В России произошло событие, сумевшее затмить все подлинные и выдуманные сенсации, связанные с громкой, но чисто внешней переменой в мировой хронологии. Понятно, о каком событии я говорю: уходе Ельцина. В канун нового тысячелетия американская пресса говорила больше о Ельцине и Путине, чем об угрозе террористических актов на юбилейном праздновании человечества. Таковых актов - в те дни, по крайней мере, - не воспоследовало; но Путин действительно сменил Ельцина. Тут было, о чем поговорить.
Понятно, какова была главная тема этих разговоров: к лучшему или худшему происшедшая перемена. Высказывались как сдержанный оптимизм, так и сдержанный пессимизм. Оптимизм выражался главным образом в связи с мирным и всячески корректным характером передачи власти - без танков и по взаимному, похоже, согласию. Как говорил Остап Бендер: согласие есть продукт при полном непротивлении сторон. Приводились даже отзывы заинтересованных лиц, говоривших о блестящем решении Ельцина, о его, вроде бы, очередной политической победе. Непонятно, правда, какая это победа для политика - уйти, да еще раньше срока. Ясность сюда внес ветеран американской руссистики Ричард Пайпс в Нью-Йорк Таймс от 2 января:
Этот шаг Ельцина был искусным по трем причинам: он увеличил президентские шансы выбранного им преемника, позволит помнить о Ельцине как о человеке, ставящем интересы страны выше личных амбиций и обеспечил ему со стороны Путина гарантии против возможного уголовного преследования в связи с коррупцией.
Понятно также, что вызвало и продолжает вызывать настороженность: прошлое Путина в рядах КГБ и позднее родственной организации ФСБ, в которой он даже занимал руководящую роль. Правильно было сказано в связи с этим, что вообще-то о человеке следует судить не по его прошлому, а по его позиции в отношении будущего. Но и в этом потенциальном отношении выделили настораживающую ноту: высказывания Путина, а раньше и самого Ельцина о необходимости укрепления роли государства в российской жизни. Слишком хорошо известно, к чему в русской истории всегда приводило выделение подобных приоритетов.
Но в общем нужно исходить из презумпции доброй воли политика. Так и делают сейчас в Америке. Исходят из того, что демократические институты в России не отменены; так сказать, король умер, да здравствует король! Повода для трагедии и даже для излишней драматизации события как будто нет. Но есть в происшедшем, несомненно, комические элементы.
Главный из них, конечно, - какое-то даже неприличное невнимание к событию со стороны людей, которых оно непосредственно касается: русских, русской прессы в особенности. Одна моя знакомая московская журналистка вообще в эти дни в уехала в отпуск, в Париж, мотивировав это решение тем, что сейчас работы мало: новостей нет (так и сказала). В статье Элисон Смэйл в том же номере Нью-Йорк Таймс приводились данные о московской печати: "Коммерсант", например, следующий номер собрался выпустить только 15 января (правда, потом пересмотрели решение и вышли 5 января). Дело объясняется просто: в это время идет повсеместная в России гулянка: Рождество и Новый год, причем эти праздники отмечаются в двойном варианте, и по-старому, и по-новому. Гуляют, как гоголевский городничий, и на Антона, и на Онуфрия. Вот тут-то и сказалась главная мудрость соответствующего верховного решения, пишет Элисон Смэйл: в выборе момента. Никому сейчас нет дела ни до Ельцина, ни до Путина. Однова живем! Как говорят сейчас в России, нам это около птицы
Похоже, однако, что российские лидеры перестраховались. Все происходящее - или даже как раз непроисходящее - убеждает в мысли, что бояться им было нечего и сомневаться не в чем. Путин начинает свой путь к президентству при невиданно благоприятных обстоятельствах. Похоже, что против него не выступит никто. И это буквально.
В этом убеждает хотя бы номер той же Нью-Йорк Таймс от 5 января. В нем два важных материала о России: статья Бориса Немцова и Яна Бреммера в дискуссионной секции газеты и корреспонденция Майкла Вайнса из Москвы. Последняя озаглавлена: "В российском президентском соревновании не хватает соперников". Нельзя не процитировать первых абзацев статьи Вайнса:
В то время как в России начинает тщательно подготавливаться избирательная машина для вторых в стране постсоветских президентских выбров, возник пикантный вопрос: не о том, как и когда будут проводиться эти выборы, - а зачем они вообще? Менее чем за 12 недель, оставшихся до вероятнейшей даты выборов, нет еще ни одного серьезного политика, который твердо заявил бы о своей готовности принять в них участие. Комментаторы вынуждены обсуждать возможных кандидатов из числа тех, шансы которых равны не абсолютному нулю. Даже полуофициальное агентство Интерфакс говорит, что избирательная кампания грозит вылиться в зрелище, хорошо известное по советским временам: выборы без выбора.
Итак, соперников Путину по существу нет, хотя с тех пор и Явлинский, и Зюганов, и Жириновский уже заявили свои кандидатуры. В один голос пишут, что Путин скорее всего выиграет в первом раунде выборов, второго не понадобится, или, как уже было сказано, выборы вообще не нужны, они выльются в чистую формальность.
Понятно, что человек, располагающий такими шансами, вызывает повышенное внимание, вновь и вновь его к себе привлекая. Характеристику Путина дает упоминавшаяся статья Немцова и Бреммера (последний - президент организации под названием Евразийская Группа):
Многие в Соединенных Штатах выражают сомнения относительно исполняющего обязанности президента России, - говорится в статье. - Значимо прежде всего то обстоятельство, что господин Путин, бывший офицер КГБ, был фактически неизвестен до тех пор, пока Ельцин не сделал его премьер-министром в августе прошлого года, когда еще даже не существовала партия Единство, с которой он аффилиирован. Правда, однако, заключается в том, что быть неизвестным не только преимущество для нынешнего российского политика, но и прямая необходимость для него . Путин не участвовал в большой политике последних лет и, следовательно, не несет какой-либо ответственности за ее провалы.
Некоторые критики высказывают сомнения в приверженности Владимира Путина демократии, - продолжают Немцов и Бреммер. - Действительно, его нельзя назвать либеральным демократом ни в международной политике, ни во внутренних делах. Под его руководством Россия Францией не сделается. Но его правление, однако, будет отражать желание народа жить в стабильном государстве с устойчивой экономикой, покончившем с засильем криминальных олигархов. В России можно ожидать куда худшего варианта, чем лидер с непоколебимой преданностью общегосударственным интересам. И вряд ли можно ожидать лучшего.
В общем, это вполне позитивная оценка. Естественно, нужно учитывать характер авторов. И если о Яне Бреммере сказать особенно нечего (похоже, что его роль в написании статьи сводилась к помощи Немцову в английском), то Борис Немцов обладает твердой репутацией либерала-рыночника, реформатора.
Но подобные взгляды и склонности статья усваивает и Путину. Буквально об этом сказано так:
Открытая поддержка Путиным свободно-рыночной экономики усилила позиции реформаторски настроенных кандидатов на недавних парламентских выборах и обеспечила твердое основание для значимых экономических реформ уже в этом году.
Реформаторы возвращаются. Условия для реальной рыночной демократии - право на собственность в особенности - поставлены в порядок дня, что сделает предпринимательство более эффективным и, следовательно, менее связанным с олигархией, занимавшей слишком сильные позиции при Ельцине.
Звучит в высшей степени оптимистично - особенно про олигархов, которым, согласно статье, придется нелегко. Тут не лишне привести другое мнение - высказанное Бетси Мак-Кэй в Уолл-стрит Джорнэл от того же 5 января:
Еще предстоит увидеть, какую роль будет играть государство под руководством господина Путина. До сих пор он был известен только как человек, играющий мускулами в Чечне. Он будет зависеть от власти и денег немногих привилегированных фигур, которые обеспечивают победы на российских выборах.
Но вот тут как раз и хочется возразить, высказав некоторую осторожную надежду: так ли уж будет зависеть Путин от этих самых привилегированных фигур, коли создалась невиданная в России ситуация абсолютной внеконкурентности самого Путина? Или, с другой стороны, эту внеконкурентность они и организовали? Конечно, чеченская война в любом случае не способна вызвать энтузиазма, но все-таки хочется думать, что такого рода решения принимают не олигархи.
По этому поводу уже высказывались американские эксперты, и мнения их, как водится, разделились. Майкл Мак Фол из Фонда Карнеги Эндаумент говорит:
Я всегда считал, что баланс власти в России более сложен, чем привычно думается, особенно учитывая, что Путин пользуется поддержкой 75 процентов российского электората. Этот баланс, остается пока неясным.
Более сдержан Джордж Хэнди из Центра Стратегических и Международных Исследований:
Ожидаемая внушительная победа на выборах недостаточна еще для того, чтобы сделаться независимым от олигархов. Путин должен продемонстрирвоать способность к улучшению реального экономического положения в стране - и только на этой основе можно будет думать о дальнейшем.
К этому так и просится добавление: а не есть ли независимость от олигархов не следствие, а предварительное условие какого-либо экономического прогресса в стране?
То, о чем говорилось раньше, - только мнения более или менее сторонних лиц. У нас есть в руках документ, появившийся в самом конце прошедшего года, под которым стоит имя самого Владимира Путина. Он называется "Россия на пороге нового тысячелетия" и представляет собой фактически его политическую программу. Это, во всяком случае, то, что называется протокол о намерениях. Сейчас мы можем судить только о таковых.
Он очень правдив в описании нынешней российской ситуации - вне какого-либо желания навести какой-либо глянец (да и возможна ли сейчас такая операция?). Тон предельно серьезный в обрисовке потенциальных угроз и крушений. Никогда еще не говорилось в российском правительственном документе, что страна впервые за 200-300 лет своей истории может утратить статус перворазрядной державы. Приводимые сопоставления меньше всего способны развеять такие опасения; чего стоит, к примеру, напоминание, что Россия только через пятнадцать лет может достичь уровня Португалии при условии восьмипроцентного ежегодного роста ВНП на душу населения (да вы попробуйте для начала этих восьми процентов достичь!) Возврат к коммунистическому прошлому решительно отвергается и вина за нынешний крах возлагается в первую голову на коммунизм. Очень ободряюще звучит мысль о немыслимости, ненужности и опасности единой государственной идеологии - отвергается концепция идеократического государства. Правда, появляется пресловутый термин "русская идея", но в контексте русских традиционных ценностей, таких, как патриотизм, или социальная солидарность (то есть коллективизм), или традиционный государственный патернализм. Последний тезис вызвал особенное беспокойство у западных комментаторов, но все же это трудно назвать идеологической установкой или провозглашаемой программой - это факты русской жизни, с которыми любому реальному политику необходимо считаться, печка, от которой придется танцевать. В то же время Путин настаивает на необходимости привлечения иностранных инвестиций и создании для этого соответствующего климата. Эмфазы и нюансы расставляет сам автор документа (цитирую в обратном переводе с английского):
Русские люди хотят стабильности, доверия к будущему и возможности планировать его для себя и для своих детей не на месяц, а на годы и десятилетия вперед. Они хотят работать в мирном, безопасном и законопослушном обществе. ...Нынешнее российское общество не отождествляет сильное и действенное государство с тоталитарным государством. Мы научились ценить преимущества демократии, правового порядка, личной и политической свободы. ... Россия нуждается в сильной государственной власти и должна ее получить. Я не призываю к тоталитаризму. История доказала, что любые диктатуры, любые авторитарные формы правления преходящи. Только демократические системы доказали свою устойчивость.
Но при таком настойчиво декларируемой приверженностии к демократии что все-таки реально стоит за призывами к восстановлению сильной государственной власти? Есть ли резон для таких призывов, коренящийся в самой нынешней российской ситуации, а не в тех или иных предпочтениях того или иного российского лидера? Этот вопрос первоочередной важности.
Более чем понятно, почему на повестку дня в России встал вопрос об укреплении государства, о сильной власти. В самой постановке этого вопроса не нужно видеть неискоренимого влечения российских правителей к диктатуре или, пуще того, к террору. Вопрос поставлен закономерно: ибо последнее десятилетие российской истории характеризуется небывалой во всей этой истории - кроме кратких моментов революционных срывов - деградацией власти. Власти в России сейчас нет. Или, сказать, точнее, произошла приватизация власти. Это едва ли не единственная удавшаяся в России приватизация - и лучше бы она не удавалась. Вместо власти - неприкрытый произвол местных начальников всех рангов плюс (хорош плюс!) засилье бандитов-рэкетиров. Это коренной факт нынешней российской жизни, определяющий собой все остальные. Даже в чеченской проблеме можно увидеть модификацию все того же сюжета: русские так и видят. Такое положение не может быть терпимо. За программой усиления власти стоит не призрак полицейского государства, а необходимость элементарного полицейского порядка.
В документе "Россия на пороге нового тысячелетия" эта связь не обозначена как приоритетная, и может быть, в этом его ошибка. Разговор о сильной власти не получил достаточной мотивации и звучит подчас как идеологическое предпочтение. Разговор о сильном государстве идет отдельно, а о необходимости борьбы с коррупцией госаппарата, с организованной преступностью и проникновением ее в экономические и политические структуры говорится в другом месте и среди других пунктов, в порядке простого перечисления очередных задач. Тема как бы приглушается, звучит как дежурная. Это производит впечатление некоей тактической уловки: не спугнуть медведя в берлоге раньше времени. Тогда тем более овладевает мысль о силе и влиянии этих элементов, если даже простая и открытая декларация подобной задачи считается неосторожной и соответствующий разговор приглушается. Между тем программа усиления государственной власти в России сейчас может быть оправдана только такой мотивировкой.
То, что такая задача оправдана, сомнений не вызывает. Вопрос в другом: исполнима ли она? На что может опереться верховная власть в России, приступая к ее выполнению?
Ясно, что не на сам государственный аппарат. В России уже давно, с советских еще - а именно послесталинских - времен короля играет свита. В этом был смысл так называемой партократии, сменившей пресловутый культ личности, то есть произвол тоталитарного диктатора. После Сталина советский режим, в политологических терминах, стал аристократией, то есть властвованием избранной, привилегированной группы. Мотивировка ее власти была идеологической; начиная с Горбачева и при Ельцине эта мотивировка сменилась, сделалась чисто экономической, если только можно применять корректный термин "экономика" к практике коррупции и грабежа. При этом, как известно, сама эта властвующая элита расширилась за счет разного рода более или менее криминальных элементов, породив явление так называемой олигархии, властвования финансовых тузов, неизвестно как приобретших свои деньги. Сама же верховная власть, в данном случае президентство, несмотря на видимость преимущественной силы, гарантированной даже конституционно, перестала играть роль подлинно верховной инстанции, по-настоящему исполнительной, экзекутивной власти.
Речь идет сейчас не просто о восстановлении сильной власти в конституционном порядке, -такая уже есть, провозглашена в конституции, но о восстановлении значимой, действующей верховной власти. Где лежат ресурсы этой силы и есть ли они вообще? И второй вопрос, важнейший если не логически, то исторически: а способствует ли русская традиция подобной в принципе благой задаче: чтобы верховная власть обеспечивала одновременно и порядок, и проводила радикальные реформы?
В русской истории существовала если не подобная традиция, то случались обнадеживающие прецеденты. Известнейший из них так называемые великие реформы, проведенные в царствование Александра Второго. И второй случай, только недавно получивший адекватную оценку: реформа Столыпина, осуществлявшего в рамках жесткого противостояния революционной анархии либеральнейшую в истории России политику - создание из общинного (читай социалистического) крестьянства массового средне-буржуазного класса. Этой последней реформе помешала даже не смерть самого Столыпина, а несчастная и ненужная России война.
Как говорится в романе Александра Эртеля "Гарденины": нам были даны способа, но мы сбились с пахвей.
Смысл этого сюжета в том, что сильная, а в пределе абсолютная власть, во-первых, может проводить благодетельные реформы, а во-вторых, сама для этого нуждается в независимости от так называемого господствующего класса, вообще быть внеклассовой силой. И как раз царский абсолютизм был в России такой внеклассовой силой.
Это признавал даже Ленин - человек, которому марксистский идеологический догматизм отнюдь не мешал обладать прозорливейшим политическим инстинктом.
"Самодержавие представляет исключительно интересы господствующих классов",- цитирует Ленин некую социал-демократическую программу, и продолжает от себя: Это неточно или неверно. Самодержавие удовлетворяет известные интересы господствующих классов, держась отчасти и неподвижностью массы крестьянства и мелких производителей вообще, отчасти балансированием между противоположными интересами, представляя собой, до известной степени, и самостоятельную организованную политическую силу.
Как видим, прецеденты были. Можно ли повторить что-либо подобное сейчас - создать из государства независимую силу, независимую по крайней мере от всякого рода воровских клик? Где соответствующие ресурсы Путина-реформатора, если он действительно хочет быть таковым?
Власть может быть независимой от какого-либо корпоративного давления в случае если она является традиционно-авторитарной - как абсолютные монархии недавнего европейского, русского в том числе, прошлого. Ясно, что такого источника легитимности и реальной силы у Путина - да и у любого потенциального российского реформатора - нет и быть не может.
Второй возможный такой источник - так называемая харизма, появление сильного харизматического лидера. Организовать харизму нельзя, никакие деньги здесь не помогут: это не то что пресловутый имидж мэйкинг. Харизматический лидер может явиться в революции (Ленин) или вырасти из войны (Наполеон). Революции октябрьского масштаба в России, слава Богу, нет, а что касается Наполеона, то вряд ли его сделает чеченская война, насчет которой вообще не известно, окончится ли она желательным для Кремля исходом. Есть, конечно, третий вариант - Гитлера, безумного демагога, рожденного общенациональным кризисом. Но этот вариант, думается, рассматривать не стоит: Путин не похож на безумца.
Харизма не харизма, но какой-то выход в сторону непререкаемого лидерства все же в данной ситуации просматривается, да и прецеденты в истории имеет. Это не великий Наполеон, а малый, не дядя, а племянник. Что вывело Наполеона Третьего на орбиту? Беспрекословная поддержка уставших от революционных передряг масс. Это наш случай: все в один голос говорят, что Путин победил еще до выборов. Вопрос в том, как он воспользуется своей победой. Но такая массовая поддержка, конечно, дает лидеру возможности давления на властвующие элиты: как раз по ленинской вышеприведенной трактовке или даже по Овидию: если не уговорю высших, то двину Ахеронт.
Будущее неясно: ни вообще когда-либо, ни сейчас. Но существует все же некая теоретическая, опытом даже российской истории подтверждаемая, возможность движения событий в нужном направлении: к укреплению российской экономики и правового порядка. Будем немножко марксистами: не будем забывать о том, что процветающая экономика и сильный средний класс неизбежно порождают и укрепляют демократические институции.
