Принятие Государственной Думой России закона о некоммерческих организациях ставит многие организации гражданского сектора перед необходимостью либо прекратить работу, либо отказаться от иностранных грантов – и тогда тоже прекратить работу. Заявление о том, что от иностранной финансовой помощи, чтобы избежать регистрации в качестве "иностранного агента", откажется Московская Хельсинкская группа, 13 июля сделала председатель этой организации Людмила Алексеева.
О том, что новый закон означает для российских гражданских групп, в интервью РС рассказала член совета ижевской городской организации "Центр социальных и образовательных инициатив" Ольга Пишкова:
– Наша городская общественная организация работает на территории Удмуртской республики с 2000 года. У нее два основных направления – защита прав детей и гражданское образование. Да, мы получали разные гранты – и крупных грантодателей, и Европейской комиссии по защите прав человека, и посольств США, Нидерландов, и российские гранты.
– Какое-то государственное финансирование у вас есть по линии государственных организаций?
– Это называется "господдержка некоммерческих организаций". На это вот уже, по-моему, 5 или 6 лет выделяются гранты. Мы участвуем в конкурсах на их получение, которые в обиходной речи называются просто: "гранты президента РФ".
– Какими условиями оговаривается получение денег от иностранных организаций и как проводится отчетность по этим деньгам?
– Отчетность двойная: мы отчитываемся перед грантодателем и перед своей налоговой инспекцией, перед Минюстом.
– Что для вас означают изменения в законодательстве о порядке финансирования, названия и работы неправительственных, некоммерческих организаций?
– Название "иностранный агент" означает для нас то, что нам просто не дадут работать на территории Удмуртской республики. Это очень серьезный моральный фактор. У нас и прежде были некие прецеденты, хотя мы всегда работали в интересах граждан, во взаимодействии с властями, но всегда находился тот, кто говорил – они получают иностранные гранты. Конечно, для нас это будет означать практически уничтожение организации, хотя у нас есть обязательства перед теми гражданами, с которыми мы работаем. Но мы будем вынуждены отказаться от иностранного финансирования, от участия в международных конкурсах.
– Но вы же не занимаетесь политикой! У вас два общественно-социальных направления работы.
– Последние два дня обсуждается, какие конкретно организации не будут включены в этот список. В частности туда не будет включено "материнство и детство" (чем мы, казалось бы, и занимаемся), помощь разным социально уязвимым группам (этим мы тоже занимаемся), гражданское образование, правозащитная деятельность. Мы ,по сути, занимаемся и правозащитной деятельностью – защищаем права семей, которые имеют детей. Эта деятельность на словах всячески поддерживается в нашей стране. Мы получаем российские гранты для работы в этом направлении. Мы занимаемся гражданским образованием для того, чтобы было больше гражданских организаций, и люди понимали ответственность за свои поступки. Не заниматься социальной политикой, работая в гражданском секторе, невозможно! Тогда ты не окажешь никакой помощи людям. Просто потому, что оказывать какую-то материальную поддержку, не предлагая какие-то новые механизмы защиты людей, не участвуя в разработке новых инструментов и в этом смысле не участвуя в процессе принятия властью решений, невозможно помогать гражданам. А нас сейчас призывают к тому, чтобы мы не участвовали в принятии решений. Тогда непонятно, чем, собственно, мы должны заниматься.
– Предположим, вы попытаетесь работать по новой схеме, предложенной властями. Вы понимаете, что ждет вашу организацию, с точки зрения проверки финансирования?
– Не понимаю. Сейчас мы как организация, имеющая международное финансирование, внесены в отдельный список и отчитываемся по отдельной схеме. Судя по закону, ничего нового в процесс отчетности внесено быть не должно. Так что, не совсем понятно, что от нас потребуется. Мы ожидаем, что будет более тяжелая отчетность, больше бумаг придется собирать. Чиновники будут стараться поставить такие организации в еще более тяжелые условия. За один день до принятия закона, к председателю правительства РФ обращается бизнес и говорит: защитите бизнес, иначе предпринимательство не будет развиваться. Это разве серьезно?! Можно ли говорить о прозрачной и ясной схеме отчетности, если у принимающих этот закон не даже представления о том, кто будет в этот список включен.В законе очень много темных мест. А там, где есть темные места, всегда могут быть двойные стандарты.
– Как вы охарактеризуете отношение власти в Удмуртии к вашей организации? Вас терпят, вам стараются помочь? И есть ли люди, которые понимают важность того дела, которым вы занимаетесь?
– 10 лет мы работали с администрацией президента и правительства Удмуртской республики, с управлением по защите семьи, демографии и охране прав детства. В этой работе все зависело от человека, который возглавлял этот управление. Фактически мы работали на власть в надежде на то, что она будет принимать решения в интересах граждан, будет развивать новые институты, защищающие права ребенка. Я была первым уполномоченным по правам ребенка в Ижевске – сначала на общественных началах, потом как помощник главы города. Мы взаимодействуем с учреждениями, с городскими властями, но не с высшей властью Удмуртской республики. Надо отдать должное – все-таки развиваются и механизмы российского финансирования. Сейчас в Минэкономразвития появилась уполномоченная структура, которая объявляет конкурсы для российских социально ориентированных организаций.
– Вам понятны причины, по которым решено изменить это законодательство?
– Государство не понимает, что люди, которые вышли на улицы, не работают в подобных организациях, а вышли они просто потому, что не согласны со сложившимся положением вещей. Кто-то не согласен с политикой, кто-то борется за власть – у всех очень разные настроения. Но начинает, наконец, складываться гражданское общество. И, власть, с одной стороны, говорит, что она за развитие гражданского общества, а, с другой стороны, боится его, потому что не знает, что оно из себя представляет. Поэтому, я думаю, что властью в этом вопросе движет страх. Это первое. А второе – это некомпетентность законодательной власти. Она понятия не имеет, какие организации в чьих интересах работают – это видно по их репликам. Какие есть фонды, какие у них цели, чем занимаются гражданские организации в субъектах Федерации. Чтобы не доставлять себе дополнительных хлопот, лучше сделать запретительный закон.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
О том, что новый закон означает для российских гражданских групп, в интервью РС рассказала член совета ижевской городской организации "Центр социальных и образовательных инициатив" Ольга Пишкова:
– Наша городская общественная организация работает на территории Удмуртской республики с 2000 года. У нее два основных направления – защита прав детей и гражданское образование. Да, мы получали разные гранты – и крупных грантодателей, и Европейской комиссии по защите прав человека, и посольств США, Нидерландов, и российские гранты.
– Какое-то государственное финансирование у вас есть по линии государственных организаций?
– Это называется "господдержка некоммерческих организаций". На это вот уже, по-моему, 5 или 6 лет выделяются гранты. Мы участвуем в конкурсах на их получение, которые в обиходной речи называются просто: "гранты президента РФ".
– Какими условиями оговаривается получение денег от иностранных организаций и как проводится отчетность по этим деньгам?
– Отчетность двойная: мы отчитываемся перед грантодателем и перед своей налоговой инспекцией, перед Минюстом.
– Что для вас означают изменения в законодательстве о порядке финансирования, названия и работы неправительственных, некоммерческих организаций?
– Название "иностранный агент" означает для нас то, что нам просто не дадут работать на территории Удмуртской республики. Это очень серьезный моральный фактор. У нас и прежде были некие прецеденты, хотя мы всегда работали в интересах граждан, во взаимодействии с властями, но всегда находился тот, кто говорил – они получают иностранные гранты. Конечно, для нас это будет означать практически уничтожение организации, хотя у нас есть обязательства перед теми гражданами, с которыми мы работаем. Но мы будем вынуждены отказаться от иностранного финансирования, от участия в международных конкурсах.
– Но вы же не занимаетесь политикой! У вас два общественно-социальных направления работы.
– Последние два дня обсуждается, какие конкретно организации не будут включены в этот список. В частности туда не будет включено "материнство и детство" (чем мы, казалось бы, и занимаемся), помощь разным социально уязвимым группам (этим мы тоже занимаемся), гражданское образование, правозащитная деятельность. Мы ,по сути, занимаемся и правозащитной деятельностью – защищаем права семей, которые имеют детей. Эта деятельность на словах всячески поддерживается в нашей стране. Мы получаем российские гранты для работы в этом направлении. Мы занимаемся гражданским образованием для того, чтобы было больше гражданских организаций, и люди понимали ответственность за свои поступки. Не заниматься социальной политикой, работая в гражданском секторе, невозможно! Тогда ты не окажешь никакой помощи людям. Просто потому, что оказывать какую-то материальную поддержку, не предлагая какие-то новые механизмы защиты людей, не участвуя в разработке новых инструментов и в этом смысле не участвуя в процессе принятия властью решений, невозможно помогать гражданам. А нас сейчас призывают к тому, чтобы мы не участвовали в принятии решений. Тогда непонятно, чем, собственно, мы должны заниматься.
– Предположим, вы попытаетесь работать по новой схеме, предложенной властями. Вы понимаете, что ждет вашу организацию, с точки зрения проверки финансирования?
– Не понимаю. Сейчас мы как организация, имеющая международное финансирование, внесены в отдельный список и отчитываемся по отдельной схеме. Судя по закону, ничего нового в процесс отчетности внесено быть не должно. Так что, не совсем понятно, что от нас потребуется. Мы ожидаем, что будет более тяжелая отчетность, больше бумаг придется собирать. Чиновники будут стараться поставить такие организации в еще более тяжелые условия. За один день до принятия закона, к председателю правительства РФ обращается бизнес и говорит: защитите бизнес, иначе предпринимательство не будет развиваться. Это разве серьезно?! Можно ли говорить о прозрачной и ясной схеме отчетности, если у принимающих этот закон не даже представления о том, кто будет в этот список включен.В законе очень много темных мест. А там, где есть темные места, всегда могут быть двойные стандарты.
– Как вы охарактеризуете отношение власти в Удмуртии к вашей организации? Вас терпят, вам стараются помочь? И есть ли люди, которые понимают важность того дела, которым вы занимаетесь?
– 10 лет мы работали с администрацией президента и правительства Удмуртской республики, с управлением по защите семьи, демографии и охране прав детства. В этой работе все зависело от человека, который возглавлял этот управление. Фактически мы работали на власть в надежде на то, что она будет принимать решения в интересах граждан, будет развивать новые институты, защищающие права ребенка. Я была первым уполномоченным по правам ребенка в Ижевске – сначала на общественных началах, потом как помощник главы города. Мы взаимодействуем с учреждениями, с городскими властями, но не с высшей властью Удмуртской республики. Надо отдать должное – все-таки развиваются и механизмы российского финансирования. Сейчас в Минэкономразвития появилась уполномоченная структура, которая объявляет конкурсы для российских социально ориентированных организаций.
– Вам понятны причины, по которым решено изменить это законодательство?
– Государство не понимает, что люди, которые вышли на улицы, не работают в подобных организациях, а вышли они просто потому, что не согласны со сложившимся положением вещей. Кто-то не согласен с политикой, кто-то борется за власть – у всех очень разные настроения. Но начинает, наконец, складываться гражданское общество. И, власть, с одной стороны, говорит, что она за развитие гражданского общества, а, с другой стороны, боится его, потому что не знает, что оно из себя представляет. Поэтому, я думаю, что властью в этом вопросе движет страх. Это первое. А второе – это некомпетентность законодательной власти. Она понятия не имеет, какие организации в чьих интересах работают – это видно по их репликам. Какие есть фонды, какие у них цели, чем занимаются гражданские организации в субъектах Федерации. Чтобы не доставлять себе дополнительных хлопот, лучше сделать запретительный закон.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
