии времен Муссолини, при Гитлере это - нацизм. Но в менталитете, в национальном самосознании очень прочно закрепились фашисты в Германии. И у самого слова, у него очень большой семантический объем, то есть, этому слову приписывают много значений. Фашизм как этническая вражда, фашизм как расовая неприязнь, фашизм как религиозный фундаментализм, чего, насколько я представляю, в Германии не было. Мы пытаемся проговорить повседневный, бытовой фашизм, обыкновенный фашизм, как назвал его один из великих русских режиссеров Михаил Ромм. И как в Германии обыкновенный фашизм буквально за считанные месяцы, по сути, стал структурированным, ведь Гитлер пришел к власти при помощи демократических выборов, то есть, люди за него проголосовали. Я опасаюсь, как бы этого не произошло у нас. Это моя частная позиция, не позиция организаторов фестиваля.
Виржини Куллудон:
Мы сейчас находимся в кинозале. После показа художественного фильма Бернардо Бертолуччи «Конформист» началась живая дискуссия.
- Не фашизм, не коммунизм, а конформизм - главная проблема. Если бы мы сейчас эту тему поддержали, я думаю, мы вышли бы на все, на все проблемы.
- Но при преобладании или при значительном удельном весе конформистских настроений в обществе резко возрастает роль лидера, облеченного полномочиями. Куда позовет эту массу, эти миллионы сегодня дезориентированных, растерянных людей, на что позовет - на разрушение или на созидание?
- Чечня показывает, куда зовет. То, к чему общество привыкло и поддерживает то, что творится в Чечне, это самый большой показатель.
Виржини Куллудон:
От картины Бертолуччи, герой которой - обаятельный конформист - в тридцатые годы выбирает муссолиниевский фашизм, участники владимирского фестиваля переходят к фашизму наших дней:
- Почему в России в 21-м веке мы поднимаем вопрос о так называемом фашизме, экстремизме, национализме? Вот давайте об этом говорить. Почему фашизм, экстремизм нельзя остановить в России, в русском народе, который веками своего существования принимал другие народы, другие культуры, не уничтожал, а помогал им развиваться, создавал их языки. Вспомним подвиги наших ученых. Давайте об этом говорить.
- Молодой человек, языки мы не создавали.
- А как, по-вашему, почему мы говорим о фашизме в России?
- Потому что мы считаем, что фашизм наличен в России, что это актуально сейчас для России. Вот я задаю вопрос, почему вы так считаете, и что такое фашизм, по-вашему? Что вы вкладываете в это понятие, говоря о фашизме в России сейчас?
- Россия сохраняет, культивирует и пытается реанимировать имперское мышление, имперскую психологию.
Виржини Куллудон:
Что это есть - неофашизм по-русски? Чем он отличается от исторических предшественников, итальянского фашизма и немецкого национал-социализма?
Артем Марченков:
Русский фашизм - это не только антисемитизм, антикавказские настроения. Понимаете, он очень специфический. На Западе, например, фашизм был формой империалистической экспансии, то есть, он был ориентирован во вне. А Россия, учитывая, что у нее большие территории, он обращен как бы вовнутрь. И современный фашизм есть, но он не агрессивен по отношению к внешнему миру. Он проявляется, прежде всего, по отношению к нашим людям, к своему собственному народу, либо к иностранцам, которые живут здесь. Определение «свой или чужой» идет не по национальному признаку по сути, а по типу лояльности. Например, чеченский народ, он перестал быть лояльным, соответственно, это чужой. Тот же Татарстан, пока он молчит, пока он не пытается определить свою национальную самоидентичность, они свои, они называются россияне. Но опять-таки они настаивают на том, что все-таки привилегированные права должны быть у русских. Что такое русское, как нация, определить до сих пор невозможно. По сути, они называют русскими лишь тех людей, которые сочувствуют их идеологии, все, как единственное определение.
Виржини Куллудон:
Наталья Новожилова - в городе Владимире известный журналист. В местной газете под названием Томикс она постоянно разоблачает владимирских ультраправых и с ними судится. Тем не менее, она активно поддерживает идею о диалоге с ними. На дискуссии в фестивальном кинозале Наталья Новожилова дает свое понимание фашизма в современной России.
Наталья Новожилова:
Я считаю так, что наша дискуссия общая. Если три человека на сцене высказались и у кого-то из зала есть, что добавить, почему бы не добавить. Вопросы из зала прозвучали очень простые и внятные, я их записала. Девочка спросила, в чем отличие между национализмом и патриотизмом. Очень хороший вопрос, никто не ответил. А вот парень задал тоже очень конкретный вопрос: зачем мы здесь говорим о фашизме, когда в России многонациональной и так далее. И тоже такого внятного ответа нет. Вот я вам скажу, как я понимаю, почему мы здесь собрались и говорим о фашизме, а не о фильме. Лично мое мнение, мнение мое, выраженное четко в трех словах - в России есть фашисты. Теперь объясняю, почему мне кажется, что в России есть фашисты? Не потому что свастиками стены разрисованы, не потому что люди приветствуют вскидыванием правой руки, это внешний атрибут, не потому что они ходят в форме, в том числе вокруг моего дома с немецкими овчарками какой-то особой той породы, которые держали в эсэсовских лагерях. Я тоже считаю, что это внешняя атрибутика. А вот настоящий для меня фашизм, он вот у нас какой-то бытовой. Он страшен не тем, что объединились, где-то выступили, прошли маршем по Москве, а вот страшен как раз тем, что когда я разговариваю с человеком, преподавателем нашего политтеха, нашего университета, и не с одним, не с тремя, а с десятью, они мне говорят: да вы что, о чем вы говорите? Почему русских никто не уважает? Это общеизвестная истина, что мы под гнетом одного мирового правительства. Вы что этого не знаете, это везде написано, вы не умеете читать историю. Наш ректор написал несколько книг на эту тему. Вы знаете, когда люди начинают искать вину в том, что плохо живут сегодня представители другой нации, то почему-то всегда представитель другой нации, за редким исключением, это евреи и чернокожие, то я их все равно называю фашистами, я их называю, хотя есть отличия - националист, шовинист, расист, фашист, нацист. Все равно для меня они все фашисты. Меня по судам за это таскали. Когда на тот же суд, рядом со мной трепещущая девочка-адвокат, потому что она тоже боится этих ребят, они приходят с ножиками, с пистолетами, а второй ряд весь до стенки эти ребята. И судья их боится, о чем она мне говорит после заседания. И когда я прихожу в адвокатскую контору, мне тоже говорят: а мы боимся вас защищать. Я говорю: а чего вы боитесь, что они с вами сделают? Они же понимают, что вы свою работу делаете, вы же защищаете насильников и так далее. А они говорят: нет, мы боимся, они подожгут нашу квартиру, они убьют наших детей. Вот я хотела бы сказать, если нет у нас фашизма, откуда этот страх в нашем обществе, когда нет войны, страх перед этими людьми с этими свастиками.
Виржини Куллудон:
Интересный момент. В ответ Наталье Новожиловой, одна из девушек, участница дискуссии, переводит разговор в бытовую плоскость:
- Бояться надо не ребят, которые открыто демонстрируют свою принадлежность. Каждый из нас может себя упрекнуть. Допустим, мои даже родители открытыми фашистами, нацистами не являются, но когда я маме задала провокационный вопрос, смогла бы она меня выдать замуж за негра, они перепугалась, чуть не свалилась из дивана и спросила: ты что собираешься? Я сказала - нет, мама, просто интересно. А почему? А вот просто так. Ну, страх, какое-то суеверие. Просто чуть-чуть отличается цвет кожи. Некоторые говорят, что негры психически другие, некоторые говорят, что у них слишком другое самосознание. Третьи боятся мусульман. И поэтому, естественно - так безопаснее - окружить себя чистыми, абсолютно одинаковыми людьми, одинаковой расы, одинакового вероисповедания. Это бытовой наш фашизм, когда милиционер останавливает водителя только за то, что он черного цвета кожи - неоднократно приходилось наблюдать. Или, допустим, инциденты в троллейбусах. Скрытый бытовой фашизм - это довольно-таки известная тема.
Виржини Куллудон:
Слово, поиски диалога, дискуссии - не слишком ли утопическая форма борьбы с неофашизмом?
Артем Марченков:
У нас были сомнения на этот счет, стоит ли это делать в форме диалога. С одной стороны, это бесплатная реклама для них, и они в ней нуждаются.
Виржини Куллудон:
Есть риск заразы.
Артем Марченков:
Есть. Но, с другой стороны, у людей, во-первых, должен быть выбор. Во-вторых, мне кажется, иногда средства массовой информации поступают своеобразно. То есть, они подталкивают патриотически настроенных людей, действительно патриотов, не неофашистов, они подталкивают занимать какую-то экстравагантную позицию, только потому, что они провоцируют их на это. Так вот, сама идея фестиваля, в частности, диспут, который сегодня состоится, речь пойдет о том, чем отличается национализм или даже фашизм от патриотизма, есть ли какие-то признаки, по которым можно отличить. Но понимаете, эти люди, они теряют львиную долю своего обаяния для так называемого массового сознания тогда, когда они оказываются не на своем поле. Например, когда они общаются со студенческой молодежью, образованной молодежью или когда они приходят в университетскую публику, разговор при помощи образов, эмоциональный, яркий разговор, обладающий какой-то своей эстетикой, это уже не работает. Люди, рационально мыслящие, они способны приостановить эту словесную экспансию какими-то логичными вопросами. Понимаете, они оказываются на чужом поле и, как правило, выглядят достаточно бледно. Большинство из них при любви к родине, при любви к русской культуре чрезвычайно неграмотно говорят по-русски, слабо представляют ту же самую русскую историю.
Виржини Куллудон:
Всем понятно, что здесь важен сам подход, важна сама попытка наладить диалог. Результата никто особо не ожидает. Михаил Файнгольд, доцент владимирского Государственного Педагогического Университета, кафедра экономики:
Михаил Файнгольд:
Я вообще мало чего ожидаю от такой дискуссии, но, тем не менее, считаю, что проводить такие дискуссии надо. Необходимо, чтобы молодые люди получили хотя бы приблизительное представление о том, что такое фашизм, о том, какие беды он может принести. И возможно кто-нибудь будет говорить о профилактике фашизма, о социальной профилактике. Я считаю, что это, может быть, вопрос самый главный.
Артем Марченков:
Мое искреннее убеждение, что бы сейчас ни говорили, но проблема России сейчас не во власти. Власть у нас не хорошая, не плохая, она нормальная. И если она становится плохой, то только по одной причине - не существует давления на власть, не существует пресловутого общественного мнения, точнее, не существует институтов, которые способны это общественное мнение выражать. То есть, нет предлога для выражения. И фестиваль, это не постоянно действующий институт, но, тем не менее, хотя бы на время общественное мнение выражено. Люди, которые приходят на фестиваль, они уже выражают какую-то позицию. Кроме того, мы устраиваем обсуждения, диспуты и это общественное мнение может быть не только немым, немая такая поддержка, оно может быть высказано.
Михаил Файнгольд:
Я в этом отношении крайний скептик. Но, тем не менее, я считаю, что такие фестивали нужны. Дело все в том, что всякий фестиваль, знаете, как мелкий камушек, брошенный в большое море, все равно дает круги какие-то и все это имеет вторичный эффект и третичный эффект. То есть кумулятивный эффект. И нет-нет, да кто-то задумается, кто-то поделится со своим товарищем и, может быть, одним молодым фашистом станет меньше. Это уже результат.
Виржини Куллудон:
Неофашизм и диалог - казалось бы, две вещи несовместимые. Тем не менее, в последние годы в обществе возникли самые разные инициативы, ориентированные на работу с индивидуумом, через диалог и взаимопонимание. Смысл этих инициатив - способствовать развитию терпимости и чувства ответственности среди населения, начиная с детей. Московский молодежный центр прав человека и правовой культуры существует с 1992-го года и занимается правовым просвещением. Здесь организуются семинары для учителей, разрабатываются курсы и методики по преподаванию прав человека.
Итак, из Владимира в столицу России. Елена Русакова, исполнительный директор Центра:
В нашей стране недостаточно говорить, что мы интересуемся правами человека. Потому что формально ими интересуются все. Это такой лозунг весьма популярный во всех кругах, у всех политических партий. Мы, во-первых, считаем, что можно и нужно изучать права человека с детства и в детстве, даже наоборот, это лучше понимают, потому что они еще не обременены стереотипами, которые имеются у взрослых. А во-вторых, нам не стоит закрывать глаза на какие-то важные серьезные острые проблемы. Взять, например, тему прописки или тему чеченской войны или конфликтные проблемы свободы слова. Или, например, национальная, религиозная нетерпимость, неофашизм. Дети способны это понять и способны вырабатывать свое мнение, свою позицию. Но для этого, конечно, нужна совершенно особая атмосфера, ситуация в классе. Нужна ситуация честного и уважительного обсуждения, когда каждый ребенок знает, что его мнение будет выслушано, когда он знает, что его не будут заставлять прийти к определенной позиции. То есть, такая позиция учителя позволяет ребенку почувствовать, что жить в условиях, когда тебя уважают, твое мнение уважают, независимо от того, кто ты, взрослый или маленький, какого цвета у тебя волосы, это лучше. В этой атмосфере можно говорить и о таких острых проблемах, как, например, неофашизм.
Ольга Погонина, эксперт при молодежном центре:
Просто из опыта, обучая учителей методике, такой методике подхода, когда в классе создается атмосфера терпимости и доверия, на наших семинарах, например, или в мастер классах, когда мы с ними пытаемся говорить о том, как эти темы преподавать, приходится фактически то же самое проделывать и с ними. То есть, они тоже вынуждены осознавать свои собственные предрассудки и стереотипы, какие-то очень сложные болезненные проблемы, например, проблемы, связанные с религиозной нетерпимостью, с сектами например. Это очень острые, очень болезненные темы. Мы много раз сталкивались с тем, что многие учителя просто встают на дыбы, когда с ними начинаешь об этом говорить и получается, что это такое двойное обучение. Они сами обнаруживают у себя то, что потом, тем не менее, подспудно может быть как-то транслируется и в классе на уроках.
Всеволод Луховицкий, содиректор Центра:
Что мы делаем именно? Сейчас мы пытаемся вместе с нашими коллегами учителями и, скажем, правозащитниками, которые занимаются этой тематикой в разных городах, пытаемся разработать некий курс для старшеклассников, посвященный главным образом умению распознавать мифы, умению находить какие-то даже внешние приметы, говорящие о том, что здесь мы имеем дело не с фактом, а исключительно с мнением. Либо с сознательным формированием образа врага, либо чаще несознательным.
Виржини Куллудон:
Каждый, кто работает в Молодежном центре прав человека и правовой культуры не понаслышке знает, что такое нетерпимость. Многие из них страдают от того, что они «не как все». Кстати, символ этой организации - белая ворона.
Ольга Погонина:
Еще один момент, с которым мы, в общем-то, в какой-то степени столкнулись, это то, естественно, какими методами бороться против фашизма. Потому что в противном случае, если их запрещать или если постоянно указывать пальцем, что они такие, такие, такие, совсем пропащие люди, то мы рискуем опять создать новый образ врага, людей, которые просто неисправимы, например, которые исчадия ада и все, что угодно. Мы считаем, что они неисправимы, безусловно. И получается, что мы с ними боремся их же средствами и, как говорится, зло порождает зло. Потому что один образ врага очень легко трансформировать в другой. То есть, подвести под это определение, найти какие-то лазейки и все, что угодно. То есть, это действительно надо делать очень аккуратно, очень осторожно, не противопоставляя фашистам, например, условно говоря, демократов. Не деля людей на своих и чужих, а противоборствуя тем методам, установкам, которые существуют в обществе. Вот как раз установки деления на своих и чужих.
Елена Русакова:
У нас есть проект по разработке материалов для учителей, именно по развитию толерантности у детей, по способности распознавать, может быть, какие-то необъективные, тенденциозные тексты в средствах массовой информации. Скорее, это некая методика развития критического мышления, чтобы ученики могли как-то сопоставлять факты и отличать, допустим, истинные факты от предвзятого мнения журналиста, в том числе о каких-то преследуемых группах, например, национальных меньшинствах. И когда журналистка встретила упоминание о том, что у нас есть такой проект с таким названием, она говорит: это вы, наверное, хотите как-то заклеймить плохих журналистов, непрофессиональных. То есть, это очень легко возникающая мысль, что если мы оцениваем какие-то действия некоторых людей или групп негативно, то мы обязаны на них мобилизовать общественное мнение и пойти на них в атаку. Нет, здесь как раз речь идет о том, что привлечь общественное внимание к каким-то тенденциям, к особенностям мировоззрения, но не вызывать новой волны ненависти. (
Виржини Куллудон:
Образ врага часто формируется и государством - и затягиванием войны в Чечне, и даже принятием насильственных мер против неофашистов.
Елена Русакова:
Я хотела сказать, что самое главное - не относиться к проблеме фашизма формально. Не повторять, например, ту же ошибку московского правительства. Они запретили фашистскую символику. Допустим, милиция стала изымать у уличных торговцев брошюры, где на обложках есть свастика. Ну, а что от этого меняется? Совершенно справедливо люди об этом говорили: ну хорошо, а если это ультранационалистическая организация изберет своей эмблемой какой-нибудь коричневый треугольник или красный кружок, от этого что-нибудь измениться? В том-то и дело. Надо объяснять, в чем сущность фашизма. Потому что если группа подростков просто избивает какого-нибудь темноволосого или темнокожего студента, как, например, жалуются иностранные студенты в Москве, они легко могут подвергнуться такому избиению. Или мы говорили вообще о том, что любой милиционер может все, что угодно сделать с человеком, у которого нет московской прописки. Фашизм это же не обязательно свастика, не обязательно какие-то красно-коричневые знамена, это же совсем другое. Не надо проблему фашизма сводить к любителям "Майн кампф". У нас же есть современные формы, когда кого-то хотят уничтожить, кого-то прогнать, кого-то загнать в лагеря, что разве таких призывов сейчас нет? Надо же разбираться, что это фашизм в наше время и есть. Именно когда находится некий враг, который мешает нации жить, в данном случае русскому народу, например, мешает жить и надо его как-то уничтожить или хотя бы как-то нейтрализовать и тогда все будет хорошо. Вот это и есть идея фашизма. И конечно, эта идея владеет умами многих. И взрослых, и иногда, к сожалению, подростков и детей. И надо с этим разбираться. То есть, что такое фашизм сегодня вокруг нас, в нашей жизни. Без лишней истерики, естественно, если хотите, хладнокровно, но анализировать нужно. Откуда берется ненависть, к чему она может привести, почему мы не должны давать волю этой ненависти.
Виржини Куллудон:
Кто же должен взять на себя непростую задачу внедрять толерантность в общество? Во Владимире, на кинофестивале против неофашизма прозвучала мысль, что только сильное государство в состоянии искоренить неофашизм. Но что такое «сильное государство»? Между участниками дискуссии на этот счет единогласия не было:
Борис Анчунгин, председатель патриотической организации «Борисвет»:
Права человека без сильной государственной власти никогда не гарантируются. Для того, чтобы гарантировать права, надо создать еще и сильное государство, чем, слава Богу, нынешний президент и занялся. И осуждать или искать какие-то признаки в его первых попытках навести в государстве порядок, проявления, толкающее общество к экстремальным формам поведения, я считаю, что это завуалированная политическая провокация.
Сергей Казаков, депутат законодательного собрания Владимирской области, шеф-редактор газеты Томикс:
Что такое сильное государство? Это государство, которое обеспечивает права каждого отдельного гражданина. Как их обеспечить? Если я пришел в суд, я знаю, что мои права там будут защищены, что в этом суде не будет звонка более сильного какого-то чиновника, который тоже олицетворяет, как он считает, государство сильное. Понимание, что такое сильное государство у нас разное.
Виржини Куллудон:
Спор отражает разные мировоззрения и представления о роли государства в обществе. Либо государство отвечает за все и регулирует сверху всю страну, включая общественную деятельность - в этом коллективном подходе, нет места для личных инициатив и саморегулирования. Либо государство решает играть минимальную роль в обществе - как правило, такая политика толкает людей к большей ответственности и индивидуальности. Другой вопрос стоит со стороны общества - чтобы отказаться от коллектива и вести сугубо индивидуальный, современный, но не традиционный в России образ жизни, человек, в свою очередь, должен ломать все традиционные представления о своей личной роли в обществе.
Москва, Молодежный центр прав человека и правовой культуры. Всеволод Луховицкий, содиректор Центра:
На любом семинаре, на любом занятии, особенно если это несколько дней, наступает какой-то момент, когда человек начинает иногда прямо на глазах наших как-то меняться. Иногда это происходит на семинаре, а спустя неделю или месяц.
Елена Русакова:
Большинство, по крайней мере, подавляющее большинство этих людей от природы вполне толерантны. То есть, они душевно способны к этому. Но они же находятся под давлением общественного мнения, наших массовых стереотипов, тех взглядов, атмосферы в обществе, которые сейчас отнюдь не отвечают принципам толерантности. Ведь это же действительно давит на человека, человек привыкает так себя вести. Когда он попадает в иную атмосферу, в иной круг людей, вначале он испытывает, конечно, шок. Потому что если, например, все кругом говорят о том, что чеченцы бандитская нация, а мы вдруг пытаемся разобраться, где современный миф о чеченцах, а где правда и почему иной раз априори чеченцев в чем-то обвиняют или кавказцев, человек вначале испытывает шок. А потом постепенно человек задумывается и в общем-то его природа берет верх, он понимает, что можно иначе. Еще проблема, что наши люди, наши граждане очень боятся быть в меньшинстве.
Учителя, как правило, спрашивают нас, а какой ответ будет правильный, к чему мы должны привести детей. Но если говорить, например, о нетерпимости, это вообще очень сложно. Если работать с подростками, а есть же понятие подростковый авторитаризм у психологов. Это такое временное возрастное состояние нетерпимости, когда обязательно надо поделить мир на своих и чужих. И действительно какой-нибудь юноша просто без этого жить не может. Надо как-то помочь ему понять это, осознать и тогда он как-то, может быть, поймет, что дело в его собственных потребностях, а не в том, что его соседи плохие. Для этого требуется, конечно, деликатность и такт, ну и в общем-то немалого познания для учителя.
Виржини Куллудон:
Часто бывает, что индивидуальный подход зависит от жизненного опыта. Здесь психология играет немаловажную роль. Не случайно, что все стороники диалога против фашизма пережили личный переломный момент, который послужил толчком к их общественной деятельности. Забросив все теории о сильном государстве, которое регулирует общество сверху, они решили вступить в бой сами. О своем опыте рассказывает Артем Марченков, со-организатор кинофестиваля «Гитлер-Капут?»:
У нас была дружеская компания, среди нас был один чрезвычайно приятный парень, историк, более того, он даже читал пару лекций в Сорбонне по русскому зодчеству, милейший интеллигентный человек. Его любимая девушка полюбила человека другой национальности, после чего он стал яростным фашистом. То есть, предлог совершенно иррациональный и непонятный. И все это начиналось как игра, но постепенно этот человек стал читать соответствующую литературу, причем, не бульварную литературу, а книги, написанные, казалось бы, думающими людьми. Мы с ним окончательно поссорились после того, как я пришел в его дом с мемуарами Надежды Яковлевны Мандельштам, и он мне сказал, как я посмел прийти в его дом с этой книгой. И началась перепалка с именами Бродского, Мандельштама. Слишком много вещей в нашей жизни, в русской истории, происходит не, потому что кто-то что-то делает, а потому что кто-то что-то не сделал. И вот сумма этого несделанного дает событие. Кто-то пришел к власти, не потому что он такой умный, социально активный и так востребован людьми, а потому что другие на выборы не пришли. Я почувствовал, что себе я не прощу, если буду бездействовать. Я не хочу заниматься политикой. Более того, сомнительно хочу ли я профессионально заниматься правозащитной деятельностью. Нет. Но я знаю, что я это буду делать помимо работы.
Виржини Куллудон:
Интересно, что, как для Артема Марченкова, так и для многих других участников владимирского кинофестиваля против фашизма причины действия и присутствия на этом мероприятии - сугубо личные.
Директор областного дома работников искусств Юрий Тумакин:
Я в своей памяти храню два эпизода, которые произошли во Владимире. Я не помню сейчас точно время, но где-то лет шесть или восемь назад на здании театра, у нас есть театр драмы, одно из самых красивых мест, центральных мест города, появилась свастика. Она была сделана краской, которая не смывается. Это было перед праздником, если мне не изменяет память, либо перед первым мая, либо перед девятым мая, Днем победы. То есть было приурочено. Тогда, когда мы это увидели и всполошились, это было расценено, как такая беззлобная шутка молодых недорослей, которые учатся в профессионально-техническом училище и главная их задача стать специалистами обработки металла. Но, видимо, где-то подспудно шла обработка и мозгов, на мой взгляд. Второй эпизод в моей жизни, более близок во времени, это года два тому назад, когда выйдя из автобуса и переходя улицу по направлению к своему Дому работников искусств, я вдруг увидел людей со свастиками на рукаве, в черной форме и по ракурсу, это было на фоне Золотых ворот, символа города Владимира, для меня это символ мужества, чистоты, патриотизма в хорошем смысле этого слова, там знамена, которые накапливала история города веками. Мне показалось - кощунство, то есть не показалось, а я уверен, что это кощунство.
Виржини Куллудон:
В заключение еще один случай из жизни. Исполнительный директор московского молодежного центра прав человека и правовой культуры Елена Русакова:
И другой вопрос, обращать ли внимание на какие-то самые отвратительные, уродливые проявления, когда кого-то избили, когда кого-то оскорбили. Ну я, честно говоря, наблюдала, какое действие на детей производит ситуация, когда, например, дразнят какую-нибудь девочку с темной кожей, а учителя не хотят вмешиваться, потому что как-то неудобно, неловко, а вдруг все обратят на это внимание и, не дай Бог, начнут брать пример. Нет, дети берут пример именно с учителя, который отворачивается, они делают свои выводы, что ага, значит, существует безнаказанность, значит это что-то такое, что вообще не регулируется какими-то нормами морали, приличия, нравственности. И наоборот, когда учитель очень резко, если хотите, недемократично, нелиберально, авторитарно, вмешивается в эту ситуацию, наоборот дети испытывают какой-то шок другого рода. Оказывается, это стыдно, оказывается, это нельзя делать.
Виржини Куллудон:
Толерантность и терпимость отнюдь не синонимы пассивности и бездействия. Иногда не действовать - значит одобрять. Российские инициативы - кинофестиваль против неофашизма во Владимире и работа Московского молодежного Центра прав человека и правовой культуры свидетельствуют: в России начали действовать.