Иван Толстой: В московском издательстве ''Русский путь'' (которое 6 декабря отметило свое 20-летие) только что вышел долгожданный двухтомник ''Хроника кинематографической жизни русского Зарубежья''. Это труд великолепного специалиста, историка кино и эмигрантской литературы Рашита Янгирова. Автор не дожил до выхода издания. Рашит Марванович Янгиров скончался в 2008 году в возрасте 54-х лет. Работу над двумя объемистыми томами завершила его вдова Зоя Зевина.
Что включал Рашит в понятие русского Зарубежья? Ведь вне России жили и участвовали в создании фильмов (и снимались в них) не только эмигранты, но и просто заграничные русские, давно обитавшие в Европе, и советские граждане, и будущие возвращенцы, и множество других категорий? С этого вопроса началась наша беседа в Москве с Зоей Зевиной.
Поэтому здесь немного другой принцип. Для него было важно все, что где-то, как-то засветилось. Почему? Потому что это давало густой пласт жизни. Конечно, я так понимаю, что история русского кинематографа за рубежом еще требует очень многих уточнений, многих исследований. Рашит предпринял попытку подать не киноведческое исследование, а показать жизнь этих людей, для него это было интересно. И вот он сделал свою первую книгу - ''Рабы немого''. Он сознательно пошел по такому пути - здесь все сложилось на основе публикаций, которые были в прессе, в меньшей степени мемуаристики. И для него было важно, и не только в этой ''Хронике'', не только кино, как снималось кино, но вообще этот срез культурной жизни. Для него было важно, как они существовали в этом, как шла притирка к этой жизни, какие проблемы, как они между собой существовали. Это - одна сторона. Кроме того, очень были для него интересны взаимоотношения эмиграции и метрополии: какие фильмы они смотрели, какие фильмы им показывали, рефлексия на ту жизнь с этой стороны и с другой стороны. У него есть публикации 20-х годов еще, как здесь писали о том, что снимается там, и есть публикации те - о том, что снималось здесь.
Очень любопытно, как они ревностно следили друг за другом, что делается в советской России: какие темы, какие методы, это продолжение или что-то новое? Были и очень злобные публикации, были публикации сочувствующие. Очень любопытно, что показывали за рубежом. Допустим, публикация о том, как специально кинотеатры покупали. В Нью-Йорке покупали специально кинотеатр, который был предназначен только для показа советских фильмов. Но мы же с вами знаем, сколько тратилось на такую культурно-пропагандистскую работу. И все вокруг этого.
Ведь это безумно интересно, когда ты смотришь на этих людей и читаешь день за днем, как они живут. Они устраивают Татьянин День, выбирают Татьяну этого года, устраивают русские вечеринки, когда нет съемок - играют в театре, образуются новые театры. Есть рецензии на эти театральные постановки. Очень ревностно следят из Парижа, что делается в Голливуде, как наши живут в Голливуде. Вот - русские в Голливуде. Год за годом следят, кто устроился, кто на каких ролях, кто сколько зарабатывает. Книжка полна этим, и эти люди становятся для нас живыми. Потому что многие актеры уехали отсюда уже состоявшимися, но не у всех, только у единиц сложилась вполне благополучная творческая судьба. Они играли, продолжали играть на вторых, третьих, четвертых ролях, играли в массовке, а мы их имен не знаем, не знаем, что с ними происходило. А были публикации в газете, где говорилось о том, что, допустим, Баранцевич снялась в такой-то роли, еще кто-то - люди, которые даже не указаны в титрах, а в публикациях они есть. То есть это расширяет наше знание об этих людях, которые, может быть, не были крупными именами, но они создали этот густой русский пласт в кино Франции, Германии, Америки, Польши, Чехословакии - в тех странах, где они были рассеяны.
Иван Толстой: В качестве предисловия к двухтомнику помещена одна из статей Янгрирова. Вот некоторые фрагменты из нее.
''Русское присутствие в мировом кинематографе XX в., - пишет Рашит Янгиров, - интереснейшая тема, заслуживающая внимательного изучения и всестороннего описания. Пионером в разработке темы был Ю.П.Анненков избрав форму био-фильмографического словаря. Далекий от академичности автор полагался лишь на собственную память и эрудицию, и это существенно ограничило полноту и достоверность собранных им материалов, о чем он честно предупредил читателя. Со времени публикации этой ценной работы в научный оборот вошел огромный пласт материалов, связанных с деятельностью кинематографистов-эмигрантов в 1920–1930-е гг., и это — заслуга прежде всего зарубежных исследователей.
Наша ''Хроника кинематографической жизни русского зарубежья <…>'' складывалась постепенно и поначалу определялась прикладными задачами исследовательской работы — главным образом необходимостью воссоздания фактологии, ''списочного состава'' участников тех или иных событий и установления их внутренних взаимосвязей. По мере накопления материала стало очевидным, что это вспомогательное ''сырье'' складывается в полноценный сюжет, открывающий новый ракурс истории русского кинотворчества за рубежом.
[В качестве источников ''Хроники…'' мы используем] мемуаристику, работы историков кино и исследователей художественной культуры эмиграции. Главным источником ''Хроники'' стала периодика, подтвердившая, что и в этом случае русское печатное слово за границей является неоценимым по содержательному разнообразию информатором и регистратором высокой роли экрана в иерархии культурных ценностей эмиграции.
Кинематограф и связанные с ним люди — главные герои ''Хроники…'', но читатель должен помнить, что ее фильмографические описания сфокусированы на эмигрантском компоненте, и эта избирательность — сознательная. Она фиксирует только русских участников, не отражая, разумеется, их реальный статус в той или иной постановке (в большинстве случаев — технический или вспомогательный), и, за исключением постановщиков, выводит за скобки всех остальных, в том числе и тех, чье участие несравненно более важно с точки зрения истории кино. Мы полагаем, что пуристы-киноведы без труда восполнят этот пробел, обратившись к соответствующим справочникам и энциклопедиям.
Особую роль в ''Хронике…'' играет географическая экспонента, включающая полтора десятка стран Европы, Америки и Азии, где существовали локусы эмигрантской диаспоры. Хотя этот источниковедческий ресурс еще далеко не исчерпан (особенно в части периодики, издававшейся в ''провинциальном'' зарубежье), даже в освоенной части он существенно обогащает историческую картину, открывая в ней объем, внутреннюю динамику и упущенные событийные связи. Таким образом, например, можно определить движение тех или иных фильмов по экранам разных стран, которое, в свою очередь, дает материал для сравнения оттенков эмигрантской кинорецепции. Помимо прочего, панорамный взгляд опровергает миф, что советский зритель 1920-х гг. был лишен возможности смотреть фильмы с участием эмигрантов. Прежде всего, этому противоречат работы фильмографов, а в советской печати того времени можно найти предостаточно информации о прокате этих фильмов в СССР (анонсы, рецензии и т. п.). В таких случаях мы ограничились общими указаниями и лишь изредка фиксировали показы тех или иных фильмов в Москве и Ленинграде.
<…> В истории кино известно, что <…> [1929 г.] стал решающим в процессе смены общей парадигмы: на Западе немое кино окончательно уступило звуковому, и этот переворот повлек за собой массу последствий — технологических, кадровых, эстетических и т. п. Процесс этот был асинхронным — в августе 1926 г. на американских экранах появился фильм ''Дон Жуан'', озвученный в системе ''Vitaphone'', и на два года погрузил в хаос Голливуд, а в 1929 г. новая эпоха началась и по другую сторону Атлантики: ''Умер немой фильм. Так, вторя с некоторым опозданием быстроходной Америке, провозгласила в 1929-м солидная Европа''.
К новому зрелищу (а оно, действительно, воспринималось многими современниками как совершенно иное качество экрана) не сразу привык массовый зритель, но еще болезненнее было отношение к нему профессионалов, с трудом находивших себе применение в ''тон-студиях'' разных стран. Особенно пострадали русские актеры — лишь немногим дано было пройти тест на ''фоногеничность'', определявшийся с помощью несовершенной звукозаписывающей аппаратуры, который проверил их языковые способности. Таким образом, 1929 г. открыл несовместимость ''русского звука'' с международным стандартом: ''Еще в эпоху немого фильма многие выдающиеся русские актеры участвовали в постановках. Для многих из них из-за недостаточного знания языков работа сократилась или вообще прекратилась, когда пришлось выступать в звуковом кино''.
С этого времени начался массовый отток русских сотрудников из киностудий или их переход в тень — они переквалифицировались во вспомогательный состав: помощников режиссеров, гримеров, осветителей, монтажеров и пр. Лишь единицам (Константину Миклашевскому, Эжену Деславу (Евгению Славченко), Лео Моги и Александру Уральскому) суждено было войти в элитарный круг мастеров звукового цеха. <…>
Это был отрывок из статьи Рашита Янгирова, помещенной в качестве предисловия к двухтомнику ''Хроника кинематографической жизни русского Зарубежья''. ''Хроника'' только что вышла в московском издательстве '''Русский путь''. Я обращаюсь к вдове Рашита Янгирова Зое Зевиной, которая последние три года работала над двухтомником.
А какой временной охват этих ''Хроник''?
Зоя Зевина: Там дается подзаголовок - ''1918-1980''. 1980 год - это самая последняя запись, Рашиту было это очень важно, это такая точка - сообщение о смерти Ольги Чеховой. Это фигура знаковая, она в этот год умерла, и сообщением о ее смерти заканчиваются эти ''Хроники''. Некоторые годы очень густые и наполненные - это 20-30-е годы, 40-е, конечно, уже меньше: во-первых - мировая война, во-вторых, можно сказать, это естественный процесс — они стали уходить.
Иван Толстой: Расскажите, пожалуйста, о том, как Рашит работал над этой ''Хроникой'', когда возникла у него ее идея, где и каким образом он собирал этот материал?
Зоя Зевина: Рашит был по образованию историк, он закончил МГУ. И работа в архивах и библиотеках - это была первоочередная его даже не задача, а это был его стиль жизни. Он собирал там материал, причем, он был таким жадным исследователем, он не ставил себе задачу, что он занимается только кино, он вообще занимался русской культурой 19-го и начала ХХ века, поэтому у него есть самые разнообразные публикации по истории литературы, по истории театра. Он отвлекался туда и сюда. И у него возникла идея книжки о русском эмигрантском кино, он собирал для этого публикации из зарубежной прессы. Причем, есть более легкие пути, есть менее легкие, потому что не все сохранилось. Если, допустим, взять парижские газеты и журналы, то они в большей сохранности, а вот найти ''Царский вестник'' гораздо сложнее. И он постепенно подбирал этот материал.
Он начал работать с 2000-х годов, первые его выписки, первые файлы датируются 2003-05 годами. Вначале все эти газетные и журнальные публикации служили для него вспомогательным материалом, чтобы составить представление о том как шла жизнь, а когда уже вышла книга, он понял самоценность этого материала без комментариев - вот так, день за днем, начиная с 1918 года, с исхода. Там первая публикация - труппа Ханжонкова на пароходе покидает Россию. Какими путями двигаются эти людские потоки - через Стамбул, Константинополь, через Францию, через Тунис, кто задержался в Берлине, кто приехал сразу в Париж, какие были сложности адаптации к языку, к другой культуре, к другой системе связей... Это очень любопытно проследить с 1918 года и до 30-х годов.
Еще очень важный рубеж, который хорошо отражает, хорошо представляет, что это было, - это приход звука в кино, который оказался катастрофой для людей, не очень хорошо владеющих языком. Это было катастрофой для многих актеров, потому что у них оказались не подходящие голоса для звукового кино, а когда у тебя язык еще и не родной, то это полная катастрофа. Многие люди оказались просто выкинуты из профессии. Такое произошло с самым знаменитым актером Иваном Мозжухиным, которого Рашит очень любил, о нем много писал, в книжке много и его интервью, и рецензий о нем - он так и не приспособился к звуковому кино.
Иван Толстой: Была ли у Рашита идея после книги ''Рабы немого'' сделать книгу о русских эмигрантах в кино звуковом?
А сейчас есть идея, которую предложил Абрам Ильич Рейтблат, сделать то, что Рашит хотел сделать, - у него собрались рецензии русских авторов на кино. Причем, эти авторы - самый цвет. Это и князь Сергей Волконский, и Тэффи, и кого здесь только нет - огромный список людей, которые писали о кино. Вот идея сделать такую антологию русской зарубежной киномысли. И если за это возьмется Абрам Ильич Рейтблат, он это сделает замечательно, а я постараюсь помочь.
Всегда кажется, что это почти готово, а на самом деле требует еще труда. Может быть, и звуковое кино. Но сколько их там осталось? Вот звуковое кино мы можем отсчитывать от 1929 года - сколько к тому времени осталось людей? Они же приехали уже сложившимися, взрослыми людьми, сколько их могло сделать там карьеру? Также есть, например, незаконченная работа, и я бы хотела ее закончить, если у меня получится, - о русских художниках в кино.
Иван Толстой: Самый известный - Юрий Анненков, конечно?
Зоя Зевина: Да, но кроме него и Цезарь Лакка, годы жизни которого я даже не нашла, хотя искала в разных материалах. А он столько всего снял! Билинский. Там много. И это очень важно - как постепенно рождалась эта киномысль. Ведь сначала про кино писали все, кому не лень, иногда эти рецензии и не очень даже грамотные, с точки зрения русского языка, построения фраз каких-то, а потом, постепенно, стали разделять: работа оператора (сначала их называли фотографами, там много фраз ''фотография удачная'', это значит ''удачная работа оператора'') и художника отдельно, уже стали отмечать как строились декорации, как создавались костюмы, сценография. Это тоже любопытно. У него тоже собран по этому материал и, может быть, удастся что-то сделать. И вообще я в это ввязалась - это же не мое дело.
Иван Толстой: А в каком состоянии оставил Рашит эту работу, что вам пришлось доделывать?
Зоя Зевина: У Рашита в компьютере есть самые разные файлы, они были по-разному собраны, например, 1918-28 годы, а 40-е годы, годы военные, были выделены отдельно. Они собирались по-разному - видимо, у него еще не сложилось построение этой книги. Разные файлы по-разному были наполнены, куда-то он что-то добавлял, откуда-то что-то убирал. Я не знала этих замыслов, поэтому я пошла по самому легкому пути - просмотрела все эти файлы и каждый год сделала наиболее полным по всем существующим вариантам. Просто тупо собрала все, что было про этот год. И у нас в книжке это будет по годам, а не по блокам, как Рашит планировал. Он ведь немножко успел напечатать - он отдельно напечатал 1929 год .
Иван Толстой: Это драматический, переходный год - ''озвученный'' год.
Зоя Зевина: Да. И 1920-24 год он тоже напечатал. А поздние не проходили. Но он принимал участие в ''Летописи русского кино'', там у него был раздел ''Русская эмиграция'', и там тоже часть была напечатана. Но, честно говоря, я не знаю, когда Рашит бы остановился, он же был абсолютный перфекционист, ему бы все казалось, что мало, мало, а вот я еще это не успел сделать, я еще это не охватил, а вот чего-то у меня там не хватает...
Когда мы были в Праге на конференции, он очень плохо себя чувствовал, и я просила его уехать со мной, но он остался еще на два дня, потому что в Праге в библиотеке были те газеты, которые он хотел отснять. Они были только в Праге и еще где-то. ''Туда, - он сказал, - я уже не поеду, а вот в Праге я имею возможность их снять''. И больной стоял и ксерокопировал эти газеты. Это был октябрь. А в декабре уже Рашита не стало.
Иван Толстой: Скажите, пожалуйста, вот мы все время говорим о кино, но ведь Рашит прославился и своими публикациями историко-литературного плана. Вот в этом смысле, что нас как читателей ждет? Что можно подготовить из его книг, из того, что уже было, как-то представить заново, или из материалов, которые остались в его архиве?
Зоя Зевина: Еще много можно сделать - посмотреть просто в компьютер, который забит, посмотреть ящики, которые у нас стоят дома - с ксероксами, с выписками. Но я не знаю, хватит ли у меня сил и знаний, потому что это же не совсем моя область, я - историк искусства по образованию, моя область - это московская архитектура, это очень далеко от эмигрантской жизни. Правда, за два года я так врезалась в эту книгу, что эти герои стали просто жить со мной. Я искренне огорчалась сообщениям: ну, вот, Самуил Покрасс умер, а он мне так нравился, такой был замечательный композитор! Или, допустим, должны были взять кого-то на роль и не взяли: ах, как жаль, она бы сыграла эту роль! Я уже столько раз эту книгу читала, что эти люди просто сделались родными. И сейчас, даже если я смотрю какой-то фильм в ''Иллюзионе'', я смотрю титры, а там Михаил Чехов: ой, это же наш герой!
Иван Толстой: Будет ли ''Хроника'' иллюстрированной?
Зоя Зевина: Да, я попросила, чтобы это было, и подобрала иллюстрации. Для первого тома - 1918-29 годы - было легче, потому что можно было дать открытки из коллекции Рашита. У него очень хорошая коллекция киношных открыток - и дореволюционных, и 20-х годов, а что касается второго тома, здесь, конечно, тяжелее с материалами. У Рашита были очень хорошие связи, к нему очень хорошо относились исследователи, он мог, например, обратиться к Корлякову, попросить о чем-то. Но я же не выхожу в этот мир, поэтому мне приходилось придумывать. Я подобрала иллюстрации из того, что у нас имелось дома. Иногда они будут не очень хорошего качества. Они тоже из прессы. Но если в ранние 30-е годы чаще можно было увидеть русских актеров, то потом они отошли. А ведь что публикует газета? Звезд. В крайнем случае - вторые роли. Очень тяжело было подобрать иллюстративный материал, но, я думаю, все равно будет очень интересно.
Например, я нашла в газете фотографию дочери Распутина - она упоминается в ''Хронике'', потому что она писала воспоминания, женщина феерической судьбы, она была укротительницей тигров, и тигр как-то ее покалечил, она танцевала в каких-то кабаре. Фантастическая женщина! И я нашла ее портрет. Я не думаю, что он где-то публиковался.
Была, допустим, такая Мисс Россия - Варя Остерман, она несколько ролей сыграла в кино. Вот ее мне было интересно в качестве портрета поместить в этот иллюстративный ряд. Не затасканные лица, потому что многих мы знаем, а многого нет, конечно, мы даже и не видим это. Ведь многие фильмы исчезли, они уничтожены, и зачастую о фильмах мы узнаем по этим рецензиям. Вот был такой фильм, и там описывается, о чем он, кто его снял, кто художник, кто режиссер, кто играл. А фильма нет. И мы только так можем узнать.
Зоя Зевина: Жизнь его не очень баловала.
Иван Толстой: Какие его корни, откуда он?
Зоя Зевина: Рашит из Уфы, он начинал учиться там в университете, потом перевелся в МГУ и учился на историческом факультете, отделение новейшей истории, а специальность у него была американистика. Но устроиться на работу тогда по специальности было очень сложно. Кроме того, и я сама не из Москвы, я из Тбилиси. И мы прошли довольно тяжелый пусть из Подмосковья через коммуналки московские.
Первая серьезная работа, куда ему удалось устроиться, это был Отдел изобразительного искусства Музея революции. Но что он там нарыл для себя? Он нарыл библиотеку роскошную Английского клуба. И начал рыться в библиотеке, в этих книжках, там были газеты 20-х годов. И вот первое такое серьезное увлечение литературой - это Булгаков, публикация Булгакова. Стал он еще и заниматься кино, он собирался заниматься такой ранней советской фирмой ''Востоккино''. И он писал диссертацию по ''Востоккино''. Но с диссертацией ничего не получилось тогда, а материал он так собирал, собирал.
После Музея революции он работал в Историческом музее, а потом в Музее кино. Но в Музее кино счастливо сошлось то, что он был и музейщик, и он знал к тому времени довольно прилично русское кино конца 19-го - начала ХХ века. В Музее кино были первые проекты, когда они в группе коллег готовили к показу в Порденоне, где занимаются немым кино и периодически фестивали бывают. Они готовили, реставрировали, но не технически, а они восстанавливали титры по русскому немому кино.
И так случилось, что довольно большое количество еврейского кино досталось этой группе при распределении этих фильмов. После этого он написал очень любопытную работу по истории еврейского кино в России. Она действительно очень хорошая и считается одной из лучших по осмыслению еврейского кино. И два года назад в Тулузе был Фестиваль еврейского кино, он должен был там выступать с докладом, он очень сильно был внедрен в эту тему, участвовал в ней, и эту конференцию посвятили его имени. Такой вот разброс - еврейское кино, Булгаков...
Потом он занялся литературой около кино. Вот эти программки, либретто и связь литературы и кино на ранних стадиях развития русского кино. По результатам порденонской ретроспективы был сделан каталог русского немного кино. Он был историк-исследователь и собиратель очень многого, много вещей его интересовало. Вы знаете, что он работал 15 лет в ''Associated Press''?
Зоя Зевина: Он был продюсером. Как мне сказали, он был бы очень хорошим журналистом, потому что он умел и монтировать, он умел и спрашивать, он умел и снимать (я не имею в виду операторскую работу). Но в какой-то момент он понял, что это не его, это побочное, это тоже важный кусок его жизни, он не относился к нему так просто, но самой важной для него была научная работа. Защитился он довольно поздно, защитился как раз по связям литературы и кино - он кандидат филологических наук, защищался он в РГГУ. У него должна была состояться защита докторской в 2009 году, но этого не случилось. Ему же было всего 54 года.
Иван Толстой: А докторская должна была быть чему посвящена?
Зоя Зевина: Тоже кино и литература. Для него это было очень важно - у него никогда не было амбиций заниматься исследовательской работой только как кино. Не потому, что не хватало образования, а ему было интересно шире, тем, что на стыке наук, можно сказать, что это социальная история, культурология, как угодно это можно обзывать, но ему были важны связи всего этого.
С равным любопытством он относился к Маяковскому. Он нашел и опубликовал сценарий - Маяковский в кино. У него 280 с чем-то публикаций, самых разных и разнообразных. И это не только кино, но и литература, и около театра. Мы всегда шли параллельно, довольно часто он просил читать его статьи, поэтому я была в курсе, но не всегда, потому что своя работа тоже очень сильно отвлекала, где-то что-то проходило мимо меня. Сейчас я вспоминаю, что несколько раз было с этой книгой, что я наткнулась на что-то и думаю: надо Рашиту позвонить, спросить.
Иван Толстой: Круг его друзей - кто это?
Зоя Зевина: Круг друзей - самый разный. Это круг друзей с юности, из Уфы, круг друзей университетский. Один из самых близких наших друзей - это Юра Шевчук, потому что это с юности, это Уфа, вместе по жизни прошли столько лет. Круг друзей университетских - это Коля Сванидзе, Миша Осокин (это его курс), Тема Рудницкий, который сейчас в Пакистане служит. И все они сохранились в нашей жизни. Лена Капустян, Таня Осокина - она мне помогала с французскими переводами по книжке, это называлось ''звонок другу''. Он был щедрым человеком. Если он что-то находил не по своей теме, но, вдруг, наткнулся на что-то, он непременно говорил, что надо позвонить, надо написать, надо дать ссылку, потому что он знает, что этот человек или этот исследователь этим занимается, ему будет это любопытно.
Иван Толстой: Какой тип характера у него был, как складывался его рабочий день, какие были его привычки излюбленные, какие-то вещи, словечки, что он любил читать на досуге?
Зоя Зевина: Характер у него был нелегкий, идеализировать не буду. У Юрки Шевчука есть песня, посвященная его ушедшей первой жене, и там есть строчки, что было белое и было черное, серого не было. Вот это очень хорошо говорит о нашей жизни. Мы могли ругаться, но никогда не было серо, никогда не было скучно, потому что Рашит очень творческий человек.
Как жизнь складывалась? Жизнь складывалась из того, что это была бесконечная работа, работа, работа, много работы. Он, допустим, был на службе в ''Associated Press'', вечернее дежурство заканчивалось в 12 часов, он приходил и еще сидел и писал. Он был очень остроумным человеком. Леонид Геллер в своей публикации отмечает, что Рашит был очень остроумным человеком и всегда радовал каким-то, как по-французски говорят, ''mot'', словечками и новыми анекдотами, новыми ситуациями, которые он где-то вычитал, высмотрел.
А у нас было ужасно смешно - мы сидим, допустим, включен телевизор, там что-то произносится и мы друг на друга смотрим, потому что мы одинаково реагировали на какие-то слова и ситуации. Ну, 33 года это большой срок. Рашит хорошо все понимал.
Как-то у меня была ситуация, когда я очень переживала по поводу своей работы, и он так на меня посмотрел серьезно и говорит: ''Не понимаю, почему ты переживаешь? Ты же профессионал, ты же настоящий профессионал. Перестань переживать''. Я как-то сразу успокоилась и действительно стала себя ощущать профессионалом. Мы с Рашитом любили куда-нибудь ездить иногда, но последнее время с ним было трудно ездить, потому что или он просто лежал в изнеможении от усталости и ничего не хотел видеть, или его тянуло в очередной архив. У нас была совершенно замечательная поездка, когда он готовил публикацию, получил на это грант, готовил публикацию о том, как за рубежом проходил пушкинский юбилей. И он собирал материалы в Праге, мы с ним вдвоем поехали в Прагу, его сотрудник дал нам жилье, и я ходила с ним в архив, чтобы помочь быстрее материалы получить. И потом мы бродили (это перед Рождеством было) по заснеженной Праге, пили глинтвейн, согревались и шли дальше. Он очень любил в Прагу и наша совместная поездка была в Прагу, на конференцию.
Иван Толстой: Это, кажется, была та публикация, которая появилась в ''НЛО''?
Зоя Зевина: Да, замечательная была поездка, а последняя была очень грустная - он очень плохо себя чувствовал, а Прага была совершенно фантастическая, я никогда не была там осенью, она была такая пышная, золотая, красная, желтая. Вот такое щемящее чувство было, он уже плохо ходил, тяжело было ходить ему, и мы чуть-чуть гуляли, потом возвращались. И когда мы с ним были в ресторане, после обеда мне подарили белую розу, я притащила ее домой, и она у меня стояла в темной бутылке из-под пива. Как в песне Окуджавы.
Он очень любил животных. У нас был кот Бенни, он к нам пришел из семьи Алигер. Рашит дружил с Машей Энценсбергер, познакомился с ней в Англии, и она дала нам котенка от кошки, которую ее мама, Маргарита Алигер, подобрала где-то в Переделкино. Этот кот получил название Люся, но наша дочка дала ему имя Бенни, потому что она тогда бредила Англией и говорила, что у нее есть мечта - поехать в Лондон, увидеть Биг-Бен и умереть. В 7 лет это звучало совершенно идиотически. Так что он был Биг-Бен, а вообще просто Бенни. И еще у нас была собака, такса, он очень ее любил, ее завали Битти. Собачка Битти умерла в ночь перед рашитовой кончиной.
Иван Толстой: Рашит Янгиров скончался три года назад в декабре 2008 года. За два месяца перед тем он побывал вместе с Зоей в Праге, и я записал с ним беседу для радио. Мы закончим нашу программу отрывком из того, трехлетней давности разговора.
Иван Толстой: Как Вы сами можете оценить Ваш труд ''Рабы Немого'' – что показано в нем впервые, что акцентировано по-новому?
Рашит Янгиров: В нем впервые использован обильный газетный материал, который как-то лежал втуне и никого не интересовал в таком количестве. Для этого просто пришлось смотреть годовые подписки, номер за номером, благо, они доступны. Мне кажется, что мне удалось по-новому, скажем, пересмотреть биографию Мозжухина, выяснить такой ключевой момент - поездку в Голливуд, после которой начался закат его карьеры. Мне, например, удалось найти документы, связанные именно с деятельностью русских кинематографистов в Германии в начале 20-х годов, и об этом написать, что вот это была попытка создания русской зарубежной кинематографии. Пусть и неудачная, но попытка единственная в своем роде. Мне удалось найти документы, связанные с постановкой фильма ''Наполеон'' Абеля Ганса, о котором, казалось бы, уже столько написано и книга есть замечательная, но мне удалось найти материалы, связанные именно с участием эмигрантов и то, как с ним нехорошо обошлись при этой постановке. Поскольку такой был гигантский замысел, одному французскому режиссеру было не справиться, он все время привлекал себе помощников. И это были не просто помрежи на десятых ролях, а вторые режиссеры. Тот же Александр Волков, который в этой картине снимал целый ряд эпизодов самостоятельно, в конце концов, пришел к конфликту с Гансом, потому что у Ганса кончились деньги на постановку, и он просто безжалостно написал, даже не сам, а через своего коммерческого директора о том, что мы прекращаем с вами всякие отношения, вы нам более не нужны, вы свободны. Волков на это, конечно, среагировал как нормальный человек, возмутился страшно, стал требовать денег за выполненную работу. Это такая юридическая тяжба. Но в документах, которые отложились в связи с этой тяжбой, очень много интересных творческих моментов. Там есть огромный отзыв Волкова о творчестве Ганса, там есть какие-то, скажем, цифры, связанные с постановкой. В общем, те вещи, которые не были известны западным киноисторикам. И к этому я добавлю, что удалось проследить историю постановки не по западным, а по эмигрантским изданиям.
И последнее - это последняя глава, это то, что я считаю кинематографом эмигрантов. Что смотрели, что им нравилось, какие жанры. В общем, не абстрактные фильмы русской зарубежной кинематографии, как это сейчас можно называть, а именно тот реальный кинорепертуар, который пользовался вниманием и успехом у эмигрантов в разных странах.
Иван Толстой: Будет ли у Вашей книги продолжение – хронологическое или тематическое?
Рашит Янгиров: Я бы хотел, если честно. Потому что материал есть, нужно просто время, чтобы это осмыслить. Сейчас у меня книга просто увеличилась на несколько авторских листов, я не могу оторваться от этой работы. Я, в частности, закончил большую работу о русской рецепции звукового кино, хочу сейчас заняться выяснением биографии Иосифа Ермольева, это явно отсутствует, мне это очевидно. Несмотря на то, что там есть известные люди, но без Ермольева как-то в этом всем нет завершенности. Я не знаю, от кого это будет зависить, но это дело времени. Может быть, выйдет второй том.
Иван Толстой: Рашит Янгиров. Запись 2008 года. На волнах Радио Свобода вы слушали выпуск ''Мифов и Репутаций'', посвященный выходу в московском издательстве ''Русский путь'' двухтомника Рашита ''Хроника кинематографической жизни русского Зарубежья''. Работу завершила Зоя Зевина. В конце нашей беседы Зоя попросила выразить ее глубокую благодарность сотрудникам издательства ''Русский путь'' и особенно редактору книги Михаилу Архирееву.
