Тамара Ляленкова: Обсуждаемая сегодня тема из разряда исторических. Российский университет периода своего становления, первой половины XIX века, а точнее, русские профессора, какими они предстают благодаря сохранившимся документам - донесениям, письмам, инструкциям, предписаниям.
Результатом изучения архивов Казанского, Московского, Харьковского университетов и Министерства народного просвещения стала недавно вышедшая монография "Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность", с авторами которой - профессором ВШЭ Еленой Вишленковой, кандидатом исторических наук Кирой Ильиной и преподавателем Казанского юридического института Руфией Галиуллиной мы сегодня и побеседуем.
В обсуждении книги и проблем профессорского сообщества также примут участие профессор МГУ Татьяна Венедиктова, член-корреспондент РАН Павел Уваров и профессор РГГУ Вадим Парсамов.
Монографии "Русские профессора" - издание вполне научное, но его - редкий случай - лучше читать, чем слушать рассказы. Поэтому по ходу разговора я буду использовать цитаты из публикуемых в книге архивных документов, тогда как исследовательскую часть представят сами авторы. В качестве предисловия – фрагмент выступления на презентации книги профессора РГГУ Вадима Парсамова.
Вадим Парсамов: Интересно, как вообще создавался русский университет. С одной стороны, это как бы калька с европейских университетов - списанные уставы и т. д., а с другой стороны, глубоко национальное явление. Европейские университеты, старинные европейские университеты, создававшиеся в эпоху позднего Средневековья, появились до образования национальных государств. Их автономия, их корпоративность была совершенно естественна. Тогда вся Европа была поделена на такие профессиональные корпорацию. Университетская корпорация всего лишь одна из многочисленных средневековых корпорация. И когда национальные государства возникли, они с университетской автономией и корпоративностью вынуждены были считаться как с давней традицией. В России все было наоборот. Университеты возникают, когда государственность давно сложилась, и создаются самим государством.
Кроме того, с образованием университета замыкалась система образования в стране, потому что были образовательные учреждения, был Московский университет, но последовательного образования не было. Эта трехступенчатая система - начальное образование: приходские школы; среднее образование: училище, гимназия; высшее образование: университет, - создается при Александре I, и существует до наших дней. Правда, сейчас на наших глазах очень активно разрушается.
Но что интересно. Автономия, провозглашенная на бумаге, это всего лишь бумага. Однако сама бумага обладает способностью порождать реальность. И университетский миф - это такая же реальность. Поскольку историю делает человек и все, что происходит в сознании человека, является реальностью. В книге хорошо описан обряд принятия в университетскую корпорацию, которой не существовало. Обряд принятия есть, а самой корпорации нет, она мифологизируется.
Автономия европейских университетов - это не есть что-то хорошее. Это также неизбежно, как и ее отсутствие в российских условиях, и показывает, что, может быть, государство и радо было предоставить университета автономию, но ведь это же не только интеллектуальная и юридическая автономия, это еще и финансовая, экономическая. Профессора не хотели заниматься организационными, финансовыми, хозяйственными вопросами. В книге это очень хорошо показано. Им удобнее было получать от государства. Но, получая от государства, они должны были это государство обслуживать.
Тамара Ляленкова: Действительно, ситуация сложная, к тому же сохранившая актуальность до наших дней.
Интересно, что исследователи, благодаря архивным документам, имели возможность рассмотреть ее со всех сторон. Рассказывает один из авторов монографии, заместитель директора Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А. В. Полетаева Елена Вишленкова.
Елена Вишленкова: Были просто неожиданные выводы, потому что уж слишком это расходилось с представлением, которое традиционное существовало в историографии.
Прежде всего, на чем строится автономия университетов? Автономия университетов - это институциональное отличие от государства. Поэтому университет дорожит своей автономией. Это всегда в университетской риторике существует. А тут мы обнаруживали от документа к документу, что чиновники побуждают профессоров заниматься самоуправлением, а те уходят, отказываются под любым предлогом от этого, говорят о том, что иначе они не смогут заниматься наукой. Да, есть те, которые хотят и могут, но таких единицы. В дальнейшем стало ясно - почему. Потому что университет в России взял западную кальку, но это только форма, наполнили ее совершенно другим содержанием. И взаимоотношения университета в России с обществом и с бюрократией были другими, чем в западных странах.
Почему профессор в университете старался отказаться от любых административных должностей? Ведь в его обязанности входило читать лекции. Учебников не было. Он должен был переводить с иностранных языков и каким-то образом редактировать, издавать. Профессора сами отвечали за типографию и за издание. Студенты жили в здании университета, нужно было за ними надзирать. Нужно было покупать продукты, дрова, содержать лошадей. Целое хозяйство. Ведь университет в России - это мужское сообщество, закрытое мужское сообщество.
Плюс к этому профессорский совет - это же не огромное число людей, не сотни и не тысячи, а 28 человек. Они еще отвечали за все училища своего округа. Вот, например, Казанский учебный округ простирался от Волги до Дальнего Востока, Кавказ, вся Сибирь. И они должны были объезжать все эти училища с годовыми инспекциями, проверять качество образования, собирать отчеты, находить лучших учеников для университета. Добраться до этих училищ - это полгода жизни потратить. Можно погибнуть в пути от инфекционных заболеваний, от того, что перевернулась кибитка, от того, что при переправе через реку поднялся ветер. Да, они еще отвечали за то, построен ли дом для гимназии, приобретен ли участок под ботанический сад или что-то в этом роде. Это огромная работа. И когда им еще говорили, что сейчас вы займетесь каталогом библиотеки, приобретете коллекцию каких-нибудь минералов, будете вести переписку с иностранными коллегами и т. д., у них на это не было ни времени, ни сил.
Поначалу, после устава 1804 году у них было хотя бы большое жалованье - 2000 рублей в год. Это почти сопоставимо с жалованьем министра.
Тамара Ляленкова: Наверное, среди первых профессоров было все-таки много иностранцев. Или свои тоже были?
Елена Вишленкова: Да, очень много было приглашенных из Германии, из Франции, из Италии, но, в основном, из немецких государств. Это было связано с наполеоновскими войнами, когда Наполеон захватывал новые территории, закрывал университеты, и работы не было. А вот Россия оказалась тем местом, где можно заняться любимым делом, да еще получить хорошие деньги. Им оплачивали подорожную. Им предоставлялась квартира в здании университета.
А вот русская профессура формировались из Медико-хирургической академии, учителей гимназии. Иногда это были служащие судебных или юридических органов, они пришла на юридические факультеты. Поштучный отбор шел в университеты. Соотношение получилось везде разным.
Но вот уже к 20-м годам XIX века иностранные профессора стали уезжать, возвращаться, потому что политическая ситуация в России меняется, потому что произошло обесценение жалованья. Война породила огромную инфляцию. И постепенно на то жалованье, которое вначале казалось огромным, стало невозможно содержать семью. Как стали выходит из этой ситуации профессора? Набирать на себя много должностей. Внутри университета они старались поделить все должности: библиотекаря, декана, секретаря совета. Все, что можно было, плюс преподавать по нескольким кафедрам. Но из-за этого они не пускали в университет приток новых сил. Они не брали своих учеников, чтобы не лишиться дополнительного заработка. Объявлялся конкурс на замещение вакантной должности, а они заваливали любого претендента. Конец 50-х годов - это констатация того, что университеты находятся в очередном кризисе.
Тамара Ляленкова: Я так понимаю, что отношение к студентам тоже менялось?
Елена Вишленкова: Менялся статус науки, статус студента, статус преподавателя и социальный, и внутрикорпоративный. Самое начало XIX века. Студенты - это более старший класс гимназии. Считалось, что гимназистов надо записать в университет, и они три года там проучатся. Но сначала они вообще не очень знали, зачем им это нужно, ведь лучше поступить на службу, там хотя и не каждый год повышение в чинах, но каждый год учитывается. И через какой-то промежуток времени ты получишь следующий чин и повышение в жалованье. А в университете не очень понятно - зачем это все нужно. Но когда в 1809 году Сперанский установил зависимость между полученным образованием и получением чинов, тогда, да, стало понятно для чего надо учиться - чтобы получить хорошее место службы.
Многие университеты не добирали студентов. Допустим, в Казанском университете квота на весь университет - 40 казеннокоштных мест. И даже на эти 40 казеннокоштных мест не могли найти желающих. Также было в Харькове.
Тамара Ляленкова: А платники были тогда?
Елена Вишленкова: Были своекоштные студенты. Они должны были жить не в университете, а на частных квартирах, сами себе оплачивать еду и т. д. и платить за образование.
Тамара Ляленкова: А кто это?
Елена Вишленкова: Это были люди, которые не хотели после университета отрабатывать за полученное образование. Каждый казеннокоштный студент за год своего обучения должен был отслужить 1,5 года службы. Вот учится он в Казанском университете. За 3 года обучения он должен 4,5 года отработать на Камчатке в училище. Он там получает маленькое-маленькое жалованье, живет среди местного населения.
Тамара Ляленкова: Не самая блестящая перспектива.
Елена Вишленкова: Да. И, самое главное, он оттуда не выберется. Потому что стоимость проезда оттуда до какого-нибудь большого, крупного города такова, что никакого его жалованья никогда не хватит.
Тамара Ляленкова: Это реальная ситуация?
Елена Вишленкова: Да. Я нашла, и мои коллеги находили массу архивных документов, когда непослушному студенту, который не хочет учиться, говорят: "Мы тебя отчисляем и направляем учителем в какой-нибудь Тобольск". А он отвечает: "Лучше в рекруты". Статус учителя был тогда очень низок. Он повышался довольно быстро и резко в течение 20-х-30-х годов, когда создавалось все больше гимназий и училищ. И этим тоже занимался университет.
Тамара Ляленкова: Разговор о студентах продолжит другой автор монографии - кандидат исторических наук Кира Ильина.
Кира Ильина: Изначально по уставу 1804 года от студента требовалось знать латинский язык и отвечать требованиям профессоров, то есть самое главное, чтобы он смог слушать лекции профессоров, мог их понимать. Однако в 1812 году профессор, который в Харьковском университете появился из Медико-хирургической академии в Москве, направил сначала в совет, а потом в министерство бумагу о том, чтобы не принимать на казенное содержание студентов, имеющих физические недостатки. И все эти физические недостатки он перечислил. Министр согласился, что, да, не надо таких принимать в Харьковский университет. А в Казанском, есть такой документ, там продолжали принимать, несмотря ни на что. Более того, физические недостатки студентов были извиняющими за неуспеваемость. Правда, в какой-то момент эти недостатки становятся причиной, из-за которой студента могли уволить. Есть случаи в Казанском университете, когда кандидата востоковеда, подающего большие надежды, выгнали из университета по предписанию профессорского совета и профессоров медиков из-за того, что он страдал эпилепсией.
Некоторая такая кульминация медицинской темы приходится на 1835 год, когда выходит специальная инструкция. И там черным по белому прописываются правила приема студентов, где кроме умственных, мыслительных требований, умению мыслить, излагать свои суждения, знания языков, еще прибавляется физическое здоровье, заключение врачебных учреждений о том, что человек сможет, во-первых, учиться, во-вторых, отработать вложенные в него государством деньги.
Тамара Ляленкова: Здесь надо заметить, что подобные ограничения вводились не без оснований, во всяком случае, если опираться на опубликованные в книге документы. Слабое здоровье, как причину или оправдание для снисхождения одинаково часто использовали и студенты, и профессора. Поэтому в список болезней, с которыми запрещалось принимать на казенное обучение в казанский университет и гимназию вошли: "Болезни душевные. Болезни телесные и внутренние, как то - падучая болезнь и родимец, сухотка разного рода, кровохарканье, чахотка, расположение к чахотке (познается преимущественно из плоской и узкой груди и сухой и долгой шеи и прочее), повсемественная любострастная болезнь. Болезни телесные и наружные, например - сведение конечностей, контрактура, застарелые вывихи и переломы, грыжи разного рода, болезни глаз, болезни лица, болезни шеи, болезнь детородных частей. Примечание: всякое изменение частей, составляющих безобразие в теле, считать должно за порок, воспрещающий принимать детей на казенное содержание".
Список был представлен профессором Казанского университета Книгиным летом 1812 года.
Кира Ильина: Жили студенты чаще всего в университете. Некоторые университеты выдавали студентам жалованье с тем, чтобы они сами себе покупали еду, какие-то писчие принадлежности, одежду. А так как после войны 1812 года инфляция произошла, то студенты всех университетов были не в состоянии на свое жалованье и еду купить, и одежду, и принадлежности, и еще заплатить за книги. Некоторые подрабатывали уроками, но это вовсе не способствовало их продвижению в учебе.
Тогда правления всех университетов практически одновременно обращаются к министру с просьбой оказать студентам помощь. Тут очень любопытно то, каким образом это все объясняется. Потому что правление Харьковского университета сказало, что нужно бы студентам жалованье прибавить, потому что выросли цены на рынке на мясо. Студенты питаются только постным борщом. Харьковский университет, профессора писали, почему такое маленькое жалованье студентам, которые потом целых 6 лет будут трудиться на благо отечества. А профессора Московского университета заявляли, что студенты выдержали бедствие войны 1812 года, и неплохо бы поднять им жалованье, потому что здесь разруха. Проводилась очень часто параллель между содержанием физическим, то есть физического тела, и содержанием духа.
Кстати, очень любопытный был проект в 1830 году в Московском университете, когда в связи с революциями в Польше и с холерой, попечитель Московского университета Писарев предписал всех студентов (и казенных, и своекоштных) поселить в одном доме, при этом взимая с них определенную плату. Таким образом он ограничил перемещение студентов в городе. Здесь идет уже забота власти не столько о теле, сколько о положении этого тела в пространстве. Любой выход, любые гости должны были фиксироваться записками к инспектору студентов. Требовалось разрешение, соответственно, на походы в любые злачные места - в кабаки, или театр даже. Все это фиксировалось. Могли разрешать или не разрешать, все зависело от желания начальства.
Тамара Ляленкова: А как наказывали? И за какие провинности? Выгоняли?
Кира Ильина: Да, выгоняли, причем, непросто выгоняли, а выгоняли с опубликованием провинностей студента по другим университетам. Были стандартные провинности, например, пьянка, равнодушие в делах веры, окно где-то разбил, с кем-то поругался, с кем-то подрался. Это встречается достаточно часто. Но были же уникальные случаи провинности. Например, один студент Московского университета сдал экзамен за абитуриента Московского университета. Его поймали. И этого студента исключили на год из Московского университета. Через год ему разрешили поступить в Казанский университет. Другое дело, что целый год он не имел права и не мог продолжать обучение. Все университеты знали, что Филипсона мы не принимаем.
Тамара Ляленкова: Примечательно, что наказание за похожий проступок спустя почти два столетия выглядело примерно также.
Мы продолжаем разговор о том, как формировалась система высшей школы в России, что входило в обязанности профессоров, и почему александровская модель университета просуществовала до наших дней. Материалы для обсуждения: донесения, письма, инструкции, рапорты, предписания, которые мы обсуждаем, были опубликованы во второй части монографии "Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность", недавно вышедшей в издательстве НЛО.
Рассказывает один из авторов книги - преподаватель Казанского юридического института Руфия Галиуллина.
Руфия Галиуллина: Я знакома с этим архивом с 1993 года, когда, будучи аспиранткой, занималась темой "Попечитель Казанского учебного округа Михаил Николаевич Мусин-Пушкин".
Тамара Ляленкова: Но с Мусиным-Пушкиным, насколько я помню, была сложная история. Ему приходилось между дворянством и профессурой как-то…
Руфия Галиуллина: Михаил Николаевич Мусин-Пушкин вошел в историю Казанского университета как один из просвещенных попечителей. Потом был успешно переведен попечителем в Санкт-Петербургский учебный округ. И после того, как состоялась отставка министра народного просвещения Уварова, ему прочили место министра.
Тамара Ляленкова: Вы про его казанскую ситуацию расскажите, это не так известно.
Руфия Галиуллина: Расцвет университета университетская корпорация связывала с именем Лобачевского. А что касается администраторов Министерства народного просвещения, то они связывали это с именем Михаила Николаевича Мусина-Пушкина.
Тамара Ляленкова: Я так понимаю, что Мусин-Пушкин пытался как-то вписать профессуру, преподавателей Казанского университета, в дворянское казанское общество. Это было естественно, что он выдал свою двоюродную сестру за Лобачевского? Или это специальный ход? Или такое органичное сосуществование двух этих сообществ?
Руфия Галиуллина: Это не единственный случай, когда попечитель практически сватает свою двоюродную сестру, засидевшуюся богатую невесту, замуж за подающего надежды ученого. Когда приезжали немецкие профессора, они тоже пытались каким-то образом слиться со сливками местного общества. Судьба другого профессора, Карла Фукса, немецкого профессора медицины, тому подтверждение, потому что он также был женат на местной дворянке.
Тамара Ляленкова: Лобачевскому несладко пришлось в университете.
Руфия Галиуллина: Лобачевский, на самом деле, достаточно сложная личность. Начнем с того, что характер у него был непростой. Это отмечали современники и даже его домашние. В частности, в воспоминаниях его сына Николая Лобачевского он предстает достаточно мрачной личностью, лишенной чувства юмора и отеческой, любовной привязанности к детям. Известны даже случаи, когда Лобачевский, будучи студентом, из хулиганства въехал в здание университета верхом на корове. Второй случай, когда будучи членом строительного комитета, увидев, что один мещанин уснул за работой на строительстве, он просто взял и стал его избивать палкой. Его за это посадили в карцер на три дня на хлеб и воду.
А что касается судьбы самого Лобачевского, то, естественно, в математике он опережал свое время. Ему было достаточно тяжело. И своим открытием евклидовой геометрии он не вписался в ту общепринятую теоретическую математику, которая доминировала в России. Тем не менее, его поддержали, и поддержали, кстати, учителя, которые уехали обратно в Германию и написали блестящие отзывы на его работу.
Тамара Ляленкова: Удивительная вещь. Был признан как ученый- математик.
Руфия Галиуллина: Подготовка национальной, отечественной профессуры была приоритетом для верховной власти. Здесь оно не скупилось. Обучение, штучное обучение профессуры достаточно дорого обходилось российской казне.
Тамара Ляленкова: Это была Руфия Галиуллина, один из авторов книги "Русские профессора". Читательскими впечатлениями поделится член-корреспондент РАН Павел Уваров.
Павел Уваров: Эта история, написанная изнутри глазами университетского человека, она дает нужный стереоскопический эффект и потрясающую глубину текста. Вообще, читать книжку, конечно же, надо с конца. Это, прежде всего, документы. Тем более, если вы начнете с конца, там кончается все отчетом-оправданием профессора Фукса, памятник которому стоит в Казани, в том, что предъявленные ему обвинения в развратном поведении беспочвенны. И дальше идет прекрасное медицинское обоснование – почему беспочвенны.
Диктор: "Я уже давно пользуюсь общим уважением. Меня приглашают во всякое приличное общество. Мне рады. Мне говорят тысячу приятных вещей. Я чувствую себя здесь облагодетельствованным. Все важные персоны, приезжающие из Петербурга или из Москвы, спешат со мной познакомиться. Князь Волконский, граф Орлов, князь Тенишев, сенатор Обрезков и многие другие глубокоуважаемые господа провели у меня не один приятный вечер.
Помимо той доброй репутации, которой я пользуюсь в Казани, должен назвать еще две причины, по которым у меня не было даже возможности быть развратником. Первая заключается в том, что мой хрупкий организм не вынесет и малейшего разгула. Я сильно страдаю от непроходимости в печени, которую обнаружил еще в Петербурге, а также от мочекаменной болезни, которая часто меня беспокоит. Во-вторых, я воспитываю двух сирот, которым не хотел бы подавать плохой пример. К тому же генерал Всеволжский, уезжая в Москву, доверил мне воспитание своего кузена, который также проживает у меня".
Тамара Ляленкова: Это был фрагмент письма профессора Фукса, перевод с французского. Впечатлениями от прочитанного продолжает делиться Павел Уваров.
Павел Уваров: Все эти хозяйственные задачи, дела о напившихся студентах, почему университетские профессора, если они такие грамотные, не могут читать министерских инструкций… Крик души попечителей, начальников. Как отвечает на необходимость предоставления конспектов профессор? Почему, собственно, в этот момент у него не было конспекта? Вообще-то, у него конспект есть, вот он даже на 16 страницах, и это еще не вся лекция, но в тот момент, когда его пришли инспектировать, он отвлекся и прочее. Письма восторженных студентов. Письма разгневанных студентов, преподавателям намекающие, что им пора уйти, но это уже конец этого периода.
Собственно говоря, исследовательская часть разделена на три раздела. Административные тяготы профессоров. Второй раздел - воспроизводство себе подобных. Как идет этот важнейший процесс социального воспроизводства. Третье – это профессиональное служение. Это разные вещи. Читая одну часть, хочется вспомнить фразу из анекдота: "А дустом не пробовали?" Потому что университет и так был еле дышащий, и профессора какие-то дундуки полные, и начальство их совершенно не понимает, но понимает, что военный человек может здесь справиться… Не понимают ничего – ни сущности университетской деятельности, ни характера преподавательской деятельности. Вместе с тем происходит каким-то непонятным, непостижимым образом воспроизводство, воссоздание этой среды, казалось бы, на совершенно неподготовленной почве. Дискурсивные практики, извините за выражение, втягивают человека, втягивают людей. Они гораздо более информативны, чем сам человек хочет сказать об этом, они формируют этот этнос. Эти люди, которым, в общем-то, сейчас я бы не доверил провести семинар, они делали огромную работу. Они, действительно, в силу каких-то внутренних механизмов втягивались в описание Российской империи, гигантскую работу этнографического характера. И фантастически точные интересные описания составляли. Медицинские всякие анамнезы, описание народов. И эта система рождала научный романтизм, казалось бы, совершенно им не свойственный. Меньше всего министерство заботилось о научной романтике, да и сами профессора заботились скорее о дровах, о выходе на пенсию и о том, что они не хотят ехать из Московского университета в Казанский. Там тяжелый климат. Тем не менее, пишет министр, раз тяжелый климат, значит и от московского преподавания его нужно отстранить. Пусть лечится человек.
Знаменитый Магнитский. Одни считают его реформатором, другие губителем Казанского университета. Он очень хорошо описывает, как нужно обустроить Казанский университет. Например, поблизости от спальных помещений третьего уровня устроена комната для уединения студентов проступившихся. Ее попечитель видел следующим образом. В коридоре над дверью выставляется приличная надпись. На двери и в окнах обязательно решетки. На стене – живописное распятие, широкая деревянная скамья простой работы, деревянный стол. На противоположной от скамьи стене – картина Страшного Суда. Но это не фантазии Магнитского, и не только желание следовать в русле регулярного государства. В каждой иезуитской коллегии была такая комната для размышлений. В Париже в 1594 году Жан Шастель был посажен в такую комнату, где понял, какой он грешник, что он погиб. Солгал на исповеди и понял, что спасти мир он может только одним образом – убить короля Генрих IV, в котором он подозревал Антихриста. Не дали это сделать. Иезуитов тогда на некоторое время выгнали из Франции. Практика… Понятно, откуда они ее берут. Университетская история имеет свои собственные традиции, которые воспроизводятся неведомыми путями.
Заключить я хочу на такой цитате. Это цитата из моего великого однофамильца Сергея Семеновича Уварова, который говорит, что "в продолжении университетского учения студенты инкорпоры не должны быть допускаемы ни к какому общему изъявлению общей мысли".
Диктор: "Я нахожу весьма предосудительным вкравшийся с некоторой поры между московскими студентами обычай рукоплескания на лекциях профессора ими более других любимого. Такое изъявление тем вреднее, что, допустив право публичной похвалы от питомцев наставникам, признается безмолвно и право осуждения. Вследствие сего предлагаю Вашему превосходительству строжайше запретить рукоплескание, немедленно подвергая взысканию и даже удалению из университета студентов, дозволивших себе впредь нарушать запрещение, которое должно быть объявлено через инспектора, обязав подпискою читавших".
Тамара Ляленкова: Это был абзац из конфиденциального предписания об установлении строгой дисциплины в Московском императорском университете. Рассказывает профессор МГУ Татьяна Венедиктова.
Татьяна Венедиктова: Я думала, читая последовательно, что вот хорошо бы осуществить, может быть, индивидуально, а может быть коллективно, такое российское алаверды на давнюю и очень хорошую американскую книжку, написанную 40 лет назад. Это была дебютная книга, впоследствии очень известного американиста Саквана Берковича. Книжка называется "Американская иеремиада". И он в этой книге обсуждает жанр, с его точки зрения, распространенный, может быть, даже ключевой в американской интеллектуальной культуре, жанр плача, жанр сетования на то, как пала культура, какие потери она несет. Интересно, что он описывает не только форму жанра, но и его функцию. А функция совершенно неожиданная. Жанр иеремиады в американской практике в его логике (и он это доказывает) – это скорее взбадривание адресата, побуждение его вспомнить, ради чего строился град на холме, и к чему все это должно в итоге привести.
Я об этом думала часто и много, потому что этот плач – это российская иеремиада, это то, что звучит со всех сторон в гуле нашей родной академической коммуникативной культуры. Этого очень много. Какие у этого функции? Вопрос, требующий обсуждения. Но интересно, что это богатейшая история. Все эти свидетельства, сформулированные таким красивым старинным, устаревшим слогом – это сплошь про это. Тычешь буквально в любую страницу и читаешь то, что можно было бы сказать самой.
"Призыв ученых через конкурс на вакантные кафедры редко оканчивается успехом. По необходимости мы обращаемся к собственным питомцам, но молодые люди, не имея способности собственными силами определить сферу своих знаний, слишком скоро исчерпывают весь запас своей учености и начинают считать себя совершенными по своей части. А университет, пытаясь искусственно сохранить в них энергию к продолжению ученых занятий, постепенно приносит, таким образом, вред и им, и себе". Эти вещи могли быть сказаны в 1812 году, в 1912 году, в 2012 году. И возникает по-настоящему ужасная мысль. Что происходит в процессе воспроизведения нами себе подобных? Что это за печальнейшее вечное возвращение?
Хотела бы закончить мыслью, которая меня очень вдохновила в только что прочитанной маленькой работе всего того же Вальтера Беньямина. Она называется "Учение о подобии". Беньямин говорит там о том, что подобие, способность усмотреть подобие и создание подобия – это то, что отличает человека, что делает человека человеком. Но при том, говорит он дальше, подобие, которое воспроизводится в культуре, - это ведь не воспроизведение холодных инертных масс знания. Это не повтор холостого хода традиций, хотя очень часто именно к этому все сводится. Он говорит – это вспышка. Это потребление или, может быть, даже истребление семиотического материала, в котором присутствует очень личностный момент.
Тамара Ляленкова: "Воспроизведение себе подобных" - один из трех разделов исследовательской части книги "Русские профессора" и одна из главных проблем современного российского университета. Правда, это не единственная аналогия. Спустя полвека от основания, система императорских университетов, по мнению чиновников, уже требовала реформ. Почему в России не состоялась университетская автономия, рассказывает профессор ВШЭ Елена Вишленкова.
Елена Вишленкова: Чиновники новой политической команды обвинили профессоров в том, что они забюрократизировались. Это очень интересный феномен, когда каждый день навязывалась новая форма отчетности, когда профессора уже не могли писать о себе – я профессор, я имею свое мнение, я так вижу. В начале XIX века он описывал каждого студента индивидуально. Знал его как личность. И тогда министерство сказало – нам не нужны ваши мысли, вот вам таблицы, будьте добры, заполните фамилию, происхождение, какие получил оценки. Причем, оценки не "хорошо", "плохо", "изряден", "очень хорош", "замечательный", "талантливый" и т. д., а 1, 2, 3, 4, 5. И каждый год вводятся количественные показатели эффективности деятельности профессоров и отменяются любые качественные характеристики. Университет в этой ситуации действительно бюрократизируется, и профессора знают, что их работа оценивается по тому, сколько издал статей, а не качеством написанного.
Тамара Ляленкова: Но это ужасно – абсолютная калька нынешней ситуации!
Елена Вишленкова: Во многом – да. Я читала эти документы и думала – Боже мой! Но это позволяет…
Тамара Ляленкова: …проконтролировать и понять, что происходит.
Елена Вишленкова: И главное, чем это обычно заканчивается. Потому что приходит новая команда и говорит – да что вы тут развели так много бумаг и какие-то количественные показатели. А качество-то у вас страдает! Студентов-то вы плохо учите! И книжки у вас никуда не годятся. Вы сами виноваты.
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, как тогда измерялось это качество? Потому что сейчас российское образование находится на пороге перемен, и никто не знает, как следует измерять. С одной стороны, вроде есть какие-то измерители, вполне понятные, но с другой стороны, всегда находятся эксперты, которые их правильность опровергают. И каждый по-своему прав.
Елена Вишленкова: Я думаю, что большой вред университетам в России нанесло стремление прекратить в них споры, конфликты…
Тамара Ляленкова: Беспокойства.
Елена Вишленкова: Да, любые беспокойства. Для оценки качества очень важна работа репутаций. Если есть репутационное сознание, то тогда важно качество. И это может по-разному существовать. Допустим, в Америке это сейчас существует через профессиональные университетские ассоциации. На этих ассоциациях люди выступают с докладами, обсуждают свои книги. Все обязаны прочитать в своей профессии необходимую литературу. Из этого складывается репутация ученого. Она влияет на приемы в тот или иной университет, и на каких основаниях его в этот университет возьмут, каким будет его жалование. Нет уравнительной системы. В Британии это существует на уровне того, что создаются экспертные комиссии, которые оценивают качество научной работы или учебной работы университетов. Но для профессоров важна их собственная репутация. Поэтому они не лоббируют интересы, а даже более критичны, как показали исследования, по отношению к своим университетам, к своим знакомым.
В России репутации не работают. Все об этом знают, все об этом говорят. Можно быть отвратительным ученым и раздувать щеки, всю жизнь сидеть на профессорской должности, занимать административные посты, быть председателем диссертационного совета, оценивать других. И никто ему не скажет – вы плохой ученый! Он же не проходит реальные конкурсы в университете. Все зависит от того, как к нему относится декан, как к нему относится ректор, насколько сильные клановые отношения он у становил у себя на факультете. Статус его будет зависеть от этого, но отнюдь не от научной репутации или от того, любят его слушать студенты или не любят. Ему все равно. Он принудит их ходить на свои лекции.
Я думаю, что уже в первой половине XIX века, в тот период, который мы изучаем, происходил именно подрыв этого репутационного сознания. Когда оно прорастало буквально в первые десятилетия XIX века, протоколы всех университетских советов фиксировали конфликты профессоров, как они ругались на этих советах. Но это была естественная процедура.
Тамара Ляленкова: На самом деле шел естественный процесс обсуждения, критики, в котором присутствует тот самый позитив.
Елена Вишленкова: Но тут уже вмешалось министерство. С точки зрения бюрократического сознания такие процедуры - признак плохого управления. Они ругаются.
Тамара Ляленкова: Письма пишут, на которые надо реагировать.
Елена Вишленкова: Да. Они пишут в министерство, жалуются друг на друга. Министр говорит – да угомоните вы их там. А Уваров уже в своих реляциях, вообще писал, что профессора должны воспитывать в студентах общее мнение, чтобы они одинаково мыслили, и профессора должны одинаково мыслить. Они не просветители. Пусть не берут на себя эту функцию. Это государство у нас просветитель. А вы – государственные служащие.
Тамара Ляленкова: В преподавателях уже усматривалась новая польза – они становились исключительно утилитарны, как механизм, как мы теперь бы сказали, модернизации страны, который должен работать.
Елена Вишленкова: Да. И Уваров – умный чиновник. Он просвещенный бюрократ, но мыслит категориями бюрократического мышления. Он в своих циркулярных письмах вполне предписывает, что профессора – это орудие правительства. А это уже другой статус университета. Он механизм, он гайка в государственном аппарате.
Тамара Ляленкова: Один из департаментов.
Елена Вишленкова: Один из департаментов. Были такие конфликтные ситуации, когда в том же Казанском университете в 1807 году директором университета стал пришедший из бюрократии Яковкин. Он в университетскую казну руку запускал и лишал профессоров жалованья. Если они с ним спорят, не входят в его партию, не выдавал вовремя жалованья. А жалованье в России выдавалось по третям – это значит три раза в год. И оказаться четыре месяца без жалованья, это значит жить в долг. А если вы живете в долг, растут проценты. Вы придете в лавку, вам отпустят товары, но будут проценты, которые сократят ваш доход. Масса же механизмов, с помощью которых можно неугодных убирать. Он давал профессору, который с ним спорил, квартиру, в которой протекала крыша, или дрова, которыми топить невозможно, они дымят, сырые, или еще что-нибудь. И тогда преподаватели подняли бунт, начали выступать против него на ученом совете. Директор пишет письмо в министерство: вот тут у меня бунтари. Он пишет в риторике бюрократического мышления. Если люди отстаивают свое достоинство, значит, они против власти. И он получает, в конце концов, добро на то, чтобы уволить без права преподавания. Это же урок! Он же разносится по всем университетам!
Но что потрясающе, что все уволенные профессора потом стали крупными чиновниками. Один из уволенных, Карташевский, стал попечителем учебного округа, его приняли на работу в министерство. Но сам факт увольнения - таких случаев один, два, три и достаточно. В отчетах писали – усмирил распрю между профессорами, не допустил наличие университетских партий. Ведь можно перевести в риторику мятежничества, когда разрушается государственный этнос и служение. Служить надо молча. А университет – это пространство слова, там все говорят.
Тамара Ляленкова: Это была Елена Вишленкова.
Итак, благодаря изучению архивов Казанского, Московского, Харьковского университетов и Министерства народного просвещения, оказалось, что корни современных проблем российского образования лежат гораздо глубже, чем можно было предположить.
НОВОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
Региональные:
В феврале на базе юридического факультета Чеченского государственного университета открылась первая в республике юридическая клиника. Главная миссия - оказание студентами бесплатной юридической помощи гражданам. На данный момент консультационные услуги под присмотром педагогов оказывают 25 студентов.
С 1 по 15 марта во всех общеобразовательных школах России состоятся открытые уроки, посвященные творчеству Валентина Распутина. Методические рекомендации по проведению уроков для учащихся подготовили на родине писателя - в Иркутской области. Старшеклассникам рекомендовано обсудить такие произведения как: "Последний срок", "Живи и помни", "Пожар" и "Прощание с Матёрой".
29 марта студенты орловских вузов проведут президентские выборы, приняв участие в организованной мэрией города игре "Твой выбор". Студентам предстоит выполнить несколько заданий: трехминутное выступление доверенного лица и самого кандидата в президенты, презентация предвыборной программы, а так же ответить на вопросы избирателей. Победителем игры станет участник, набравший наибольшее число голосов.
В Саранске третий год подряд на базе филологического факультета МГУ им. Н.П. Огарева проводятся курсы мордовских языков. В течение четырех месяц желающие смогут изучать официальные языки республики Мордовия - мокшанский и эрзянский. Набор слушателей проводится через Интернет. Спустя месяц начнут работу курсы финского и венгерского языков.
Решение, принятое руководством некоторых столичных школ о сокращении февральских каникул, вызвало недовольство родителей. В учебных заведениях заявили, что выбиваются из графика, в связи с тем, что 5 декабря после выборов школы были закрыты на санитарный день. Похожая ситуация сложится и после мартовских выборов президента.
Федеральные:
Живой Журнал стал частью школьной программы. На уроках обществознания российским школьникам предлагают изучать феномен социальных сетей и блогов. Один из пользователей сервиса, oleg_kozyrev, в своем блоге выложил скан проверочной работы из учебника по обществознанию, где подростку предлагается ответить на вопрос: почему у писателя Сергея Минаева, журналиста Дмитрия Диброва, галериста Марата Гельмана и телеведущей Маши Малиновской есть свои блоги в ЖЖ.
71% юношей, обучающихся в российских вузах, заявили, что наличие военной кафедры являлось основополагающим критерием при выборе учебного заведения. Таковы данные опроса, проведенного порталом для молодых специалистов Career.ru.
Система ЕГЭ нуждается в совершенствовании. Работа по избавлению госэкзамена от существующих недостатков ведется и в Министерстве образование и в администрации президента, заявил руководитель ведомства Сергей Иванов. Но даже при учете существующих недостатков, ЕГЭ существенно расширил возможности школьников и открыл двери столичных вузов для абитуриентов из других городов.
Премьер-министр Владимир Путин нашел способ поднять престиж службы в армии. Для тех, кто отдал долг родине, необходимо организовать годичные спецкурсы, прохождение которых позволит поступить фактически без экзаменов в престижные вузы страны. По словам главы правительства, ректоры ведущих учебных заведений поддержали его идею.
Школа должна работать 24 часа в сутки и стать местом, где воспитывается гражданское общество, заявил кандидат в президенты России Михаил Прохоров. Необходимо развивать библиотеки и спортивные залы, дать возможность родителям участвовать в образовательном процессе. Политик так же высказался за отмену ЕГЭ в существующем виде, отметив при этом, что итоговый экзамен все же должен сохраниться, но его форму и содержание должны определить учителя и родители.
Зарубежные:
Каждый десятый выпускник Оксфордского университета не может в течение первых 6 месяцев после окончания вуза устроиться на работу по специальности. Уровень безработицы среди выпускников университета составляет около 6% и колеблется в зависимости от факультета. Сложнее всего найти работу тем, кто изучал "неприкладные" предметы, такие как археология, древняя история и языки.
Приход нового министра образования в Таджикистане сопровождается введением нового дресс-кода для преподавателей. Так, например, всем женщинам-педагогам предписано ходить на работу в атласных платьях, поскольку это один из национальных видов женской одежды. Напомним, при бывшем министре образования педагогам было запрещено ношение исламских атрибутов одежды, галош, а учителям-мужчинам нельзя было отпускать бороду.
Директор одной из школ в турецкой провинции Эрзурум, Мустафа Айдын, предложил уничтожать детей, несущих потенциальную угрозу для общества. На такую мысль его натолкнул опыт работы в школе, где бОльшая часть учащихся, по словам Айдына, воры и будущие преступники. На основе образцов ДНК, взятых у осужденных преступников, директор предлагает составить "генетическую карту" для определения и дальнейшего уничтожения потенциально опасных для общества элементов. За свою идею директор был отстранен от работы.
Результатом изучения архивов Казанского, Московского, Харьковского университетов и Министерства народного просвещения стала недавно вышедшая монография "Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность", с авторами которой - профессором ВШЭ Еленой Вишленковой, кандидатом исторических наук Кирой Ильиной и преподавателем Казанского юридического института Руфией Галиуллиной мы сегодня и побеседуем.
В обсуждении книги и проблем профессорского сообщества также примут участие профессор МГУ Татьяна Венедиктова, член-корреспондент РАН Павел Уваров и профессор РГГУ Вадим Парсамов.
Монографии "Русские профессора" - издание вполне научное, но его - редкий случай - лучше читать, чем слушать рассказы. Поэтому по ходу разговора я буду использовать цитаты из публикуемых в книге архивных документов, тогда как исследовательскую часть представят сами авторы. В качестве предисловия – фрагмент выступления на презентации книги профессора РГГУ Вадима Парсамова.
Вадим Парсамов: Интересно, как вообще создавался русский университет. С одной стороны, это как бы калька с европейских университетов - списанные уставы и т. д., а с другой стороны, глубоко национальное явление. Европейские университеты, старинные европейские университеты, создававшиеся в эпоху позднего Средневековья, появились до образования национальных государств. Их автономия, их корпоративность была совершенно естественна. Тогда вся Европа была поделена на такие профессиональные корпорацию. Университетская корпорация всего лишь одна из многочисленных средневековых корпорация. И когда национальные государства возникли, они с университетской автономией и корпоративностью вынуждены были считаться как с давней традицией. В России все было наоборот. Университеты возникают, когда государственность давно сложилась, и создаются самим государством.
Кроме того, с образованием университета замыкалась система образования в стране, потому что были образовательные учреждения, был Московский университет, но последовательного образования не было. Эта трехступенчатая система - начальное образование: приходские школы; среднее образование: училище, гимназия; высшее образование: университет, - создается при Александре I, и существует до наших дней. Правда, сейчас на наших глазах очень активно разрушается.
Но что интересно. Автономия, провозглашенная на бумаге, это всего лишь бумага. Однако сама бумага обладает способностью порождать реальность. И университетский миф - это такая же реальность. Поскольку историю делает человек и все, что происходит в сознании человека, является реальностью. В книге хорошо описан обряд принятия в университетскую корпорацию, которой не существовало. Обряд принятия есть, а самой корпорации нет, она мифологизируется.
Автономия европейских университетов - это не есть что-то хорошее. Это также неизбежно, как и ее отсутствие в российских условиях, и показывает, что, может быть, государство и радо было предоставить университета автономию, но ведь это же не только интеллектуальная и юридическая автономия, это еще и финансовая, экономическая. Профессора не хотели заниматься организационными, финансовыми, хозяйственными вопросами. В книге это очень хорошо показано. Им удобнее было получать от государства. Но, получая от государства, они должны были это государство обслуживать.
Тамара Ляленкова: Действительно, ситуация сложная, к тому же сохранившая актуальность до наших дней.
Интересно, что исследователи, благодаря архивным документам, имели возможность рассмотреть ее со всех сторон. Рассказывает один из авторов монографии, заместитель директора Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А. В. Полетаева Елена Вишленкова.
Елена Вишленкова: Были просто неожиданные выводы, потому что уж слишком это расходилось с представлением, которое традиционное существовало в историографии.
Прежде всего, на чем строится автономия университетов? Автономия университетов - это институциональное отличие от государства. Поэтому университет дорожит своей автономией. Это всегда в университетской риторике существует. А тут мы обнаруживали от документа к документу, что чиновники побуждают профессоров заниматься самоуправлением, а те уходят, отказываются под любым предлогом от этого, говорят о том, что иначе они не смогут заниматься наукой. Да, есть те, которые хотят и могут, но таких единицы. В дальнейшем стало ясно - почему. Потому что университет в России взял западную кальку, но это только форма, наполнили ее совершенно другим содержанием. И взаимоотношения университета в России с обществом и с бюрократией были другими, чем в западных странах.
Почему профессор в университете старался отказаться от любых административных должностей? Ведь в его обязанности входило читать лекции. Учебников не было. Он должен был переводить с иностранных языков и каким-то образом редактировать, издавать. Профессора сами отвечали за типографию и за издание. Студенты жили в здании университета, нужно было за ними надзирать. Нужно было покупать продукты, дрова, содержать лошадей. Целое хозяйство. Ведь университет в России - это мужское сообщество, закрытое мужское сообщество.
Плюс к этому профессорский совет - это же не огромное число людей, не сотни и не тысячи, а 28 человек. Они еще отвечали за все училища своего округа. Вот, например, Казанский учебный округ простирался от Волги до Дальнего Востока, Кавказ, вся Сибирь. И они должны были объезжать все эти училища с годовыми инспекциями, проверять качество образования, собирать отчеты, находить лучших учеников для университета. Добраться до этих училищ - это полгода жизни потратить. Можно погибнуть в пути от инфекционных заболеваний, от того, что перевернулась кибитка, от того, что при переправе через реку поднялся ветер. Да, они еще отвечали за то, построен ли дом для гимназии, приобретен ли участок под ботанический сад или что-то в этом роде. Это огромная работа. И когда им еще говорили, что сейчас вы займетесь каталогом библиотеки, приобретете коллекцию каких-нибудь минералов, будете вести переписку с иностранными коллегами и т. д., у них на это не было ни времени, ни сил.
Поначалу, после устава 1804 году у них было хотя бы большое жалованье - 2000 рублей в год. Это почти сопоставимо с жалованьем министра.
Тамара Ляленкова: Наверное, среди первых профессоров было все-таки много иностранцев. Или свои тоже были?
Елена Вишленкова: Да, очень много было приглашенных из Германии, из Франции, из Италии, но, в основном, из немецких государств. Это было связано с наполеоновскими войнами, когда Наполеон захватывал новые территории, закрывал университеты, и работы не было. А вот Россия оказалась тем местом, где можно заняться любимым делом, да еще получить хорошие деньги. Им оплачивали подорожную. Им предоставлялась квартира в здании университета.
А вот русская профессура формировались из Медико-хирургической академии, учителей гимназии. Иногда это были служащие судебных или юридических органов, они пришла на юридические факультеты. Поштучный отбор шел в университеты. Соотношение получилось везде разным.
Но вот уже к 20-м годам XIX века иностранные профессора стали уезжать, возвращаться, потому что политическая ситуация в России меняется, потому что произошло обесценение жалованья. Война породила огромную инфляцию. И постепенно на то жалованье, которое вначале казалось огромным, стало невозможно содержать семью. Как стали выходит из этой ситуации профессора? Набирать на себя много должностей. Внутри университета они старались поделить все должности: библиотекаря, декана, секретаря совета. Все, что можно было, плюс преподавать по нескольким кафедрам. Но из-за этого они не пускали в университет приток новых сил. Они не брали своих учеников, чтобы не лишиться дополнительного заработка. Объявлялся конкурс на замещение вакантной должности, а они заваливали любого претендента. Конец 50-х годов - это констатация того, что университеты находятся в очередном кризисе.
Тамара Ляленкова: Я так понимаю, что отношение к студентам тоже менялось?
Елена Вишленкова: Менялся статус науки, статус студента, статус преподавателя и социальный, и внутрикорпоративный. Самое начало XIX века. Студенты - это более старший класс гимназии. Считалось, что гимназистов надо записать в университет, и они три года там проучатся. Но сначала они вообще не очень знали, зачем им это нужно, ведь лучше поступить на службу, там хотя и не каждый год повышение в чинах, но каждый год учитывается. И через какой-то промежуток времени ты получишь следующий чин и повышение в жалованье. А в университете не очень понятно - зачем это все нужно. Но когда в 1809 году Сперанский установил зависимость между полученным образованием и получением чинов, тогда, да, стало понятно для чего надо учиться - чтобы получить хорошее место службы.
Многие университеты не добирали студентов. Допустим, в Казанском университете квота на весь университет - 40 казеннокоштных мест. И даже на эти 40 казеннокоштных мест не могли найти желающих. Также было в Харькове.
Тамара Ляленкова: А платники были тогда?
Елена Вишленкова: Были своекоштные студенты. Они должны были жить не в университете, а на частных квартирах, сами себе оплачивать еду и т. д. и платить за образование.
Тамара Ляленкова: А кто это?
Елена Вишленкова: Это были люди, которые не хотели после университета отрабатывать за полученное образование. Каждый казеннокоштный студент за год своего обучения должен был отслужить 1,5 года службы. Вот учится он в Казанском университете. За 3 года обучения он должен 4,5 года отработать на Камчатке в училище. Он там получает маленькое-маленькое жалованье, живет среди местного населения.
Тамара Ляленкова: Не самая блестящая перспектива.
Елена Вишленкова: Да. И, самое главное, он оттуда не выберется. Потому что стоимость проезда оттуда до какого-нибудь большого, крупного города такова, что никакого его жалованья никогда не хватит.
Тамара Ляленкова: Это реальная ситуация?
Елена Вишленкова: Да. Я нашла, и мои коллеги находили массу архивных документов, когда непослушному студенту, который не хочет учиться, говорят: "Мы тебя отчисляем и направляем учителем в какой-нибудь Тобольск". А он отвечает: "Лучше в рекруты". Статус учителя был тогда очень низок. Он повышался довольно быстро и резко в течение 20-х-30-х годов, когда создавалось все больше гимназий и училищ. И этим тоже занимался университет.
Тамара Ляленкова: Разговор о студентах продолжит другой автор монографии - кандидат исторических наук Кира Ильина.
Кира Ильина: Изначально по уставу 1804 года от студента требовалось знать латинский язык и отвечать требованиям профессоров, то есть самое главное, чтобы он смог слушать лекции профессоров, мог их понимать. Однако в 1812 году профессор, который в Харьковском университете появился из Медико-хирургической академии в Москве, направил сначала в совет, а потом в министерство бумагу о том, чтобы не принимать на казенное содержание студентов, имеющих физические недостатки. И все эти физические недостатки он перечислил. Министр согласился, что, да, не надо таких принимать в Харьковский университет. А в Казанском, есть такой документ, там продолжали принимать, несмотря ни на что. Более того, физические недостатки студентов были извиняющими за неуспеваемость. Правда, в какой-то момент эти недостатки становятся причиной, из-за которой студента могли уволить. Есть случаи в Казанском университете, когда кандидата востоковеда, подающего большие надежды, выгнали из университета по предписанию профессорского совета и профессоров медиков из-за того, что он страдал эпилепсией.
Некоторая такая кульминация медицинской темы приходится на 1835 год, когда выходит специальная инструкция. И там черным по белому прописываются правила приема студентов, где кроме умственных, мыслительных требований, умению мыслить, излагать свои суждения, знания языков, еще прибавляется физическое здоровье, заключение врачебных учреждений о том, что человек сможет, во-первых, учиться, во-вторых, отработать вложенные в него государством деньги.
Тамара Ляленкова: Здесь надо заметить, что подобные ограничения вводились не без оснований, во всяком случае, если опираться на опубликованные в книге документы. Слабое здоровье, как причину или оправдание для снисхождения одинаково часто использовали и студенты, и профессора. Поэтому в список болезней, с которыми запрещалось принимать на казенное обучение в казанский университет и гимназию вошли: "Болезни душевные. Болезни телесные и внутренние, как то - падучая болезнь и родимец, сухотка разного рода, кровохарканье, чахотка, расположение к чахотке (познается преимущественно из плоской и узкой груди и сухой и долгой шеи и прочее), повсемественная любострастная болезнь. Болезни телесные и наружные, например - сведение конечностей, контрактура, застарелые вывихи и переломы, грыжи разного рода, болезни глаз, болезни лица, болезни шеи, болезнь детородных частей. Примечание: всякое изменение частей, составляющих безобразие в теле, считать должно за порок, воспрещающий принимать детей на казенное содержание".
Список был представлен профессором Казанского университета Книгиным летом 1812 года.
Кира Ильина: Жили студенты чаще всего в университете. Некоторые университеты выдавали студентам жалованье с тем, чтобы они сами себе покупали еду, какие-то писчие принадлежности, одежду. А так как после войны 1812 года инфляция произошла, то студенты всех университетов были не в состоянии на свое жалованье и еду купить, и одежду, и принадлежности, и еще заплатить за книги. Некоторые подрабатывали уроками, но это вовсе не способствовало их продвижению в учебе.
Тогда правления всех университетов практически одновременно обращаются к министру с просьбой оказать студентам помощь. Тут очень любопытно то, каким образом это все объясняется. Потому что правление Харьковского университета сказало, что нужно бы студентам жалованье прибавить, потому что выросли цены на рынке на мясо. Студенты питаются только постным борщом. Харьковский университет, профессора писали, почему такое маленькое жалованье студентам, которые потом целых 6 лет будут трудиться на благо отечества. А профессора Московского университета заявляли, что студенты выдержали бедствие войны 1812 года, и неплохо бы поднять им жалованье, потому что здесь разруха. Проводилась очень часто параллель между содержанием физическим, то есть физического тела, и содержанием духа.
Кстати, очень любопытный был проект в 1830 году в Московском университете, когда в связи с революциями в Польше и с холерой, попечитель Московского университета Писарев предписал всех студентов (и казенных, и своекоштных) поселить в одном доме, при этом взимая с них определенную плату. Таким образом он ограничил перемещение студентов в городе. Здесь идет уже забота власти не столько о теле, сколько о положении этого тела в пространстве. Любой выход, любые гости должны были фиксироваться записками к инспектору студентов. Требовалось разрешение, соответственно, на походы в любые злачные места - в кабаки, или театр даже. Все это фиксировалось. Могли разрешать или не разрешать, все зависело от желания начальства.
Тамара Ляленкова: А как наказывали? И за какие провинности? Выгоняли?
Кира Ильина: Да, выгоняли, причем, непросто выгоняли, а выгоняли с опубликованием провинностей студента по другим университетам. Были стандартные провинности, например, пьянка, равнодушие в делах веры, окно где-то разбил, с кем-то поругался, с кем-то подрался. Это встречается достаточно часто. Но были же уникальные случаи провинности. Например, один студент Московского университета сдал экзамен за абитуриента Московского университета. Его поймали. И этого студента исключили на год из Московского университета. Через год ему разрешили поступить в Казанский университет. Другое дело, что целый год он не имел права и не мог продолжать обучение. Все университеты знали, что Филипсона мы не принимаем.
Тамара Ляленкова: Примечательно, что наказание за похожий проступок спустя почти два столетия выглядело примерно также.
Мы продолжаем разговор о том, как формировалась система высшей школы в России, что входило в обязанности профессоров, и почему александровская модель университета просуществовала до наших дней. Материалы для обсуждения: донесения, письма, инструкции, рапорты, предписания, которые мы обсуждаем, были опубликованы во второй части монографии "Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность", недавно вышедшей в издательстве НЛО.
Рассказывает один из авторов книги - преподаватель Казанского юридического института Руфия Галиуллина.
Руфия Галиуллина: Я знакома с этим архивом с 1993 года, когда, будучи аспиранткой, занималась темой "Попечитель Казанского учебного округа Михаил Николаевич Мусин-Пушкин".
Тамара Ляленкова: Но с Мусиным-Пушкиным, насколько я помню, была сложная история. Ему приходилось между дворянством и профессурой как-то…
Руфия Галиуллина: Михаил Николаевич Мусин-Пушкин вошел в историю Казанского университета как один из просвещенных попечителей. Потом был успешно переведен попечителем в Санкт-Петербургский учебный округ. И после того, как состоялась отставка министра народного просвещения Уварова, ему прочили место министра.
Тамара Ляленкова: Вы про его казанскую ситуацию расскажите, это не так известно.
Руфия Галиуллина: Расцвет университета университетская корпорация связывала с именем Лобачевского. А что касается администраторов Министерства народного просвещения, то они связывали это с именем Михаила Николаевича Мусина-Пушкина.
Тамара Ляленкова: Я так понимаю, что Мусин-Пушкин пытался как-то вписать профессуру, преподавателей Казанского университета, в дворянское казанское общество. Это было естественно, что он выдал свою двоюродную сестру за Лобачевского? Или это специальный ход? Или такое органичное сосуществование двух этих сообществ?
Руфия Галиуллина: Это не единственный случай, когда попечитель практически сватает свою двоюродную сестру, засидевшуюся богатую невесту, замуж за подающего надежды ученого. Когда приезжали немецкие профессора, они тоже пытались каким-то образом слиться со сливками местного общества. Судьба другого профессора, Карла Фукса, немецкого профессора медицины, тому подтверждение, потому что он также был женат на местной дворянке.
Тамара Ляленкова: Лобачевскому несладко пришлось в университете.
Руфия Галиуллина: Лобачевский, на самом деле, достаточно сложная личность. Начнем с того, что характер у него был непростой. Это отмечали современники и даже его домашние. В частности, в воспоминаниях его сына Николая Лобачевского он предстает достаточно мрачной личностью, лишенной чувства юмора и отеческой, любовной привязанности к детям. Известны даже случаи, когда Лобачевский, будучи студентом, из хулиганства въехал в здание университета верхом на корове. Второй случай, когда будучи членом строительного комитета, увидев, что один мещанин уснул за работой на строительстве, он просто взял и стал его избивать палкой. Его за это посадили в карцер на три дня на хлеб и воду.
А что касается судьбы самого Лобачевского, то, естественно, в математике он опережал свое время. Ему было достаточно тяжело. И своим открытием евклидовой геометрии он не вписался в ту общепринятую теоретическую математику, которая доминировала в России. Тем не менее, его поддержали, и поддержали, кстати, учителя, которые уехали обратно в Германию и написали блестящие отзывы на его работу.
Тамара Ляленкова: Удивительная вещь. Был признан как ученый- математик.
Руфия Галиуллина: Подготовка национальной, отечественной профессуры была приоритетом для верховной власти. Здесь оно не скупилось. Обучение, штучное обучение профессуры достаточно дорого обходилось российской казне.
Тамара Ляленкова: Это была Руфия Галиуллина, один из авторов книги "Русские профессора". Читательскими впечатлениями поделится член-корреспондент РАН Павел Уваров.
Павел Уваров: Эта история, написанная изнутри глазами университетского человека, она дает нужный стереоскопический эффект и потрясающую глубину текста. Вообще, читать книжку, конечно же, надо с конца. Это, прежде всего, документы. Тем более, если вы начнете с конца, там кончается все отчетом-оправданием профессора Фукса, памятник которому стоит в Казани, в том, что предъявленные ему обвинения в развратном поведении беспочвенны. И дальше идет прекрасное медицинское обоснование – почему беспочвенны.
Диктор: "Я уже давно пользуюсь общим уважением. Меня приглашают во всякое приличное общество. Мне рады. Мне говорят тысячу приятных вещей. Я чувствую себя здесь облагодетельствованным. Все важные персоны, приезжающие из Петербурга или из Москвы, спешат со мной познакомиться. Князь Волконский, граф Орлов, князь Тенишев, сенатор Обрезков и многие другие глубокоуважаемые господа провели у меня не один приятный вечер.
Помимо той доброй репутации, которой я пользуюсь в Казани, должен назвать еще две причины, по которым у меня не было даже возможности быть развратником. Первая заключается в том, что мой хрупкий организм не вынесет и малейшего разгула. Я сильно страдаю от непроходимости в печени, которую обнаружил еще в Петербурге, а также от мочекаменной болезни, которая часто меня беспокоит. Во-вторых, я воспитываю двух сирот, которым не хотел бы подавать плохой пример. К тому же генерал Всеволжский, уезжая в Москву, доверил мне воспитание своего кузена, который также проживает у меня".
Тамара Ляленкова: Это был фрагмент письма профессора Фукса, перевод с французского. Впечатлениями от прочитанного продолжает делиться Павел Уваров.
Павел Уваров: Все эти хозяйственные задачи, дела о напившихся студентах, почему университетские профессора, если они такие грамотные, не могут читать министерских инструкций… Крик души попечителей, начальников. Как отвечает на необходимость предоставления конспектов профессор? Почему, собственно, в этот момент у него не было конспекта? Вообще-то, у него конспект есть, вот он даже на 16 страницах, и это еще не вся лекция, но в тот момент, когда его пришли инспектировать, он отвлекся и прочее. Письма восторженных студентов. Письма разгневанных студентов, преподавателям намекающие, что им пора уйти, но это уже конец этого периода.
Собственно говоря, исследовательская часть разделена на три раздела. Административные тяготы профессоров. Второй раздел - воспроизводство себе подобных. Как идет этот важнейший процесс социального воспроизводства. Третье – это профессиональное служение. Это разные вещи. Читая одну часть, хочется вспомнить фразу из анекдота: "А дустом не пробовали?" Потому что университет и так был еле дышащий, и профессора какие-то дундуки полные, и начальство их совершенно не понимает, но понимает, что военный человек может здесь справиться… Не понимают ничего – ни сущности университетской деятельности, ни характера преподавательской деятельности. Вместе с тем происходит каким-то непонятным, непостижимым образом воспроизводство, воссоздание этой среды, казалось бы, на совершенно неподготовленной почве. Дискурсивные практики, извините за выражение, втягивают человека, втягивают людей. Они гораздо более информативны, чем сам человек хочет сказать об этом, они формируют этот этнос. Эти люди, которым, в общем-то, сейчас я бы не доверил провести семинар, они делали огромную работу. Они, действительно, в силу каких-то внутренних механизмов втягивались в описание Российской империи, гигантскую работу этнографического характера. И фантастически точные интересные описания составляли. Медицинские всякие анамнезы, описание народов. И эта система рождала научный романтизм, казалось бы, совершенно им не свойственный. Меньше всего министерство заботилось о научной романтике, да и сами профессора заботились скорее о дровах, о выходе на пенсию и о том, что они не хотят ехать из Московского университета в Казанский. Там тяжелый климат. Тем не менее, пишет министр, раз тяжелый климат, значит и от московского преподавания его нужно отстранить. Пусть лечится человек.
Знаменитый Магнитский. Одни считают его реформатором, другие губителем Казанского университета. Он очень хорошо описывает, как нужно обустроить Казанский университет. Например, поблизости от спальных помещений третьего уровня устроена комната для уединения студентов проступившихся. Ее попечитель видел следующим образом. В коридоре над дверью выставляется приличная надпись. На двери и в окнах обязательно решетки. На стене – живописное распятие, широкая деревянная скамья простой работы, деревянный стол. На противоположной от скамьи стене – картина Страшного Суда. Но это не фантазии Магнитского, и не только желание следовать в русле регулярного государства. В каждой иезуитской коллегии была такая комната для размышлений. В Париже в 1594 году Жан Шастель был посажен в такую комнату, где понял, какой он грешник, что он погиб. Солгал на исповеди и понял, что спасти мир он может только одним образом – убить короля Генрих IV, в котором он подозревал Антихриста. Не дали это сделать. Иезуитов тогда на некоторое время выгнали из Франции. Практика… Понятно, откуда они ее берут. Университетская история имеет свои собственные традиции, которые воспроизводятся неведомыми путями.
Заключить я хочу на такой цитате. Это цитата из моего великого однофамильца Сергея Семеновича Уварова, который говорит, что "в продолжении университетского учения студенты инкорпоры не должны быть допускаемы ни к какому общему изъявлению общей мысли".
Диктор: "Я нахожу весьма предосудительным вкравшийся с некоторой поры между московскими студентами обычай рукоплескания на лекциях профессора ими более других любимого. Такое изъявление тем вреднее, что, допустив право публичной похвалы от питомцев наставникам, признается безмолвно и право осуждения. Вследствие сего предлагаю Вашему превосходительству строжайше запретить рукоплескание, немедленно подвергая взысканию и даже удалению из университета студентов, дозволивших себе впредь нарушать запрещение, которое должно быть объявлено через инспектора, обязав подпискою читавших".
Тамара Ляленкова: Это был абзац из конфиденциального предписания об установлении строгой дисциплины в Московском императорском университете. Рассказывает профессор МГУ Татьяна Венедиктова.
Татьяна Венедиктова: Я думала, читая последовательно, что вот хорошо бы осуществить, может быть, индивидуально, а может быть коллективно, такое российское алаверды на давнюю и очень хорошую американскую книжку, написанную 40 лет назад. Это была дебютная книга, впоследствии очень известного американиста Саквана Берковича. Книжка называется "Американская иеремиада". И он в этой книге обсуждает жанр, с его точки зрения, распространенный, может быть, даже ключевой в американской интеллектуальной культуре, жанр плача, жанр сетования на то, как пала культура, какие потери она несет. Интересно, что он описывает не только форму жанра, но и его функцию. А функция совершенно неожиданная. Жанр иеремиады в американской практике в его логике (и он это доказывает) – это скорее взбадривание адресата, побуждение его вспомнить, ради чего строился град на холме, и к чему все это должно в итоге привести.
Я об этом думала часто и много, потому что этот плач – это российская иеремиада, это то, что звучит со всех сторон в гуле нашей родной академической коммуникативной культуры. Этого очень много. Какие у этого функции? Вопрос, требующий обсуждения. Но интересно, что это богатейшая история. Все эти свидетельства, сформулированные таким красивым старинным, устаревшим слогом – это сплошь про это. Тычешь буквально в любую страницу и читаешь то, что можно было бы сказать самой.
"Призыв ученых через конкурс на вакантные кафедры редко оканчивается успехом. По необходимости мы обращаемся к собственным питомцам, но молодые люди, не имея способности собственными силами определить сферу своих знаний, слишком скоро исчерпывают весь запас своей учености и начинают считать себя совершенными по своей части. А университет, пытаясь искусственно сохранить в них энергию к продолжению ученых занятий, постепенно приносит, таким образом, вред и им, и себе". Эти вещи могли быть сказаны в 1812 году, в 1912 году, в 2012 году. И возникает по-настоящему ужасная мысль. Что происходит в процессе воспроизведения нами себе подобных? Что это за печальнейшее вечное возвращение?
Хотела бы закончить мыслью, которая меня очень вдохновила в только что прочитанной маленькой работе всего того же Вальтера Беньямина. Она называется "Учение о подобии". Беньямин говорит там о том, что подобие, способность усмотреть подобие и создание подобия – это то, что отличает человека, что делает человека человеком. Но при том, говорит он дальше, подобие, которое воспроизводится в культуре, - это ведь не воспроизведение холодных инертных масс знания. Это не повтор холостого хода традиций, хотя очень часто именно к этому все сводится. Он говорит – это вспышка. Это потребление или, может быть, даже истребление семиотического материала, в котором присутствует очень личностный момент.
Тамара Ляленкова: "Воспроизведение себе подобных" - один из трех разделов исследовательской части книги "Русские профессора" и одна из главных проблем современного российского университета. Правда, это не единственная аналогия. Спустя полвека от основания, система императорских университетов, по мнению чиновников, уже требовала реформ. Почему в России не состоялась университетская автономия, рассказывает профессор ВШЭ Елена Вишленкова.
Елена Вишленкова: Чиновники новой политической команды обвинили профессоров в том, что они забюрократизировались. Это очень интересный феномен, когда каждый день навязывалась новая форма отчетности, когда профессора уже не могли писать о себе – я профессор, я имею свое мнение, я так вижу. В начале XIX века он описывал каждого студента индивидуально. Знал его как личность. И тогда министерство сказало – нам не нужны ваши мысли, вот вам таблицы, будьте добры, заполните фамилию, происхождение, какие получил оценки. Причем, оценки не "хорошо", "плохо", "изряден", "очень хорош", "замечательный", "талантливый" и т. д., а 1, 2, 3, 4, 5. И каждый год вводятся количественные показатели эффективности деятельности профессоров и отменяются любые качественные характеристики. Университет в этой ситуации действительно бюрократизируется, и профессора знают, что их работа оценивается по тому, сколько издал статей, а не качеством написанного.
Тамара Ляленкова: Но это ужасно – абсолютная калька нынешней ситуации!
Елена Вишленкова: Во многом – да. Я читала эти документы и думала – Боже мой! Но это позволяет…
Тамара Ляленкова: …проконтролировать и понять, что происходит.
Елена Вишленкова: И главное, чем это обычно заканчивается. Потому что приходит новая команда и говорит – да что вы тут развели так много бумаг и какие-то количественные показатели. А качество-то у вас страдает! Студентов-то вы плохо учите! И книжки у вас никуда не годятся. Вы сами виноваты.
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, как тогда измерялось это качество? Потому что сейчас российское образование находится на пороге перемен, и никто не знает, как следует измерять. С одной стороны, вроде есть какие-то измерители, вполне понятные, но с другой стороны, всегда находятся эксперты, которые их правильность опровергают. И каждый по-своему прав.
Елена Вишленкова: Я думаю, что большой вред университетам в России нанесло стремление прекратить в них споры, конфликты…
Тамара Ляленкова: Беспокойства.
Елена Вишленкова: Да, любые беспокойства. Для оценки качества очень важна работа репутаций. Если есть репутационное сознание, то тогда важно качество. И это может по-разному существовать. Допустим, в Америке это сейчас существует через профессиональные университетские ассоциации. На этих ассоциациях люди выступают с докладами, обсуждают свои книги. Все обязаны прочитать в своей профессии необходимую литературу. Из этого складывается репутация ученого. Она влияет на приемы в тот или иной университет, и на каких основаниях его в этот университет возьмут, каким будет его жалование. Нет уравнительной системы. В Британии это существует на уровне того, что создаются экспертные комиссии, которые оценивают качество научной работы или учебной работы университетов. Но для профессоров важна их собственная репутация. Поэтому они не лоббируют интересы, а даже более критичны, как показали исследования, по отношению к своим университетам, к своим знакомым.
В России репутации не работают. Все об этом знают, все об этом говорят. Можно быть отвратительным ученым и раздувать щеки, всю жизнь сидеть на профессорской должности, занимать административные посты, быть председателем диссертационного совета, оценивать других. И никто ему не скажет – вы плохой ученый! Он же не проходит реальные конкурсы в университете. Все зависит от того, как к нему относится декан, как к нему относится ректор, насколько сильные клановые отношения он у становил у себя на факультете. Статус его будет зависеть от этого, но отнюдь не от научной репутации или от того, любят его слушать студенты или не любят. Ему все равно. Он принудит их ходить на свои лекции.
Я думаю, что уже в первой половине XIX века, в тот период, который мы изучаем, происходил именно подрыв этого репутационного сознания. Когда оно прорастало буквально в первые десятилетия XIX века, протоколы всех университетских советов фиксировали конфликты профессоров, как они ругались на этих советах. Но это была естественная процедура.
Тамара Ляленкова: На самом деле шел естественный процесс обсуждения, критики, в котором присутствует тот самый позитив.
Елена Вишленкова: Но тут уже вмешалось министерство. С точки зрения бюрократического сознания такие процедуры - признак плохого управления. Они ругаются.
Тамара Ляленкова: Письма пишут, на которые надо реагировать.
Елена Вишленкова: Да. Они пишут в министерство, жалуются друг на друга. Министр говорит – да угомоните вы их там. А Уваров уже в своих реляциях, вообще писал, что профессора должны воспитывать в студентах общее мнение, чтобы они одинаково мыслили, и профессора должны одинаково мыслить. Они не просветители. Пусть не берут на себя эту функцию. Это государство у нас просветитель. А вы – государственные служащие.
Тамара Ляленкова: В преподавателях уже усматривалась новая польза – они становились исключительно утилитарны, как механизм, как мы теперь бы сказали, модернизации страны, который должен работать.
Елена Вишленкова: Да. И Уваров – умный чиновник. Он просвещенный бюрократ, но мыслит категориями бюрократического мышления. Он в своих циркулярных письмах вполне предписывает, что профессора – это орудие правительства. А это уже другой статус университета. Он механизм, он гайка в государственном аппарате.
Тамара Ляленкова: Один из департаментов.
Елена Вишленкова: Один из департаментов. Были такие конфликтные ситуации, когда в том же Казанском университете в 1807 году директором университета стал пришедший из бюрократии Яковкин. Он в университетскую казну руку запускал и лишал профессоров жалованья. Если они с ним спорят, не входят в его партию, не выдавал вовремя жалованья. А жалованье в России выдавалось по третям – это значит три раза в год. И оказаться четыре месяца без жалованья, это значит жить в долг. А если вы живете в долг, растут проценты. Вы придете в лавку, вам отпустят товары, но будут проценты, которые сократят ваш доход. Масса же механизмов, с помощью которых можно неугодных убирать. Он давал профессору, который с ним спорил, квартиру, в которой протекала крыша, или дрова, которыми топить невозможно, они дымят, сырые, или еще что-нибудь. И тогда преподаватели подняли бунт, начали выступать против него на ученом совете. Директор пишет письмо в министерство: вот тут у меня бунтари. Он пишет в риторике бюрократического мышления. Если люди отстаивают свое достоинство, значит, они против власти. И он получает, в конце концов, добро на то, чтобы уволить без права преподавания. Это же урок! Он же разносится по всем университетам!
Но что потрясающе, что все уволенные профессора потом стали крупными чиновниками. Один из уволенных, Карташевский, стал попечителем учебного округа, его приняли на работу в министерство. Но сам факт увольнения - таких случаев один, два, три и достаточно. В отчетах писали – усмирил распрю между профессорами, не допустил наличие университетских партий. Ведь можно перевести в риторику мятежничества, когда разрушается государственный этнос и служение. Служить надо молча. А университет – это пространство слова, там все говорят.
Тамара Ляленкова: Это была Елена Вишленкова.
Итак, благодаря изучению архивов Казанского, Московского, Харьковского университетов и Министерства народного просвещения, оказалось, что корни современных проблем российского образования лежат гораздо глубже, чем можно было предположить.
НОВОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
Региональные:
В феврале на базе юридического факультета Чеченского государственного университета открылась первая в республике юридическая клиника. Главная миссия - оказание студентами бесплатной юридической помощи гражданам. На данный момент консультационные услуги под присмотром педагогов оказывают 25 студентов.
С 1 по 15 марта во всех общеобразовательных школах России состоятся открытые уроки, посвященные творчеству Валентина Распутина. Методические рекомендации по проведению уроков для учащихся подготовили на родине писателя - в Иркутской области. Старшеклассникам рекомендовано обсудить такие произведения как: "Последний срок", "Живи и помни", "Пожар" и "Прощание с Матёрой".
29 марта студенты орловских вузов проведут президентские выборы, приняв участие в организованной мэрией города игре "Твой выбор". Студентам предстоит выполнить несколько заданий: трехминутное выступление доверенного лица и самого кандидата в президенты, презентация предвыборной программы, а так же ответить на вопросы избирателей. Победителем игры станет участник, набравший наибольшее число голосов.
В Саранске третий год подряд на базе филологического факультета МГУ им. Н.П. Огарева проводятся курсы мордовских языков. В течение четырех месяц желающие смогут изучать официальные языки республики Мордовия - мокшанский и эрзянский. Набор слушателей проводится через Интернет. Спустя месяц начнут работу курсы финского и венгерского языков.
Решение, принятое руководством некоторых столичных школ о сокращении февральских каникул, вызвало недовольство родителей. В учебных заведениях заявили, что выбиваются из графика, в связи с тем, что 5 декабря после выборов школы были закрыты на санитарный день. Похожая ситуация сложится и после мартовских выборов президента.
Федеральные:
Живой Журнал стал частью школьной программы. На уроках обществознания российским школьникам предлагают изучать феномен социальных сетей и блогов. Один из пользователей сервиса, oleg_kozyrev, в своем блоге выложил скан проверочной работы из учебника по обществознанию, где подростку предлагается ответить на вопрос: почему у писателя Сергея Минаева, журналиста Дмитрия Диброва, галериста Марата Гельмана и телеведущей Маши Малиновской есть свои блоги в ЖЖ.
71% юношей, обучающихся в российских вузах, заявили, что наличие военной кафедры являлось основополагающим критерием при выборе учебного заведения. Таковы данные опроса, проведенного порталом для молодых специалистов Career.ru.
Система ЕГЭ нуждается в совершенствовании. Работа по избавлению госэкзамена от существующих недостатков ведется и в Министерстве образование и в администрации президента, заявил руководитель ведомства Сергей Иванов. Но даже при учете существующих недостатков, ЕГЭ существенно расширил возможности школьников и открыл двери столичных вузов для абитуриентов из других городов.
Премьер-министр Владимир Путин нашел способ поднять престиж службы в армии. Для тех, кто отдал долг родине, необходимо организовать годичные спецкурсы, прохождение которых позволит поступить фактически без экзаменов в престижные вузы страны. По словам главы правительства, ректоры ведущих учебных заведений поддержали его идею.
Школа должна работать 24 часа в сутки и стать местом, где воспитывается гражданское общество, заявил кандидат в президенты России Михаил Прохоров. Необходимо развивать библиотеки и спортивные залы, дать возможность родителям участвовать в образовательном процессе. Политик так же высказался за отмену ЕГЭ в существующем виде, отметив при этом, что итоговый экзамен все же должен сохраниться, но его форму и содержание должны определить учителя и родители.
Зарубежные:
Каждый десятый выпускник Оксфордского университета не может в течение первых 6 месяцев после окончания вуза устроиться на работу по специальности. Уровень безработицы среди выпускников университета составляет около 6% и колеблется в зависимости от факультета. Сложнее всего найти работу тем, кто изучал "неприкладные" предметы, такие как археология, древняя история и языки.
Приход нового министра образования в Таджикистане сопровождается введением нового дресс-кода для преподавателей. Так, например, всем женщинам-педагогам предписано ходить на работу в атласных платьях, поскольку это один из национальных видов женской одежды. Напомним, при бывшем министре образования педагогам было запрещено ношение исламских атрибутов одежды, галош, а учителям-мужчинам нельзя было отпускать бороду.
Директор одной из школ в турецкой провинции Эрзурум, Мустафа Айдын, предложил уничтожать детей, несущих потенциальную угрозу для общества. На такую мысль его натолкнул опыт работы в школе, где бОльшая часть учащихся, по словам Айдына, воры и будущие преступники. На основе образцов ДНК, взятых у осужденных преступников, директор предлагает составить "генетическую карту" для определения и дальнейшего уничтожения потенциально опасных для общества элементов. За свою идею директор был отстранен от работы.
