Все пики уже сломаны. Британская романистка Хилари Мантел якобы оскорбила беременную принцессу Кембриджскую, премьер Дэвид Кэмерон, сидя под пальмой в Индии, отчитал романистку, джентльмены-блогеры провели сравнительный анализ фигур двух участниц скандала, феминистки возмутились, продажи романов Хилари Мантел значительно выросли, пресса в итоге успокоилась, переключившись на "Оскары". И никто не заметил, с какой настойчивостью журнал London Review of Books старается привить британцам человеческое отношение к своим монархам.
Именно в этом журнале опубликована речь Хилари Мантел "Королевские тела". Она была прочитана еще в январе в рамках организуемой изданием серии публичных лекций в Британском музее. Последний роман Мантел, за который она получила прошлогодний "Букер", называется "Внесите тела" – это вторая часть трилогии из времен Кромвеля. В общем, названия перекликались. Тему задавала телесность.
Королевская особа в изложении Мантел – это прежде всего тело, зримое воплощение власти, которая к тому же должна посредством этого тела продолжаться. В центре речи – история Генриха VIII и Анны Болейн, история их тел, поданная как последовательность неудачных беременностей и родов, как гонка за наследником, обернувшаяся для Анны смертью. В истории британской монархии, по мысли Мантел, Анна Болейн была всего лишь устройством для производства детей. Мы даже не знаем, как она выглядела: знаменитый портрет, на котором она изображена с подвеской в виде буквы B, восходит к изображению, появившемуся через 50 лет после ее смерти. Тезис понятен: никакой человеческой трагедии из истории Анны Болейн не вытянуть, потому что на деле это была история механизмов, один из которых (Генриха VIII) был не совсем исправным: Хилари Мантел приводит медицинскую гипотезу, разъясняющую характер его недуга.
Впрочем, тезис о монархе как механически понятой телесности носит в этой лекции не только исторический, но и принципиальный характер. Он распространяется на всех членов королевской семьи, в том числе и на ныне живущих. Мантел вспоминает, как присутствовала на какой-то культурной церемонии, устроенной принцем Уэльским. До этого она никогда не видела Чарльза вблизи, но когда это произошло, ее первой и единственной реакцией было восхищение элегантностью его костюма. Ничего внутреннего у принца не было: он предстал как произведение умелых портных.
Самая трогательная из рассказанных Мантел историй относится к Елизавете II. Романистка столкнулась с ней на одном из мероприятий книжной ярмарки в Букингемском дворце. Королева ходила по комнатам, и о ее приближении проще всего было догадаться по усиленному вниманию к картинам и выставленным в витринах редкостям, которое вдруг охватывало всех без исключения присутствовавших, до того оживленно разговаривавших друг с другом. Королева проходила дальше – и общение возобновлялось. Это отношение объяснялось, конечно, пиететом к монарху. Подойти и заговорить с королевой никто не решался, рассматривать ее тоже было невозможно, но что должна была испытывать сама Елизавета II, молча курсировавшая в течение нескольких часов по собственным комнатам, остается только гадать. Одиночество. И вероятно, даже обиду. Ситуация камерного, человеческого общения в присутствии королевы превратилась в пытку. Потому что естественная реакция на присутствие монарха состоит как раз в том, чтобы на него (или на нее) глазеть.
Собственно, именно этим и занимаются медиа. Мантел подробно анализирует медийный образ принцессы Дианы – от первой фотографии, на которой она стоит против света так, что сквозь юбку просвечивают ноги, до последних кадров в парижском туннеле, куда ее загнали все те же охотники за снимками. Живая, немеханическая телесность Дианы доставила королевской семье массу проблем.
Герцогиня Кембриджская, пишет Мантел, была избрана как полная ей противоположность. Ничего живого – помимо способности производить потомство – в ней нет. Она воплощает собой телесность стоящего в витрине пластикового манекена: хорошо сложена, мило улыбается. Молчит. Все это покрыто слоем хорошего лака, предохраняющего от чрезмерно проницательных взглядов. Диагноз подтверждает официальный портрет кисти Пола Эмсли, представленный публике в январе. Назвать эти глаза живыми – значит сильно погрешить против истины.
Собственно, за этот пассаж пресса и ополчилась на Хилари Мантел, причем ополчилась, как это часто бывает, зря. Критиковать эту речь мог только человек, не знакомый с концовкой. Романистка завершает свое выступление вопросом: нужна ли давно повзрослевшей нации монархия? Политически эта проблема в Британии не рассматривается, потому что к монархии там относятся как к развлечению типа стрип-клуба. На королей надо смотреть – так устроена монархия. Но обожание может легко обернуться преследованием – так устроены современные медиа. И здесь Мантел произносит ключевую фразу: ничто не заставляет нас превращаться в посетителей Бедлама, когда мы смотрим на монархов. Нет никакой необходимости ни в радостном любопытстве, ни в последующей жестокости. Можно ведь просто помнить, что они – люди.
До этой строчки никто из участников медиаскандала, конечно же, не дочитал. А зря, потому что именно она выражает монархическую политику London Review of Books. Это издание пытается утверждать человечность монархов посредством книг.
Выступление Мантел начинается с короткой истории: на каком-то книжном мероприятии ее просят выбрать любую книгу и отправить ее любому человеку. Она берет книгу историка культуры Каролины Вебер "Королева моды: в каком наряде Мария-Антуанетта отправилась на революцию" и адресует ее герцогине Кембриджской. Не для того, чтобы намекнуть, что Англию ждут социальные потрясения, а чтобы предостеречь Кейт от полного превращения в витринный манекен, весь смысл которого определяется тем, что на него надето. Ход в высшей степени человечный и ненавязчивый. Кроме того, здесь имеется второй смысл.
Весной 2007 года London Review of Books опубликовал новеллу Алана Беннетта "Необычный читатель" (The Uncommon Reader) – тонкую, смешную историю о неожиданном увлечении Елизаветы II книгами. Во время прогулки с корги королева видит передвижную библиотеку, заводит разговор с работающим там мальчиком, берет рекомендованные им книжки – и жизнь ее меняется. Прислуга, семья и советники, конечно, не понимают, что с ней происходит. Зато понимать начинает она сама (себя и происходившие с ней события) и мы (ее и занимающие ее мотивы). Книги отменяют тела. Только они способны создать общее человеческое пространство, доступное и монарху, и простым смертным.
весь блог
Именно в этом журнале опубликована речь Хилари Мантел "Королевские тела". Она была прочитана еще в январе в рамках организуемой изданием серии публичных лекций в Британском музее. Последний роман Мантел, за который она получила прошлогодний "Букер", называется "Внесите тела" – это вторая часть трилогии из времен Кромвеля. В общем, названия перекликались. Тему задавала телесность.
Королевская особа в изложении Мантел – это прежде всего тело, зримое воплощение власти, которая к тому же должна посредством этого тела продолжаться. В центре речи – история Генриха VIII и Анны Болейн, история их тел, поданная как последовательность неудачных беременностей и родов, как гонка за наследником, обернувшаяся для Анны смертью. В истории британской монархии, по мысли Мантел, Анна Болейн была всего лишь устройством для производства детей. Мы даже не знаем, как она выглядела: знаменитый портрет, на котором она изображена с подвеской в виде буквы B, восходит к изображению, появившемуся через 50 лет после ее смерти. Тезис понятен: никакой человеческой трагедии из истории Анны Болейн не вытянуть, потому что на деле это была история механизмов, один из которых (Генриха VIII) был не совсем исправным: Хилари Мантел приводит медицинскую гипотезу, разъясняющую характер его недуга.
Впрочем, тезис о монархе как механически понятой телесности носит в этой лекции не только исторический, но и принципиальный характер. Он распространяется на всех членов королевской семьи, в том числе и на ныне живущих. Мантел вспоминает, как присутствовала на какой-то культурной церемонии, устроенной принцем Уэльским. До этого она никогда не видела Чарльза вблизи, но когда это произошло, ее первой и единственной реакцией было восхищение элегантностью его костюма. Ничего внутреннего у принца не было: он предстал как произведение умелых портных.
Самая трогательная из рассказанных Мантел историй относится к Елизавете II. Романистка столкнулась с ней на одном из мероприятий книжной ярмарки в Букингемском дворце. Королева ходила по комнатам, и о ее приближении проще всего было догадаться по усиленному вниманию к картинам и выставленным в витринах редкостям, которое вдруг охватывало всех без исключения присутствовавших, до того оживленно разговаривавших друг с другом. Королева проходила дальше – и общение возобновлялось. Это отношение объяснялось, конечно, пиететом к монарху. Подойти и заговорить с королевой никто не решался, рассматривать ее тоже было невозможно, но что должна была испытывать сама Елизавета II, молча курсировавшая в течение нескольких часов по собственным комнатам, остается только гадать. Одиночество. И вероятно, даже обиду. Ситуация камерного, человеческого общения в присутствии королевы превратилась в пытку. Потому что естественная реакция на присутствие монарха состоит как раз в том, чтобы на него (или на нее) глазеть.
Собственно, именно этим и занимаются медиа. Мантел подробно анализирует медийный образ принцессы Дианы – от первой фотографии, на которой она стоит против света так, что сквозь юбку просвечивают ноги, до последних кадров в парижском туннеле, куда ее загнали все те же охотники за снимками. Живая, немеханическая телесность Дианы доставила королевской семье массу проблем.
Герцогиня Кембриджская, пишет Мантел, была избрана как полная ей противоположность. Ничего живого – помимо способности производить потомство – в ней нет. Она воплощает собой телесность стоящего в витрине пластикового манекена: хорошо сложена, мило улыбается. Молчит. Все это покрыто слоем хорошего лака, предохраняющего от чрезмерно проницательных взглядов. Диагноз подтверждает официальный портрет кисти Пола Эмсли, представленный публике в январе. Назвать эти глаза живыми – значит сильно погрешить против истины.
Собственно, за этот пассаж пресса и ополчилась на Хилари Мантел, причем ополчилась, как это часто бывает, зря. Критиковать эту речь мог только человек, не знакомый с концовкой. Романистка завершает свое выступление вопросом: нужна ли давно повзрослевшей нации монархия? Политически эта проблема в Британии не рассматривается, потому что к монархии там относятся как к развлечению типа стрип-клуба. На королей надо смотреть – так устроена монархия. Но обожание может легко обернуться преследованием – так устроены современные медиа. И здесь Мантел произносит ключевую фразу: ничто не заставляет нас превращаться в посетителей Бедлама, когда мы смотрим на монархов. Нет никакой необходимости ни в радостном любопытстве, ни в последующей жестокости. Можно ведь просто помнить, что они – люди.
До этой строчки никто из участников медиаскандала, конечно же, не дочитал. А зря, потому что именно она выражает монархическую политику London Review of Books. Это издание пытается утверждать человечность монархов посредством книг.
Выступление Мантел начинается с короткой истории: на каком-то книжном мероприятии ее просят выбрать любую книгу и отправить ее любому человеку. Она берет книгу историка культуры Каролины Вебер "Королева моды: в каком наряде Мария-Антуанетта отправилась на революцию" и адресует ее герцогине Кембриджской. Не для того, чтобы намекнуть, что Англию ждут социальные потрясения, а чтобы предостеречь Кейт от полного превращения в витринный манекен, весь смысл которого определяется тем, что на него надето. Ход в высшей степени человечный и ненавязчивый. Кроме того, здесь имеется второй смысл.
Весной 2007 года London Review of Books опубликовал новеллу Алана Беннетта "Необычный читатель" (The Uncommon Reader) – тонкую, смешную историю о неожиданном увлечении Елизаветы II книгами. Во время прогулки с корги королева видит передвижную библиотеку, заводит разговор с работающим там мальчиком, берет рекомендованные им книжки – и жизнь ее меняется. Прислуга, семья и советники, конечно, не понимают, что с ней происходит. Зато понимать начинает она сама (себя и происходившие с ней события) и мы (ее и занимающие ее мотивы). Книги отменяют тела. Только они способны создать общее человеческое пространство, доступное и монарху, и простым смертным.
весь блог
