Ирина Лагунина: Аброр и Бахтийор не были диссидентами. Они – простые узбеки из Киргизии. Один жил в узбекском квартале города Джелалабада, другой - неподалеку в узбекской деревне. В июне 2010 года на Юге Киргизстана начались беспорядки, которые переросли в межэтнические столкновения между киргизами и узбеками. Именно из-за них оба решили уехать в Россию. И оба сейчас – в российских СИЗО. В беседе принимают участие руководитель программы "Право на убежище" Института прав человека Лена Рябинина и адвокат Ирина Бирюкова. Ирина, так что с ними происходит сейчас?
Ирина Бирюкова: От обоих подано ходатайство о предоставлении статуса беженца на территории Российской Федерации. Одного успели опросить сотрудники ФМС, а второй ждет. Оба примерно в одно время были задержаны, июнь-июль этого года. Одного зовут Аброр, а второго зовут Бахтийор. И второй на настоящий момент, у него довольно интересная судьба, подали от него ходатайство на статус, но пока тишина. Причем ходатайство я подавала развернутое, дополненное, а до меня он подавал ходатайство в краткой форме, которое необходимо изначально подать. Причем ни по одному, ни по второму ходатайству пока никакой реакции у нас нет. Они ожидают своей участи. У второго стража до 27 ноября, а у первого до 12 декабря. Потом, естественно, скорее всего будут продлять, потому что никаких действий пока нет, никаких реакций на наши заявления, на наши жалобы, на наши письма пока тоже нет.
Ирина Лагунина: Вы сказали, что у Бахтийора была интересная судьба. Давайте поговорим о том, кто эти люди, почему они вынуждены были бежать.
Ирина Бирюкова: Они, конечно, оттуда не по своей воле уехали. Первый, которого зовут Аброр, ему в настоящий момент 29 лет, у него четверо детей, жена, все приехали сюда. После смерти отца он как глава семьи начал поднимать семью в Киргизии и организовал домашнюю птицеферму. Вся семья, жена, мама и дети помогали. И этим в принципе они питались, прокармливались, достаточно неплохо жили, он даже начал строить свой дом. Когда события произошли, как он рассказывал, начали сжигать улицами. Они жили улицами, узбеки жили улицами, держались друг за друга. Начали сжигать дома узбеков, дом его тети сожгли, и его дом тоже сожгли. Но до этого он успел семью отвезти в соседнюю деревню, даже не к родственникам, а к таким же узбекам, как и он, оградить их от всей этой ситуации, потому что начали забирать мужское население узбеков в милицию и некоторых судьба знакомых ему стала неизвестна, кого-то калечили, за деньги выпускали и так далее. Он, конечно, испугался за себя, за семью, отправил семью, решил вернуться, потому что хозяйство жалко. Но когда начали рушить дома, забирать неповинных ни в чем людей, сжигать дома, он говорит, что я понял, что здесь все здесь ничего не смогу, ни семью поднять, ни детям дать образование, и я решил уехать в Россию.
В настоящий момент супруга его, дети, они граждане России, сейчас мама его мне недавно звонила, мы регулярно созваниваемся, мама тоже получила гражданство. Они все подавали на упрощенном порядке, все получили. Он, кстати, тоже подавал документы, но получилось так, что в одной из справок, которая ему выдавалась в Киргизии, видимо, принтер распечатывал, перекосил страницу, последняя цифра года его рождения не пропечаталась. На основании этого ему отказали, даже документы не стали принимать, ничего. И он, не зная, что делать в этой ситуации, потому что в Киргизию не мог вернуться, такая ситуация у него получилась, он говорил, что не знал, что делать. Еще одну любопытную вещь он сказал, когда мы приезжали к нему, я подавала жалобу, заявление в Генеральную прокуратуру, описала ситуацию и просила не выдавать его запрашиваемой стороне. И на основании моей жалобы и всей этой ситуации его решили повторно опросить, хотя до этого его уже опрашивали. И уже сотрудник прокуратуры у него спрашивает: ты подавал на гражданство, почему не подал на статус беженца, допустим, не получилось с гражданством. И что интересно, что он ответил, он сказал: вы знаете, я приехал в Россию, и я думал, подавая на гражданство, я от всего защищен. Мне ничего не нужно больше будет, что это есть статус беженца и так далее, и что я буду пользоваться теми правами, о что я в полной безопасности, как и моя семья.
Ирина Лагунина: Ирина, а Бахтийор?
Ирина Бирюкова: Бахтийор, у него судьба еще интереснее. Дело в том, что он являлся участником непосредственным тех действий, которые там происходили. Он принимал активное участие по спасению раненых, то есть на "скорой помощи" отвозил раненых в больницу. И старейшины решили, что он был героем. Меня определили, отправили на границу с Узбекистаном, там был лагерь беженцев, женщины, дети были, престарелые и так далее. И он говорит, что я там был у них как старший. Даже гуманитарную помощь после того, как он вскрыл некоторые факты с гуманитарной помощью, как власти Киргизии ей распоряжались. Было решено потом, что всю гуманитарную помощь переправлять через него, то есть непосредственно на его имя был открыт счет, на его имя приходили медикаменты различные и вот он ими распоряжался. Он ездил, разбирал, передавал, кому нужно, организовал медпункты по оказанию первой медицинской помощи, собрал студентов из медицинских институтов. То есть это человек, который непосредственно там был, принимал во всем участие, за это он может и пострадал. Потому что, в чем его обвиняют, совершенно бредовая ситуация о том, что якобы он угонял машины "скорой помощи", из-за этого власти Киргизии не могли оказать необходимую медицинскую помощь тем, кто в этой ситуации пострадал. Абсолютный абсурд.
Ирина Лагунина: Лена, я хотела попросить вас чуть подробнее рассказать об этих обвинениях, из-за которых, настолько я понимаю, и Аброр, и Бахтийор находятся за решеткой.
Лена Рябинина: И одному, и другому киргизские власти вменяют противоправные действия, в результате которых пострадали люди, якобы. Эта ситуация характерна не только для дел Аброра и Бахтийора, а для подавляющего большинства обвинений, которые власти Киргизстана предъявляют бежавшим после июньских событий. В Киргизии узбекам, даже тем, кто вообще нигде никак не высовывался и старался спасти семью, и уж тем более не проявлял такой активности, как Бахтийор. Что касается Бахтиера, Ира упомянула об одном очень важном моменте, который вполне вероятно послужил основной причиной в его случае для предъявления обвинений. Он вскрыл факты злоупотребления гуманитарной помощью, которая попадала в Киргизию, на юг Киргизстана от международных организаций. Выяснил, что там главврач больницы и его родственники гуманитарную помощь, медицинские препараты, лекарства пускали в продажу. И тут кроме обычных причин, которые сводятся к тому, что власти Киргизии во многих случаях стараются переложить вину за события, за погромы межэтнические на наиболее пострадавшую сторону, здесь присутствует еще индивидуализированный фактор. Преследование, направленное именно на Бахтиера, именно вследствие того, что он выяснил такие весьма и весьма неприглядные факты.
А как дальше будет их судьба развиваться, здесь очень интересная штука. Мы с вами в одной из предыдущих программ говорили о том, что машина работает и с большим трудом дает задний ход. На сегодняшний день по известным нам делам в отношении узбеков из Ошской и Джалаабадской областей мне, по крайней мере, неизвестны постановления о выдаче по киргизским запросам, вынесенные Генеральной прокуратурой. В редких случаях удавалось в других регионах России добиться их освобождения, но, по крайней мере, постановлений о выдаче нет. Но этих людей, объявленных киргизской стороной в розыск, продолжают задерживать. О том, как именно эти задержания происходят, наверное, Ирина лучше скажет. Их месяцами, не один, не два, и пять, и шесть, и девять месяцев содержат под стражей, их семьи находятся совершенно в катастрофическом положении, потому что каждый из этих людей кормильцы.
Держат их под стражей вроде бы с вероятностью того, что их не будут выдавать, но тем не менее, они находятся в СИЗО. Смысл в этом, на мой взгляд, просто отсутствует. Да, я понимаю, что надо проводить экстрадиционную проверку, да, я понимаю, что в нынешней ситуации вполне возможно, что какие-нибудь чисто уголовники будут представлять свои обстоятельства так, как будто они так же являются жертвами июньских событий в Оше, и здесь надо разбираться. Но почему нельзя во всем этом разбираться, избирая другую меру пресечения людям, почему нельзя избирать домашний арест, подписку о невыезде, поручительство, в конце концов, если попадаются люди, располагающие какими-то средствами, и залог. Нет, их надо всех сажать в СИЗО и на каждом суде защита выслушивает сентенции со стороны прокуратуры: почему Россия должна их кормить из своего бюджета. Не кормить, они сами прокормят и себя, и семьи, еще и поработают в сфере услуг. Но машина эта, к сожалению, назад ездит с большим скрипом.
Ирина Лагунина: Лена, вы говорите - по всем известным делам. О скольких делах вам известно?
Лена Рябинина: Из тех дел, о которых я знаю в отношении узбеков, покинувших юг Киргизстана после межэтнических погромов, это не меньше 6-7 случаев на сегодняшний день.
Ирина Лагунина: Ирина, Лена заметила, что вы лучше расскажете о том, как происходят задержания.
Ирина Бирюкова: Что касается Аброра, то тут ситуация такая была, что он поехал в Иваново. Поскольку у него семья большая, четверо детей, супруга и мама, кроме того он приехал с сестрой, у которой двое детей, она без мужа, еще есть младший брат. То есть такая огромная семья, и он единственный кормилец был. И он поехал подыскивать в Иваново, какой-то знакомый предложил небольшой домик по какой-то, видимо, доступной для него цене. Причем поехал на частном извозчики. Поехал туда, возвращался назад, эту машину тормозит пост просто для проверки документов. И у него как у пассажира решили проверить документы, там его и задержали, проверили, сказали, что находится в розыске.
Что касается Бахтийора, у него ситуация была следующая. Он приехал на территорию Российской Федерации. Ранее он часто бывал в различных городах, поскольку он работал в Киргизии дальнобойщиком. Он говорит, что я в России много повидал, я ехал сюда со спокойной душой, потому что я работал, я знаю, что русские люди гостеприимные, они добрые и так далее. Поэтому спокойно сюда поехал. Но действительность оказалась хуже. Дело в том, что он не нарушал наши законы, он приехал как законопослушный гражданин, он каждые три месяца пересекал границы, чтобы все документы были чистые, абсолютно легально находился на территории Российской Федерации, он где-то подрабатывал. Приехал миграционный контроль, причем он говорит, что это не первый раз, он работал в одном и том же месте, не первый раз их всех выбирали, отвозили, проверяли документы и отпускали. И наверное, в четвертый раз, когда документы проверяли, его оставили, сказали, что он числится в розыске, его задержат и судьбу будут дальнейшую решать прокуратура.
Ирина Лагунина: Я хочу дать послушать запись интервью, которое я взяла с омбудсменом Кыргызстана Турсунбеком Акуном. Мы говорили, о том, как совершается правосудие по поводу ошских событий в Кыргызстане.
Господин Акун, сколько всего судебных процессов было по поводу событий в Оше?
Турсунбек Акун: Наши сотрудники института омбудсмена проводят систематический мониторинг в этом направлении. Всего было, по нашим данным, мы принимали участие в 30 судебных процессах, в которых наши сотрудники принимали участие.
Ирина Лагунина: Это в основном узбеки или киргизы тоже были?
Турсунбек Акун: В основном узбеки, но есть и киргизы, примерно 10%.
Ирина Лагунина: Как бы вы охарактеризовали эти судебные процессы? Было ли совершено правосудие, с вашей точки зрения?
Турсунбек Акун: Я думаю, что да, конечно, некоторые судебные процессы идут поверхностно и односторонне, и идет с обвинительным уклоном. Почти 100% судей – это лица киргизской национальности. А подсудимые в основном узбеки, примерно 90%. Мы за это переживаем. Кроме этого на адвокатов оказывается определенное давление со стороны участников процесса, оскорбляют, унижают. Вот это нас очень сильно беспокоит. Конечно, я поставил вопрос перед советом по отбору судей. перед президентом, что у нас по южной области всего трое судей, по Ошской области нет ни одного судьи узбекской национальности. Это тоже оставляет большой отпечаток, к хорошему не приводит. Многие расследования, которые проводились, конечно, не очень обоснованные. Такие результаты нашего мониторинга.
Ирина Лагунина: Какие обвинения в основном получают люди, и какие сроки в среднем выносятся в качестве приговора?
Турсунбек Акун: Некоторые получают пожизненное лишение свободы. Некоторые получают 15 лет, некоторые получают 10 лет, разные сроки. Но в основном большие сроки.
Ирина Лагунина: А по каким обвинениям?
Турсунбек Акун: Убийства, умышленные убийства.
Ирина Лагунина: Мы следили за судьбой правозащитника Азимжара Аскарова, и вы у нас выступали по поводу этого судебного процесса в эфире в программе "Время и мир". Как сложилась судьба этого человека? В прошлом году в сентябре он был осужден на пожизненное лишение свободы. Но мы видели, что в суде он появился в синяках, что на последнем судебном заседании он держался за решетку и еле стоял. Что-то было принято в расчет?
Турсунбек Акун: Когда я с ним разговаривал по телефону больше года назад, до судебного процесса, он сказал, что никаких избиений, никаких пыток не было. Но потом уже он дал интервью после решения суда и подтвердил, что были пытки, были избиения и тому подобное. Находясь в стенках изолятора временного содержания, ему было трудно сказать мне правду. После решения суда он сейчас в колонии и его состояние, я не встречался с ним, но те правозащитники, которые с ним встречались, говорят, что тяжелое, в любом случае требуется лечение, вмешательство врачей. Я считаю, что его задержание, осуждение необоснованное. Все-таки у человека нет никакой вины. Когда 13-14 июня от места преступления он находился в полутора километрах далеко. Мы доказали это. Об этом я информировал президента, генерального прокурора, но никаких мер с их стороны, к сожалению, не было принято. Поэтому, я считаю, что это необоснованный судебный процесс. То, что его приговорили к пожизненному лишению свободы – это не делает чести киргизскому правосудию.
Ирина Лагунина: Лена, судя по тому, что до сих пор узбеков с юга Киргизстана, из Оши не выдавали киргизским властям, российские власти, российская правоохранительная система и судебная понимают, что грозит этим людям на родине, и это берется в расчет. Я права?
Лена Рябинина: Думаю, что не совсем все-таки. В таких случаях, как правило, Генеральная прокуратура опирается в самую первую очередь на мнение российского МИДа о положении в стране. В одном из дел мне попадалась справка МИДа о том, что межэтнические проблемы на юге Киргизстана продолжают существовать и стоят достаточно остро, вполне возможно, что эта справка и является тем самым фактором, который пока что позволяет в очень относительной безопасности этим людям находиться. Но проблема совсем в другом. Позиция МИДа, а я об этом могу говорить, уже сравнивая дела выдачи в Киргизстан с делами аналогичными и по Узбекистану, и Туркмении, и Таджикистану, так вот, позиция МИДа в первую очередь опирается на геополитические соображения. Каковы они в данном случае - я не знаю. Но если соображения государственных интересов Российской Федерации в какой-то момент приведут к тому, чтобы закрыть глаза на все межэтнические проблемы, существующие сейчас в Киргизии, то соответственно, изменится и позиция Генеральной прокуратуры. Поэтому я бы сейчас не стала бить фанфары, так уж громко радуясь тому, что пока не вынесено решение о выдаче. Решения об отказе в выдаче тоже нет.
Беда в том, что эти люди все равно в настоящее время большинство из них находится под стражей. Непонятно, смогут ли они натурализоваться в России или не смогут. От них зависят семьи, от них зависят люди, статуса беженца пока не получил ни один из них. Есть надежда, что кто-то получит временное убежище. И в процедуре определения статуса беженца бывают совершенно казусные ситуации. В одном из регионов, где рассматривалось такое дело, собственно заявитель, молодой узбек из Оршской области, не говорящий по-русски. И переводчица, которую для него пригласило местное управление федеральной миграционной службы, оказалась, уж не знаю, по случайности или не случайности, оказалась этнической киргизской с юга того самого Киргизстана, из той же самой Ошской области. Причем ее оставшиеся там родственники тоже пострадали в ходе этих событий. Известно, что пострадавших узбеков подавляющее большинство, но это не значит, что пострадавших киргизов нет. И мы не могли контролировать точность перевода, мы не могли проверить, насколько детально она переводит все те доводы, которые приводил заявитель в поддержку своего ходатайства об обращении за убежищем. Но то, что адвокат, которая присутствовала в том регионе, говорила, что некоторое напряжение между заявителем и переводчиком, безусловно, было - это видела невооруженным глазом. Даже с такими проблемами приходится сталкиваться.
Ирина Бирюкова: От обоих подано ходатайство о предоставлении статуса беженца на территории Российской Федерации. Одного успели опросить сотрудники ФМС, а второй ждет. Оба примерно в одно время были задержаны, июнь-июль этого года. Одного зовут Аброр, а второго зовут Бахтийор. И второй на настоящий момент, у него довольно интересная судьба, подали от него ходатайство на статус, но пока тишина. Причем ходатайство я подавала развернутое, дополненное, а до меня он подавал ходатайство в краткой форме, которое необходимо изначально подать. Причем ни по одному, ни по второму ходатайству пока никакой реакции у нас нет. Они ожидают своей участи. У второго стража до 27 ноября, а у первого до 12 декабря. Потом, естественно, скорее всего будут продлять, потому что никаких действий пока нет, никаких реакций на наши заявления, на наши жалобы, на наши письма пока тоже нет.
Ирина Лагунина: Вы сказали, что у Бахтийора была интересная судьба. Давайте поговорим о том, кто эти люди, почему они вынуждены были бежать.
Ирина Бирюкова: Они, конечно, оттуда не по своей воле уехали. Первый, которого зовут Аброр, ему в настоящий момент 29 лет, у него четверо детей, жена, все приехали сюда. После смерти отца он как глава семьи начал поднимать семью в Киргизии и организовал домашнюю птицеферму. Вся семья, жена, мама и дети помогали. И этим в принципе они питались, прокармливались, достаточно неплохо жили, он даже начал строить свой дом. Когда события произошли, как он рассказывал, начали сжигать улицами. Они жили улицами, узбеки жили улицами, держались друг за друга. Начали сжигать дома узбеков, дом его тети сожгли, и его дом тоже сожгли. Но до этого он успел семью отвезти в соседнюю деревню, даже не к родственникам, а к таким же узбекам, как и он, оградить их от всей этой ситуации, потому что начали забирать мужское население узбеков в милицию и некоторых судьба знакомых ему стала неизвестна, кого-то калечили, за деньги выпускали и так далее. Он, конечно, испугался за себя, за семью, отправил семью, решил вернуться, потому что хозяйство жалко. Но когда начали рушить дома, забирать неповинных ни в чем людей, сжигать дома, он говорит, что я понял, что здесь все здесь ничего не смогу, ни семью поднять, ни детям дать образование, и я решил уехать в Россию.
В настоящий момент супруга его, дети, они граждане России, сейчас мама его мне недавно звонила, мы регулярно созваниваемся, мама тоже получила гражданство. Они все подавали на упрощенном порядке, все получили. Он, кстати, тоже подавал документы, но получилось так, что в одной из справок, которая ему выдавалась в Киргизии, видимо, принтер распечатывал, перекосил страницу, последняя цифра года его рождения не пропечаталась. На основании этого ему отказали, даже документы не стали принимать, ничего. И он, не зная, что делать в этой ситуации, потому что в Киргизию не мог вернуться, такая ситуация у него получилась, он говорил, что не знал, что делать. Еще одну любопытную вещь он сказал, когда мы приезжали к нему, я подавала жалобу, заявление в Генеральную прокуратуру, описала ситуацию и просила не выдавать его запрашиваемой стороне. И на основании моей жалобы и всей этой ситуации его решили повторно опросить, хотя до этого его уже опрашивали. И уже сотрудник прокуратуры у него спрашивает: ты подавал на гражданство, почему не подал на статус беженца, допустим, не получилось с гражданством. И что интересно, что он ответил, он сказал: вы знаете, я приехал в Россию, и я думал, подавая на гражданство, я от всего защищен. Мне ничего не нужно больше будет, что это есть статус беженца и так далее, и что я буду пользоваться теми правами, о что я в полной безопасности, как и моя семья.
Ирина Лагунина: Ирина, а Бахтийор?
Ирина Бирюкова: Бахтийор, у него судьба еще интереснее. Дело в том, что он являлся участником непосредственным тех действий, которые там происходили. Он принимал активное участие по спасению раненых, то есть на "скорой помощи" отвозил раненых в больницу. И старейшины решили, что он был героем. Меня определили, отправили на границу с Узбекистаном, там был лагерь беженцев, женщины, дети были, престарелые и так далее. И он говорит, что я там был у них как старший. Даже гуманитарную помощь после того, как он вскрыл некоторые факты с гуманитарной помощью, как власти Киргизии ей распоряжались. Было решено потом, что всю гуманитарную помощь переправлять через него, то есть непосредственно на его имя был открыт счет, на его имя приходили медикаменты различные и вот он ими распоряжался. Он ездил, разбирал, передавал, кому нужно, организовал медпункты по оказанию первой медицинской помощи, собрал студентов из медицинских институтов. То есть это человек, который непосредственно там был, принимал во всем участие, за это он может и пострадал. Потому что, в чем его обвиняют, совершенно бредовая ситуация о том, что якобы он угонял машины "скорой помощи", из-за этого власти Киргизии не могли оказать необходимую медицинскую помощь тем, кто в этой ситуации пострадал. Абсолютный абсурд.
Ирина Лагунина: Лена, я хотела попросить вас чуть подробнее рассказать об этих обвинениях, из-за которых, настолько я понимаю, и Аброр, и Бахтийор находятся за решеткой.
Лена Рябинина: И одному, и другому киргизские власти вменяют противоправные действия, в результате которых пострадали люди, якобы. Эта ситуация характерна не только для дел Аброра и Бахтийора, а для подавляющего большинства обвинений, которые власти Киргизстана предъявляют бежавшим после июньских событий. В Киргизии узбекам, даже тем, кто вообще нигде никак не высовывался и старался спасти семью, и уж тем более не проявлял такой активности, как Бахтийор. Что касается Бахтиера, Ира упомянула об одном очень важном моменте, который вполне вероятно послужил основной причиной в его случае для предъявления обвинений. Он вскрыл факты злоупотребления гуманитарной помощью, которая попадала в Киргизию, на юг Киргизстана от международных организаций. Выяснил, что там главврач больницы и его родственники гуманитарную помощь, медицинские препараты, лекарства пускали в продажу. И тут кроме обычных причин, которые сводятся к тому, что власти Киргизии во многих случаях стараются переложить вину за события, за погромы межэтнические на наиболее пострадавшую сторону, здесь присутствует еще индивидуализированный фактор. Преследование, направленное именно на Бахтиера, именно вследствие того, что он выяснил такие весьма и весьма неприглядные факты.
А как дальше будет их судьба развиваться, здесь очень интересная штука. Мы с вами в одной из предыдущих программ говорили о том, что машина работает и с большим трудом дает задний ход. На сегодняшний день по известным нам делам в отношении узбеков из Ошской и Джалаабадской областей мне, по крайней мере, неизвестны постановления о выдаче по киргизским запросам, вынесенные Генеральной прокуратурой. В редких случаях удавалось в других регионах России добиться их освобождения, но, по крайней мере, постановлений о выдаче нет. Но этих людей, объявленных киргизской стороной в розыск, продолжают задерживать. О том, как именно эти задержания происходят, наверное, Ирина лучше скажет. Их месяцами, не один, не два, и пять, и шесть, и девять месяцев содержат под стражей, их семьи находятся совершенно в катастрофическом положении, потому что каждый из этих людей кормильцы.
Держат их под стражей вроде бы с вероятностью того, что их не будут выдавать, но тем не менее, они находятся в СИЗО. Смысл в этом, на мой взгляд, просто отсутствует. Да, я понимаю, что надо проводить экстрадиционную проверку, да, я понимаю, что в нынешней ситуации вполне возможно, что какие-нибудь чисто уголовники будут представлять свои обстоятельства так, как будто они так же являются жертвами июньских событий в Оше, и здесь надо разбираться. Но почему нельзя во всем этом разбираться, избирая другую меру пресечения людям, почему нельзя избирать домашний арест, подписку о невыезде, поручительство, в конце концов, если попадаются люди, располагающие какими-то средствами, и залог. Нет, их надо всех сажать в СИЗО и на каждом суде защита выслушивает сентенции со стороны прокуратуры: почему Россия должна их кормить из своего бюджета. Не кормить, они сами прокормят и себя, и семьи, еще и поработают в сфере услуг. Но машина эта, к сожалению, назад ездит с большим скрипом.
Ирина Лагунина: Лена, вы говорите - по всем известным делам. О скольких делах вам известно?
Лена Рябинина: Из тех дел, о которых я знаю в отношении узбеков, покинувших юг Киргизстана после межэтнических погромов, это не меньше 6-7 случаев на сегодняшний день.
Ирина Лагунина: Ирина, Лена заметила, что вы лучше расскажете о том, как происходят задержания.
Ирина Бирюкова: Что касается Аброра, то тут ситуация такая была, что он поехал в Иваново. Поскольку у него семья большая, четверо детей, супруга и мама, кроме того он приехал с сестрой, у которой двое детей, она без мужа, еще есть младший брат. То есть такая огромная семья, и он единственный кормилец был. И он поехал подыскивать в Иваново, какой-то знакомый предложил небольшой домик по какой-то, видимо, доступной для него цене. Причем поехал на частном извозчики. Поехал туда, возвращался назад, эту машину тормозит пост просто для проверки документов. И у него как у пассажира решили проверить документы, там его и задержали, проверили, сказали, что находится в розыске.
Что касается Бахтийора, у него ситуация была следующая. Он приехал на территорию Российской Федерации. Ранее он часто бывал в различных городах, поскольку он работал в Киргизии дальнобойщиком. Он говорит, что я в России много повидал, я ехал сюда со спокойной душой, потому что я работал, я знаю, что русские люди гостеприимные, они добрые и так далее. Поэтому спокойно сюда поехал. Но действительность оказалась хуже. Дело в том, что он не нарушал наши законы, он приехал как законопослушный гражданин, он каждые три месяца пересекал границы, чтобы все документы были чистые, абсолютно легально находился на территории Российской Федерации, он где-то подрабатывал. Приехал миграционный контроль, причем он говорит, что это не первый раз, он работал в одном и том же месте, не первый раз их всех выбирали, отвозили, проверяли документы и отпускали. И наверное, в четвертый раз, когда документы проверяли, его оставили, сказали, что он числится в розыске, его задержат и судьбу будут дальнейшую решать прокуратура.
Ирина Лагунина: Я хочу дать послушать запись интервью, которое я взяла с омбудсменом Кыргызстана Турсунбеком Акуном. Мы говорили, о том, как совершается правосудие по поводу ошских событий в Кыргызстане.
Господин Акун, сколько всего судебных процессов было по поводу событий в Оше?
Турсунбек Акун: Наши сотрудники института омбудсмена проводят систематический мониторинг в этом направлении. Всего было, по нашим данным, мы принимали участие в 30 судебных процессах, в которых наши сотрудники принимали участие.
Ирина Лагунина: Это в основном узбеки или киргизы тоже были?
Турсунбек Акун: В основном узбеки, но есть и киргизы, примерно 10%.
Ирина Лагунина: Как бы вы охарактеризовали эти судебные процессы? Было ли совершено правосудие, с вашей точки зрения?
Турсунбек Акун: Я думаю, что да, конечно, некоторые судебные процессы идут поверхностно и односторонне, и идет с обвинительным уклоном. Почти 100% судей – это лица киргизской национальности. А подсудимые в основном узбеки, примерно 90%. Мы за это переживаем. Кроме этого на адвокатов оказывается определенное давление со стороны участников процесса, оскорбляют, унижают. Вот это нас очень сильно беспокоит. Конечно, я поставил вопрос перед советом по отбору судей. перед президентом, что у нас по южной области всего трое судей, по Ошской области нет ни одного судьи узбекской национальности. Это тоже оставляет большой отпечаток, к хорошему не приводит. Многие расследования, которые проводились, конечно, не очень обоснованные. Такие результаты нашего мониторинга.
Ирина Лагунина: Какие обвинения в основном получают люди, и какие сроки в среднем выносятся в качестве приговора?
Турсунбек Акун: Некоторые получают пожизненное лишение свободы. Некоторые получают 15 лет, некоторые получают 10 лет, разные сроки. Но в основном большие сроки.
Ирина Лагунина: А по каким обвинениям?
Турсунбек Акун: Убийства, умышленные убийства.
Ирина Лагунина: Мы следили за судьбой правозащитника Азимжара Аскарова, и вы у нас выступали по поводу этого судебного процесса в эфире в программе "Время и мир". Как сложилась судьба этого человека? В прошлом году в сентябре он был осужден на пожизненное лишение свободы. Но мы видели, что в суде он появился в синяках, что на последнем судебном заседании он держался за решетку и еле стоял. Что-то было принято в расчет?
Турсунбек Акун: Когда я с ним разговаривал по телефону больше года назад, до судебного процесса, он сказал, что никаких избиений, никаких пыток не было. Но потом уже он дал интервью после решения суда и подтвердил, что были пытки, были избиения и тому подобное. Находясь в стенках изолятора временного содержания, ему было трудно сказать мне правду. После решения суда он сейчас в колонии и его состояние, я не встречался с ним, но те правозащитники, которые с ним встречались, говорят, что тяжелое, в любом случае требуется лечение, вмешательство врачей. Я считаю, что его задержание, осуждение необоснованное. Все-таки у человека нет никакой вины. Когда 13-14 июня от места преступления он находился в полутора километрах далеко. Мы доказали это. Об этом я информировал президента, генерального прокурора, но никаких мер с их стороны, к сожалению, не было принято. Поэтому, я считаю, что это необоснованный судебный процесс. То, что его приговорили к пожизненному лишению свободы – это не делает чести киргизскому правосудию.
Ирина Лагунина: Лена, судя по тому, что до сих пор узбеков с юга Киргизстана, из Оши не выдавали киргизским властям, российские власти, российская правоохранительная система и судебная понимают, что грозит этим людям на родине, и это берется в расчет. Я права?
Лена Рябинина: Думаю, что не совсем все-таки. В таких случаях, как правило, Генеральная прокуратура опирается в самую первую очередь на мнение российского МИДа о положении в стране. В одном из дел мне попадалась справка МИДа о том, что межэтнические проблемы на юге Киргизстана продолжают существовать и стоят достаточно остро, вполне возможно, что эта справка и является тем самым фактором, который пока что позволяет в очень относительной безопасности этим людям находиться. Но проблема совсем в другом. Позиция МИДа, а я об этом могу говорить, уже сравнивая дела выдачи в Киргизстан с делами аналогичными и по Узбекистану, и Туркмении, и Таджикистану, так вот, позиция МИДа в первую очередь опирается на геополитические соображения. Каковы они в данном случае - я не знаю. Но если соображения государственных интересов Российской Федерации в какой-то момент приведут к тому, чтобы закрыть глаза на все межэтнические проблемы, существующие сейчас в Киргизии, то соответственно, изменится и позиция Генеральной прокуратуры. Поэтому я бы сейчас не стала бить фанфары, так уж громко радуясь тому, что пока не вынесено решение о выдаче. Решения об отказе в выдаче тоже нет.
Беда в том, что эти люди все равно в настоящее время большинство из них находится под стражей. Непонятно, смогут ли они натурализоваться в России или не смогут. От них зависят семьи, от них зависят люди, статуса беженца пока не получил ни один из них. Есть надежда, что кто-то получит временное убежище. И в процедуре определения статуса беженца бывают совершенно казусные ситуации. В одном из регионов, где рассматривалось такое дело, собственно заявитель, молодой узбек из Оршской области, не говорящий по-русски. И переводчица, которую для него пригласило местное управление федеральной миграционной службы, оказалась, уж не знаю, по случайности или не случайности, оказалась этнической киргизской с юга того самого Киргизстана, из той же самой Ошской области. Причем ее оставшиеся там родственники тоже пострадали в ходе этих событий. Известно, что пострадавших узбеков подавляющее большинство, но это не значит, что пострадавших киргизов нет. И мы не могли контролировать точность перевода, мы не могли проверить, насколько детально она переводит все те доводы, которые приводил заявитель в поддержку своего ходатайства об обращении за убежищем. Но то, что адвокат, которая присутствовала в том регионе, говорила, что некоторое напряжение между заявителем и переводчиком, безусловно, было - это видела невооруженным глазом. Даже с такими проблемами приходится сталкиваться.
