Сто лет назад в киевской опере председатель Совета министров Российской империи Петр Столыпин был убит террористом Дмитрием Богровым. Факт общеизвестный, ныне используемый одними как повод посетовать о "России, которую мы потеряли", другими – пожать плечами над судьбой, наверное, последнего сильнего и искреннего защитника российской монархии, которая, если поддаться логике модных рассуждений, уже в момент покушения в Киеве была якобы обречена.
Правда последнее или нет – Бог весть, неохота скатываться к пошлостям насчет истории и сослагательного наклонения. Интереснее другое: когда о Столыпине и его непростой судьбе стало можно говорить без утайки, для многих русских/российских людей он превратился в символ архетипический. Что может быть ближе русскому сердцу, чем властитель (говоря по-народному, просто начальник), который хотел добра простым людям и пытался многое в этом плане осуществить, но натолкнулся на сопротивление как "злых бояр", окружавших трон, так и революционной "паршивой интеллигенции", жертвой которых пал? Перчику добавляет запутанность дела об убийстве Столыпина, в котором переплелись безалаберность (намеренная?) охранных служб, коварство революционеров и честолюбие и личная неудовлетворенность убийцы – молодого человека из благополучной семьи, мечтавшего, как и многие его тогдашние сверстники, "совершить что-нибудь значительное".
Репутация Столыпина, однако, не совсем заслуженна – как агиографическая, согласно которой он был последним столпом императорской России, без которого ей пришел неизбежный конец, так и "очернительская", в соответствии с которой премьер-министр заплатил за собственное упрямство и жестокость. Да, по приговорам введенных им военно-полевых судов в России в 1906-11 годах было казнено, по разным данным, от одной до шести тысяч человек, к каторжным работам приговорено свыше 60 тысяч. Но и число жертв революционного террора в первое десятилетие ХХ века тоже исчислялось тысячами.
Столыпин действовал так, как в те годы было принято действовать по отношению к "подрывным элементам" и вообще преступникам – не только в России. Иное дело, что интеллигентная общественность, вплоть до Льва Толстого и Ильи Репина, могла сколько угодно возмущаться "столыпинскими галстуками" (виселицами) – власть игнорировала это возмущение. (Изменилось ли принципиально в этом отношении что-либо за сто лет? Да, наверное: нынче, слава Богу, не казнят – но по-прежнему поплевывают на протесты).
Именно это и отличало историческую роль Столыпина от роли иных реформаторов тогдашней Европы. Петр Аркадьевич был искренним монархистом, сказавшим уже после покушения Богрова: "Счастлив умереть за царя". Эта позиция заслуживает уважения, но она же означала то, чем был тогдашний русский монархизм – отвращение к иным проявлениям общественной активности, кроме верноподданнических, и откровенное презрение к демократическим механизмам: III Дума была избрана в 1907 году по одобренным Столыпиным правилам, которые позволили стать парламентариями в основном людям, угодным властям. К этому можно добавить русификаторский запал Столыпина, игнорировавшего национальные требования народов империи, начинавших осознавать собственные интересы, – от поляков и финнов до украинцев и грузин.
При этом премьер понимал главную проблему тогдашней России – крестьянский вопрос. Его земельная реформа была, возможно, запоздалой попыткой устранить недостатки великой реформы 1861 года, освободившей крестьян от крепостной зависимости. Столыпин чувствовал, что для коренного изменения общества в русском крестьянине должен проснуться хозяин, собственник, самостоятельный и ответственный человек. Но, будучи по положению и характеру своему чиновником, он не знал иных методов обращения с обществом, кроме циркуляров, приказов и постановлений – на которые это общество со свойственной Руси как ленью, так и рассудительностью реагировало... по-разному. Иногда – никак, пока не приехали ставшие (несправедливо) символом полуудачных реформ "столыпинские вагоны".
Петр Аркадьевич Столыпин был смелым и честным человеком. Никто – ни при жизни, ни после смерти – не упрекнул его в воровстве. Никто не может упрекнуть его в трусости: как-то в Саратове он шел безоружным против вооруженного пистолетом революционера, а при нападении террористов на его дом на Аптекарском острове в Петербурге чудом избежал смерти – но двое его малолетних детей были искалечены. Его судьба оказалась печальной, но, наверное, куда печальнее то, что сто лет спустя всё, что было связано с гибелью Столыпина, остается актуальным: власть и общество, власть и реформы... Правда, очень трудно представить себе человека с характером Столыпина в "Единой России".
Как и нынешнего премьера России – отдающего жизнь за идею.
Правда последнее или нет – Бог весть, неохота скатываться к пошлостям насчет истории и сослагательного наклонения. Интереснее другое: когда о Столыпине и его непростой судьбе стало можно говорить без утайки, для многих русских/российских людей он превратился в символ архетипический. Что может быть ближе русскому сердцу, чем властитель (говоря по-народному, просто начальник), который хотел добра простым людям и пытался многое в этом плане осуществить, но натолкнулся на сопротивление как "злых бояр", окружавших трон, так и революционной "паршивой интеллигенции", жертвой которых пал? Перчику добавляет запутанность дела об убийстве Столыпина, в котором переплелись безалаберность (намеренная?) охранных служб, коварство революционеров и честолюбие и личная неудовлетворенность убийцы – молодого человека из благополучной семьи, мечтавшего, как и многие его тогдашние сверстники, "совершить что-нибудь значительное".
Репутация Столыпина, однако, не совсем заслуженна – как агиографическая, согласно которой он был последним столпом императорской России, без которого ей пришел неизбежный конец, так и "очернительская", в соответствии с которой премьер-министр заплатил за собственное упрямство и жестокость. Да, по приговорам введенных им военно-полевых судов в России в 1906-11 годах было казнено, по разным данным, от одной до шести тысяч человек, к каторжным работам приговорено свыше 60 тысяч. Но и число жертв революционного террора в первое десятилетие ХХ века тоже исчислялось тысячами.
Столыпин действовал так, как в те годы было принято действовать по отношению к "подрывным элементам" и вообще преступникам – не только в России. Иное дело, что интеллигентная общественность, вплоть до Льва Толстого и Ильи Репина, могла сколько угодно возмущаться "столыпинскими галстуками" (виселицами) – власть игнорировала это возмущение. (Изменилось ли принципиально в этом отношении что-либо за сто лет? Да, наверное: нынче, слава Богу, не казнят – но по-прежнему поплевывают на протесты).
Именно это и отличало историческую роль Столыпина от роли иных реформаторов тогдашней Европы. Петр Аркадьевич был искренним монархистом, сказавшим уже после покушения Богрова: "Счастлив умереть за царя". Эта позиция заслуживает уважения, но она же означала то, чем был тогдашний русский монархизм – отвращение к иным проявлениям общественной активности, кроме верноподданнических, и откровенное презрение к демократическим механизмам: III Дума была избрана в 1907 году по одобренным Столыпиным правилам, которые позволили стать парламентариями в основном людям, угодным властям. К этому можно добавить русификаторский запал Столыпина, игнорировавшего национальные требования народов империи, начинавших осознавать собственные интересы, – от поляков и финнов до украинцев и грузин.
При этом премьер понимал главную проблему тогдашней России – крестьянский вопрос. Его земельная реформа была, возможно, запоздалой попыткой устранить недостатки великой реформы 1861 года, освободившей крестьян от крепостной зависимости. Столыпин чувствовал, что для коренного изменения общества в русском крестьянине должен проснуться хозяин, собственник, самостоятельный и ответственный человек. Но, будучи по положению и характеру своему чиновником, он не знал иных методов обращения с обществом, кроме циркуляров, приказов и постановлений – на которые это общество со свойственной Руси как ленью, так и рассудительностью реагировало... по-разному. Иногда – никак, пока не приехали ставшие (несправедливо) символом полуудачных реформ "столыпинские вагоны".
Петр Аркадьевич Столыпин был смелым и честным человеком. Никто – ни при жизни, ни после смерти – не упрекнул его в воровстве. Никто не может упрекнуть его в трусости: как-то в Саратове он шел безоружным против вооруженного пистолетом революционера, а при нападении террористов на его дом на Аптекарском острове в Петербурге чудом избежал смерти – но двое его малолетних детей были искалечены. Его судьба оказалась печальной, но, наверное, куда печальнее то, что сто лет спустя всё, что было связано с гибелью Столыпина, остается актуальным: власть и общество, власть и реформы... Правда, очень трудно представить себе человека с характером Столыпина в "Единой России".
Как и нынешнего премьера России – отдающего жизнь за идею.
