Передача пятая >>>
Тольц:
В предыдущей передаче этого цикла - "Эхо несуществующего секрета", мы говорили о том, как первые сообщения об антисталинском докладе Хрущева на ХХ съезде отозвались в Советском Союзе. Сегодня - продолжение этой темы.
Речь пойдет о том, как эти вести просочились за советский рубеж, какую реакцию там вызвали и как бумерангом вернулись в СССР. Вы услышите воспоминания человека, передавшего текст тайного хрущевского доклада на Запад, (ныне он живет в Израиле) и голоса из Москвы двух членов, - бывших, - ЦК КПСС, бывшего коммуниста из Валенсии и бывшего французского троцкиста из Оверни.
ХХ съезд. Передача пятая. Бумеранг.
Из Праги ведет передачу ее автор и составитель Владимир Тольц.
Я так необычно подробно о себе говорю, потому что в некоторых изданиях бывшего Советского Союза наши радиопрограммы из цикла "ХХ съезд" перепечатываются, как правило, без ведома Радио Свобода и за подписью совершенно неведомых мне людей. Последний известный мне пример: публикация в "Киевских новостях" за подписью Якова Жуковского, озаглавленная "Наследники Сталина - много ли их?" Более всего в этих пиратских, по сути дела, но при этом сочувственных нам перепечатках, меня огорчает искажение слов и смысла высказываний их участников - не только моих, но и Рудольфа Пихоя, Сергея Хрущева, Елены Зубковой, Михаила Горбачева, Юрия Гендлера. Может быть то, что мы говорим, оказывается иногда слишком новым и неожиданным для некоторых, а потому порой и недостаточно понятным. Однако согласитесь, это еще не повод приписывать нам то, что мы не говорили и присваивать то, что нами сказано. Вот...
А теперь приступим к нашей сегодняшней теме.
Итак, едва только завершился ХХ съезд, а новый Президиум ЦК еще не успел принять решение об ознакомлении рядовых партийцев с антисталинским докладом Никиты Сергеевича Хрущева, слухи о содержании этой речи уже поползли по стране. Менее чем через две недели они громыхнули расстрельным эхом в Тбилиси. Об этом мы говорили в предыдущей передаче нашего цикла.
Смутные слухи о хрущевской речи доходили и до иностранцев, работавших в ту пору в Москве. 10 марта 1956-го, на следующий день после тбилисского расстрела, о существовании хрущевского секретного доклада узнал американский посол в Москве Чарльз Болэн. Источником его сведений оказался корреспондент английской коммунистической газеты "Дейли уоркер". 11 марта этот слух подтвердил американец, гостивший у своего отца - советского медика, лечившего членов ЦК. Дальше - больше.
В это же самое время слухи о речи Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда начинают передавать иностранцам советские граждане. Всякий раз, как я подметил, так или иначе связанные с КГБ. В случае с Американским посольством - это технический персонал: уборщицы, домработницы, шоферы.
В случае корреспондента агентства Рейтер Джона Ретти - некий человек, представившийся ему Костей Орловым, о связях которого с организацией на площади Дзержинского, британский журналист догадывался с момента их знакомства в 55-м. Именно этот Орлов, накануне отъезда Ретти в Стокгольм в марте 56-го, буквально надиктовывал корреспонденту Рейтера свой пересказ речи Хрущева. Как выяснилось в последствии - весьма близкий к оригиналу. Много позднее Джон Ретти, лично знавший Хрущева еще до ХХ съезда, пришел к выводу, что Никита Сергеевич, узнав о предстоящей поездке корреспондента Рейтер в Стокгольм, сам выбрал его в качестве канала утечки информации.
16 марта "Нью- Йорк таймс" печатает статью Харрисона Солсбери, в которой впервые публикуется еще весьма приблизительные сведения об антисталинском выступлении Хрущева. А уже на следующий день Рейтер, с диктовки Джона Ретти, публикует свое развернутое, и куда более точное изложение этого доклада. Имя Ретти, из соображений его безопасности, в депеше не было названо. В качестве источника информации были указаны некие западногерманские коммунисты. А информация Ретти о расстреле манифестации в Тбилиси, тоже исходящая от Орлова, была представлена как полученная из Вены.
Если учесть лубянскую специфику подлинного источника информации Джона Ретти - все эти меры предосторожности выглядят достаточно наивными. Но особенно доканала его полученная по возвращению в Москву телеграмма, в которой лондонское начальство сообщало о поощрении человека, давшего информацию о докладе Хрущева. А следом за тем, Ретти на виду у всех повысили жалование на 100 фунтов в год. Через несколько месяцев он буквально бежал из советской столицы, преследуемый участившимися неформальными контактами с людьми КГБ и странными предложениями с их стороны.
До сих пор вся моя хроника распространения по миру вести об антикультовском докладе на ХХ съезде была основана на прессе, которую в ту пору в Советском Союзе именовали буржуазной. Коммунистическая печать поначалу как будто в рот воды набрала.
Вспоминает член Центрального Комитета КПСС, бывший первый заместитель заведующего международным отделом ЦК, Вадим Загладин. В 56-м Вадиму Валентиновичу было 29 лет, он работал в "Новом времени" и по долгу службы общался с представителями иностранной коммунистической печати.
Вадим Загладин:
Официально никто ведь тогда об этом не говорил сразу, и наши иностранные товарищи были ознакомлены с докладом только после его произнесения и в устном виде. Формально никто не решался об этом говорить, потому что им было сказано, что это большой секрет. Но некоторые корреспонденты от своих руководителей делегаций узнали и комментировали - причем очень по-разному. Я припоминаю, что были, с одной стороны, восхищения мужеством Хрущева и тем, что было сделано в этом докладе, а с другой стороны - страх, что же будет дальше, как пойдет дальше развитие в Советском Союзе и в других странах, в компартиях. Это были неосознанные еще какие-то страхи, да и восхищение не очень осознанное, потому что продумать еще никто не мог, никто точно еще не знал что произошло.
Тольц:
Возможно именно этими смешанными чувствами, о которых рассказал нам Вадим Загладин, и объяснялась та весьма причудливая, завуалированная форма, в которой коммунистическая печать, подстегиваемая сообщениями в обычной прессе, начинает мало-помалу толковать о теме культа личности.
Так, 14 марта 56-го, опубликовано это было позднее, перед ЦК компартии Италии выступил Пальмиро Тольятти, как и многие другие лидеры коммунистических партий, с докладом Хрущева он ознакомился еще в Москве, во время съезда, но содержание его скрыл от других итальянских гостей ХХ съезда, в том числе - от своей первой жены Риты Монтаньяно. Как писал историк Бранко Лазич: "Тольятти - человек, которого считали самым умным среди вождей компартий Запада, безо всякого сомнения сразу уловил взрывчатый характер доклада Хрущева и потому решил действовать с осторожностью". Выступая перед товарищами из ЦК компартии Италии 14 марта, он, обращаясь в прошлое, критиковал не Сталина, а свои собственные политические действия.
С 19 по 21 марта три статьи с резюме тайного доклада Хрущева появились во французской коммунистической газете "Юманите". Московский корреспондент газеты Пьер Анжес дал весьма сглаженное изложение того, что сказал Никита Сергеевич. Уже упомянутый мною Бранко Лазич объяснял это тем, что Анжес пользовался советскими источниками. Но дело, мне думается, в другом - в позиции вождя французских коммунистов Мориса Тореза, ведь Джон Ретти из агентства Рейтер тоже пользовался советским источником, да еще каким - из КГБ! Торез, как и Тольятти, утаил от французской делегации содержание антисталинского выступления Хрущева. Позднее, второй после него человек в партии Жак Дюкло жаловался в своих мемуарах, что о хрущевском выступлении они узнали лишь из буржуазной прессы. Торез же тут же изобрел формулировку: "доклад, приписываемый товарищу Хрущеву". По мнению Лазича, именно эта мутная формулировка привела к тому, что было невозможно публично и официально вести партийные дебаты о нем до тех пор, пока подлинность доклада не будет официально установлена.
Моему старому другу французскому журналисту Пьеру Легаллю в 56-м было 25 лет. Юный Пьер в ту пору был страшно политически активен: состоял сразу в двух французских коммунистических партиях. Во-первых, в одной из троцкистских - "коммунистов-интернационалистов", а во-вторых, в соответствии с энтристской тактикой троцкистов - разлагать партию сталинистов изнутри - и по их заданию - во французской коммунистической партии. Спрашиваю по телефону Легалля, живущего ныне в Оверни: как это чувствовалось тогда - быть дважды коммунистом? Он смеется: "Ужасно! Каждую неделю два партсобрания: одно в родной троцкистской партячейке, другое - у этих торезовских сталинистов.
- Пьер, а как Вы вообще узнали тогда об антисталинском докладе Хрущева?
Пьер Легалль:
Как и большинство французов, мы это узнали, когда мы это читали в лучшей "буржуазной" газете. Мы это читали с жадностью, конечно.
Тольц:
Это соответствовало Вашим представлениям о том, что происходило в Советском Союзе в прежние времена или это было что-то новое?
Пьер Легалль:
Нет, наоборот, ничего не было нового. Мы считали, это нормально, что Хрущев тогда открывает только кусочек правды, а тем более, он в то время реабилитирует хороших сталинистов. Конечно, это было хорошее начало, но так как он ни Бухарина, ни Троцкого не реабилитировал, ни левую, ни правую позицию не реабилитировал - мы уже обо всем этом знаем.
Тольц:
Пьер, а как в ФКП был воспринят этот доклад?
Пьер Легалль:
Как ни странно, сейчас говорят - это был гром. Ничего подобного! Во-первых, не забудьте, что начальники ФКП объявили этот доклад, якобы это сфабриковано ЦРУ, или я не знаю кем, и не считали, что это настоящий доклад.
Тольц:
И в партячейке Французской коммунистической партии этот доклад не обсуждался?
Пьер Легалль:
Очень мало. По крайней мере я не помню, чтобы было сильное возмущение у них. Возмущение началось только в конце года, когда венгерские события произошли, но до этого - нет. Сам доклад Хрущева считали очередной фальшивкой.
Тольц:
Несколько иначе обстояло дело в Испании.
Из Валенсии по телефону рассказывает проштудировавший мемуары бывшего коммунистического вождя Сантьяго Карилья испанский журналист Хуан Кобо - сын испанского коммуниста и сам в прошлом коммунист.
Хуан Кобо:
Для испанских коммунистов Сталин, который пришел им на помощь в годы гражданской войны, был кумиром в большей степени, чем для многих их соратников из других братских партий. Ради него они были готовы на все, даже на политическую уголовщину. Они доказали это, физически ликвидировав Троцкого под руководством НКВД и по личному приказу Сталина. Вождя народов они чтили как мудрейшего из людей, как земного Бога - этим дышит каждая страница воспоминаний Карильи. Но я и без его воспоминаний это знаю.
Помню моего отца, его товарищей, да и себя, каким я был до двадцати с лишним лет. Первая реакция испанских коммунистов на доклад Хрущева на ХХ съезде была категорически - провокация. Разве могло быть иначе, если чудовищные факты о своем кумире они узнали не от советских товарищей, которых они тоже тогда фанатически боготворили. Долорес Ибарури, а она участвовала как гость на всех заседаниях съезда, кроме последнего закрытого, не скрывала своего негодования той формой, в какой были преданы гласности факты закрытого доклада. Карилья прочитал этот документ в газете "Монд", находясь в Париже, и долго не мог поверить своим глазам. А каково было испанским коммунистам, которые, рискуя жизнью, самоотверженно сражались в подполье в Испании и узнали о закрытом докладе из французских газет?
Но когда первый шок прошел, а подлинность документа подтвердилась, его просто привели к сведению и исполнению. Так тогда было принято: раз товарищи в Москве решили - надо исполнять. Лишь поверив разоблачению сталинских репрессий, испанские коммунисты восприняли и сердцем этот доклад.
Тольц:
И испанец Хуан Кобо, и француз Пьер Легалль упомянули публикацию доклада Хрущева во французской газете "Монд". Я проверил, она появилась не в марте, а позднее - 6 июня 1956-го года.
Но как полный текст, а не изложение секретного доклада Хрущева, попал в иностранную печать?
У победы, как известно, много отцов, это только поражение - сирота. Изменение в международном климате, произошедшее в результате антисталинской речи Хрущева, многие, самого разного толка политики на Западе склонны были постфактум расценивать (и отчасти справедливо) как свою победу. Может быть, именно поэтому в своих воспоминаниях самые разные люди стали приписывать заслугу предания гласности тайного выступления Хрущева собственным усилиям. Но вот к примеру мемуары бывшего шефа западногерманской разведки Райнхарда Гелена: "Насколько мне известно, наша разведка первой добыла полный текст секретного доклада Хрущева, с которым он выступил 25 февраля 56-го года на ХХ съезде партии. В этом докладе говорилось о новой политике СССР по отношению к своим сателлитам и иностранным государствам. По мысли Хрущева, мирное сосуществование, о котором шла речь, должно способствовать прежде всего возникновению разрядки мировой напряженности между странами Восточного блока и Западом."
Еще 20 лет назад исследователь ХХ съезда Бранко Лазич, по поводу этого пассажа из мемуаров Гелена, написал довольно едко:
"Ас западногерманской разведки попросту спутал секретный доклад Хрущева "О культе личности и его последствиях" с другим его докладом перед всеми участниками съезда. Текст был напечатан тиражом в несколько миллионов экземпляров накануне выступления Хрущева и вскоре поступил в продажу."
Спрашиваю у бывшего председателя КГБ Владимира Семичастного: известно ли было органам, кто же все-таки "осчастливил" мир текстом антисталинского доклада Хрущева и как он попал на Запад?
Владимир Семичастный:
- Через Польшу. Разослали секретарям компартий социалистических стран для ознакомления, потому что они тоже не были ознакомлены с этим докладом, а пошел разговор, версии, слухи... Послали доверительно, чтобы познакомились и возвратили. Всюду были возвращены и все нормально, а в Польше произошла утечка, и оттуда пошла распечатка и публикация.
Тольц:
- А деталей Вы не знаете, как это произошло?
Владимир Семичастный:
- Деталей я не знаю.
Тольц:
Мне доводилось читать, а потом и слышать в Варшаве, что в передаче текста антисталинской речи на Запад Хрущев подозревал Романа Замборовского, члена политбюро и секретариата Польской объединенной рабочей партии. Если это было так, то подозрения Никиты Сергеевича оказались несправедливы.
Спустя 38 лет, в марте 94-го, газета "Вашингтон Пост" поведала миру, что пятидесятивосьмистраничную копию текста доклада Хрущева на польском для Запада первым раздобыл живший тогда в Варшаве Виктор Граевский. Он и передал ее израильской службе безопасности Шин-Бет. По моей просьбе, Лариса Силницкая разыскала Граевского - ныне он живет в Израиле.
Виктор Граевский:
В 55-м году, когда я работал в польском агентстве печати - ПАП - мои родители жили в Израиле, и мой отец очень заболел, я приехал его навестить. И когда я приехал в Израиль, я почувствовал, что мое место здесь. Но я не хотел убежать из Польши, потому что Польша относились ко мне очень хорошо. Я вернулся в Польшу, но я считал себя де-факто уже гражданином Израиля, де-юре, конечно, был еще гражданин Польши.
У меня была очень хорошая знакомая, можно сказать - подруга, которая работала секретаршей Первого секретаря польской рабочей партии - его звали Охаб. Охаб получил после ХХ конгресса Коммунистической партии копию речи Хрущева на русском языке. Я один раз пошел к ней, пригласить выпить чашку кофе, но она была очень занята. Я увидел, что у нее на столе эта речь. Это конечно меня очень заинтересовало, потому что в Варшаве знали, что была речь, но не знали о чем, в чем дело, о чем говорил Хрущев. И там было написано наверху "Государственная тайна", в красной обложке. Я взял это в руки и попросил ее (так как это было очень много страниц) взять на час, два, чтобы прочитать это дома, а потом вернуть. Конечно, она мне дала и просила, чтобы к 4-м часам после обеда вернуть, потому что она должна положить это обратно в сейф. Я взял это, положил в карман, вышел на улицу и поехал домой и начал читать.
Когда я окончил чтение доклада Хрущева, меня конечно это потрясло, я думал, что я держу атомную бомбу в руках. Первым делом я хотел вернуть это и чтобы у меня никакого прикосновения к этому не было, но после нескольких минут, я подумал, что я как израилец должен передать это в израильское посольство. Я знал, что все разведки мира на Западе ищут эту речь и хотят знать, о чем Хрущев говорил, потому что после этой речи, вы знаете, все изменилось, но никто не знал какое ее содержание.
Я положил это обратно в карман, пошел в израильское посольство: я там знал одного человека. Я не знал тогда, что он был резидентом израильской службы безопасности в Варшаве. Я ему положил на стол, он посмотрел на это, побледнел, покраснел... Он знал лучше меня что это такое. И спросил, можно это взять на несколько минут? Он ушел из комнаты и через несколько минут (это было час-полтора) он мне это вернул, сказал: "Спасибо!" Я положил в карман, ушел, вернулся к секретарше, положил ей на стол и это все кончилось.
Почему я это сделал? Это был какой-то импульс. Я был молодой, я был глупый и если бы я знал, что со мной может случиться, если меня поймают, когда я выхожу из Центрального Комитета, и когда возвращаюсь, когда иду в израильское посольство, когда выхожу - я бы наверное этого не сделал.
Лариса Силницкая:
- Вы говорите, Вы были молодым, сколько лет Вам было тогда, Виктор Абрамович?
Виктор Граевский:
- Мне было тогда 32 года.
Лариса Силницкая:
- А что произошло с Вашей подругой в будущем?
Виктор Граевский:
- Она ушла на пенсию и она умерла 15 лет тому назад.
Лариса Силницкая:
- В Польше?
Виктор Граевский:
- В Польше, да. Она не знала об этом.Никто об этом не знал, кроме меня.
Лариса Силницкая:
- Виктор Абрамович, Вам не известно, не передавали ли речь Хрущева на Запад кроме Вас другие люди?
Виктор Граевский:
- Я не могу знать. Я знаю только о себе. Но когда я приехал в Израиль, об этом не говорили, конечно. Начали говорить 2-3 года тому назад, начали появляться различные статьи на эту тему и там было сказано, что человек, который это сделал - это был Виктор Граевский.
Тольц:
Возглавляемое Бен-Гурионом тогдашнее правительство Израиля, решило, что наибольшую выгоду для своей страны оно сможет получить, передав хрущевский текст Соединенным Штатам, в правительственных кругах которых к тому времени существовало мнение, что в неизвестной им еще речи Хрущева содержится ключ к пониманию России. "Вашингтон пост" утверждает даже, что тогдашний Президент США Дуайт Эйзенхауэр выделил директору ЦРУ Аллэну Даллесу около миллиона долларов на операцию по получению текста. Но, цитирую: "Все тайные агенты Запада во всех европейских столицах оказались в тупике."
Итак, со специальным курьером текст хрущевской речи был доставлен из Израиля в США. По рекомендации государственного секретаря Джона Фостера Даллеса и его брата Аллэна, позднее оценившего этот израильский подарок, как выдающийся успех его(директора ЦРУ) карьеры, Президент Соединенных Штатов Эйзенхауэр принял решение опубликовать полученный текст, "надеясь, - как писала в 94-м "Вашингтон пост", - поставить Советы в максимально неудобное положение".
Были и противники такого подхода. 2 июня 1956-го года американский посол в Москве Чарльз Болен высказал Вашингтону следующее: "Я прихожу к следующему выводу: если основная цель публикации заключается в том, чтобы поставить советских руководителей в неприятное положение, то я скорее склоняюсь к тому, чтобы этот текст не печатался". Но торжество дуэта братьев Даллесов было уже неотвратимо: 4 июня 1956-го, Государственный департамент США публикует по-английски драгоценный хрущевский текст.
Бывший первый зам.заведующего международного отдела ЦК КПСС Вадим Загладин рассказывает мне.
Вадим Загладин:
Потом, когда уже государственный департамент США опубликовал текст доклада, текст, который был не признан официальным и с нашей стороны опровергался или, во всяком случае, не подтверждался начались уже более серьезные комментарии.
Бросилось в глаза, что партии очень по-разному реагировали на этот доклад. Наиболее адекватная реакция была у итальянских товарищей, причем тоже двойственная: с одной стороны - полная поддержка того акта, отвержение сталинизма, который был сделан, а с другой стороны - недовольство тем, что дело не было доведено до конца, что корни, причины культа личности вскрыты на съезде по существу не были. Но это одна точка зрения.
Другая позиция (я помню венгерские товарищи, с которыми удалось потом говорить, некоторые из них, близкие к Ракоши, говорили так: зачем вы это сделали? ) все спокойно свести на "нет", заменить какими-то другими мерами, но не опровергать прошлого, не опровергать Сталина, потому что это может иметь очень серьезные последствия, в том числе и в нашей партии, говорили эти товарищи. Но вот так оно и получилось в конечном счете.
Сейчас, с позиции сегодняшнего года, сегодняшнего времени, смотря назад и вспоминая эту всю смешанную реакцию разных людей и разных партий, я вижу гораздо больше, чем видел тогда. И в каком отношении вижу больше: во-первых, именно тогда в коммунистическом движении началась та дискуссия о существе социализма, о том, что это такое и что это должно быть, которая до сих пор не кончилась и, видимо, долго еще не кончится - эта дискуссия шла вне коммунистического движения давно, в том числе среди социал-демократов. И так как мы после съезда, (а съезд протянул руку социал-демократии), встречались с представителями социал-демократических партий, помню первый визит французской делегации во главе с Ги Молле, как раз был 1956-й год, было очень интересно, потому что они с открытыми глазами смотрели на все, и Ги Молле тогда, выйдя на крылечко Кремлевского дворца, говорил о том, что вот, наконец, последняя тирания, которая была в этом дворце пала. Они говорили о том, что мы-то всегда спорили о социализме и демократии, об их соотношении, а вы начинаете только сейчас. И действительно эта дискуссия началась тогда.
Вторая тема, которая сейчас видится очень хорошо - это то, что в тот период началась дискуссия внутри коммунистического движения, началось размежевание в коммунистических партиях. Причем шло оно под разными лозунгами: в одних случаях шла борьба против догматизма, в других случаях - борьба против оппортунизма и ревизионизма. Компартия Соединенных Штатов очень активно развернула именно вторую борьбу - против ревизионизма и исключила из своих рядов ряд товарищей, в том числе Гейца, которые настаивали на изменении форм и характера деятельности партии на ее большей открытости. Это считалось тогда недопустимым ревизионизмом.
Тольц:
Прерву на минуту эти размышления Вадима Валентиновича Загладина, чтобы коротко сообщить вам, что его нынешние коллеги из международного отдела коммунистической партии США, - а она, в отличии от КПСС, продолжает свое малозаметное, правда, существование, - выразили готовность сами поведать по Радио Свобода об их отношении к докладу Хрущева о культе личности. Правда, к этой передаче не поспели - у них только что состоялся Национальный съезд, а после него, сами понимаете, работы выше головы. Сотрудникам бывшего ЦК КПСС в этом отношении нынче, похоже, полегче. Вспомнив американскую компартию в далеком 56-м, Вадим Загладин продолжает:
Вадим Загладин:
Тоже самое в датской партии: когда Ларсен вышел из партии и потом создал свою партию, с которой значительно позднее у КПСС были очень хорошие отношения. Но была и другая сторона - борьба против догматизма, против цеплянья за старое. И тоже выходили люди: из итальянской партии вышел ряд товарищей, которые не были согласны с разоблачением культа личности Сталина и которые продолжали отстаивать свои позиции. Но это был одновременный акт - единовременный, точнее. А фактически, когда в партиях развернулась дискуссия по вопросу, какой должна быть компартия в странах несоциалистических, скажем так, как она должна себя вести, какова должна быть ее позиция по отношению к демократии, социализму и так далее... И процесс размежевания этот стал не сразу, но постепенно очень заметным.
Сейчас говорить нечего - сейчас дифференциация приобрела просто острый характер, хотя мало о ней знают и совсем мало говорят, к сожалению, потому что в в общем-то коммунистическое движение - это объективное явление и которое будет развиваться, вопрос в том - как? И вот этот вопрос - как? - он тогда встал впервые с большой остротой.
И наконец, последнее - тогда началась дискуссия, я помню замечание одного из коммунистов-друзей, который пришел ко мне в редакцию и говорит: "Слушай, если до сих пор мы безусловно верили Советскому Союзу и считали, что все, что делается у вас это прекрасно и пример для подражания, то теперь, после разоблачения культа Сталина, после того, как мы увидели, что у вас происходило на самом деле, перед нами встает вопрос: а надо ли верить неограниченно Советскому Союзу, КПСС в частности?" Этот вопрос тоже был предметом обсуждения, конечно негласного, только отдельные, как их называли, ревизионисты, пытались открыто обсуждать эту тему, а в партиях это было табу.
Тольц:
4 июня 56-го, в тот же самый день, что и госдепартамент, перевод доклада Хрущева полностью воспроизводит на своих страницах "Нью-Йорк таймс". А через два дня - по-французски "Монд". С польской копии немедленно начинается обратный перевод на русский язык. Вот он - секрет русского текста, о котором говорил на недавнем юбилейном столе в Горбачев фонде историк Николай Барсуков (мы рассказывали о его выступлении). После лингвистического анализа, Барсуков пришел к выводу, что наиболее точная и полная публикация доклада Хрущева - перевод с польского.
Русский перевод и переводы на другие языки соцлага, в июне начинают постоянно читать в эфир Радио Свобода и Свободная Европа. Более того, на Западе немедля печатают этот текст по-русски; на фальшивой политиздатовской обложке красовался девиз: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и заголовок - "Никита Сергеевич Хрущев. Доклад на закрытом заседании ХХ съезда КПСС "О культе личности и его последствиях". С виду - обычная партийная брошюра, придраться не к чему. Немало экземпляров ее, "случайно" найденных в отелях, увезли с собой не столь уж многочисленные в ту пору советские посетители Запада и Восточной Европы. Она плыла в трюмах и кубриках советских кораблей, возвращавшихся на Родину из заграничных плаваний. В Советский Союз ее везли на себе иностранные туристы и "энтээсовцы", выездные партаппаратчики и заезжие гастролеры. Ну и радиоволны, конечно.
Летом 56-го, несуществующий уже для мира секрет, бумерангом возвращался туда, где он возник...
Передача шестая
Тольц:
В предыдущей передаче этого цикла - "Эхо несуществующего секрета", мы говорили о том, как первые сообщения об антисталинском докладе Хрущева на ХХ съезде отозвались в Советском Союзе. Сегодня - продолжение этой темы.
Речь пойдет о том, как эти вести просочились за советский рубеж, какую реакцию там вызвали и как бумерангом вернулись в СССР. Вы услышите воспоминания человека, передавшего текст тайного хрущевского доклада на Запад, (ныне он живет в Израиле) и голоса из Москвы двух членов, - бывших, - ЦК КПСС, бывшего коммуниста из Валенсии и бывшего французского троцкиста из Оверни.
ХХ съезд. Передача пятая. Бумеранг.
Из Праги ведет передачу ее автор и составитель Владимир Тольц.
Я так необычно подробно о себе говорю, потому что в некоторых изданиях бывшего Советского Союза наши радиопрограммы из цикла "ХХ съезд" перепечатываются, как правило, без ведома Радио Свобода и за подписью совершенно неведомых мне людей. Последний известный мне пример: публикация в "Киевских новостях" за подписью Якова Жуковского, озаглавленная "Наследники Сталина - много ли их?" Более всего в этих пиратских, по сути дела, но при этом сочувственных нам перепечатках, меня огорчает искажение слов и смысла высказываний их участников - не только моих, но и Рудольфа Пихоя, Сергея Хрущева, Елены Зубковой, Михаила Горбачева, Юрия Гендлера. Может быть то, что мы говорим, оказывается иногда слишком новым и неожиданным для некоторых, а потому порой и недостаточно понятным. Однако согласитесь, это еще не повод приписывать нам то, что мы не говорили и присваивать то, что нами сказано. Вот...
А теперь приступим к нашей сегодняшней теме.
Итак, едва только завершился ХХ съезд, а новый Президиум ЦК еще не успел принять решение об ознакомлении рядовых партийцев с антисталинским докладом Никиты Сергеевича Хрущева, слухи о содержании этой речи уже поползли по стране. Менее чем через две недели они громыхнули расстрельным эхом в Тбилиси. Об этом мы говорили в предыдущей передаче нашего цикла.
Смутные слухи о хрущевской речи доходили и до иностранцев, работавших в ту пору в Москве. 10 марта 1956-го, на следующий день после тбилисского расстрела, о существовании хрущевского секретного доклада узнал американский посол в Москве Чарльз Болэн. Источником его сведений оказался корреспондент английской коммунистической газеты "Дейли уоркер". 11 марта этот слух подтвердил американец, гостивший у своего отца - советского медика, лечившего членов ЦК. Дальше - больше.
В это же самое время слухи о речи Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда начинают передавать иностранцам советские граждане. Всякий раз, как я подметил, так или иначе связанные с КГБ. В случае с Американским посольством - это технический персонал: уборщицы, домработницы, шоферы.
В случае корреспондента агентства Рейтер Джона Ретти - некий человек, представившийся ему Костей Орловым, о связях которого с организацией на площади Дзержинского, британский журналист догадывался с момента их знакомства в 55-м. Именно этот Орлов, накануне отъезда Ретти в Стокгольм в марте 56-го, буквально надиктовывал корреспонденту Рейтера свой пересказ речи Хрущева. Как выяснилось в последствии - весьма близкий к оригиналу. Много позднее Джон Ретти, лично знавший Хрущева еще до ХХ съезда, пришел к выводу, что Никита Сергеевич, узнав о предстоящей поездке корреспондента Рейтер в Стокгольм, сам выбрал его в качестве канала утечки информации.
16 марта "Нью- Йорк таймс" печатает статью Харрисона Солсбери, в которой впервые публикуется еще весьма приблизительные сведения об антисталинском выступлении Хрущева. А уже на следующий день Рейтер, с диктовки Джона Ретти, публикует свое развернутое, и куда более точное изложение этого доклада. Имя Ретти, из соображений его безопасности, в депеше не было названо. В качестве источника информации были указаны некие западногерманские коммунисты. А информация Ретти о расстреле манифестации в Тбилиси, тоже исходящая от Орлова, была представлена как полученная из Вены.
Если учесть лубянскую специфику подлинного источника информации Джона Ретти - все эти меры предосторожности выглядят достаточно наивными. Но особенно доканала его полученная по возвращению в Москву телеграмма, в которой лондонское начальство сообщало о поощрении человека, давшего информацию о докладе Хрущева. А следом за тем, Ретти на виду у всех повысили жалование на 100 фунтов в год. Через несколько месяцев он буквально бежал из советской столицы, преследуемый участившимися неформальными контактами с людьми КГБ и странными предложениями с их стороны.
До сих пор вся моя хроника распространения по миру вести об антикультовском докладе на ХХ съезде была основана на прессе, которую в ту пору в Советском Союзе именовали буржуазной. Коммунистическая печать поначалу как будто в рот воды набрала.
Вспоминает член Центрального Комитета КПСС, бывший первый заместитель заведующего международным отделом ЦК, Вадим Загладин. В 56-м Вадиму Валентиновичу было 29 лет, он работал в "Новом времени" и по долгу службы общался с представителями иностранной коммунистической печати.
Вадим Загладин:
Официально никто ведь тогда об этом не говорил сразу, и наши иностранные товарищи были ознакомлены с докладом только после его произнесения и в устном виде. Формально никто не решался об этом говорить, потому что им было сказано, что это большой секрет. Но некоторые корреспонденты от своих руководителей делегаций узнали и комментировали - причем очень по-разному. Я припоминаю, что были, с одной стороны, восхищения мужеством Хрущева и тем, что было сделано в этом докладе, а с другой стороны - страх, что же будет дальше, как пойдет дальше развитие в Советском Союзе и в других странах, в компартиях. Это были неосознанные еще какие-то страхи, да и восхищение не очень осознанное, потому что продумать еще никто не мог, никто точно еще не знал что произошло.
Тольц:
Возможно именно этими смешанными чувствами, о которых рассказал нам Вадим Загладин, и объяснялась та весьма причудливая, завуалированная форма, в которой коммунистическая печать, подстегиваемая сообщениями в обычной прессе, начинает мало-помалу толковать о теме культа личности.
Так, 14 марта 56-го, опубликовано это было позднее, перед ЦК компартии Италии выступил Пальмиро Тольятти, как и многие другие лидеры коммунистических партий, с докладом Хрущева он ознакомился еще в Москве, во время съезда, но содержание его скрыл от других итальянских гостей ХХ съезда, в том числе - от своей первой жены Риты Монтаньяно. Как писал историк Бранко Лазич: "Тольятти - человек, которого считали самым умным среди вождей компартий Запада, безо всякого сомнения сразу уловил взрывчатый характер доклада Хрущева и потому решил действовать с осторожностью". Выступая перед товарищами из ЦК компартии Италии 14 марта, он, обращаясь в прошлое, критиковал не Сталина, а свои собственные политические действия.
С 19 по 21 марта три статьи с резюме тайного доклада Хрущева появились во французской коммунистической газете "Юманите". Московский корреспондент газеты Пьер Анжес дал весьма сглаженное изложение того, что сказал Никита Сергеевич. Уже упомянутый мною Бранко Лазич объяснял это тем, что Анжес пользовался советскими источниками. Но дело, мне думается, в другом - в позиции вождя французских коммунистов Мориса Тореза, ведь Джон Ретти из агентства Рейтер тоже пользовался советским источником, да еще каким - из КГБ! Торез, как и Тольятти, утаил от французской делегации содержание антисталинского выступления Хрущева. Позднее, второй после него человек в партии Жак Дюкло жаловался в своих мемуарах, что о хрущевском выступлении они узнали лишь из буржуазной прессы. Торез же тут же изобрел формулировку: "доклад, приписываемый товарищу Хрущеву". По мнению Лазича, именно эта мутная формулировка привела к тому, что было невозможно публично и официально вести партийные дебаты о нем до тех пор, пока подлинность доклада не будет официально установлена.
Моему старому другу французскому журналисту Пьеру Легаллю в 56-м было 25 лет. Юный Пьер в ту пору был страшно политически активен: состоял сразу в двух французских коммунистических партиях. Во-первых, в одной из троцкистских - "коммунистов-интернационалистов", а во-вторых, в соответствии с энтристской тактикой троцкистов - разлагать партию сталинистов изнутри - и по их заданию - во французской коммунистической партии. Спрашиваю по телефону Легалля, живущего ныне в Оверни: как это чувствовалось тогда - быть дважды коммунистом? Он смеется: "Ужасно! Каждую неделю два партсобрания: одно в родной троцкистской партячейке, другое - у этих торезовских сталинистов.
- Пьер, а как Вы вообще узнали тогда об антисталинском докладе Хрущева?
Пьер Легалль:
Как и большинство французов, мы это узнали, когда мы это читали в лучшей "буржуазной" газете. Мы это читали с жадностью, конечно.
Тольц:
Это соответствовало Вашим представлениям о том, что происходило в Советском Союзе в прежние времена или это было что-то новое?
Пьер Легалль:
Нет, наоборот, ничего не было нового. Мы считали, это нормально, что Хрущев тогда открывает только кусочек правды, а тем более, он в то время реабилитирует хороших сталинистов. Конечно, это было хорошее начало, но так как он ни Бухарина, ни Троцкого не реабилитировал, ни левую, ни правую позицию не реабилитировал - мы уже обо всем этом знаем.
Тольц:
Пьер, а как в ФКП был воспринят этот доклад?
Пьер Легалль:
Как ни странно, сейчас говорят - это был гром. Ничего подобного! Во-первых, не забудьте, что начальники ФКП объявили этот доклад, якобы это сфабриковано ЦРУ, или я не знаю кем, и не считали, что это настоящий доклад.
Тольц:
И в партячейке Французской коммунистической партии этот доклад не обсуждался?
Пьер Легалль:
Очень мало. По крайней мере я не помню, чтобы было сильное возмущение у них. Возмущение началось только в конце года, когда венгерские события произошли, но до этого - нет. Сам доклад Хрущева считали очередной фальшивкой.
Тольц:
Несколько иначе обстояло дело в Испании.
Из Валенсии по телефону рассказывает проштудировавший мемуары бывшего коммунистического вождя Сантьяго Карилья испанский журналист Хуан Кобо - сын испанского коммуниста и сам в прошлом коммунист.
Хуан Кобо:
Для испанских коммунистов Сталин, который пришел им на помощь в годы гражданской войны, был кумиром в большей степени, чем для многих их соратников из других братских партий. Ради него они были готовы на все, даже на политическую уголовщину. Они доказали это, физически ликвидировав Троцкого под руководством НКВД и по личному приказу Сталина. Вождя народов они чтили как мудрейшего из людей, как земного Бога - этим дышит каждая страница воспоминаний Карильи. Но я и без его воспоминаний это знаю.
Помню моего отца, его товарищей, да и себя, каким я был до двадцати с лишним лет. Первая реакция испанских коммунистов на доклад Хрущева на ХХ съезде была категорически - провокация. Разве могло быть иначе, если чудовищные факты о своем кумире они узнали не от советских товарищей, которых они тоже тогда фанатически боготворили. Долорес Ибарури, а она участвовала как гость на всех заседаниях съезда, кроме последнего закрытого, не скрывала своего негодования той формой, в какой были преданы гласности факты закрытого доклада. Карилья прочитал этот документ в газете "Монд", находясь в Париже, и долго не мог поверить своим глазам. А каково было испанским коммунистам, которые, рискуя жизнью, самоотверженно сражались в подполье в Испании и узнали о закрытом докладе из французских газет?
Но когда первый шок прошел, а подлинность документа подтвердилась, его просто привели к сведению и исполнению. Так тогда было принято: раз товарищи в Москве решили - надо исполнять. Лишь поверив разоблачению сталинских репрессий, испанские коммунисты восприняли и сердцем этот доклад.
Тольц:
И испанец Хуан Кобо, и француз Пьер Легалль упомянули публикацию доклада Хрущева во французской газете "Монд". Я проверил, она появилась не в марте, а позднее - 6 июня 1956-го года.
Но как полный текст, а не изложение секретного доклада Хрущева, попал в иностранную печать?
У победы, как известно, много отцов, это только поражение - сирота. Изменение в международном климате, произошедшее в результате антисталинской речи Хрущева, многие, самого разного толка политики на Западе склонны были постфактум расценивать (и отчасти справедливо) как свою победу. Может быть, именно поэтому в своих воспоминаниях самые разные люди стали приписывать заслугу предания гласности тайного выступления Хрущева собственным усилиям. Но вот к примеру мемуары бывшего шефа западногерманской разведки Райнхарда Гелена: "Насколько мне известно, наша разведка первой добыла полный текст секретного доклада Хрущева, с которым он выступил 25 февраля 56-го года на ХХ съезде партии. В этом докладе говорилось о новой политике СССР по отношению к своим сателлитам и иностранным государствам. По мысли Хрущева, мирное сосуществование, о котором шла речь, должно способствовать прежде всего возникновению разрядки мировой напряженности между странами Восточного блока и Западом."
Еще 20 лет назад исследователь ХХ съезда Бранко Лазич, по поводу этого пассажа из мемуаров Гелена, написал довольно едко:
"Ас западногерманской разведки попросту спутал секретный доклад Хрущева "О культе личности и его последствиях" с другим его докладом перед всеми участниками съезда. Текст был напечатан тиражом в несколько миллионов экземпляров накануне выступления Хрущева и вскоре поступил в продажу."
Спрашиваю у бывшего председателя КГБ Владимира Семичастного: известно ли было органам, кто же все-таки "осчастливил" мир текстом антисталинского доклада Хрущева и как он попал на Запад?
Владимир Семичастный:
- Через Польшу. Разослали секретарям компартий социалистических стран для ознакомления, потому что они тоже не были ознакомлены с этим докладом, а пошел разговор, версии, слухи... Послали доверительно, чтобы познакомились и возвратили. Всюду были возвращены и все нормально, а в Польше произошла утечка, и оттуда пошла распечатка и публикация.
Тольц:
- А деталей Вы не знаете, как это произошло?
Владимир Семичастный:
- Деталей я не знаю.
Тольц:
Мне доводилось читать, а потом и слышать в Варшаве, что в передаче текста антисталинской речи на Запад Хрущев подозревал Романа Замборовского, члена политбюро и секретариата Польской объединенной рабочей партии. Если это было так, то подозрения Никиты Сергеевича оказались несправедливы.
Спустя 38 лет, в марте 94-го, газета "Вашингтон Пост" поведала миру, что пятидесятивосьмистраничную копию текста доклада Хрущева на польском для Запада первым раздобыл живший тогда в Варшаве Виктор Граевский. Он и передал ее израильской службе безопасности Шин-Бет. По моей просьбе, Лариса Силницкая разыскала Граевского - ныне он живет в Израиле.
Виктор Граевский:
В 55-м году, когда я работал в польском агентстве печати - ПАП - мои родители жили в Израиле, и мой отец очень заболел, я приехал его навестить. И когда я приехал в Израиль, я почувствовал, что мое место здесь. Но я не хотел убежать из Польши, потому что Польша относились ко мне очень хорошо. Я вернулся в Польшу, но я считал себя де-факто уже гражданином Израиля, де-юре, конечно, был еще гражданин Польши.
У меня была очень хорошая знакомая, можно сказать - подруга, которая работала секретаршей Первого секретаря польской рабочей партии - его звали Охаб. Охаб получил после ХХ конгресса Коммунистической партии копию речи Хрущева на русском языке. Я один раз пошел к ней, пригласить выпить чашку кофе, но она была очень занята. Я увидел, что у нее на столе эта речь. Это конечно меня очень заинтересовало, потому что в Варшаве знали, что была речь, но не знали о чем, в чем дело, о чем говорил Хрущев. И там было написано наверху "Государственная тайна", в красной обложке. Я взял это в руки и попросил ее (так как это было очень много страниц) взять на час, два, чтобы прочитать это дома, а потом вернуть. Конечно, она мне дала и просила, чтобы к 4-м часам после обеда вернуть, потому что она должна положить это обратно в сейф. Я взял это, положил в карман, вышел на улицу и поехал домой и начал читать.
Когда я окончил чтение доклада Хрущева, меня конечно это потрясло, я думал, что я держу атомную бомбу в руках. Первым делом я хотел вернуть это и чтобы у меня никакого прикосновения к этому не было, но после нескольких минут, я подумал, что я как израилец должен передать это в израильское посольство. Я знал, что все разведки мира на Западе ищут эту речь и хотят знать, о чем Хрущев говорил, потому что после этой речи, вы знаете, все изменилось, но никто не знал какое ее содержание.
Я положил это обратно в карман, пошел в израильское посольство: я там знал одного человека. Я не знал тогда, что он был резидентом израильской службы безопасности в Варшаве. Я ему положил на стол, он посмотрел на это, побледнел, покраснел... Он знал лучше меня что это такое. И спросил, можно это взять на несколько минут? Он ушел из комнаты и через несколько минут (это было час-полтора) он мне это вернул, сказал: "Спасибо!" Я положил в карман, ушел, вернулся к секретарше, положил ей на стол и это все кончилось.
Почему я это сделал? Это был какой-то импульс. Я был молодой, я был глупый и если бы я знал, что со мной может случиться, если меня поймают, когда я выхожу из Центрального Комитета, и когда возвращаюсь, когда иду в израильское посольство, когда выхожу - я бы наверное этого не сделал.
Лариса Силницкая:
- Вы говорите, Вы были молодым, сколько лет Вам было тогда, Виктор Абрамович?
Виктор Граевский:
- Мне было тогда 32 года.
Лариса Силницкая:
- А что произошло с Вашей подругой в будущем?
Виктор Граевский:
- Она ушла на пенсию и она умерла 15 лет тому назад.
Лариса Силницкая:
- В Польше?
Виктор Граевский:
- В Польше, да. Она не знала об этом.Никто об этом не знал, кроме меня.
Лариса Силницкая:
- Виктор Абрамович, Вам не известно, не передавали ли речь Хрущева на Запад кроме Вас другие люди?
Виктор Граевский:
- Я не могу знать. Я знаю только о себе. Но когда я приехал в Израиль, об этом не говорили, конечно. Начали говорить 2-3 года тому назад, начали появляться различные статьи на эту тему и там было сказано, что человек, который это сделал - это был Виктор Граевский.
Тольц:
Возглавляемое Бен-Гурионом тогдашнее правительство Израиля, решило, что наибольшую выгоду для своей страны оно сможет получить, передав хрущевский текст Соединенным Штатам, в правительственных кругах которых к тому времени существовало мнение, что в неизвестной им еще речи Хрущева содержится ключ к пониманию России. "Вашингтон пост" утверждает даже, что тогдашний Президент США Дуайт Эйзенхауэр выделил директору ЦРУ Аллэну Даллесу около миллиона долларов на операцию по получению текста. Но, цитирую: "Все тайные агенты Запада во всех европейских столицах оказались в тупике."
Итак, со специальным курьером текст хрущевской речи был доставлен из Израиля в США. По рекомендации государственного секретаря Джона Фостера Даллеса и его брата Аллэна, позднее оценившего этот израильский подарок, как выдающийся успех его(директора ЦРУ) карьеры, Президент Соединенных Штатов Эйзенхауэр принял решение опубликовать полученный текст, "надеясь, - как писала в 94-м "Вашингтон пост", - поставить Советы в максимально неудобное положение".
Были и противники такого подхода. 2 июня 1956-го года американский посол в Москве Чарльз Болен высказал Вашингтону следующее: "Я прихожу к следующему выводу: если основная цель публикации заключается в том, чтобы поставить советских руководителей в неприятное положение, то я скорее склоняюсь к тому, чтобы этот текст не печатался". Но торжество дуэта братьев Даллесов было уже неотвратимо: 4 июня 1956-го, Государственный департамент США публикует по-английски драгоценный хрущевский текст.
Бывший первый зам.заведующего международного отдела ЦК КПСС Вадим Загладин рассказывает мне.
Вадим Загладин:
Потом, когда уже государственный департамент США опубликовал текст доклада, текст, который был не признан официальным и с нашей стороны опровергался или, во всяком случае, не подтверждался начались уже более серьезные комментарии.
Бросилось в глаза, что партии очень по-разному реагировали на этот доклад. Наиболее адекватная реакция была у итальянских товарищей, причем тоже двойственная: с одной стороны - полная поддержка того акта, отвержение сталинизма, который был сделан, а с другой стороны - недовольство тем, что дело не было доведено до конца, что корни, причины культа личности вскрыты на съезде по существу не были. Но это одна точка зрения.
Другая позиция (я помню венгерские товарищи, с которыми удалось потом говорить, некоторые из них, близкие к Ракоши, говорили так: зачем вы это сделали? ) все спокойно свести на "нет", заменить какими-то другими мерами, но не опровергать прошлого, не опровергать Сталина, потому что это может иметь очень серьезные последствия, в том числе и в нашей партии, говорили эти товарищи. Но вот так оно и получилось в конечном счете.
Сейчас, с позиции сегодняшнего года, сегодняшнего времени, смотря назад и вспоминая эту всю смешанную реакцию разных людей и разных партий, я вижу гораздо больше, чем видел тогда. И в каком отношении вижу больше: во-первых, именно тогда в коммунистическом движении началась та дискуссия о существе социализма, о том, что это такое и что это должно быть, которая до сих пор не кончилась и, видимо, долго еще не кончится - эта дискуссия шла вне коммунистического движения давно, в том числе среди социал-демократов. И так как мы после съезда, (а съезд протянул руку социал-демократии), встречались с представителями социал-демократических партий, помню первый визит французской делегации во главе с Ги Молле, как раз был 1956-й год, было очень интересно, потому что они с открытыми глазами смотрели на все, и Ги Молле тогда, выйдя на крылечко Кремлевского дворца, говорил о том, что вот, наконец, последняя тирания, которая была в этом дворце пала. Они говорили о том, что мы-то всегда спорили о социализме и демократии, об их соотношении, а вы начинаете только сейчас. И действительно эта дискуссия началась тогда.
Вторая тема, которая сейчас видится очень хорошо - это то, что в тот период началась дискуссия внутри коммунистического движения, началось размежевание в коммунистических партиях. Причем шло оно под разными лозунгами: в одних случаях шла борьба против догматизма, в других случаях - борьба против оппортунизма и ревизионизма. Компартия Соединенных Штатов очень активно развернула именно вторую борьбу - против ревизионизма и исключила из своих рядов ряд товарищей, в том числе Гейца, которые настаивали на изменении форм и характера деятельности партии на ее большей открытости. Это считалось тогда недопустимым ревизионизмом.
Тольц:
Прерву на минуту эти размышления Вадима Валентиновича Загладина, чтобы коротко сообщить вам, что его нынешние коллеги из международного отдела коммунистической партии США, - а она, в отличии от КПСС, продолжает свое малозаметное, правда, существование, - выразили готовность сами поведать по Радио Свобода об их отношении к докладу Хрущева о культе личности. Правда, к этой передаче не поспели - у них только что состоялся Национальный съезд, а после него, сами понимаете, работы выше головы. Сотрудникам бывшего ЦК КПСС в этом отношении нынче, похоже, полегче. Вспомнив американскую компартию в далеком 56-м, Вадим Загладин продолжает:
Вадим Загладин:
Тоже самое в датской партии: когда Ларсен вышел из партии и потом создал свою партию, с которой значительно позднее у КПСС были очень хорошие отношения. Но была и другая сторона - борьба против догматизма, против цеплянья за старое. И тоже выходили люди: из итальянской партии вышел ряд товарищей, которые не были согласны с разоблачением культа личности Сталина и которые продолжали отстаивать свои позиции. Но это был одновременный акт - единовременный, точнее. А фактически, когда в партиях развернулась дискуссия по вопросу, какой должна быть компартия в странах несоциалистических, скажем так, как она должна себя вести, какова должна быть ее позиция по отношению к демократии, социализму и так далее... И процесс размежевания этот стал не сразу, но постепенно очень заметным.
Сейчас говорить нечего - сейчас дифференциация приобрела просто острый характер, хотя мало о ней знают и совсем мало говорят, к сожалению, потому что в в общем-то коммунистическое движение - это объективное явление и которое будет развиваться, вопрос в том - как? И вот этот вопрос - как? - он тогда встал впервые с большой остротой.
И наконец, последнее - тогда началась дискуссия, я помню замечание одного из коммунистов-друзей, который пришел ко мне в редакцию и говорит: "Слушай, если до сих пор мы безусловно верили Советскому Союзу и считали, что все, что делается у вас это прекрасно и пример для подражания, то теперь, после разоблачения культа Сталина, после того, как мы увидели, что у вас происходило на самом деле, перед нами встает вопрос: а надо ли верить неограниченно Советскому Союзу, КПСС в частности?" Этот вопрос тоже был предметом обсуждения, конечно негласного, только отдельные, как их называли, ревизионисты, пытались открыто обсуждать эту тему, а в партиях это было табу.
Тольц:
4 июня 56-го, в тот же самый день, что и госдепартамент, перевод доклада Хрущева полностью воспроизводит на своих страницах "Нью-Йорк таймс". А через два дня - по-французски "Монд". С польской копии немедленно начинается обратный перевод на русский язык. Вот он - секрет русского текста, о котором говорил на недавнем юбилейном столе в Горбачев фонде историк Николай Барсуков (мы рассказывали о его выступлении). После лингвистического анализа, Барсуков пришел к выводу, что наиболее точная и полная публикация доклада Хрущева - перевод с польского.
Русский перевод и переводы на другие языки соцлага, в июне начинают постоянно читать в эфир Радио Свобода и Свободная Европа. Более того, на Западе немедля печатают этот текст по-русски; на фальшивой политиздатовской обложке красовался девиз: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и заголовок - "Никита Сергеевич Хрущев. Доклад на закрытом заседании ХХ съезда КПСС "О культе личности и его последствиях". С виду - обычная партийная брошюра, придраться не к чему. Немало экземпляров ее, "случайно" найденных в отелях, увезли с собой не столь уж многочисленные в ту пору советские посетители Запада и Восточной Европы. Она плыла в трюмах и кубриках советских кораблей, возвращавшихся на Родину из заграничных плаваний. В Советский Союз ее везли на себе иностранные туристы и "энтээсовцы", выездные партаппаратчики и заезжие гастролеры. Ну и радиоволны, конечно.
Летом 56-го, несуществующий уже для мира секрет, бумерангом возвращался туда, где он возник...
Передача шестая
