Я приехала из Хорватии, с семинара с непереводимым названием Queering Green Theory / Greening Queer Theory – про права ЛГБТИК и других букв (в основном в сочетании с «зеленой» политикой). За четыре дня интенсивных разговоров о правах и проблемах то и дело выделялись темы, по сути сводящиеся к одной: о чем, о ком и как мы говорим, когда говорим о правах представителей квир-сообщества.
Я буду далеко не первой, кто отмечает, что в публичной дискуссии на эту тему основное внимание уделяется гомосексуальным цисгендерным мужчинам. Вот и в свежей волне обсуждений, прокатившейся по России благодаря господину Милонову и его архангельским, костромским и новосибирским коллегам, речь идет все больше про геев, даже закон все время сокращают до «пропаганды гомосексуализма», хотя он на самом деле включает все буквы стандартной четырехбуквенной аббревиатуры. Но если послушать дискуссии, возникает такое ощущение, что даже лесбиянки, и те толком не существуют (что, в общем, логично для патриархального склада сознания, где мужская гомосексуальность представляет собой угрозу традиционной маскулинности, а женская не воспринимается всерьез). Выстраивается своего рода иерархия важности внутри пестрого квир-сообщества с точки зрения борьбы за права: сначала мужчины-геи, потом лесбиянки, потом транссексуалы, у которых пакет требуемых прав другой, и о них постоянно забывают, а дальше всякие сомнительные личности, в существовании которых другие буквы то и дело сомневаются – бисексуалы, транс- и квиргендеры всех мастей, асексуалы, интерсекс…
При этом в дискуссии в любой стране постоянно используется позиция «Born This Way» - мол, мы, геи, такими родились, и выбора у нас нет. С семинара я привезла ее название – «стратегический эссенциализм». Он кажется, на первый взгляд, вполне надежным средством против разнообразного перевоспитания и борьбы с пропагандой – по крайней мере, пока охотники за «геном гомосексуальности» его не нашли и не научились ликвидировать до рождения. Но это средство оборачивается против самого сообщества, потому что загоняет в ловушки сомнений внутренних и внешних и тех, кто осознал себя позже, и тех, кто находится не в крайней точке шкалы – а именно крайние точки чаще всего видны в стратегическом эссенциализме.
«Вы любите только противоположный пол, а я только свой, у меня нет выбора» - одной моносексуальности противопоставляют другую, замалчивая способных любить всех, не глядя на пол, как пансексуалы. «Рожденные не в том теле хотят его исправить» - и при этом в тени оказываются разом и те, кого устраивает их тело, но не устраивает то, что по телу их определяют – трансгендеры, и те, кто предпочитает жить со своим «неопределенным» телом, сопротивляясь попыткам его исправить – интерсекс.
Да и что такого в том, что выбор есть? Разве мы обязаны его делать? Пансексуал, способный любить людей любого пола и гендера – обязан ли выбирать только «положенный» пол и гендер? Сердцу, говорят, не прикажешь. Этот так называемый выбор – из области «Ромео и Джульетты»: всех люби, а этого не моги, потому что родом не вышел. В данном случае – буквально: родовое окончание не то.
Дело не том, что кто-то иначе не может. Дело в том, что ни один человек не обязан подстраиваться под произвольные требования, если его идентичность и его действия не причиняют другим вреда. (А я буду настаивать на том, что отношения взрослых дееспособных людей любого пола и гендера, равно как и любая гендерная идентичность и сексуальная ориентация, сами по себе вреда никому не причиняют; многочисленные их ненавистники вредят сами себе, создавая монстров у себя в головах и от них разнообразно страдая. Цитируя старый анекдот, не надо стряхивать на других своих крокодильчиков.)
Впрочем, вернемся к языку и сознанию. Проблема не только в born this way как позиции. Проблема в том, что для того, чтобы бороться за права какой-то группы, или просто говорить о ней, надо в нынешней системе языка и понимания социума сначала очертить эту группу, определить ее характеристики и дать ей название – а значит, навесить ярлык и вытеснить за пределы всех, кто не соответствует. Говорим о правах и проблемах женщин, вроде как всех – но на обочине оказываются то этнические группы, то домохозяйки, то трансженщины. Говорим о правах и проблемах геев и лесбиянок – и снова не замечаем трансов, или бисексуалов, или сползаем в проблемы только одного пола/гендера. Делим на категории и признаки, хотя по идее в конечном счете прийти должны к равенству, то есть к ситуации, когда все эти признаки, существуя во всем своем разнообразии, не влияют на положение человека в обществе.
Так пока что устроен язык, которым мы говорим о правах и равенстве. Так устроено сознание, которым мы их воспринимаем. Если сказать «все люди равны всем, и дело с концом», почему-то каждый раз оказывается, что некоторые равнее, по тому или другому признаку. И тем, кому равенства не досталось, приходится обращать на себя внимание, а для этого определять себя как группу. Это как будто временное явление, пока мы не доживем до золотого века равенства. Но оно же нас от него отделяет.
Что с этим делать? Точного рецепта я не знаю. И на семинаре ни к какому выводу мы не пришли. Но язык и сознание – вещи гибкие. Можно подождать, пока они сами изменятся. А можно над этим и поработать.
Я буду далеко не первой, кто отмечает, что в публичной дискуссии на эту тему основное внимание уделяется гомосексуальным цисгендерным мужчинам. Вот и в свежей волне обсуждений, прокатившейся по России благодаря господину Милонову и его архангельским, костромским и новосибирским коллегам, речь идет все больше про геев, даже закон все время сокращают до «пропаганды гомосексуализма», хотя он на самом деле включает все буквы стандартной четырехбуквенной аббревиатуры. Но если послушать дискуссии, возникает такое ощущение, что даже лесбиянки, и те толком не существуют (что, в общем, логично для патриархального склада сознания, где мужская гомосексуальность представляет собой угрозу традиционной маскулинности, а женская не воспринимается всерьез). Выстраивается своего рода иерархия важности внутри пестрого квир-сообщества с точки зрения борьбы за права: сначала мужчины-геи, потом лесбиянки, потом транссексуалы, у которых пакет требуемых прав другой, и о них постоянно забывают, а дальше всякие сомнительные личности, в существовании которых другие буквы то и дело сомневаются – бисексуалы, транс- и квиргендеры всех мастей, асексуалы, интерсекс…
При этом в дискуссии в любой стране постоянно используется позиция «Born This Way» - мол, мы, геи, такими родились, и выбора у нас нет. С семинара я привезла ее название – «стратегический эссенциализм». Он кажется, на первый взгляд, вполне надежным средством против разнообразного перевоспитания и борьбы с пропагандой – по крайней мере, пока охотники за «геном гомосексуальности» его не нашли и не научились ликвидировать до рождения. Но это средство оборачивается против самого сообщества, потому что загоняет в ловушки сомнений внутренних и внешних и тех, кто осознал себя позже, и тех, кто находится не в крайней точке шкалы – а именно крайние точки чаще всего видны в стратегическом эссенциализме.
«Вы любите только противоположный пол, а я только свой, у меня нет выбора» - одной моносексуальности противопоставляют другую, замалчивая способных любить всех, не глядя на пол, как пансексуалы. «Рожденные не в том теле хотят его исправить» - и при этом в тени оказываются разом и те, кого устраивает их тело, но не устраивает то, что по телу их определяют – трансгендеры, и те, кто предпочитает жить со своим «неопределенным» телом, сопротивляясь попыткам его исправить – интерсекс.
Да и что такого в том, что выбор есть? Разве мы обязаны его делать? Пансексуал, способный любить людей любого пола и гендера – обязан ли выбирать только «положенный» пол и гендер? Сердцу, говорят, не прикажешь. Этот так называемый выбор – из области «Ромео и Джульетты»: всех люби, а этого не моги, потому что родом не вышел. В данном случае – буквально: родовое окончание не то.
Дело не том, что кто-то иначе не может. Дело в том, что ни один человек не обязан подстраиваться под произвольные требования, если его идентичность и его действия не причиняют другим вреда. (А я буду настаивать на том, что отношения взрослых дееспособных людей любого пола и гендера, равно как и любая гендерная идентичность и сексуальная ориентация, сами по себе вреда никому не причиняют; многочисленные их ненавистники вредят сами себе, создавая монстров у себя в головах и от них разнообразно страдая. Цитируя старый анекдот, не надо стряхивать на других своих крокодильчиков.)
Впрочем, вернемся к языку и сознанию. Проблема не только в born this way как позиции. Проблема в том, что для того, чтобы бороться за права какой-то группы, или просто говорить о ней, надо в нынешней системе языка и понимания социума сначала очертить эту группу, определить ее характеристики и дать ей название – а значит, навесить ярлык и вытеснить за пределы всех, кто не соответствует. Говорим о правах и проблемах женщин, вроде как всех – но на обочине оказываются то этнические группы, то домохозяйки, то трансженщины. Говорим о правах и проблемах геев и лесбиянок – и снова не замечаем трансов, или бисексуалов, или сползаем в проблемы только одного пола/гендера. Делим на категории и признаки, хотя по идее в конечном счете прийти должны к равенству, то есть к ситуации, когда все эти признаки, существуя во всем своем разнообразии, не влияют на положение человека в обществе.
Так пока что устроен язык, которым мы говорим о правах и равенстве. Так устроено сознание, которым мы их воспринимаем. Если сказать «все люди равны всем, и дело с концом», почему-то каждый раз оказывается, что некоторые равнее, по тому или другому признаку. И тем, кому равенства не досталось, приходится обращать на себя внимание, а для этого определять себя как группу. Это как будто временное явление, пока мы не доживем до золотого века равенства. Но оно же нас от него отделяет.
Что с этим делать? Точного рецепта я не знаю. И на семинаре ни к какому выводу мы не пришли. Но язык и сознание – вещи гибкие. Можно подождать, пока они сами изменятся. А можно над этим и поработать.
