''Шпион выйди вон'': образ врага
Александр Генис: Соломон, я предлагаю начать наш сегодняшний выпуск с фильма, который, если не произвел сенсации, то заставил о себе говорить очень многих. Дело в том, что этот фильм аукнулся, резонировал с шумными событиями в России.
Соломон Волков: Это фильм по роману Джона Ле Карре ''Tinker, Tailor, Soldier, Spy '' . Это знаменитая английская считалка, а в русском переводе почему-то окрестили роман ''Шпион, выйди вон!''. Фильм сделал шведский режиссер Томас Альфредсон. Главный герой - Джордж Смайли, английский шпион средних лет, который ушел в отставку, но его опять приглашают, чтобы он в английской разведслужбе отыскал русского ''крота'' — человека, который работает на Советский Союз. Роль Смайли сыграл замечательный актер Гэри Олдмен. Олдмен великолепно провел свою роль - постарел специально для этой роли, держится очень убедительно. Он вступил в соревнование с легендарным английским актером сэром Алеком Гиннессом, который сыграл роль Джорджа Смайли в английской телевизионной серии в 1979 году. Я незадолго до этого приехал в США и для меня показ этой серии был колоссальным событием. У меня телевизор в комнате показывал только тени и звук шел, потом я много раз смотрел этот фильм, но тогда мне было так интересно, что я даже по ''теневому'' телевидению пытался проследить за ходом событий.
Александр Генис: Ле Карре был событием для всех нас, потому что рассказывал о запретном. И не только для таких простых людей как мы. Бродский, когда ему дали Нобелевскую премию, сидел в Лондоне в китайском ресторане как раз с Ле Карре. Короче говоря, это была фигура из нашего прошлого. Но я сейчас посмотрел все эти фильмы заново и обнаружил, что в них холодная война предстает не только так, как ее мог себе представить человек, живший в те времена, но, скажем, и сегодняшний Путин. Потому что это романтическая борьба двух не то, чтобы благородных сил, но людей сильных, мужественных, отчаянных. Это такая романтика, такой Спартак. Мне кажется, что это такая туфта! Мы знаем, что КГБ не так действовал и даже теоретически себе невозможно представить такую романтическую картину. Когда дело доходит до КГБ, то на Западе всегда романтизируют противника - это закон массовой культуры. Не зря их называют странными фамилиями - Пушкин или Чехов как в ''Джеймсе Бонде''.
Соломон Волков: Тут очень любопытная история. Как мы знаем, Ле Карре к образу шпиона, созданного Иэном Флемингом, к легендарному Джеймсу Бонду, относился резко отрицательно. Ему казалось, что это все фальшивка, и так он и говорил. А он, Ле Карре, который, как и Флеминг, служил в секретных службах, провел там пять лет, ему казалось, что он представляет некую реалистическую альтернативу тому абсолютно условному и фантастическому миру, в котором Флеминг поселил Бонда. Но мы-то сейчас, глядя на романы Ле Карре, можем сказать, что, да, Ле Карре создал альтернативную картину шпионского дела, но она точно такая же романтизированная картина, условная и литературная насквозь. Просто это уже условность и романтика другого периода, принципиально не зрелищного характера. То есть у Флеминга это спортивные автомобили, роскошные яхты...
Александр Генис: … роскошные женщины
Соломон Волков: ...невообразимые красотки, какие-то дикие трюки...
Александр Генис: А здесь - сплошной бюрократизм....
Соломон Волков: ...угрюмое, тусклое существование, в котором люди не знают, за что они борются.
Александр Генис: Совершенно верно. В ''Нью Йоркере'' была напечатана замечательная статья по поводу выхода этого фильма. Автор пишет, что эта жизнь настолько убогая, что непонятно, стоило ли за нее сражаться.
Александр Генис: Да, это такая зеркальная формула, тяжело ее принять сегодня. Но любопытен в связи с этим сам факт появления этого фильма. Во времена классического Джеймса Бонда существовал четкий образ русского врага, и до тех пор пока он существовал, Джеймсу Бонду было хорошо, ему было с кем сражаться. А когда Советский Союз кончился, то и Джеймс Бонд здорово похудел, потому что сражаться с наркобизнесом, с какими-то сумасшедшими придурками, это не то, нужен настоящий враг. И вот без настоящего врага Джеймс Бонд заскучал, и я заскучал вместе с ним. В 90-е годы, во времена разброда в постперестроечной России, появился другой образ врага — русская мафия. И тут довольно любопытно, что эти люди в одном из сериалов говорят: ''Мы Сталина пережили, разве вы можете нас запугать? Вы же - слабая демократия, а мы вышли из тоталитарного режима и мы ничего не боимся''. И вот эта русская мафия была главным врагом на малом экране американского телевидения. А теперь вдруг возвращается вот эта шпионская тема. С чего бы это?
Соломон Волков: Период холодной войны уходит в прошлое, он облекается романтическим флером, он теперь превращается в такой же романтический период, каким для Ле Карре, когда он писал свои романы, был период борьбы против нацизма, во время Второй мировой войны. Ему из своих 60-70-х годов казалось, что тогда все было ясно, времена были героические, а сейчас такие непонятные, смутные и морально скомпрометированные с одной и с другой стороны. А сейчас кажется, что холодная война, это было то время, когда цели и задачи были ясны и определены, там был враг для обеих сторон и нужно было его победить. Этот период тоже становится историей, он на наших глазах бронзовеет. Еще недавно холодная война казалась чем-то не нужным, устаревшим, о ней даже не так любили вспоминать. А сейчас об этом периоде будут вспоминать все чаще и чаще, потому что это уже история, а история это всегда романтика, будь то триллер Джона Ле Карре или легендарный Джеймс Бонд.
(Музыка)
''Тренды'': классическая музыка для новых слушателей
Соломон Волков: Эта тема привлекла внимание музыкальных обозревателей газеты ''Нью-Йорк Таймс'' Аланна Козинна и Энтони Томазини, потому что она чрезвычайно сейчас занимает культурную элиту Нью-Йорка - что-то явно происходит в этой сфере.
Александр Генис: Вот это и есть тренд, который нельзя еще описать, но можно почувствовать.
Соломон Волков: Попытаться в этом разобраться и взглянуть на то, куда же все дело идет. Они говорят о том, что на сегодняшний момент большие музыкальные организации, занимающиеся классической музыкой в Нью-Йорке, это такие огромные музеи, музеи-бегемоты.Что такое музей в классической музыке? По этому поводу один из обозревателей ''Нью-Йорк Таймс'' замечает, что само понятие мейнстримного классического репертуара за последние лет двадцать или тридцать очень расширилось. Ведь раньше, что считалось классической симфонией? Это были Бетховен, Брамс, и в этой сфере все крутилось. А за последние несколько десятков лет такие композиторы как Малер (это совсем уже давняя история), более близкий к нам Сибелиус, еще более близкие Стравинский, Барток и Шостакович стали мейнстримными авторами.
Александр Генис: Музей расширился. Так же как и Пикассо или Магритт стали современными классиками - сегодня это уже не воспринимается как скандал.
Соломон Волков: И никакой, даже минимально образованный, человек уже не будет, подходя к картине Пикассо, говорить: ''Ну, мой трехлетний сын так же может нарисовать''. Точно так же говорили о том, что современную музыку может сочинять всякий, ударяя кулаком по клавиатуре. В свою очередь те авторы, которые принадлежали к этому мейнстримному канону - Гайден или Моцарт - перешли в ведение ансамблей и оркестров, которые специализируются на исполнении старинной музыки и на какое-то время выпали из репертуара больших симфонических оркестров или больших оперных театров. Но за последнее время мы тоже наблюдаем любопытное явление - постепенно и симфонические оркестры стали возвращать музыку Гайдна и Моцарта в свой репертуар, и мейнстримные оперные театры ставят Генделя...
Александр Генис: Композиторов барокко.
Соломон Волков: То есть тут тоже расширяется круг того, что находится в данный момент в этих ''музыкальных музеях''. Но ведь есть современная жизнь, которая кипит за пределами этих музеев, есть современные композиторы. Но, что еще более важно - оказалось вдруг, что есть современная аудитория, есть молодежь, которая хочет слушать, какую-то музыку, не обязательно попсу, не обязательно рок-н-ролл, но она хочет слушать нечто новое, что отвечает ее эстетическим потребностям. Более того, она хочет слушать эту музыку в условиях, которые этой новой аудитории нравятся.
Александр Генис: То есть на своих условиях, а не на условиях своих родителей.
Соломон Волков: Сколько лет я уже живу в Америке, уже скоро 40 лет, и слушаю ежегодные стенания по поводу того, что сидит, сидит аудитория, которая заполняет концерты симфонические или оперные театры. Правильно, в Метрополитен Опера или в Нью-йоркской филармонии достаточно много пожилых людей. Хотя, по моим наблюдениям, это не так, что когда я приехал, там были седые люди, потом эти же люди стали появляться на костылях, приезжать в колясках. Средний возраст остается тем же самым - это разные поколения, которые в определенном возрасте начинают ходить в филармонию и в большую оперу.
Александр Генис: Соломон, когда мы доберемся до бифштекса?
Соломон Волков: Вопрос заключается в том, что есть и более молодая аудитория. На эту аудиторию уже плюнули, но вдруг выяснилось, что эти люди хотят слушать сложную, интересную, не традиционную современную музыку, но в специфических условиях. И вот местами, где такую музыку стало возможно послушать в новых условиях, не в огромных залах на две или три тысячи человек, куда нужно прийти обязательно при определённом параде и куда нужно билеты покупать в абонементах заранее, может быть, за год, стали всякого рода клубы, кафе в Гринвич Вилладже, а также и залы при художественных музеях, где есть небольшие зальчики на 200-300 человек, куда можно прийти в абсолютно неформальной одежде и, что очень существенно, билеты стоят гораздо дешевле, чем в эти престижные мейнстримные учреждения, где теперь можно оставить спокойно за вечер 150 долларов и больше одному человеку. А там можно за десятку или двадцатку купить билет. Нужно, конечно, купить и дринк...
Александр Генис: ... и бифштекс...
Соломон Волков: Да, и ничего страшного в этом нет.
Александр Генис: Так или иначе, демократизируется эта среда.
Соломон Волков: В том-то и дело. И, что интересно - раскупаются билеты на такого рода вечера. И тут традиционные концертные организации тоже призадумались и стали искать какие-то пути для того, чтобы эту, определённо имеющую какие-то денежки, публику привлечь. Потому что аудитория стареет и нужно вербовать молодежь. А в этих залах выступают совершенно нового рода ансамбли, не огромные симфонические коллективы на сто человек и больше, которые стоит содержать громадных денег, потому что зарплата у оркестранта доходит до полумиллиона долларов со всеми пенсионными отчислениями. А здесь это ансамблики, которые получают сравнительно немного денег, очень мобильные, состоящие иногда из десятка-двух десятков человек. И один из таких ансамблей, очень успешный, несколько раз навещавший Россию и там заслуживший определенную репутацию - нью-йоркский коллектив под названием ''Alarm Will Sound'' , которым руководит Алан Пирсон. Очень эклектичный состав, играющий разного рода необычную, свежую музыку в необычных аранжировках. Это пример привлечения новой аудитории к старой музыке, поданной необычным, свежим образом в комфортабельной, уютной для этой новой аудитории обстановке, где, что очень важно, собираются единомышленники. То есть ты не идешь в огромный зал и не знаешь, кого ты там встретишь...
Александр Генис: Это, скорее, клуб, чем зрительный зал.
Соломон Волков: Дешевые билеты, неформальная обстановка, единомышленники. Это очень важно. Я хочу показать как этот ансамбль интерпретирует фрагмент из Мессы французского композитора XV века Жоскена де Пре. Это звучит очень любопытно и пользуется огромным успехом. Жоскен де Пре, отрывок из Мессы, ансамбль''Alarm Will Sound'', лейбл ''Nonesuch''.
(Музыка)
''Петербургская консерватория в США'': Антон Рубинштейн
Соломон Волков: В этом году Санкт-Петербургской консерватории исполнится 150 лет - очень солидный возраст. Это была первая консерватория в России, появилась она в непростой очень ситуации - в борьбе. Дело в том, что Николай Первый ввел строгую регламентацию всей культуры, следуя, между прочим, установкам Петра Великого, которого он чрезвычайно уважал. Все области культуры были охвачены - все проходили службу, у них были соответствующие ранги, мундиры, звания. Все было охвачено, кроме музыки. Музыкант оставался свободным художником, а в тогдашний России это означало, что он был никем. Конечно, бесконечно такая ситуация иметь место не могла, нужен был человек, который взял бы на себя эту ответственность и этот груз продвинуть музыкальное образование в России и сделать его частью официального механизма, что было очень важно в централизованной России как тогда, так и сейчас. Этим человеком стал Антон Григорьевич Рубинштейн, великий пианист, известный композитор, родившийся в 1829 году на территории Молдавии, и умерший в 1894 году в Петергофе. Он еще мальчиком стал любимцем Николая Первого, тому страшно нравилось, когда приводили маленького Антошу в Зимний дворец. Николай его встречал словами: ''А, Ваше превосходительство!''. Рубинштейн, который об этом вспоминал, говорил, что ему потом говорили, что то, что царь скажет, так и должно быть, и если бы он попросил, мог бы стать Вашим превосходительством. Но не сделал этого. Он осыпал его подарками, очень любил его. И Рубинштейн стал как бы членом императорской семьи, стал музыкальным секретарем (сам он себя называл ''музыкальный истопник'') Великой княгини Елены Павловны, красивой и сумасбродной принцессы из Вюртемберга, которая (тоже судьба так играет) стала ведущий покровительницей русской музыки в тот момент. Под ее эгидой Рубинштейн завоевал огромную славу как великий пианист - он был вторым по знаменитости и по популярности пианистом по всей Европе после Листа.
Александр Генис: А как мы можем оценить пианиста, когда нет записей?
Соломон Волков: По оценкам и рассказам современников. Они все были поражены тем, как играл Рубинштейн, отзывы о нем, как о пианисте, были восторженнейшими. Другое дело - отзывы о его композиторских опытах, но об этом мы еще скажем. Так вот он стал ''музыкальным истопником'' у Великой княгини Елены Павловны. Сначала под ее эгидой было основано '' Императорское Русское музыкальное общество'', которое и было тем зародышем - музыкальные классы были постепенно преобразованы в первую в России настоящую консерваторию. И вот тут я хочу заметить, что это было встречено в штыки, можете вы в это поверить? Такой авторитет как знаменитый критик Владимир Стасов просто из кожи вон лез, доказывая, что никакой консерватории не нужно. Не то, что он был мракобесом, который считал, что не нужно высшего образования. Нет, он говорил, что университеты, высшее образование - это хорошо, полезно для науки, а для культуры, искусства - это смерть. Он говорил, что консерватория будет рассадником бездарностей. Потому что за образец брались консерватории немецкие, Лейпцигская консерватория служила образцом. А это все были вещи, абсолютно ненавистные Стасову и тем замечательным русским композиторам, которых сам же Стасов и окрестил Могучей кучкой - они все предпочитали учиться друг у друга. Под руководством, скажем, Балакирева Могучая кучка была выпестована.
Александр Генис: А на самом деле, каковы были немецкие консерватории того времени? Они стоили того, чтобы взять их за образец?
Соломон Волков: Безусловно, там было все налажено, все было по делу, но широкой русской душе все это было противно, считалось, что это все погубит на корню национальную культуру, засушит ее, испоганит ее, поведет по неправильному пути. В любом споре у каждой стороны есть своя правота, но есть в такой позиции всегда и уязвимость. Рубинштейн настаивал на том, что все должно быть по порядку, чинно, благородно, по науке...
Соломон Волков: В итоге - обе стороны, хотя они друг другу попортили много крови. А особенности, конечно, громогласный Стасов, который иначе Рубинштейна, чем ''Тупинштейн'' не назвал, и так же его называли и Мусоргский, и остальные знаменитые члены Могучей кучки. Но Рубинштейн настоял на своем. Тем не менее, первая консерватория возникла и оказалась, в итоге, чрезвычайно важным, полезным и влиятельным делом. И если мы будем говорить о том, что среди первых выпускников консерватории был Петр Ильич Чайковский...
Александр Генис: Уже это оправдало консерваторию.
Соломон Волков: То есть, русская композиторская школа, в итоге, в значительной степени оказалась продуктом Петербургской консерватории. И то же самое с великой русской исполнительской школой произошло. А что для нас важно и интересно, это то, что и композиторская петербургская школа, и исполнительская петербургская школа оказали очень существенное влияние на развитие классического музыкального дела в США.
Александр Генис: Вот об этом мы и будем говорить в этом цикле.
Соломон Волков: Да, а мы расскажем сейчас о том, как Рубинштейн приехал в Америку. Дело было в сезоне 1872-73 годов. Его заманили обещанием огромных денег, деньги он получил по тем временам неслыханные - 46 тысяч долларов, это было целое состояние. Но ему пришлось и попотеть за эти деньги. Он за 245 дней своего пребывания с гастролями в США дал 216 концертов, а иногда нужно было переезжать каждый день в новый город. Конечно, это облегчалось тем, что он не один давал эти концерты, с ним ехал великий скрипач Генрих Венявский и еще двое вокалистов.
Александр Генис: Сколько же городов было тогда в Америке, которые интересовались классической музыкой?
Соломон Волков: Антон Рубинштейн был первым по-настоящему великим пианистом, которого эти люди услышали вживую. Переоценить значение этого ''чёса'' по американским городам невозможно, и всюду он получал восторженные рецензии. Он был низкий, коренастый человек, с такой львиной гривой, очень напоминавший льва. И он играл как лев, он брал, по описаниям современников, фортепьяно штурмом - можно было подумать, что Бетховен сидит за фортепьяно.
Александр Генис: Ломает очередное фортепьяно
Соломон Волков: Так его и встречали. Играл он, я должен заметить, в основном, свою музыку. И тут как раз обвинения Могучей кучки в том, что это все - никому не нужное немецкое сочинительство, может быть, имели под собой основу. Потому что все знают, и в России до сих пор популярна очень хорошая опера Рубинштейна ''Демон'', на которой не одно поколение российских певцов выросло. Она продолжает оставаться популярной по сию пору абсолютно заслуженно. Меньше звучат его симфонии, но фортепьянная музыка все еще достаточно популярна. И мы завершим первую передачу нашего нового цикла ''Санкт -Петербургская консерватория в Америке: к 150-летию со дня основания'' отрывком из Фортепьянного этюда Рубинштейна в исполнении замечательного пианиста Григория Гинзбурга, лейбл ''Мелодия''.
(Музыка)
