Граф Эрик Стенбок не расставался с огромной куклой, которую называл своим сыном, водил знакомство с Оскаром Уайльдом, держал в поместье диковинных зверей, курил опиум, красил ногти, в 1894 году выпустил книгу рассказов "Этюды о смерти" и вскоре умер. Через 100 лет рукописи Стенбока собрал музыкант Дэвид Тибет, но огромный том, который он готовился издать, по каким-то оккультным причинам так и не вышел. Дэвид поделился со мной своим архивом, и книга Стенбока "Триумф зла" в 2005 году появилась на русском. Появилась и тут же испарилась, теперь ее нигде не сыскать. Все в жизни Эрика Стенбока было изрядно скособочено, и судьба его сочинений тоже оказалась странной: в Англии, где он жил, они не изданы, зато великолепно переведены на славянский язык, графу не известный. Переводить вязкую викторианскую прозу сложно, и по счастливой случайности я нашел тогда замечательного мастера – писателя Валерия Вотрина, знатока темных литературных переулков. Он и подготовил "Триумф зла".

Прошло восемь лет, Валерий перебрался из Брюсселя в Москву и теперь перевел еще один шедевр викторианского подполья – поэму Джеймса Томсона "Город страшной ночи" (1874). Подозреваю, что именно Москва, один из самых мрачных городов на планете, вдохновила его на это свершение. Поэмой Томсона переводчики интересовались в разные времена, Максимилиан Волошин хотел напечатать ее в "Аполлоне" в 1908 году, фрагменты другого перевода появились в 1937-м, однако завершить труд в первый раз помешала декадентская распущенность, а во второй – большевистская безжалостность. Только в XXI веке удалось одолеть оба недуга.

Слух ходит – привиденья средь людей
По улицам блуждают здесь во тьме,
Полны их речи вековых скорбей,
Тайн жгучих, что в могиле как в тюрьме, –
Но многие считают их виденьем
Иль даже хуже – умопомраченьем,
Ведь нет здесь никого в своем уме.

Пускай безумец, что в бреду горит,
Поведать о грехах своих готов,
Он сокровенный помысл утаит, –
Но призрак бесстыдливый не таков:
Краснеет от смущенья плоть нагая –
Кость голая торчит, стыда не зная,
Смешны скелету саван и покров.

Иной здесь призрак – словно человек,
А человек на призрака похож,
Странней фигур я не видал вовек,
Брала от едкого дыханья дрожь:
Сей Город странен так и безысходен,
Что человек здесь вовсе чужероден –
Фантомам лучше дома не найдешь.


У поэмы Томсона много дальних родственников. Среди них – стихотворение юного Владислава Ходасевича:

В моей стране уродливые дети
Рождаются, на смерть обречены.
От их отцов несу вам песни эти.
Я к вам пришел из мертвенной страны.

Еще один населенный фантомами город вечного мрака появляется у Ханса Хенни Янна в новелле "Свинцовая ночь". У Томсона тоже тьма поглощает всё:

Здесь фонари не гаснут, но при этом
Сыскать оконца, что мерцало светом
В домах сквозь тьму, едва ли б кто сумел.

Мрачность Томсона столь исступлённа и лишена усмешки, что кажется пародийной. Но автор, конечно, был исключительно серьезен, как сегодняшний семнадцатилетний гот, надевающий черный плащ и шагающий на концерт Бликсы Баргельда. Томсон, бескомпромиссный аутсайдер, носил свою отверженность, словно черную корону, и грозил Богу кулаком со страниц атеистических журналов. Один из его псевдонимов – Crepusculus, "сумрачный", другой – Биши Ванолис (второе имя Шелли + Новалис с переставленными слогами).

Герой поэмы бродит среди мрачных домов, где зачахла Вера, пала под кривым ножом Любовь и угасла Надежда. "Любви, Надежды, Веры больше нет, Так есть ли Жизнь? Чем движим ее свет?" К 19-й главе он добирается до Реки Самоубийц, в последней, 21-й, смотрит на идола, крылатую жену – дюреровскую Меланхолию, хозяйку страшного города. "Никогда еще английская поэзия не видела произведения столь мрачного и пронизанного таким беспросветным отчаянием", – справедливо замечает переводчик. Последние годы жизни Томсона были ужасней его видений: он спился и скитался по ночлежкам. Судьба неблагосклонна к богоборцам.

Так выслушайте слово уст моих,
Несу посланье мертвых и живых,
Великой радости благую весть –
Нет Бога, и не Враг нас произвел,
Чтоб мучить. Если чахнуть – наш удел,
Ничью мы тем не насыщаем месть.

Мир не сразу научился ценить вещи столь пессимистичные, понадобилась мировая война и эпидемия испанки. Интерес к стихам Томсона возник через 40 лет после его смерти. Если сегодняшнему ценителю черной меланхолии не хватает любимого прадедушки, советую прочитать эту небольшую книгу, превосходно выпущенную "Водолеем".
Заодно можно послушать наш разговор с Валерием Вотриным о Джеймсе Томсоне – о его пьянстве, увлечении стихами Леопарди и посмертной славе:
Валерий Вотрин о "Городе страшной ночи"