Спустя три года после военного конфликта в Южной Осетии любопытно посмотреть, кто и что в результате него приобрел.
Истоки и причины того, что произошло в Южной Осетии в августе 2008-го, с точки зрения обычной логики выглядят загадкой.
Знал Михаил Саакашвили, что шансы на возвращение Южной Осетии и Абхазии в состав Грузии в результате силовой операции равны абсолютному нулю? Любой другой ответ на этот вопрос, кроме однозначного "да", означал бы, что во главе грузинского государства стоял и стоит душевнобольной человек. Никакими своими действиями ни до, ни после этих событий Михаил Саакашвили оснований для таких предположений не давал.
Знал Владимир Путин, что признание Южной Осетии и Абхазии не встретит международного одобрения? Даже при самых сдержанных оценках его интеллектуального потенциала, подозревать его в неспособности сложить два и два рано.
Тогда – зачем? Зачем Михаил Саакашвили отдавал приказ о заведомо обреченном штурме Цхинвали? И зачем Владимир Путин с удовольствием воспользовался этим предлогом для того, чтобы все неприятности, связанные с российским присутствием на грузинских территориях, из плоскости де-факто перевести в де-юре?
После, как известно, не означает из-за. Но посмотреть на то, как складывалась биография Михаила Сакашвили и Владимира Путина после августа 2008-го, стоит.
У Сакашвили дела пошли на лад. Он избавился от политической ответственности за статус Южной Осетии и Абхазии, которым до этих событий его не попрекал только очень ленивый грузинский оппозиционер. Он был принят в Европе и Америке как жертва российской агрессии – со всеми вытекающими отсюда политическими и материальными выгодами. Рейтинг популярности Саакашвили в Грузии вырос после августа 2008-го с трагических 13 до счастливых 70 процентов, что позволило ему спокойно чувствовать себя на всех последующих выборах и разговаривать с оппонентами с позиции силы. И позволяет до сих пор. И только в таком положении Саакашвили мог решиться на многочисленные (и успешные) реформы, результаты которых обещают ему еще долгие годы политического благополучия.
Никакая беда не постигла с тех пор и Владимира Путина. Он был, есть и собирается остаться первым лицом в российской бюрократии, независимо от того, как называется его должность. Война с Грузией не повлияла на его рейтинг ни в худшую, ни в лучшую сторону, он до самого последнего времени оставался стабильно высоким. Но две чрезвычайно полезные вещи эта война Владимиру Путину принесла. Во-первых, обеспечение жизнедеятельности Абхазии и Южной Осетии и расквартированных там войск представляет собой долгоиграющий (практически вечный) бюджетный проект, несопоставимый даже с Олимпиадой и чемпионатом мира по футболу, и адресованный в первую очередь такой важной для него социальной группе как силовики. Во-вторых, эта война оставила отчетливый след на международной репутации Дмитрия Медведева, который в августе 2008-го замещал должности и президента и главнокомандующего, и с детской непосредственностью любит напоминать об этом всем желающим его слушать. Это обстоятельство тогда казалось и сейчас кажется мелочью. Но если кто-нибудь и когда-нибудь вздумает всерьез спеть партию "Не Путин, а Медведев – наш президент", оно вполне может оказаться существенным аргументом, лишающим этих героев поддержки извне.
Михаил Саакашвили и Владимир Путин – два очень схожих политических и психологических типажа, для которых власть самоценна, а уход от нее представляется трагедией.
В биографии одного из них к августу 2008-го уже значилась одна загадочная война на Кавказе, самым благотворным образом сказавшаяся на его карьере. Необъяснимый, алогичный, самоубийственный с точки зрения интересов Чечни поход Басаева в Дагестан летом 1999-го сделал Владимира Путина национальным героем и законным претендентом на президентство. Не сам, разумеется, поход, а мужественное его отражение. Точно также безумное нападение на Цхинвали обеспечило Саакашвили политическое долголетие. Не само, разумеется, нападение, а неадекватная ответная реакция России.
Очень любопытно было бы узнать, о чем переговаривались Москва и Тбилиси непосредственно перед событиями августа 2008-го, когда место посла Грузии в России внезапно занял Эроси Кицмаришвили – человек без всякого дипломатического опыта, герой многочисленных скандалов в Грузии, но обладатель репутации своего в тех московских кругах, где решаются самые деликатные вопросы. Кицмаришвили вскоре после этих событий объявил себя в оппозиции Михаилу Саакашвили, но то, что он до сих пор рассказывал об агрессивных планах грузинского президента в отношении Южной Осетии и Абхазии, не оставляет впечатления хотя бы малой искренности.
Для того, чтобы что-то утверждать наверняка, придется подождать, пока правдиво заговорят действующие лица событий августа 2008-го – добровольно или по принуждению. Пока этого не произошло, уверенно можно сказать одно: то, что выглядит необъяснимым с точки зрения государственных интересов, вполне может уложиться в логику индивидуального самосохранения политиков, особенно в странах незрелой, мягко сказать, демократии.
Истоки и причины того, что произошло в Южной Осетии в августе 2008-го, с точки зрения обычной логики выглядят загадкой.
Знал Михаил Саакашвили, что шансы на возвращение Южной Осетии и Абхазии в состав Грузии в результате силовой операции равны абсолютному нулю? Любой другой ответ на этот вопрос, кроме однозначного "да", означал бы, что во главе грузинского государства стоял и стоит душевнобольной человек. Никакими своими действиями ни до, ни после этих событий Михаил Саакашвили оснований для таких предположений не давал.
Знал Владимир Путин, что признание Южной Осетии и Абхазии не встретит международного одобрения? Даже при самых сдержанных оценках его интеллектуального потенциала, подозревать его в неспособности сложить два и два рано.
Тогда – зачем? Зачем Михаил Саакашвили отдавал приказ о заведомо обреченном штурме Цхинвали? И зачем Владимир Путин с удовольствием воспользовался этим предлогом для того, чтобы все неприятности, связанные с российским присутствием на грузинских территориях, из плоскости де-факто перевести в де-юре?
После, как известно, не означает из-за. Но посмотреть на то, как складывалась биография Михаила Сакашвили и Владимира Путина после августа 2008-го, стоит.
У Сакашвили дела пошли на лад. Он избавился от политической ответственности за статус Южной Осетии и Абхазии, которым до этих событий его не попрекал только очень ленивый грузинский оппозиционер. Он был принят в Европе и Америке как жертва российской агрессии – со всеми вытекающими отсюда политическими и материальными выгодами. Рейтинг популярности Саакашвили в Грузии вырос после августа 2008-го с трагических 13 до счастливых 70 процентов, что позволило ему спокойно чувствовать себя на всех последующих выборах и разговаривать с оппонентами с позиции силы. И позволяет до сих пор. И только в таком положении Саакашвили мог решиться на многочисленные (и успешные) реформы, результаты которых обещают ему еще долгие годы политического благополучия.
Никакая беда не постигла с тех пор и Владимира Путина. Он был, есть и собирается остаться первым лицом в российской бюрократии, независимо от того, как называется его должность. Война с Грузией не повлияла на его рейтинг ни в худшую, ни в лучшую сторону, он до самого последнего времени оставался стабильно высоким. Но две чрезвычайно полезные вещи эта война Владимиру Путину принесла. Во-первых, обеспечение жизнедеятельности Абхазии и Южной Осетии и расквартированных там войск представляет собой долгоиграющий (практически вечный) бюджетный проект, несопоставимый даже с Олимпиадой и чемпионатом мира по футболу, и адресованный в первую очередь такой важной для него социальной группе как силовики. Во-вторых, эта война оставила отчетливый след на международной репутации Дмитрия Медведева, который в августе 2008-го замещал должности и президента и главнокомандующего, и с детской непосредственностью любит напоминать об этом всем желающим его слушать. Это обстоятельство тогда казалось и сейчас кажется мелочью. Но если кто-нибудь и когда-нибудь вздумает всерьез спеть партию "Не Путин, а Медведев – наш президент", оно вполне может оказаться существенным аргументом, лишающим этих героев поддержки извне.
Михаил Саакашвили и Владимир Путин – два очень схожих политических и психологических типажа, для которых власть самоценна, а уход от нее представляется трагедией.
В биографии одного из них к августу 2008-го уже значилась одна загадочная война на Кавказе, самым благотворным образом сказавшаяся на его карьере. Необъяснимый, алогичный, самоубийственный с точки зрения интересов Чечни поход Басаева в Дагестан летом 1999-го сделал Владимира Путина национальным героем и законным претендентом на президентство. Не сам, разумеется, поход, а мужественное его отражение. Точно также безумное нападение на Цхинвали обеспечило Саакашвили политическое долголетие. Не само, разумеется, нападение, а неадекватная ответная реакция России.
Очень любопытно было бы узнать, о чем переговаривались Москва и Тбилиси непосредственно перед событиями августа 2008-го, когда место посла Грузии в России внезапно занял Эроси Кицмаришвили – человек без всякого дипломатического опыта, герой многочисленных скандалов в Грузии, но обладатель репутации своего в тех московских кругах, где решаются самые деликатные вопросы. Кицмаришвили вскоре после этих событий объявил себя в оппозиции Михаилу Саакашвили, но то, что он до сих пор рассказывал об агрессивных планах грузинского президента в отношении Южной Осетии и Абхазии, не оставляет впечатления хотя бы малой искренности.
Для того, чтобы что-то утверждать наверняка, придется подождать, пока правдиво заговорят действующие лица событий августа 2008-го – добровольно или по принуждению. Пока этого не произошло, уверенно можно сказать одно: то, что выглядит необъяснимым с точки зрения государственных интересов, вполне может уложиться в логику индивидуального самосохранения политиков, особенно в странах незрелой, мягко сказать, демократии.
