Владимир Тольц: В эфире очередная передача из нашего цикла Lingua Sovetica - Советский язык.
Был бесцветным, был безупречно чистым,
Был прозрачным, стал абсолютно белым,
Видно кто-то решил, что зима, и покрыл меня мелом.
Был бы белым, но все же был бы чистым,
Пусть холодным, но все же с ясным взором,
Но кто-то решил, что война и покрыл меня черным...
Сегодня речь пойдет о словах, в русском языке и в языке советском, и в том языке, который сейчас приходит этому советскому на смену, обозначающих цвет. И нечто другое тоже.
Мой гость в студии - кандидат филологических наук Евгения Басовская, сотрудник Российского государственного гуманитарного университета, преподающая также и в лицее.
Итак, "цветовые" прилагательные...
Евгения Басовская: Будем говорить о том, почему "голубой человек" нарисован красным... - Для меня размышления о цветовых прилагательных начались именно с этого вопроса, с этого недоумения детского. У нас была дома книжка, очень любимая, книга Лазаря Лагина "Голубой человек". На обложке нарисована ярко-красная тень человека. И, конечно, я стала спрашивать у мамы, нет ли здесь какой-нибудь ошибки, почему голубой - красный?
Она мне объяснила, что голубой в данном случае - это не цвет, и красный тоже не цвет, а имеется в виду: голубой - то есть очень хороший, высочайшее моральное качество, человек-идеал голубой. А красным он нарисован потому, что в романе Лагина советский юноша переносится из конца 50-х годов 20-го века в самое начала 20-го века, в дореволюционную Россию. Там среди людей дореволюционных он выглядит голубым, то есть идеальным. Он уже знает, что есть "светлое завтра" у России, и начинает бороться за революцию с особым энтузиазмом. И вот он "красный", то есть коммунист, и "голубой" - то есть идеальный.
Владимир Тольц: А вот дословная цитата из книжки Лазаря Лагина "Голубой человек" (сочинение датировано 1957-64 годами):
Я признаюсь, поначалу не понял, о каких это таких "голубых" людях разговор? Семинарист мне объясняет: это у актеров такое выражение в ходу. Бывают в пьесах герои такие, которые не курят, не пьют, с девушками не гуляют и только о том думают, как бы народу пользу принести. Актеров от таких ролей рвет, зрителей театральных рвет. Играть такие роли противно, а смотреть, если человек более или менее умный и понюхал жизни, просто невозможно... Потому что в жизни таких людей не бывает...
Я тогда ему говорю, семинаристу: для обывателя любой человек, который заглядывает повыше своего личного благополучия, - ненормальный человек; революционер - сумасшедший; а если он про таких людей читает в книге или пьесу смотрит, то они для него "голубые", слава богу, несуществующие люди. От подобных рассуждений обывателю не так совестно жить на свете. Раз голубых людей в природе не бывает, тогда какой с меня, обывателя, может быть спрос?
Пусть себе обыватели до поры до времени похихикивают в кулачки насчет "голубых человеков". Будущее за "голубыми людьми", будущее за теми, кто, не страшась тягот и мытарств по тюрьмам и каторгам, реализует идеальное.
Владимир Тольц: М-да, текст у многих сегодняшних читателей наверняка вызывает вовсе не те мысли, что у тех, кто некогда читал книжку в детстве. А что вы Женя, тогда - ребенком, - что ощутили? И как это понимаете теперь?
Евгения Басовская: В этот момент я, наверное, поняла то, что позже прочла у Андрея Белого: краски - суть на самом деле не краски, а нечто глубинное. Ну и сам Андрей Белый, а был еще и Саша Черный, и Саша Красный, то есть обыгрывание цветов как символов, глубоко укоренено в русской традиции.
Владимир Тольц: Да не только в русской, помилуйте!...Любой мало-мальски образованный человек сразу вспомнит и войну Алой и Белой Роз, и древнюю китайскую символику цветов, кстати, совершенно отличную и от западноевропейской, и от русской... - Всюду можно найти: символика цвета расширительно переносится в самые разные сферы - в повседневный быт (в немецкоязычном мире blau - синий или голубой - ассоциируется часто с пьянством, в американском английском блугрэсс - традиционная музыка шотландско-ирландского происхождения, а black-and-white в разговорном языке - полицейский автомобиль)... Или сфера религиозная и церковная (черное и белое духовенство, к примеру, или, помните: замечательная работа Евгения Трубецкого "Умозрение в красках", где выдающийся богослов объяснил непонимание духа древней иконописи незнанием смысла ее красок)... То же самое и в сфере политической, и в экономической - тут и устойчивый термин "красная опасность", и "черный вторник" - 29 октября 1929 года - паника на нью-йоркской бирже, с которой позднее стали отсчитывать начало Великой Депрессии... Другое дело в советском языке, о котором мы говорим сегодня. В силу специфики политики этого периода символика цвета обрела особый советский (и антисоветский) смысл...
Евгения Басовская: Да, было очень сильно переосмыслено. То, что представление о цвете - это часть мировоззрения, безусловно. В советском языке с цветовыми прилагательными, как и со многими другими словами, творится нечто удивительное. Все мы знаем, что цветовые прилагательные, кроме черного и белого, антонимов, то есть противоположных по значению слов, не имеют и иметь не могут. Одному цвету противостоят множество других, а не какой-то один. Но в советском языке этот закон логики и лингвистики был отменен и у белого появился антоним красный. Делили весь мир на "наш" и "не наш", хороший и плохой, а, значит, на "красное" и "белое".
Надо сказать, что исследователи советского языка еще в 20-х годах отметили устойчивость словосочетаний, например, "белая сволочь". К сожалению, это ругательство было узаконено. Хотя в целом советский язык был очень дистиллированным, но некоторые ругательства он в себя впитал как часть официоза. Вот, в частности, это ругательство в адрес белого.
Труба трубит и маршевые роты,
Взяв на плечо, выходят на парад.
И наплевать, что где-то пулеметы
От нетерпения дрожат.
Для героизма хватит и рюмашки,
Плевать на смерть, коль мы навеселе.
И красный мак, и белая ромашка
Растут на проклятой земле.
Евгения Басовская: Вообще отметим, что символику белого и красного большевики и их противники почерпнули из истории, из французской культуры. Белые - это прежде всего французские монархисты времен Великой Французской революции, красные - это сторонники Парижской коммуны. Идея красного знамени, которое впитало в себя кровь революционеров, впервые появилась во времена Парижской коммуны.
В наш язык это просто вписалось замечательно, я бы сказала, идеально. Здесь большевики угадали нечто глубинное. Ведь красный в русском языке - это еще и красивый. Я недавно, опрашивая своих учеников-старшеклассников, убедилась в том, что это самое устойчивое из всех ассоциаций. Я их спросила о том, что для них значит "красный", кроме как цвет крови и всего красного. Они в основном отвечали: красный - это красивый, и ту же - "красна девица", "Красная площадь", "красно солнышко" и все прочее. Значит, назвать что-то хорошее красным для русского языкового сознания абсолютно естественно.
Владимир Тольц: Это верно. Но позвольте такое дилетантское наблюдение: на излете советской власти, когда в обществе возникает уже устойчивое отторжение официозной символики, появляется и большим успехом начинает пользоваться написанный, по-моему, Юлием Кимом "романс Зизи", где есть и такие слова:
Люблю я белое,
Люблю я красное
Нет-нет, не знамя, а вино!
И вот зафиксированное здесь отталкивание от казенной политической трактовки символики цветов дальше нарастает.
Евгения Басовская: Ну, смеяться над официозом - большое удовольствие. Это вообще, наверное, самая любимая основа для шуток, это фундамент нашего юмора - осмеивание официоза и того, что нам навязывают. Поэтому абсолютно естественная оппозиция в речевом поведении официозу, но она не отменяет обаяния красного.
Знаете, на что хотела бы обратить ваше внимание? - Те, кто сегодня сильно не любят коммунистов, как их только ни обзывают. Прежде всего, конечно, большевиками, в годы перестройки самые пылкие обзывали "коммуняками", а красными нет, "красный" - не обидное слово. "Красно-коричневый" - это да, это звучит малоприятно, такое называние фашистов, безусловно, негативно-оценочно. А само слово "красный" по-своему ласкает слух.
Под ракитою зеленой
Русский раненый лежал.
Над ним вился черный ворон,
Чуя лакомый кусок.
Ты не вейся, черный ворон,
Над моею головой.
Ты добычи не добьешься.
Я солдат еще живой.
Владимир Тольц: Ну, а черный "политический окрас" ("Белая армия, Черный барон...").
Евгения Басовская: "Черный барон", надо сказать, кроме как в этой цитате, мне кажется, не прижился ни в русской речи, ни в русском языке. Вообще со словом "черный" тоже история очень интересная. Слово "черное" как раз в противовес красному, имеет ряд метафорических значений, и все они негативные; черный - мрачный, черное настроение, черное состояние; черный - тяжелый, черный день и так далее. То есть черный - это чаще всего неприятный. И даже в словаре Даля я обнаружила весьма занятный совет: "С рыжим дело не води, с черным в лес не заходи". Черный человек, то есть смуглый, с черными волосами, с черными глазами на Руси традиционно воспринимался как человек опасный. (Это еще связано и с цыганами, от которых всегда исходила тревога какая-то.) Поэтому "черный" в общем-то слово, неблагодатное для каких-то идеологических переосмыслений, если только не назвать так врага. Но кроме Черного барона в название противника слово "черный" входило редко. А вот "черный" в значении негр, афроамериканец, использовалось на протяжении советского периода очень широко. Вспомним фильм "Цирк": "У нее черный ребенок", и тут же этот милейший, сладчайший черный ребенок, передаваемый с рук на руки, как символ интернационализма, гуманизма. Вот черный, конечный, прежде всего, для носителей советского языка означало негр, и не было однозначно оценочным, черный - это не ругательство.
Владимир Тольц: Белый является антонимом черного?
Евгения Басовская: Да, безусловно.
Владимир Тольц: Смотрите: политически отношение к белым изменилось. Изменилось ли употребление слово "белый", оценочное наполнение его в связи с политическими изменениями?
Евгения Басовская: А вы уверены, что отношение к белым изменилось в стране? Изменилось отношение к социализму, безусловно, к Ленину, Сталину, к тому, что ближе. Отношение к белым, мне кажется, по крайней мере, во второй половине века не было особенно яростно-негативным. Я, признаться, не встречала людей, которые бы в 70-80 годах всерьез ненавидели "наших врагов" - белогвардейцев. И даже в фильмах поздней советской эпохи образ белого уже часто был не столь категорически вредоносным. То есть белого часто изображали заблуждающимся, а в целом интеллигентным и недурным человеком.
Мне представляется, что носители русского языкового сознания в массе своей к белым, к Белой гвардии, к Белому движению довольно равнодушны. Как не были белые лютыми врагами, так они и не стали сейчас массово народу симпатичны. Поэтому мне кажется, что слово "белый" никакой особой активности не проявляет. А детки мои, это детки 15-ти лет, они на вопрос о том, что значит "белый", кроме цвета, пишут: "белая магия" - это понятно, от "Гарри Поттера" ветер дует, и дальше масса каких-то случайных ассоциаций - белое бледное лицо и так далее. Некоторые, самые взрослые по сознанию дети белый противопоставили черному как легальный и нелегальный, белая схема в экономике и черная схема в экономике. В этом антонимия смысле существует.
А ну-ка, парень, подними повыше ворот,
Подыми повыше ворот и держись,
Ведь черный ворон, черный ворон, черный ворон,
Переехал мою маленькую жизнь.
Евгения Басовская: Насчет слова "черный" хотелось бы еще кое-что добавить. Ведь от негра черный продвинулся дальше, расширив сферу переосмысления своей метафоризации. У нас сейчас есть, знаете, люди такой интересной национальности "южной"? Я думаю, вы в курсе дела. "Лица южной национальности", они все обобщались и обобщались, то есть они были когда-то при советской власти только "лица еврейской национальности", именно для этих людей делалось такое исключение, сейчас интерес к ним несколько угас, поостыл, но зато появились сначала загадочные "лица кавказской национальности", а дальше, что уж там мелочиться, и "лица южной национальности", значит это уже и Кавказ и Средняя Азия, все в одну кучу. Так вот эти "лица южной национальности", они же зовутся в обиходе "черными", как ни грустно об этом говорить, словоупотребление это неприятное, шовинистическое, но реально оно существует. И мы часто слышим в живой речи, в том числе и образованных людей: "Рынок, знаешь,- одни "черные"...
Владимир Тольц: Кстати, о рынке. Понятие "черный рынок" возникло очень давно, отношение к нему меняется на протяжении развития советского языка, на протяжении советской эпохи. Согласны?
Евгения Басовская: Да, вне всякого сомнения. Причем в отношении "черного рынка" всегда есть противостояние точки зрения официальной и точки зрения глубинно-народной. "Черный рынок", конечно, преподносится официальной идеологией, прессой как сосредоточение всякого зла, потому что черный рынок это все, что противозаконно, это всяческие махинации, злоупотребления, нечестная торговля, тут же спекуляция - еще одно очень резко оценочное слово-приговор, фарца - это все "черный рынок". Но в сознании народном "черный рынок" не всегда так плох. Это тот рынок, на котором есть шанс найти все, чего нет на рынке "белом"...
Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
С детства он мне означал
Синеву иных начал.
И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.
Владимир Тольц: Мы уже говорили о синем и голубом. Синее до революции - "синий чулок", а еще брюсовское
"Дайте мне женщину
Синюю, синюю.
Синюю от головы и до пят.
Я проведу по ней красную линию,
Чтобы она волновала мой взгляд";
в Словаре Даля "светло-синий, лазоревый,"- "ярко-небесный цвет"; Словарь Ушакова фиксирует как устное и по-советски ироническое оборот "Голубая кровь" (речь идет об аристократическом происхождении). В Словаре 1973 года "Новые слова и значения" мы находим "Голубое топливо" (газ) и "Голубой экран" (телевизор), а также почти то, о чем уже говорилось, но с оттенком иронии:
"Голубой - такой, который не отражает, не учитывает недостатков, идеализированный". Замечательный пример из газеты "Известия", 1966 года:
"Секретарь партбюро Булатов и председатель профбюро Хрулев заняли позицию благожелательного нейтралитета. Выдали дебоширу "голубую" характеристику...".
И вот, наконец, "Толковый словарь русского языка конца ХХ века" (издан в 1998). Там появляются "голубые каски войск ООН" и еще одно толкование слова голубой - "гомосексуальный (гомик)". Как видим, сильное расширение значений; трансформация налицо...
Евгения Басовская: Да, пожалуй, сильнее всех прочих. Лингвисты, кстати, высказывают предположение, не могу сказать, что это абсолютно точно, но версия такая есть, что слово "голубой" развилось в русском языке, чтобы компенсировать некоторые неприятные отталкивающие свойства значения слово "синий". Потому что синий в славянском фольклоре был символом потустороннего опасного мира. Синие воды, заманивающие в себя, синяя сгущающаяся сумеречная мгла. То есть синее ассоциировалось с каким-то потусторонним злом. И при этом многие вполне привлекательные явления было просто необходимо тем же словом определить, ведь есть же синее небо, синяя чистая вода. И вот развивается слово "голубой", которое берет на себя очень приятную роль называть нестрашный синий.
Но с течением времени слово "голубой", конечно, всего лишь названием светлого варианта синего. То есть в речи носителей русского языка 20-го века, безусловно, такого противопоставления синий - плохой, голубой - хороший не было. Но в перестроечные годы в нашем языке возникает новое значение слова "голубой" - это гомосексуальный. Конечно, сама символика голубого цвета приходит с Запада, безусловно, потому в Советском Союзе гомосексуальная культура была задавлена и трудно говорить о каких-то своих символах. Безусловно, символика голубого цвета с Запада.
Владимир Тольц: Здесь я не готов согласиться ученым филологом Евгенией Басовской. С синим (голубым) на западе ассоциируется многое - тут и "голубые воротнички", и упомянутое уже мной пьянство, новобранцев во французской армии именуют "синими", и эротические или порнографические фильмы даже... Но все это от нетрадиционной сексуальной ориентации весьма далеко. И кстати, - мне коллеги подсказывают, - только у русских новорожденным мальчикам покупают голубое, а девочкам розовое. И именно в Москве, а не в Чикаго, скажем, гомосексуалов, ворковавших друг с дружкой в скверике у Большого театра в советские годы именовали "голубями"... Может, отсюда и новое значение слова голубой? - В общем, требуются дальнейшие изыскания. Но прошу вас, Евгения, продолжайте.
Евгения Басовская: Слово было скомпрометировано. Это создает очень большую проблему сегодня, потому что во множестве литературных произведениях классических, изучаемых в школе, говорится о том, что кто-то голубой, что-то голубое, в классе возникает нервическая атмосфера. Стоит упомянуть нечто голубое, начинается хохот, который очень трудно остановить. Кстати, почему это слово позволило себя скомпрометировать, у меня есть догадка на этот счет. Сравним с "гей" английским. Обычно это случается с теми словами, у которых есть нескомпрометированный аналог, заменитель. То есть как по-английски можно выразить идею веселья иначе, необязательно гей, можно "джойфол" или как-нибудь еще, так и по-русски. Ведь было это слово почти дублет - синий. И сегодня я себя ловлю на том, что в школьной аудитории не рискну говорить голубой, а говорю светло-синий, чтобы не вызывать истерики. Я понимаю, что это поражение педагогическое, но, наверное, ни один филолог не может противостоять живой жизни языка.
Владимир Тольц: Время передачи уже истекает. Но невозможно хоть бегло не коснуться еще одного прилагательного, смысл которого был политизирован еще на заре советской власти, - зеленый. Позднее так называли партизан в Прибалтике, "лесных братьев".
Евгения Басовская: О да, конечно. Этому слово, в отличие от прилагательного голубой, как раз повезло. То есть сейчас оно у нас процветает, хотя жизнь его складывалась трудно. Да, действительно, оно было политизировано, зелеными называли бандитов или партизан, все зависит от оценки, но формирования вооруженные и неофициальные, которые боролись против советской власти. В словаре Ушакова смешно написано: "Против советской власти (а иногда за нее)...". Понятно, что это анархисты, это бандиты, зеленые, они прежде всего потому, что они в лесах. Это значение забылось совсем. Сегодня кроме тех, кто изучает гражданскую войну или очень любит фильмы и книги о гражданской войне, этого совсем никто не помнит. В то время, как само слово "зеленый" очень многозначное. Это тоже не только цвет, но это еще молодой, неопытный и не только в русском языке. Прекрасно помню книгу Кронина "Молодые годы", которая по-английски "Green years", и я всегда веселилась в детстве, называя книжку "Зеленые годы". Зеленый - это так же болезненный: что-то ты сегодня зеленый? То есть интересно, что, будучи логически обозначением цвета жизни, цвета здорового и прекрасного, зеленый, как часть языка, обладает рядом ассоциаций отрицательных.
Поэтому вроде бы называть "бандитов" так было даже очень хорошо. Но потом это слово переквалифицировалось в название для защитников природы. Зеленые - это "Гринпис" и сторонники этого движения. И, наконец, "зеленый" - это наш любимый, шуршащий, это доллар!.. И здесь опять возникла новая антонимия, которой, казалось бы, быть не могло. В нарушение всех логических и лингвистических законов у слова "зеленый" появился-таки антоним, но это не цветовое прилагательное, это слово "деревянный".
Владимир Тольц: Да, богат и могуч русский язык! И не скудеет его продолжение в языке советском и постсоветском, который еще предстоит изучать.
