27 июня в 23 часа по московскому времени в программе Александра Гениса: цена скандала, Хемингуэй полвека спустя, модернисты из Гуггенхайма, еврейская нота авангарда, фильм "Свалка".
В Нью-Йорке выдалось опасное лето, во всяком случае – для политиков, которые оказались запутанными в сексуальных скандалах. Их так много, что обозреватели "Нью-Йорк Таймс" задались вопросом: почему в такие истории всегда втянуты только мужчины? Ответ связан с размером мужского эго и кардинальным отличием в половой психологии: женщины приходят в политику, чтобы что-то сделать, мужчины – чтобы кем-то стать.
...Кембриджский университет провел исследование биржевых брокеров, и оказалось – когда они совершают рискованные сделки, у них подскакивает уровень тестостерона. Правительства по всему миру признают это. По этой причине Норвегия приняла закон, чтобы в правлениях компаний не менее 40 процентов составляли женщины. В этом же направлении идет Англия. Франция только что сделала это.
А также в 23 часа по московскому времени в программе "Поверх барьеров. Американский час".
Хемингуэй сейчас и тогда
...Интересно, что сам Хемингуэй, перечисляя своих учителей в литературе, упоминал среди них художников новейших тогда парижских школ. Для меня проза Хемингуэя (ранняя, и лучшая) – это Сезанн.
Хочу привести один пример хемингуэевской выразительности. В начале романа "Прощай, оружие!", в первой же короткой главке идет описание маршевых колонн, постоянно проходящих мимо расположения той части, в которой служит Генри. Дело происходит осенью, и описание марширующих солдат идет в постоянном присутствии дождя. Отсюда прочие детали: например, солдаты, прячущие под плащами оружие и амуницию, похожи на беременных женщин. И вот они идут, идут и идут, описание становится монотонным, как само их движение – и вдруг кода: а потом началась холера, но были приняты энергичные меры, и умерло всего шесть тысяч человек. Вот такая интродукция к роману о войне. Камертон задан. Смерть как быт, как проза, скучная тягомотная проза.
Хемингуэй – писатель крайне неровный, наряду с несомненными шедеврами у него наблюдаются самые настоящие провалы. Причем к концу жизни провалы нарастают, он утрачивал писательскую силу. Думаю, это способствовало его трагическому концу. Художественный дар создает опасную экзистенциальную ситуацию: он дает наивысшие наслаждения, и угроза, самая возможность его утраты – постоянное проклятие, тяготеющее над художником. Я считаю, что Хемингуэй резко пошел вниз, начиная с романа "По ком звонит колокол", который, однако, считается одним из высших его достижений и который вроде бы сам автор любил.
Картинки с выставки
...Но мне, признаюсь, ближе всего тот авангард, который остановился на полпути между реальностью и ее знаком. Сохранив узнаваемые черты, но преобразовав их в фантастические образы, художник переносит зрителя в свой – интимный – мир. Такой авангард – с человеческим лицом, а часто и с коровьей мордой, – творил Марк Шагал, и я никогда не ухожу из музея Гуггенхайма, не полюбовавшись его работами.
В Нью-Йорке выдалось опасное лето, во всяком случае – для политиков, которые оказались запутанными в сексуальных скандалах. Их так много, что обозреватели "Нью-Йорк Таймс" задались вопросом: почему в такие истории всегда втянуты только мужчины? Ответ связан с размером мужского эго и кардинальным отличием в половой психологии: женщины приходят в политику, чтобы что-то сделать, мужчины – чтобы кем-то стать.
...Кембриджский университет провел исследование биржевых брокеров, и оказалось – когда они совершают рискованные сделки, у них подскакивает уровень тестостерона. Правительства по всему миру признают это. По этой причине Норвегия приняла закон, чтобы в правлениях компаний не менее 40 процентов составляли женщины. В этом же направлении идет Англия. Франция только что сделала это.
А также в 23 часа по московскому времени в программе "Поверх барьеров. Американский час".
Хемингуэй сейчас и тогда
...Интересно, что сам Хемингуэй, перечисляя своих учителей в литературе, упоминал среди них художников новейших тогда парижских школ. Для меня проза Хемингуэя (ранняя, и лучшая) – это Сезанн.
Хочу привести один пример хемингуэевской выразительности. В начале романа "Прощай, оружие!", в первой же короткой главке идет описание маршевых колонн, постоянно проходящих мимо расположения той части, в которой служит Генри. Дело происходит осенью, и описание марширующих солдат идет в постоянном присутствии дождя. Отсюда прочие детали: например, солдаты, прячущие под плащами оружие и амуницию, похожи на беременных женщин. И вот они идут, идут и идут, описание становится монотонным, как само их движение – и вдруг кода: а потом началась холера, но были приняты энергичные меры, и умерло всего шесть тысяч человек. Вот такая интродукция к роману о войне. Камертон задан. Смерть как быт, как проза, скучная тягомотная проза.
Хемингуэй – писатель крайне неровный, наряду с несомненными шедеврами у него наблюдаются самые настоящие провалы. Причем к концу жизни провалы нарастают, он утрачивал писательскую силу. Думаю, это способствовало его трагическому концу. Художественный дар создает опасную экзистенциальную ситуацию: он дает наивысшие наслаждения, и угроза, самая возможность его утраты – постоянное проклятие, тяготеющее над художником. Я считаю, что Хемингуэй резко пошел вниз, начиная с романа "По ком звонит колокол", который, однако, считается одним из высших его достижений и который вроде бы сам автор любил.
Картинки с выставки
...Но мне, признаюсь, ближе всего тот авангард, который остановился на полпути между реальностью и ее знаком. Сохранив узнаваемые черты, но преобразовав их в фантастические образы, художник переносит зрителя в свой – интимный – мир. Такой авангард – с человеческим лицом, а часто и с коровьей мордой, – творил Марк Шагал, и я никогда не ухожу из музея Гуггенхайма, не полюбовавшись его работами.
