Гость Радио Свобода - знаменитый польский кинорежиссер Анджей Вайда, автор более чем 30 художественных фильмов, получивших всемирное признание, лауреат "Оскара" за достижения в области киноискусства. Самые известные фильмы Вайды - "Пепел и алмаз", "Березняк", "Пейзаж после битвы", "Земля обетованная", "Человек из мрамора", "Бесы", "Пан Тадеуш". В начале апреля Анджей Вайда посетил Санкт-Петербург, где вместе с российскими актерами из труппы "Белого театра" приступил к работе над постановкой спектакля "Идиот". Этот российско-польский проект осуществляется при содействии мемориального музея Достоевского и Фонда Стефана Батория. В Санкт-Петербурге Анджей Вайда представил свою книгу "Достоевский. Театр совести". По просьбе Радио Свобода со знаменитым режиссером беседовал кинокритик Олег Ковалов:
Олег Ковалов:
Пан Вайда, я смотрел все ваши картины почти, и из них, как из мозаики, во-первых, можно сложить всю историю Польского государства. Интересно было бы показать ваши картины не в том порядке, как они снимались, а по хронологии событий, через "Пана Тадеуша", через "Свадьбу", через развитие капитализма в Польше - "Земля обетованная", "Пепел и алмаз", история профсоюза "Солидарность"... Вы приехали с проектом "Достоевский. Театр совести". Для начала мне хотелось бы спросить, как соотносится эпическая картина, эпос истории Польши с тем, что сделал Достоевский, с историей одной души?
Анджей Вайда:
Действительно, мои фильмы могут представить срез истории, и я даже сделал для Франции несколько часовых фильмов, которые дают представление о разных этапах истории моей страны. Эти фильмы дают такое представление, начиная с фильма, где идут легионеры и поют "Еще Польска не сгинела", - именно тогда этот гимн и возник, и заканчивая тем, как Лех Валенса подписывает в августе знаменитое соглашение с коммунистами - это действительно история страны.
Олег Ковалов:
Достоевский не был эпическим писателем, вы - эпический художник, как повлиял на вас опыт Достоевского?
Анджей Вайда:
Может быть, именно потому, что не было такого автора, с которым я мог бы создать фильмы, поэтому я и нашел автора. с которым я мог бы работать в театре. Достоевский. все знают, не писал для театра, но любой человек, который соприкасается с его произведениями, с его диалогами, понимает, что именно это и должно быть представлено на сцене.
Олег Ковалов:
Пан Анджей, когда впервые вы прочитали Достоевского и какое произведение?
Анджей Вайда:
Должен сказать, что я прочитал "Бесы", прежде всего, и уже достаточно поздно, когда я уже был режиссером, и это явилось причиной, по которой я хотел встретиться с Достоевским в театре. Не было никаких шансов, чтобы можно было сделать фильм по "Бесам", это вообще и не входило в расчеты, я имею в виду в данном случае позицию политических властей, которые решали эти вопросы. Зато театр - это было место, где было, может быть, легче что-то такое протащить, потому что Ленин ведь говорил о том, что "из всех искусств для нас важнейшим является кино", поэтому в театре были совершенно иные правила, иные возможности. Когда я поставил "Бесы" в 1971-м году, спектакль был в репертуаре Старого театра в Кракове 13 лет. За это время прошли самые разнообразные перемены, но ни разу не было такой ситуации, чтобы телевизионное начальство пыталось перенести этот спектакль на телевидение. Именно в "Бесах" Достоевский предвидел ту идеологию, свидетелем которой я был за свою долгую жизнь, согласно которой государство является творцом и руководителем всего нашего счастья для всех во всех областях. Но меня интересовало в Достоевском не это. Меня привлекала одна фраза, которую сказал Раскольникову Порфирий Петрович: "У кого есть совесть тот будет в этой совести видеть свое наказание". Эта выставка, организованная программа, называется: "Театр совести. Достоевский". Потому что именно совесть, с моей точки зрения, самое главное, что я вижу, ощущаю в этом авторе.
Олег Ковалов:
Пан Анджей, вашей визитной карточкой, пожалуй, остается картина "Пепел и алмаз". Мне бы хотелось узнать, были ли творческие конфликты между вами и замечательным писателем Мирой Анджеевским, когда вы писали сценарий? Потому что мир романа и мир фильма, мне кажется, отличаются друг от друга...
Анджей Вайда:
Я должен сказать, что когда я начинал работать кинорежиссером, должен признаться, что была очень такая удачная и счастливая ситуация в Польше, было много писателей, которые в самых разнообразных формах выражали то, что произошло в Польше сразу же после войны. Без романа Анджеевского, без его участия в создании фильма, без его согласия переделать этот роман так, как он уже выглядел, как сценарий для фильма, без его партийных документов, которые помогли этот фильм выпустить, этот фильм, конечно, бы не возник. Без Анджеевского как автора сценария, без меня как режиссера, без Цыбульского, который хотел передать, что он думает обо всем, я думаю, что без всех этих факторов фильм бы не был таким, каким он был создан.
Олег Ковалов:
Пан Вайда, ваши фильмы отличаются особым романтическим настроем, они живописно экспрессивны, выразительны, вы начинали как художник, поэтому в ваших картинах есть следы польского барокко, экспрессионизма, сюрреализма, один из ваших любимых фильмов, я знаю, это фильм Луиса Бюнюэля "Золотой век". Когда я смотрел фильм "Человек из железа", посвященный профсоюзу "Солидарность", фильм был снят в 1981-м году синхронно тем событиям, которые сотрясали Польшу и весь социалистический лагерь, он не просто производил впечатление социального взрыва, а казался стоящим особняком и в вашей режиссерской биографии. Фильм, в котором играли актеры, включал в себя огромное количество хроники и выглядел как политический плакат. Пан Вайда, как рождался этот необычный фильм? И - если бы вы сегодня снимали эту ленту по тому же сценарию, вы внесли бы в этот фильм коррективы?
Анджей Вайда:
Если бы я этот фильм не создал тогда, в тот момент, то, скорее всего, я вообще бы его не создал. Все мои отношения с этим фильмом начались в тот момент, когда я перескочил ворота, чтобы встретиться со своими коллегами и посмотреть, как они делают как раз документальный фильм о тех событиях, которые происходили. Я был председателем Союза киноработников и политические власти удалось убедить, чтобы они позволили снимать все, что происходит в Польше в те дни, в те часы, даже независимо от того, будет ли создан фильм, а просто, чтобы эти материалы существовали. Потому что оказалось, что все предыдущие годы могли быть проиллюстрированы только очередными пожатиями рук с очередными партийными сановниками, а при этом совершенно было неизвестно, что же происходило в стране. Первыми были съемки там, на побережье, это было сделано с согласия властей, причем это были как раз те дни, когда представители политической власти приехали для переговоров с рабочими. Я как председатель союза явился туда контролировать, хорошо ли они работают. Интересно: на воротах представители забастовочного комитета с соответствующими повязками - они меня пропустили и один из них обратился ко мне: "Пан Анджей, - у нас это такая достаточно товарищеская форма обращения, - почему вы не сделаете фильм именно о нас?" "Какой вы хотите, чтобы я сделал фильм о вас?" А он говорит: "Сделайте фильм Человек из железа". Поскольку предыдущий мой фильм, который я сделал несколько лет назад, "Человек из мрамора", был хорошо известен, то он решил, что вот должен быть "Человек из железа" как продолжение этого фильма. Я должен сказать, что я за всю свою жизнь ни одного фильма не сделал ни по чьему заказу. Я как раз подумал, что вот это вызов - решил, независимо от того, будет ли этот фильм характеризован достаточно высоко художественными качествами, или нет, фильм должен возникнуть. Я понимал, что фильм, который будет сделан уже после, все-таки будет отличаться какими-то чертами историзма, а вот фильм, сделанный прямо в эти мгновения, когда ощущается неуверенность в том, что же будет, чем это закончится...
Когда мы снимали этот фильм, все были охвачены сильным энтузиазмом, все были уверены, что "Солидарность" победит сразу и окончательно. Мой фильм оканчивается сценой, когда представители партийной власти говорят что, "ну, соглашение подписано, но это сделано под давлением рабочих, поэтому совершенно легко его можно будет потом не признавать и с ним не считаться". Мои коллеги и друзья упрекали меня в том, что достаточно пессимистический конец -все будет хорошо, я, тем не менее, решил оставить этот конец и оказался этим пророком, потому что эти соглашения были практически перечеркнуты. Ни в одном фильме так не было. В каждом фильме это всегда описано, продумано, прочувствовано, а здесь все происходило на наших глазах... Все больше всего боялись советских танков, как они придут и все закончится. Я спрашивал у Леха Валенсы: "Лех, вы не считаете, что вот с минуты на минуту придут советские танки, и все, что здесь происходит, сразу все закончится"? А он мне отвечает: "Да бросьте, смешно, ничего такого не произойдет". И он мне это сказал таким тоном, с таким видом, как будто бы вся разведка работала на него и он знает из первоисточников все планы, как и президент США, с такой убежденностью и уверенностью, и вот его убежденность, уверенность, она как раз и привела к тому, что мы решили, что действительно надо делать этот фильм, коль скоро есть вообще такие люди, которые в это верят, которые могут за собой повести, то фильм должен обязательно возникнуть.
Олег Ковалов:
Пан Анджей, вы не в первый раз приезжаете в Петербург, на ваш взгляд, сохранился ли в этом городе дух Достоевского?
Анджей Вайда:
Я был здесь в последний раз шесть лет тому назад и прошел все те места, которые связаны с Достоевским. Это было для меня очень важно, я хотел все это увидеть, то, что уже хорошо знал, и вот в своей биографии писал о своих встречах и с лестничной клеткой, и со всеми теми местами. Желая пройти на эту лестницу, я увидел, последний раз, когда здесь был, что туда пройти уже нельзя, потому что там внизу кодовый замок. Много фамилий людей, которые живут, но нет Раскольникова. Это единственный человек, о котором я знаю точно, что он живет здесь. Здесь я ощутил мощь литературы, которая превращает заведомо нереальный персонаж в реального человека, по сравнению с теми реальными, которые здесь есть. Конечно, если не придет Достоевский и не опишет этих людей, то они не существуют. Особенно я это чувство испытал, силу литературы - до этого никогда не испытывал этого так, как в тот день, когда увидел эту дощечку с фамилиями. Мне кажется, что роль писателя в России - она чрезвычайно высока и ощущается до сих пор. Ощущается роль других писателей, знакомых, друзей, которые тоже создавали этот дух. Я думаю, что преследование писателей, начиная с Пушкина, наверное, потому и происходило, что сила огромная у литературы и лучших ее представителей, и это власть всегда ощущала. Мне представляется, что вот эта роль литературы, ее сила - более велика, чем где-либо в мире.
Олег Ковалов:
Пан Вайда, я смотрел все ваши картины почти, и из них, как из мозаики, во-первых, можно сложить всю историю Польского государства. Интересно было бы показать ваши картины не в том порядке, как они снимались, а по хронологии событий, через "Пана Тадеуша", через "Свадьбу", через развитие капитализма в Польше - "Земля обетованная", "Пепел и алмаз", история профсоюза "Солидарность"... Вы приехали с проектом "Достоевский. Театр совести". Для начала мне хотелось бы спросить, как соотносится эпическая картина, эпос истории Польши с тем, что сделал Достоевский, с историей одной души?
Анджей Вайда:
Действительно, мои фильмы могут представить срез истории, и я даже сделал для Франции несколько часовых фильмов, которые дают представление о разных этапах истории моей страны. Эти фильмы дают такое представление, начиная с фильма, где идут легионеры и поют "Еще Польска не сгинела", - именно тогда этот гимн и возник, и заканчивая тем, как Лех Валенса подписывает в августе знаменитое соглашение с коммунистами - это действительно история страны.
Олег Ковалов:
Достоевский не был эпическим писателем, вы - эпический художник, как повлиял на вас опыт Достоевского?
Анджей Вайда:
Может быть, именно потому, что не было такого автора, с которым я мог бы создать фильмы, поэтому я и нашел автора. с которым я мог бы работать в театре. Достоевский. все знают, не писал для театра, но любой человек, который соприкасается с его произведениями, с его диалогами, понимает, что именно это и должно быть представлено на сцене.
Олег Ковалов:
Пан Анджей, когда впервые вы прочитали Достоевского и какое произведение?
Анджей Вайда:
Должен сказать, что я прочитал "Бесы", прежде всего, и уже достаточно поздно, когда я уже был режиссером, и это явилось причиной, по которой я хотел встретиться с Достоевским в театре. Не было никаких шансов, чтобы можно было сделать фильм по "Бесам", это вообще и не входило в расчеты, я имею в виду в данном случае позицию политических властей, которые решали эти вопросы. Зато театр - это было место, где было, может быть, легче что-то такое протащить, потому что Ленин ведь говорил о том, что "из всех искусств для нас важнейшим является кино", поэтому в театре были совершенно иные правила, иные возможности. Когда я поставил "Бесы" в 1971-м году, спектакль был в репертуаре Старого театра в Кракове 13 лет. За это время прошли самые разнообразные перемены, но ни разу не было такой ситуации, чтобы телевизионное начальство пыталось перенести этот спектакль на телевидение. Именно в "Бесах" Достоевский предвидел ту идеологию, свидетелем которой я был за свою долгую жизнь, согласно которой государство является творцом и руководителем всего нашего счастья для всех во всех областях. Но меня интересовало в Достоевском не это. Меня привлекала одна фраза, которую сказал Раскольникову Порфирий Петрович: "У кого есть совесть тот будет в этой совести видеть свое наказание". Эта выставка, организованная программа, называется: "Театр совести. Достоевский". Потому что именно совесть, с моей точки зрения, самое главное, что я вижу, ощущаю в этом авторе.
Олег Ковалов:
Пан Анджей, вашей визитной карточкой, пожалуй, остается картина "Пепел и алмаз". Мне бы хотелось узнать, были ли творческие конфликты между вами и замечательным писателем Мирой Анджеевским, когда вы писали сценарий? Потому что мир романа и мир фильма, мне кажется, отличаются друг от друга...
Анджей Вайда:
Я должен сказать, что когда я начинал работать кинорежиссером, должен признаться, что была очень такая удачная и счастливая ситуация в Польше, было много писателей, которые в самых разнообразных формах выражали то, что произошло в Польше сразу же после войны. Без романа Анджеевского, без его участия в создании фильма, без его согласия переделать этот роман так, как он уже выглядел, как сценарий для фильма, без его партийных документов, которые помогли этот фильм выпустить, этот фильм, конечно, бы не возник. Без Анджеевского как автора сценария, без меня как режиссера, без Цыбульского, который хотел передать, что он думает обо всем, я думаю, что без всех этих факторов фильм бы не был таким, каким он был создан.
Олег Ковалов:
Пан Вайда, ваши фильмы отличаются особым романтическим настроем, они живописно экспрессивны, выразительны, вы начинали как художник, поэтому в ваших картинах есть следы польского барокко, экспрессионизма, сюрреализма, один из ваших любимых фильмов, я знаю, это фильм Луиса Бюнюэля "Золотой век". Когда я смотрел фильм "Человек из железа", посвященный профсоюзу "Солидарность", фильм был снят в 1981-м году синхронно тем событиям, которые сотрясали Польшу и весь социалистический лагерь, он не просто производил впечатление социального взрыва, а казался стоящим особняком и в вашей режиссерской биографии. Фильм, в котором играли актеры, включал в себя огромное количество хроники и выглядел как политический плакат. Пан Вайда, как рождался этот необычный фильм? И - если бы вы сегодня снимали эту ленту по тому же сценарию, вы внесли бы в этот фильм коррективы?
Анджей Вайда:
Если бы я этот фильм не создал тогда, в тот момент, то, скорее всего, я вообще бы его не создал. Все мои отношения с этим фильмом начались в тот момент, когда я перескочил ворота, чтобы встретиться со своими коллегами и посмотреть, как они делают как раз документальный фильм о тех событиях, которые происходили. Я был председателем Союза киноработников и политические власти удалось убедить, чтобы они позволили снимать все, что происходит в Польше в те дни, в те часы, даже независимо от того, будет ли создан фильм, а просто, чтобы эти материалы существовали. Потому что оказалось, что все предыдущие годы могли быть проиллюстрированы только очередными пожатиями рук с очередными партийными сановниками, а при этом совершенно было неизвестно, что же происходило в стране. Первыми были съемки там, на побережье, это было сделано с согласия властей, причем это были как раз те дни, когда представители политической власти приехали для переговоров с рабочими. Я как председатель союза явился туда контролировать, хорошо ли они работают. Интересно: на воротах представители забастовочного комитета с соответствующими повязками - они меня пропустили и один из них обратился ко мне: "Пан Анджей, - у нас это такая достаточно товарищеская форма обращения, - почему вы не сделаете фильм именно о нас?" "Какой вы хотите, чтобы я сделал фильм о вас?" А он говорит: "Сделайте фильм Человек из железа". Поскольку предыдущий мой фильм, который я сделал несколько лет назад, "Человек из мрамора", был хорошо известен, то он решил, что вот должен быть "Человек из железа" как продолжение этого фильма. Я должен сказать, что я за всю свою жизнь ни одного фильма не сделал ни по чьему заказу. Я как раз подумал, что вот это вызов - решил, независимо от того, будет ли этот фильм характеризован достаточно высоко художественными качествами, или нет, фильм должен возникнуть. Я понимал, что фильм, который будет сделан уже после, все-таки будет отличаться какими-то чертами историзма, а вот фильм, сделанный прямо в эти мгновения, когда ощущается неуверенность в том, что же будет, чем это закончится...
Когда мы снимали этот фильм, все были охвачены сильным энтузиазмом, все были уверены, что "Солидарность" победит сразу и окончательно. Мой фильм оканчивается сценой, когда представители партийной власти говорят что, "ну, соглашение подписано, но это сделано под давлением рабочих, поэтому совершенно легко его можно будет потом не признавать и с ним не считаться". Мои коллеги и друзья упрекали меня в том, что достаточно пессимистический конец -все будет хорошо, я, тем не менее, решил оставить этот конец и оказался этим пророком, потому что эти соглашения были практически перечеркнуты. Ни в одном фильме так не было. В каждом фильме это всегда описано, продумано, прочувствовано, а здесь все происходило на наших глазах... Все больше всего боялись советских танков, как они придут и все закончится. Я спрашивал у Леха Валенсы: "Лех, вы не считаете, что вот с минуты на минуту придут советские танки, и все, что здесь происходит, сразу все закончится"? А он мне отвечает: "Да бросьте, смешно, ничего такого не произойдет". И он мне это сказал таким тоном, с таким видом, как будто бы вся разведка работала на него и он знает из первоисточников все планы, как и президент США, с такой убежденностью и уверенностью, и вот его убежденность, уверенность, она как раз и привела к тому, что мы решили, что действительно надо делать этот фильм, коль скоро есть вообще такие люди, которые в это верят, которые могут за собой повести, то фильм должен обязательно возникнуть.
Олег Ковалов:
Пан Анджей, вы не в первый раз приезжаете в Петербург, на ваш взгляд, сохранился ли в этом городе дух Достоевского?
Анджей Вайда:
Я был здесь в последний раз шесть лет тому назад и прошел все те места, которые связаны с Достоевским. Это было для меня очень важно, я хотел все это увидеть, то, что уже хорошо знал, и вот в своей биографии писал о своих встречах и с лестничной клеткой, и со всеми теми местами. Желая пройти на эту лестницу, я увидел, последний раз, когда здесь был, что туда пройти уже нельзя, потому что там внизу кодовый замок. Много фамилий людей, которые живут, но нет Раскольникова. Это единственный человек, о котором я знаю точно, что он живет здесь. Здесь я ощутил мощь литературы, которая превращает заведомо нереальный персонаж в реального человека, по сравнению с теми реальными, которые здесь есть. Конечно, если не придет Достоевский и не опишет этих людей, то они не существуют. Особенно я это чувство испытал, силу литературы - до этого никогда не испытывал этого так, как в тот день, когда увидел эту дощечку с фамилиями. Мне кажется, что роль писателя в России - она чрезвычайно высока и ощущается до сих пор. Ощущается роль других писателей, знакомых, друзей, которые тоже создавали этот дух. Я думаю, что преследование писателей, начиная с Пушкина, наверное, потому и происходило, что сила огромная у литературы и лучших ее представителей, и это власть всегда ощущала. Мне представляется, что вот эта роль литературы, ее сила - более велика, чем где-либо в мире.