Ирина Лагунина: В понедельник Европейский Союз согласовал порядок введения эмбарго на поставки иранской нефти в Европу. Уже со вторника европейские компании потеряли возможность подписывать новые контракты с иранской стороной. Ну а в полном объеме новые меры давления на режим в Тегеране вступят в силу с июля. Будет ли иранское правительство в состоянии справиться с потерей 18 процентов экспорта своей нефти, которые сейчас направляются в Европейский Союз? Мы беседуем с иранским экономистом, профессором университета Глазго Резой Тагизаде.
Реза Тагизаде: Если все ограничится нефтью для Европейского Союза и если ввод эмбарго будет постепенным, но непосредственного влияния на иранскую экономику это не окажет. Иран может нивелировать удар. Но самая большая проблема для иранцев заключается в том, что это эмбарго на поставки нефти – прелюдия к более широким санкциям, которые введут азиатские страны, введут, может быть, даже сами того не желая. В прошлом году Индия уже столкнулась с проблемами, как переводить средства – как платить за поставки нефти из Ирана. Китай так же решил сократить объемы закупки иранской нефти, пока, правда, на полгода. Так что все это в сочетании с европейским эмбарго будет представлять серьезнуй проблему для экономики. Но намного более ощутимым является опосредованное воздействие нефтяного эмбарго – его влияние на финансы, на монетарную политику страны, на стоимость местной валюты. А внутренний финансовый рынок за последние четыре дня настолько плохо отреагировал на решение ЕС, что стоимость реала упала на 15 процентов, а за последние 4 месяца реал обесценился почти на 40 процентов.
Ирина Лагунина: О том, как реально сказываются санкции на жизни людей в Иране, рассказывает ведущий иранский журналист Алиреза Нуризаде:
Алиреза Нуризаде: Как только закончилась пресс-конференция главы внешнеполитического ведомства ЕС Кэтрин Эштон, доллар в Иране пошел вверх. В течение нескольких часов местная валюта обесценилась на 10 процентов. Сначала доллар стоил 22 тысячи риалов, потом, с вечеру, 23 тысяч 500, а во вторник уже 25 тысяч. Это показывает, что, несмотря на то, что ввод санкций отложен по времени, что Ирану дано время на то, чтобы прояснить вопросы своей ядерной программы, экономика уже в крахе. И даже без санкций привести экономику в порядок уже не представляется возможным. Так что это – дополнительное давление на иранское правительство. Услышат ли они требования международного сообщества из-за этого? Пойдут ли на сотрудничество с Европейским Союзом? В данный момент аятолла Хаменеи, человек, который принимает решения в стране и который хочет обзавестись ядерной бомбой, вряд ли изменит иранскую позицию. Даже если возобновятся переговоры 5+1, цели Хаменеи противоречат целям Европейского Союза. Хаменеи просто хочет потянуть время, дать возможность иранским ученым создать ядерное оружие, потому что он верит, что ядерная бомба поможет обеспечить преемственность революции и его правление в Иране еще на 25 лет.
Ирина Лагунина: 25 тысяч риалов – что это означает для средней домашней хозяйки в Иране?
Алиреза Нуризаде: На данный момент за один доллар можно купить две с половиной лепешки хлеба. А для домохозяйки сейчас очень сложно обеспечить семью хотя бы 7-8 лепешками в день, в то время как хлеб составляет основной рацион питания иранцев. Хлеб намного более важен, чем все остальное в иранской жизни, он даже важнее риса. Именно поэтому господин Ахмадинежад вел себя с самого начала очень осторожно в том, что касается экономики, и обещал каждой семье дополнительные средства на хлеб. К сожалению, реальность противоречит его обещаниям. Жить в Иране стало очень сложно всем, за исключением, конечно, небольшой группы миллионеров, которые владеют 20 процентам доходов в стране. А для остальных жить в стране стало невозможно. И я не исключаю, что, оказывая еще большее давление на режим, Соединенные Штаты и Европа надеются, что люди будут вынуждены выйти на улицы, как это произошло в арабских странах и как это произошло в Иране два с половиной года назад, и потребовать перемен и изменения политики правительства.
Ирина Лагунина: Вернусь к разговору с экономистом из Университета Глазго Резой Тагизаде. А насколько в принципе важен экспорт нефти в иранской экономике?
Реза Тагизаде: Исключительно важен. Более 90 процентов поступлений в твердой валюте в Иран – это выручка от продажи нефти. И хотя на бумаге только 50 процентов иранского бюджета зависит от нефти, из-за того, что правительство продает эту валюту на местном рынке и тем самым поддерживает собственную валюту, от экспорта нефти на самом деле зависит около 80 процентов иранской экономики. И нет никакой возможности чем-то заменить эти поступления в казну. Именно поэтому местный валютный рынок и реагирует столь бурно на перспективу, что правительство потеряет доход от продажи нефти.
Ирина Лагунина: Иран также вынужден полагаться на импорт нефтепродуктов, поскольку собственных нефтеперерабатывающих возможностей у страны не хватает. Эти две проблемы взаимосвязаны? Иными словами, скажется ли эмбарго на экспорт нефти, например, на запасах бензина в стране, на который и так уже введены ограничения?
Реза Тагизаде: Скажется, но не сильно. На настоящий момент у Ирана есть мощности перерабатывать почти 2 миллиона баррелей в день, а добыча нефти, согласно правительственным данным, впрочем, весьма устаревшим, составляет три с половиной миллиона баррелей в день. Так что экспортные возможности на данный момент составляют полтора миллиона баррелей в день. А 2 миллиона перерабатываются. Да, небольшой недостаток бензина в стране может ощущаться, но если правительство введет чуть более жесткие ограничения, то оно легко справится с этой проблемой. Сейчас Иран модернизирует несколько нефтеперерабатывающих заводов, так что они справятся с проблемой. Повторяю, намного более серьезная проблема – финансовая, монетарная, с которой Иран уже столкнулся.
Ирина Лагунина: В иранской истории были периоды, когда правительство, например, национализировало добычу нефти, и нефтяные гиганты в ответ вводили эмбарго. Вот как описывает этот процесс в книге «Добыча» историк нефти Дэниел Йергин. После назначения 28 апреля 1951 года премьер-министром противника Англо-Иранской компании Мухаммада Моссадеха, в стране развернулась кампании за национализацию добычи и переработки нефти. Моссадех направил в штаб-квартиру компании губернатора провинции. Прибыв на производство, губернатор принес в жертву барана, а затем объявил собравшейся толпе, что предприятие опечатано, все производство принадлежит иранскому государству. Вслед за этим зять Моссадеха произнес пламенную речь, в ходе которой объявил, что дни колониализма ушли в прошлое и впереди ждет процветание. От переполнявших его чувств он упал в обморок и его унесли. Тогда население страны поддержало правительство.
Сейчас не нефть, а уже ядерная программа тоже подается как вопрос престижа, предмет национальной гордости. Может быть, люди тоже в ответ на европейское эмбарго только сплотятся вокруг режима Ахмадинежада?
Реза Тагизаде: Есть схожие моменты, конечно, но есть и различия. В то время иранцы в целом относились к Великобритании и к Западу как к колониальной власти. А сейчас общество расколото. Меньшинство, связанное с правительством, конечно, поддерживает его. Но большинство выступает однозначно против всего того, что происходит. И люди в полной мере испытывают на себе последствия нынешней политики. В Иране происходит уничтожение среднего класса, класса людей, которые полагались на свои заработки для выживания. Это полиция, школьные учителя, университетские преподаватели, представители среднего бизнеса. Все они после последних выборов – выборов нынешнего президента Ахмадинежада на второй срок правления – уже показывают, что они выступают резко против происходящего. Они трезво оценивают, что происходит, и винят в этом нынешнее правительство. То есть, несмотря на то, что санкции вводит внешний мир, люди винят в этом свое правительство. Это удивительно, но это так. Несмотря на государственную пропаганду, несмотря на давление тех, кто поддерживает правительство, большинство винят в происходящем собственное политическое руководство. Другое дело, что у этого большинства нет возможности донести свою точку зрения – в стране запрещена свободная пресса и даже свободных газет нет.
Ирина Лагунина: Экономист Реза Тагизаде. Иранский журналист Алиреза Нуризаде, вот если люди взвесят: на одной руке хлеб, а на другой – вопрос престижа, ядерная бомба. Что выиграет?
Алиреза Нуризаде: Это две разных проблемы. Конечно, у Ирана есть все права развивать атомную энергетику, ядерную программу в области мирного атома. Но я не думаю, что большинство иранцев готовы ради ядерной бомбы потерять свою страну, видеть, как их страну постепенно раздавливает Запад. Никто не хочет ядерной бомбы. Да, Пакистан обзавелся ядерной бомбой, но вместе с нет обзавелся и массой других проблем. У Израиля есть ядерное оружие, но Израиль его никогда не применит. И это все прекрасно понимают. Так что, мне кажется, что простые иранцы – начиная с рабочего и заканчивая университетскими преподавателями – выступают за то, чтобы им позволили иметь атомную станцию в Бушере, производить энергию, помогать экономике. И даже иранская иммиграция в мире единодушна в поддержке этого. Но проблема заключается в том, что у Ирана есть секретная военная программа, против которой выступает большинство самих же иранцев. Они не верят, что бомба повысит их уровень жизни или изменит их жизнь к лучшему. Нет. Правительство пытается убедить – и националистическими лозунгами, и поэзией, и обращениями – что страна должна быть едина перед угрозой Запада, что обладание ядерным оружием сделает Иран величайшим государством в мире. Но иранцы прекрасно понимают: ну, да, великое государство, но что делать с этим великим государством, если народ в нем голодает?
Реза Тагизаде: Если все ограничится нефтью для Европейского Союза и если ввод эмбарго будет постепенным, но непосредственного влияния на иранскую экономику это не окажет. Иран может нивелировать удар. Но самая большая проблема для иранцев заключается в том, что это эмбарго на поставки нефти – прелюдия к более широким санкциям, которые введут азиатские страны, введут, может быть, даже сами того не желая. В прошлом году Индия уже столкнулась с проблемами, как переводить средства – как платить за поставки нефти из Ирана. Китай так же решил сократить объемы закупки иранской нефти, пока, правда, на полгода. Так что все это в сочетании с европейским эмбарго будет представлять серьезнуй проблему для экономики. Но намного более ощутимым является опосредованное воздействие нефтяного эмбарго – его влияние на финансы, на монетарную политику страны, на стоимость местной валюты. А внутренний финансовый рынок за последние четыре дня настолько плохо отреагировал на решение ЕС, что стоимость реала упала на 15 процентов, а за последние 4 месяца реал обесценился почти на 40 процентов.
Ирина Лагунина: О том, как реально сказываются санкции на жизни людей в Иране, рассказывает ведущий иранский журналист Алиреза Нуризаде:
Алиреза Нуризаде: Как только закончилась пресс-конференция главы внешнеполитического ведомства ЕС Кэтрин Эштон, доллар в Иране пошел вверх. В течение нескольких часов местная валюта обесценилась на 10 процентов. Сначала доллар стоил 22 тысячи риалов, потом, с вечеру, 23 тысяч 500, а во вторник уже 25 тысяч. Это показывает, что, несмотря на то, что ввод санкций отложен по времени, что Ирану дано время на то, чтобы прояснить вопросы своей ядерной программы, экономика уже в крахе. И даже без санкций привести экономику в порядок уже не представляется возможным. Так что это – дополнительное давление на иранское правительство. Услышат ли они требования международного сообщества из-за этого? Пойдут ли на сотрудничество с Европейским Союзом? В данный момент аятолла Хаменеи, человек, который принимает решения в стране и который хочет обзавестись ядерной бомбой, вряд ли изменит иранскую позицию. Даже если возобновятся переговоры 5+1, цели Хаменеи противоречат целям Европейского Союза. Хаменеи просто хочет потянуть время, дать возможность иранским ученым создать ядерное оружие, потому что он верит, что ядерная бомба поможет обеспечить преемственность революции и его правление в Иране еще на 25 лет.
Ирина Лагунина: 25 тысяч риалов – что это означает для средней домашней хозяйки в Иране?
Алиреза Нуризаде: На данный момент за один доллар можно купить две с половиной лепешки хлеба. А для домохозяйки сейчас очень сложно обеспечить семью хотя бы 7-8 лепешками в день, в то время как хлеб составляет основной рацион питания иранцев. Хлеб намного более важен, чем все остальное в иранской жизни, он даже важнее риса. Именно поэтому господин Ахмадинежад вел себя с самого начала очень осторожно в том, что касается экономики, и обещал каждой семье дополнительные средства на хлеб. К сожалению, реальность противоречит его обещаниям. Жить в Иране стало очень сложно всем, за исключением, конечно, небольшой группы миллионеров, которые владеют 20 процентам доходов в стране. А для остальных жить в стране стало невозможно. И я не исключаю, что, оказывая еще большее давление на режим, Соединенные Штаты и Европа надеются, что люди будут вынуждены выйти на улицы, как это произошло в арабских странах и как это произошло в Иране два с половиной года назад, и потребовать перемен и изменения политики правительства.
Ирина Лагунина: Вернусь к разговору с экономистом из Университета Глазго Резой Тагизаде. А насколько в принципе важен экспорт нефти в иранской экономике?
Реза Тагизаде: Исключительно важен. Более 90 процентов поступлений в твердой валюте в Иран – это выручка от продажи нефти. И хотя на бумаге только 50 процентов иранского бюджета зависит от нефти, из-за того, что правительство продает эту валюту на местном рынке и тем самым поддерживает собственную валюту, от экспорта нефти на самом деле зависит около 80 процентов иранской экономики. И нет никакой возможности чем-то заменить эти поступления в казну. Именно поэтому местный валютный рынок и реагирует столь бурно на перспективу, что правительство потеряет доход от продажи нефти.
Ирина Лагунина: Иран также вынужден полагаться на импорт нефтепродуктов, поскольку собственных нефтеперерабатывающих возможностей у страны не хватает. Эти две проблемы взаимосвязаны? Иными словами, скажется ли эмбарго на экспорт нефти, например, на запасах бензина в стране, на который и так уже введены ограничения?
Реза Тагизаде: Скажется, но не сильно. На настоящий момент у Ирана есть мощности перерабатывать почти 2 миллиона баррелей в день, а добыча нефти, согласно правительственным данным, впрочем, весьма устаревшим, составляет три с половиной миллиона баррелей в день. Так что экспортные возможности на данный момент составляют полтора миллиона баррелей в день. А 2 миллиона перерабатываются. Да, небольшой недостаток бензина в стране может ощущаться, но если правительство введет чуть более жесткие ограничения, то оно легко справится с этой проблемой. Сейчас Иран модернизирует несколько нефтеперерабатывающих заводов, так что они справятся с проблемой. Повторяю, намного более серьезная проблема – финансовая, монетарная, с которой Иран уже столкнулся.
Ирина Лагунина: В иранской истории были периоды, когда правительство, например, национализировало добычу нефти, и нефтяные гиганты в ответ вводили эмбарго. Вот как описывает этот процесс в книге «Добыча» историк нефти Дэниел Йергин. После назначения 28 апреля 1951 года премьер-министром противника Англо-Иранской компании Мухаммада Моссадеха, в стране развернулась кампании за национализацию добычи и переработки нефти. Моссадех направил в штаб-квартиру компании губернатора провинции. Прибыв на производство, губернатор принес в жертву барана, а затем объявил собравшейся толпе, что предприятие опечатано, все производство принадлежит иранскому государству. Вслед за этим зять Моссадеха произнес пламенную речь, в ходе которой объявил, что дни колониализма ушли в прошлое и впереди ждет процветание. От переполнявших его чувств он упал в обморок и его унесли. Тогда население страны поддержало правительство.
Сейчас не нефть, а уже ядерная программа тоже подается как вопрос престижа, предмет национальной гордости. Может быть, люди тоже в ответ на европейское эмбарго только сплотятся вокруг режима Ахмадинежада?
Реза Тагизаде: Есть схожие моменты, конечно, но есть и различия. В то время иранцы в целом относились к Великобритании и к Западу как к колониальной власти. А сейчас общество расколото. Меньшинство, связанное с правительством, конечно, поддерживает его. Но большинство выступает однозначно против всего того, что происходит. И люди в полной мере испытывают на себе последствия нынешней политики. В Иране происходит уничтожение среднего класса, класса людей, которые полагались на свои заработки для выживания. Это полиция, школьные учителя, университетские преподаватели, представители среднего бизнеса. Все они после последних выборов – выборов нынешнего президента Ахмадинежада на второй срок правления – уже показывают, что они выступают резко против происходящего. Они трезво оценивают, что происходит, и винят в этом нынешнее правительство. То есть, несмотря на то, что санкции вводит внешний мир, люди винят в этом свое правительство. Это удивительно, но это так. Несмотря на государственную пропаганду, несмотря на давление тех, кто поддерживает правительство, большинство винят в происходящем собственное политическое руководство. Другое дело, что у этого большинства нет возможности донести свою точку зрения – в стране запрещена свободная пресса и даже свободных газет нет.
Ирина Лагунина: Экономист Реза Тагизаде. Иранский журналист Алиреза Нуризаде, вот если люди взвесят: на одной руке хлеб, а на другой – вопрос престижа, ядерная бомба. Что выиграет?
Алиреза Нуризаде: Это две разных проблемы. Конечно, у Ирана есть все права развивать атомную энергетику, ядерную программу в области мирного атома. Но я не думаю, что большинство иранцев готовы ради ядерной бомбы потерять свою страну, видеть, как их страну постепенно раздавливает Запад. Никто не хочет ядерной бомбы. Да, Пакистан обзавелся ядерной бомбой, но вместе с нет обзавелся и массой других проблем. У Израиля есть ядерное оружие, но Израиль его никогда не применит. И это все прекрасно понимают. Так что, мне кажется, что простые иранцы – начиная с рабочего и заканчивая университетскими преподавателями – выступают за то, чтобы им позволили иметь атомную станцию в Бушере, производить энергию, помогать экономике. И даже иранская иммиграция в мире единодушна в поддержке этого. Но проблема заключается в том, что у Ирана есть секретная военная программа, против которой выступает большинство самих же иранцев. Они не верят, что бомба повысит их уровень жизни или изменит их жизнь к лучшему. Нет. Правительство пытается убедить – и националистическими лозунгами, и поэзией, и обращениями – что страна должна быть едина перед угрозой Запада, что обладание ядерным оружием сделает Иран величайшим государством в мире. Но иранцы прекрасно понимают: ну, да, великое государство, но что делать с этим великим государством, если народ в нем голодает?
