Как исторически менялся на Западе культурно-политический рейтинг России? 6 октября мы опубликовали интервью на эту тему политолога Стивена Коэна из Нью-Йоркского университета. Еще один гость Радио Свобода – известный русист, профессор литературы университета Нортвестерн в Чикаго Гари Морсон. На русский язык переведено много статей и одна книга ученого «Границы жанра», посвященная теории антиутопического романа.
Отправным пунктом нашей беседы с профессором Морсоном послужило дело Pussy Riot. Критика западных рок-звезд, обрушившаяся на Владимира Путина за санкционирование гонений на девушек, кажется, нанесла его репутации куда более чувствительный урон, чем привычные обвинения правозащитного сообщества.
– Насколько важна для кремлевских правителей их репутация на Западе?
– Мне кажется, кремлевским правителям важно, чтобы Запад о них думал хорошо, ровно в той мере, в какой они хотят, чтобы Россию считали нормальной цивилизованной страной, похожей на другие цивилизованные страны, а их самих – легитимными руководителями такой страны. Если же, напротив, они позиционируют себя как лидеры самобытной, ни на кого не похожей страны, желающей идти собственным путем, то тогда им важно, чтобы Запад о них думал плохо, от этого их легитимность только выигрывает. Специфика текущего момента, как я это вижу, состоит в том, что вожди России не решили окончательно, чего они хотят, – быть на Западе уважаемыми или презираемыми, и пока что черпают удовлетворение и от одного, и от другого.
– На какой период современной истории приходится пик культурного престижа России на Западе?
– Думаю, это период с нулевых по начало тридцатых годов прошлого века. К этому времени относятся первые качественные переводы на европейские языки классиков русской литературы – Достоевского и Толстого, признание драматургического гения Чехова, взлет русского балета, музыки и изобразительного искусства. Это было не просто искусство, по крайней мере, равное лучшим образцам искусства Запада, но и искусство, способное оживить декадентскую западную культуру. Так было приятно думать русским, и точно так же, как ни удивительно, думала западная интеллигенция. И это преклонение перед русским искусством повлияло на восприятие большевистской революции даже теми людьми, которым коммунистические идеи были чужды. Революция, по их оценке, заслуживала симпатий, потому что она была русской, потому что она произошла в стране, давшей миру Толстого; а о том, что Толстой не принял бы большевистский переворот, они на тот момент не задумывались. Даже во времена моей молодости было принято считать, что Чехов в «Вишневом саде» предсказал революцию, а значит, она не может быть стопроцентно плохой.
По сей день, как сказал профессор Морсон, многие западные интеллигенты, находящиеся во власти русской культуры, склонны расценивать революцию 1917 года как благородное свершение, которое, к сожалению, завершилось неудачей:
– Когда Путин надел православный крест, он уничтожил остатки позитивных чувств западной интеллигенции к сегодняшней России, ибо официальная атеистическая идеология была, наверное, последним, что притягивало к России нашу интеллектуальную элиту. Кто теперь признается в любви к России на Западе? Профессора русской литературы, но нас совсем немного. Даже Брежнев – с натяжкой, конечно – мог рассматриваться как наследник великой большевистской традиции, очаровавшей наших мыслителей. Но уж точно не Путин. Впрочем, он к этому и не стремится.
Очень симптоматично в этой связи, замечает Гари Морсон, что величайшей трагедией ХХ века Путин назвал именно распад СССР, а не крах коммунистической идеологии…
– Теперь немножко футурологии. Если Россия будет и дальше двигаться в своей эволюции в традиционалистском направлении, найдет ли она симпатии у консервативных кругов на Западе как защитница их ценностей подобно тому, как некогда находила их у прогрессивных кругов как носительница ценностей интернационально-социалистических?
– Если бы то, что происходит в России, можно было бы расценить как истинное религиозное возрождение, то это, я думаю, нашло бы положительный отклик у западных христиан, несмотря на все их канонические отличия от православных. Так же, как находит у них отклик деятельность христианских подвижников в Египте или Нигерии. Но мне не кажется, что наши христиане видят в российских священноначальниках, упрятавших в тюрьму девушек из Pussy Riot, за то, что те якобы осквернили церковь антипутинским молебном, кого-то помимо государственных чиновников; возможно, они даже не считают их настоящими христианами. Во всяком случае, на Нила Сорского эти иерархи совсем не похожи.
– Другой возможный сценарий развития России – социалистический. Смогут ли русские левые, если придут к власти, повторить свой первый исторический успех и снова вызвать массовый прилив эйфории у западных интеллигентов?
– Вряд ли. Нынешние русские социалисты, на мой взгляд, больше смахивают на национал-социалистов. Это не последователи Ленина, Мао и Кастро, кумиров западных левых. Они хотят экспроприировать крупную частную собственность, но не для того, чтобы принести избавление жертвам капиталистической эксплуатации во всем мире. По-моему, их идеи не могут импонировать никому за пределами России.
Так что же, нет сценария, в котором западная интеллигенция вновь влюбится в Россию? Профессор университета Нортвестерн Гари Морсон полагает, что «романтические», с позволения сказать, сценарии все-таки существуют:
– Во-первых, государство, нарастившее большую военную мощь и позиционирующее себя как антизападное, всегда будет иметь немалый престиж среди нашей интеллигенции, которая считает признаком хорошего тона и просто наличия ума способность противопоставлять себя родной цивилизации и родному обществу. Если Россия сможет оживить свой военно-промышленный комплекс настолько, чтобы вновь представлять собой главную угрозу Западу в области обычных вооружений, симпатии к ней левого блока наверняка окрепнут. Во-вторых, тот же левый блок, или, по крайней мере, заметная его часть, по моему убеждению, с энтузиазмом отнесется к спайке агрессивного православия с воинственным исламом, густо замешанном на антиизраильских, если не сказать антисемитских чувствах. Рост проарабских и антиизраильских настроений я наблюдаю в западных университетах уже давно, и Россия теоретически может на этом сыграть, если великодержавный дух будет и далее набирать силу.
В заключение профессор Морсон вспомнил слова Чаадаева о том, что Россия существует, чтобы преподать народам мира важный урок на тему того, чего и как не надо делать. Как заметил собеседник РС, если бы на Западе больше изучали неудавшиеся проекты политических и экономических реформ, то интерес к России был бы здесь намного сильнее. Да и престижа себе Россия могла бы прибавить, если бы разобралась в причинах своих провальных экспериментов с либерализмом.
Отправным пунктом нашей беседы с профессором Морсоном послужило дело Pussy Riot. Критика западных рок-звезд, обрушившаяся на Владимира Путина за санкционирование гонений на девушек, кажется, нанесла его репутации куда более чувствительный урон, чем привычные обвинения правозащитного сообщества.
– Насколько важна для кремлевских правителей их репутация на Западе?
– Мне кажется, кремлевским правителям важно, чтобы Запад о них думал хорошо, ровно в той мере, в какой они хотят, чтобы Россию считали нормальной цивилизованной страной, похожей на другие цивилизованные страны, а их самих – легитимными руководителями такой страны. Если же, напротив, они позиционируют себя как лидеры самобытной, ни на кого не похожей страны, желающей идти собственным путем, то тогда им важно, чтобы Запад о них думал плохо, от этого их легитимность только выигрывает. Специфика текущего момента, как я это вижу, состоит в том, что вожди России не решили окончательно, чего они хотят, – быть на Западе уважаемыми или презираемыми, и пока что черпают удовлетворение и от одного, и от другого.
– На какой период современной истории приходится пик культурного престижа России на Западе?
– Думаю, это период с нулевых по начало тридцатых годов прошлого века. К этому времени относятся первые качественные переводы на европейские языки классиков русской литературы – Достоевского и Толстого, признание драматургического гения Чехова, взлет русского балета, музыки и изобразительного искусства. Это было не просто искусство, по крайней мере, равное лучшим образцам искусства Запада, но и искусство, способное оживить декадентскую западную культуру. Так было приятно думать русским, и точно так же, как ни удивительно, думала западная интеллигенция. И это преклонение перед русским искусством повлияло на восприятие большевистской революции даже теми людьми, которым коммунистические идеи были чужды. Революция, по их оценке, заслуживала симпатий, потому что она была русской, потому что она произошла в стране, давшей миру Толстого; а о том, что Толстой не принял бы большевистский переворот, они на тот момент не задумывались. Даже во времена моей молодости было принято считать, что Чехов в «Вишневом саде» предсказал революцию, а значит, она не может быть стопроцентно плохой.
По сей день, как сказал профессор Морсон, многие западные интеллигенты, находящиеся во власти русской культуры, склонны расценивать революцию 1917 года как благородное свершение, которое, к сожалению, завершилось неудачей:
– Когда Путин надел православный крест, он уничтожил остатки позитивных чувств западной интеллигенции к сегодняшней России, ибо официальная атеистическая идеология была, наверное, последним, что притягивало к России нашу интеллектуальную элиту. Кто теперь признается в любви к России на Западе? Профессора русской литературы, но нас совсем немного. Даже Брежнев – с натяжкой, конечно – мог рассматриваться как наследник великой большевистской традиции, очаровавшей наших мыслителей. Но уж точно не Путин. Впрочем, он к этому и не стремится.
Очень симптоматично в этой связи, замечает Гари Морсон, что величайшей трагедией ХХ века Путин назвал именно распад СССР, а не крах коммунистической идеологии…
– Теперь немножко футурологии. Если Россия будет и дальше двигаться в своей эволюции в традиционалистском направлении, найдет ли она симпатии у консервативных кругов на Западе как защитница их ценностей подобно тому, как некогда находила их у прогрессивных кругов как носительница ценностей интернационально-социалистических?
– Если бы то, что происходит в России, можно было бы расценить как истинное религиозное возрождение, то это, я думаю, нашло бы положительный отклик у западных христиан, несмотря на все их канонические отличия от православных. Так же, как находит у них отклик деятельность христианских подвижников в Египте или Нигерии. Но мне не кажется, что наши христиане видят в российских священноначальниках, упрятавших в тюрьму девушек из Pussy Riot, за то, что те якобы осквернили церковь антипутинским молебном, кого-то помимо государственных чиновников; возможно, они даже не считают их настоящими христианами. Во всяком случае, на Нила Сорского эти иерархи совсем не похожи.
– Другой возможный сценарий развития России – социалистический. Смогут ли русские левые, если придут к власти, повторить свой первый исторический успех и снова вызвать массовый прилив эйфории у западных интеллигентов?
– Вряд ли. Нынешние русские социалисты, на мой взгляд, больше смахивают на национал-социалистов. Это не последователи Ленина, Мао и Кастро, кумиров западных левых. Они хотят экспроприировать крупную частную собственность, но не для того, чтобы принести избавление жертвам капиталистической эксплуатации во всем мире. По-моему, их идеи не могут импонировать никому за пределами России.
Так что же, нет сценария, в котором западная интеллигенция вновь влюбится в Россию? Профессор университета Нортвестерн Гари Морсон полагает, что «романтические», с позволения сказать, сценарии все-таки существуют:
– Во-первых, государство, нарастившее большую военную мощь и позиционирующее себя как антизападное, всегда будет иметь немалый престиж среди нашей интеллигенции, которая считает признаком хорошего тона и просто наличия ума способность противопоставлять себя родной цивилизации и родному обществу. Если Россия сможет оживить свой военно-промышленный комплекс настолько, чтобы вновь представлять собой главную угрозу Западу в области обычных вооружений, симпатии к ней левого блока наверняка окрепнут. Во-вторых, тот же левый блок, или, по крайней мере, заметная его часть, по моему убеждению, с энтузиазмом отнесется к спайке агрессивного православия с воинственным исламом, густо замешанном на антиизраильских, если не сказать антисемитских чувствах. Рост проарабских и антиизраильских настроений я наблюдаю в западных университетах уже давно, и Россия теоретически может на этом сыграть, если великодержавный дух будет и далее набирать силу.
В заключение профессор Морсон вспомнил слова Чаадаева о том, что Россия существует, чтобы преподать народам мира важный урок на тему того, чего и как не надо делать. Как заметил собеседник РС, если бы на Западе больше изучали неудавшиеся проекты политических и экономических реформ, то интерес к России был бы здесь намного сильнее. Да и престижа себе Россия могла бы прибавить, если бы разобралась в причинах своих провальных экспериментов с либерализмом.
