Готовясь рано или поздно отправить экспедицию на Марс, американские ученые решают множество проблем, но главная из них, уверяет эксперт по выживанию в экстремальных условиях Шерил Бишоп, не техническая, а психологическая. Полет займет не меньше восьми месяцев в каждую сторону, и это значит, что космонавтам больше года предстоит страдать от хронической скуки. Никто не знает, как столь долгий полет, да еще в таком отдалении от дома повлияет на психику запертых в ракете людей. Эксперты НАСА, например, опасаются, что скучающий персонал может подсознательно искать отвлечения от монотонной жизни, идя на необоснованный риск. Естественная параллель с марсианской экспедицией – опыт полярных исследователей. Различия, однако, в том, что век интенсивного прогресса отнял у нас одно преимущество: мы разучились скучать.
Шопенгауэр говорил, что животные не знают скуки, Бродский считал ее неизбежной, Ницше видел в ней источник философии, но сейчас, кажется, уже не стоит беспокоиться. Нам больше некогда скучать, ибо теперь досуг никогда не оставляет нас. Телефон стал мобильным, компьютер – ручным, кино – переносным, музыка – вездесущей, совсем как воздух. Давно одолев скуку дома, прогресс добил ее на пленэре. В самом деле, где нам теперь скучать? В небе? На земле? В метро? Разве что под водой. Но вот уже и в нашем душе поселился водонепроницаемый приемник, который делится новостями, пока я намыливаюсь. Видимо, мы совсем не доверяем своей душе, если боимся оставить ее наедине.
Между тем, когда Sony, рассказывает в своих мемуарах основатель этой фирмы Акио Морита, выпустила первые плееры, к ним прилагались две пары наушников. "Музыка на двоих" считалась романтическим изобретением, вроде танго и алькова. Революция началась с того, что одна пара наушников оказалась лишней. Поющая машинка явила себя безотказным протезом любви и дружбы, попутно разрешив проблему одиночества. Экспансия портативности завершила победу технологии.
Что же тут плохого? И что хорошего в скуке?
“Вся тварь разумная скучает” – находим мы у Пушкина. И в этой скрытой похвале скуке видится важный урок. Скука аристократична, ее надо заслужить у природы, как речь или прямохождение. Разучившись пользоваться этим преимуществом, мы живем в паническом страхе перед скукой. Современный человек вынужден убивать свободное время, чтобы оно не убило его.
Этот тезис можно проверить на практике. Однажды, увлекшись реальным телевидением, британские продюсеры на три месяца переселили лондонскую семью в викторианский дом, устроенный по последнему слову науки и техники 1900 года. Больше, чем дровяная кухня и ручная стирка, несчастных добровольцев угнетала беспросветная скука. Век назад мы еще жили в активном залоге, сами добывая себе развлечения – как дичь на охоте. Не сумев удовлетвориться самодельным досугом (беседой, декламацией и музицированием), наши современники сбежали в настоящее – они не вынесли встречи со скучным прошлым.
Я понимаю их, когда вспоминаю свое раннее детство, пришедшееся на викторианский период советской власти. В юности я больше всего боялся скуки. Особенно, когда пристраивался к хвосту очереди, чтобы сдать пустые бутылки. Теперь я уже и сам не пойму, чего я их, очередей, так боялся. Уставившись в спину последнего, как в стену, мы получали бесплатный урок медитации. Позволяя двигаться стоя, очередь мягко, как Будда, убеждала нас в том, что всего по-настоящему важного можно достичь либо везде, либо нигде. Еще не поняв этого, кроме авоськи я всюду носил с собой тогдашний iPod – книжку, помещающуюся в карман. (Кстати сказать, экономия места приучила меня к стихам – их мало надо и надолго хватает). Однако читать везде – все равно как есть что попало: пустые калории, ни уму, ни телу.
Уважать скуку я научился лишь тогда, когда убедился, что труд, как и досуг, бывает неврозом. Скука, третья ипостась духа – профилактика психического здоровья. Скучающий человек больше видит, слышит и понимает. Скука стимулирует память, оживляет чувства, напрягает нервы. На художника она действует освежающе, вроде электрошока.
Но чтобы вкусить от скуки, надо уйти от соблазна, лучше всего – ногами. Оставив дома телефон и очистившись от прочей электронной скверны, я люблю бродить по лесу, пока не наскучит. Вот тогда и начинается самое интересное. Для автора скука – предтворческое состояние, не менее тревожное, чем прединфарктное.
Как всякая пустота, скука провоцирует мироздание, которое торопится заполнить пробитую ею брешь. От нечего делать мы погружаемся в лимб сознания, где самозарождаются, как мыши от сырости, мысли и образы. Просясь наружу, они теребят и колются, но ты сдерживаешься, насколько хватает лени. Писать надо лишь тогда, когда невмоготу от скуки. В этом ее благодать: она приносит себя в жертву вдохновению. Поэтому я с нетерпением жду того, что нам напишут космонавты, обреченные зверски скучать на долгом пути к Марсу и обратно.
Шопенгауэр говорил, что животные не знают скуки, Бродский считал ее неизбежной, Ницше видел в ней источник философии, но сейчас, кажется, уже не стоит беспокоиться. Нам больше некогда скучать, ибо теперь досуг никогда не оставляет нас. Телефон стал мобильным, компьютер – ручным, кино – переносным, музыка – вездесущей, совсем как воздух. Давно одолев скуку дома, прогресс добил ее на пленэре. В самом деле, где нам теперь скучать? В небе? На земле? В метро? Разве что под водой. Но вот уже и в нашем душе поселился водонепроницаемый приемник, который делится новостями, пока я намыливаюсь. Видимо, мы совсем не доверяем своей душе, если боимся оставить ее наедине.
Между тем, когда Sony, рассказывает в своих мемуарах основатель этой фирмы Акио Морита, выпустила первые плееры, к ним прилагались две пары наушников. "Музыка на двоих" считалась романтическим изобретением, вроде танго и алькова. Революция началась с того, что одна пара наушников оказалась лишней. Поющая машинка явила себя безотказным протезом любви и дружбы, попутно разрешив проблему одиночества. Экспансия портативности завершила победу технологии.
Что же тут плохого? И что хорошего в скуке?
“Вся тварь разумная скучает” – находим мы у Пушкина. И в этой скрытой похвале скуке видится важный урок. Скука аристократична, ее надо заслужить у природы, как речь или прямохождение. Разучившись пользоваться этим преимуществом, мы живем в паническом страхе перед скукой. Современный человек вынужден убивать свободное время, чтобы оно не убило его.
Этот тезис можно проверить на практике. Однажды, увлекшись реальным телевидением, британские продюсеры на три месяца переселили лондонскую семью в викторианский дом, устроенный по последнему слову науки и техники 1900 года. Больше, чем дровяная кухня и ручная стирка, несчастных добровольцев угнетала беспросветная скука. Век назад мы еще жили в активном залоге, сами добывая себе развлечения – как дичь на охоте. Не сумев удовлетвориться самодельным досугом (беседой, декламацией и музицированием), наши современники сбежали в настоящее – они не вынесли встречи со скучным прошлым.
Я понимаю их, когда вспоминаю свое раннее детство, пришедшееся на викторианский период советской власти. В юности я больше всего боялся скуки. Особенно, когда пристраивался к хвосту очереди, чтобы сдать пустые бутылки. Теперь я уже и сам не пойму, чего я их, очередей, так боялся. Уставившись в спину последнего, как в стену, мы получали бесплатный урок медитации. Позволяя двигаться стоя, очередь мягко, как Будда, убеждала нас в том, что всего по-настоящему важного можно достичь либо везде, либо нигде. Еще не поняв этого, кроме авоськи я всюду носил с собой тогдашний iPod – книжку, помещающуюся в карман. (Кстати сказать, экономия места приучила меня к стихам – их мало надо и надолго хватает). Однако читать везде – все равно как есть что попало: пустые калории, ни уму, ни телу.
Уважать скуку я научился лишь тогда, когда убедился, что труд, как и досуг, бывает неврозом. Скука, третья ипостась духа – профилактика психического здоровья. Скучающий человек больше видит, слышит и понимает. Скука стимулирует память, оживляет чувства, напрягает нервы. На художника она действует освежающе, вроде электрошока.
Но чтобы вкусить от скуки, надо уйти от соблазна, лучше всего – ногами. Оставив дома телефон и очистившись от прочей электронной скверны, я люблю бродить по лесу, пока не наскучит. Вот тогда и начинается самое интересное. Для автора скука – предтворческое состояние, не менее тревожное, чем прединфарктное.
Как всякая пустота, скука провоцирует мироздание, которое торопится заполнить пробитую ею брешь. От нечего делать мы погружаемся в лимб сознания, где самозарождаются, как мыши от сырости, мысли и образы. Просясь наружу, они теребят и колются, но ты сдерживаешься, насколько хватает лени. Писать надо лишь тогда, когда невмоготу от скуки. В этом ее благодать: она приносит себя в жертву вдохновению. Поэтому я с нетерпением жду того, что нам напишут космонавты, обреченные зверски скучать на долгом пути к Марсу и обратно.
