У интернета долгая память. Из понятного желания ее укоротить на сайте Guardian недавно ввели постоянную рубрику, посвященную праву юзеров на забвение. Помимо подробных инструкций о том, как удалить себя из сети, там есть и материалы теоретического свойства. В одном из них излагаются довольно любопытные взгляды оксфордского профессора Виктора Майера-Шенбергера на возможность законодательного регулирования продолжительности сетевой памяти.
Майер-Шенбергер называет себя "повитухой" светлой идеи: он предлагает ввести официальный срок годности информации, по истечении которого она бы автоматически удалялась из сети. Само определение "повитуха" (так называл себя Сократ, помогавший душам юношей выбраться на свет истины) подсказывает, что речь идет не столько о практических материях, сколько о философских. Действительно, Майер-Шенбергер рассуждает не о том, как технически удалить нежелательные упоминания о себе из интернета, а о том, что их исчезновение соответствует человеческой природе, тогда как вечное сохранение ей противоречит.
Человеку свойственно забывать. Это необходимо, например, для того, чтобы принимать решения. Решения нацелены на будущее, а принимаются в настоящем. В процессе принятия решения задействовано некое понимание настоящего, соответствующая моменту система его оценки и привлеченные для поддержания этой системы данные из прошлого. Принять решение, основываясь на всем объеме данных из прошлого, невозможно – хотя бы потому, что на их обработку уйдет столько времени, что действовать будет уже поздно. Реконструкция прошлого, с которой мы можем иметь дело по ходу жизни, строится на ценностях настоящего. В этом месте Виктор Майер-Шенбергер предлагает провести простой эксперимент: взять собственный дневник двадцатилетней давности и убедиться, насколько неверными кажутся с сегодняшней точки зрения зафиксированные там оценки. Если цель состоит в том, чтобы продолжать действовать и развиваться, последнее, что нам нужно, – это перечитывать собственные дневники.
Сеть в свете рассуждений Майера-Шенбергера предстает как глубоко бесчеловечный феномен. Он даже сравнивает ее с аномалией, напоминая историю Джилл Прайс – женщины, страдающей гипертимезией, то есть избыточной автобиографической памятью. В эмоциональном плане Джилл Прайс, по ее собственным словам, приходится несладко, потому что действительная для всех максима "время лечит" в ее случае не работает. Отсюда Майер-Шенбергер делает вывод, что лечить нужно сеть – с помощью законов. Если ввести срок годности для персональных данных, интернет станет куда гуманнее. Неудивительно, что эту инициативу поддерживает 84% молодежи и 90% пожилого населения (Майер-Шенбергер ссылается на исследование, проведенное в университете Беркли).
Рассуждение это, как я и предположила с самого начала, носит чисто умозрительный характер. Только, кажется, на роль Сократа Майер-Шенбергер претендует незаслуженно. Скорее уж можно назвать его мастером вводящей в заблуждение параллели, то есть софистом. Потому что ключевым вопросом в данном случае оказывается как раз вопрос технический.
Человеческая память, как следует из предыдущих рассуждений, забывает прагматически: мы теряем из виду то, что нам выгодно в данный момент потерять из виду, и вспоминаем то, что нам удобнее вспомнить. Говорить о полном исчезновении сведений из прошлого в случае человеческой памяти не приходится – кому не случалось неожиданно вспомнить нечто, проливающее новый свет на сложившуюся ситуацию. Любопытно, что полное уничтожение информации из интернета тоже технически невозможно. Информацию можно удалить с конкретного сайта – но вряд ли возможно обязать Гугл удалить ее из индекса и даже теоретически невозможно проконтролировать все бэкапы, в которых эта информация может содержаться (на это указывает Джошуа Китинг в своем отзыве на софистические рассуждения Майера-Шенбергера). Удалив нечто из общего доступа, мы создадим всевидящее око в виде Гугла и случайные островки осведомленности о прошлом в бэкапах, причем верифицировать их без помощи Гугла будет уже невозможно. Получается, что интернет в его современном виде куда ближе к устройству человеческой памяти, чем в том, к которому предлагает привести его Майер-Шенбергер.
Чтобы прийти к выводу о неуничтожимости информации, не надо обладать какими-то особыми знаниями об устройстве интернета. Достаточно банальной начитанности по части детективов: они, собственно, и строятся на том, что уничтожить все улики никогда нельзя, потому что невозможно представить, что может оказаться уликой.
В Times Literary Supplement мне попалась поучительная история из доинтернетных времен. В конце 1980-х в журнале History была напечатана статья Тревора Макговерна "Консервативная идеология в Британии в 90-е годы XVIII века". Уже после публикации выяснилось, что она была плагиатом. Редактор журнала признал ошибку и разослал всем подписчикам статью другого автора, напечатанную на самоклеящейся бумаге, с просьбой приклеить эти страницы поверх статьи Макговерна, чтобы дезавуировать задним числом факт публикации плагиата. Часть подписчиков добросовестно последовала этим рекомендациям, другая часть решила, что им лень. Наступила эпоха интернета, оцифровки данных и создания электронных архивов. Совершенно случайно журнал History оцифровывался с экземпляра, к которому "искупительная" статья не была приклеена. Тревор Макговерн увековечил себя в интернете, явно подточив доверие к бумажным экземплярам, исправленным добросовестными библиотекарями в соответствии с инструкциями редактора.
У этого анекдота есть, однако, мораль: эффективно уничтожить информацию можно лишь посредством ее умножения. Если бы редактор History опубликовал подробное сообщение о плагиате не вместо, а наряду со статьей, оно бы тоже попало в современные цифровые архивы, сохранив, таким образом, возможность для прагматического забвения по образцу человеческой памяти: узнав, что статья Макговерна – плагиат, ученые просто исключили бы ее из круга источников, которыми они пользуются.
Мошенники, кстати, понимают свойство неуничтожимости информации гораздо лучше, чем Виктор Майер-Шенбергер, стремящийся к ее гуманному законодательному регулированию. Даже кремлевским ботам известно, что аннигилировать неприятное сообщение можно только путем его максимального распространения в ненадлежащем контексте. Единственное действенное средство заставить всех забыть о себе – это писать о себе больше.
Майер-Шенбергер называет себя "повитухой" светлой идеи: он предлагает ввести официальный срок годности информации, по истечении которого она бы автоматически удалялась из сети. Само определение "повитуха" (так называл себя Сократ, помогавший душам юношей выбраться на свет истины) подсказывает, что речь идет не столько о практических материях, сколько о философских. Действительно, Майер-Шенбергер рассуждает не о том, как технически удалить нежелательные упоминания о себе из интернета, а о том, что их исчезновение соответствует человеческой природе, тогда как вечное сохранение ей противоречит.
Человеку свойственно забывать. Это необходимо, например, для того, чтобы принимать решения. Решения нацелены на будущее, а принимаются в настоящем. В процессе принятия решения задействовано некое понимание настоящего, соответствующая моменту система его оценки и привлеченные для поддержания этой системы данные из прошлого. Принять решение, основываясь на всем объеме данных из прошлого, невозможно – хотя бы потому, что на их обработку уйдет столько времени, что действовать будет уже поздно. Реконструкция прошлого, с которой мы можем иметь дело по ходу жизни, строится на ценностях настоящего. В этом месте Виктор Майер-Шенбергер предлагает провести простой эксперимент: взять собственный дневник двадцатилетней давности и убедиться, насколько неверными кажутся с сегодняшней точки зрения зафиксированные там оценки. Если цель состоит в том, чтобы продолжать действовать и развиваться, последнее, что нам нужно, – это перечитывать собственные дневники.
Сеть в свете рассуждений Майера-Шенбергера предстает как глубоко бесчеловечный феномен. Он даже сравнивает ее с аномалией, напоминая историю Джилл Прайс – женщины, страдающей гипертимезией, то есть избыточной автобиографической памятью. В эмоциональном плане Джилл Прайс, по ее собственным словам, приходится несладко, потому что действительная для всех максима "время лечит" в ее случае не работает. Отсюда Майер-Шенбергер делает вывод, что лечить нужно сеть – с помощью законов. Если ввести срок годности для персональных данных, интернет станет куда гуманнее. Неудивительно, что эту инициативу поддерживает 84% молодежи и 90% пожилого населения (Майер-Шенбергер ссылается на исследование, проведенное в университете Беркли).
Рассуждение это, как я и предположила с самого начала, носит чисто умозрительный характер. Только, кажется, на роль Сократа Майер-Шенбергер претендует незаслуженно. Скорее уж можно назвать его мастером вводящей в заблуждение параллели, то есть софистом. Потому что ключевым вопросом в данном случае оказывается как раз вопрос технический.
Человеческая память, как следует из предыдущих рассуждений, забывает прагматически: мы теряем из виду то, что нам выгодно в данный момент потерять из виду, и вспоминаем то, что нам удобнее вспомнить. Говорить о полном исчезновении сведений из прошлого в случае человеческой памяти не приходится – кому не случалось неожиданно вспомнить нечто, проливающее новый свет на сложившуюся ситуацию. Любопытно, что полное уничтожение информации из интернета тоже технически невозможно. Информацию можно удалить с конкретного сайта – но вряд ли возможно обязать Гугл удалить ее из индекса и даже теоретически невозможно проконтролировать все бэкапы, в которых эта информация может содержаться (на это указывает Джошуа Китинг в своем отзыве на софистические рассуждения Майера-Шенбергера). Удалив нечто из общего доступа, мы создадим всевидящее око в виде Гугла и случайные островки осведомленности о прошлом в бэкапах, причем верифицировать их без помощи Гугла будет уже невозможно. Получается, что интернет в его современном виде куда ближе к устройству человеческой памяти, чем в том, к которому предлагает привести его Майер-Шенбергер.
Чтобы прийти к выводу о неуничтожимости информации, не надо обладать какими-то особыми знаниями об устройстве интернета. Достаточно банальной начитанности по части детективов: они, собственно, и строятся на том, что уничтожить все улики никогда нельзя, потому что невозможно представить, что может оказаться уликой.
В Times Literary Supplement мне попалась поучительная история из доинтернетных времен. В конце 1980-х в журнале History была напечатана статья Тревора Макговерна "Консервативная идеология в Британии в 90-е годы XVIII века". Уже после публикации выяснилось, что она была плагиатом. Редактор журнала признал ошибку и разослал всем подписчикам статью другого автора, напечатанную на самоклеящейся бумаге, с просьбой приклеить эти страницы поверх статьи Макговерна, чтобы дезавуировать задним числом факт публикации плагиата. Часть подписчиков добросовестно последовала этим рекомендациям, другая часть решила, что им лень. Наступила эпоха интернета, оцифровки данных и создания электронных архивов. Совершенно случайно журнал History оцифровывался с экземпляра, к которому "искупительная" статья не была приклеена. Тревор Макговерн увековечил себя в интернете, явно подточив доверие к бумажным экземплярам, исправленным добросовестными библиотекарями в соответствии с инструкциями редактора.
У этого анекдота есть, однако, мораль: эффективно уничтожить информацию можно лишь посредством ее умножения. Если бы редактор History опубликовал подробное сообщение о плагиате не вместо, а наряду со статьей, оно бы тоже попало в современные цифровые архивы, сохранив, таким образом, возможность для прагматического забвения по образцу человеческой памяти: узнав, что статья Макговерна – плагиат, ученые просто исключили бы ее из круга источников, которыми они пользуются.
Мошенники, кстати, понимают свойство неуничтожимости информации гораздо лучше, чем Виктор Майер-Шенбергер, стремящийся к ее гуманному законодательному регулированию. Даже кремлевским ботам известно, что аннигилировать неприятное сообщение можно только путем его максимального распространения в ненадлежащем контексте. Единственное действенное средство заставить всех забыть о себе – это писать о себе больше.
