Приблизительно с начала 80-х годов прошлого века американские университеты стали активно вводить у себя разнообразные речевые кодексы и уставы политкорректности. Введены были и более строгие правила поведения – это касается, к примеру, употребления спиртных напитков в кампусах. Преподаватели часто не имеют права встречаться со студентами где-нибудь в баре за бокалом пива. Самое неприятное для администрации любого университета – услышать, как кто-то обвиняет ее "в потворстве вредным идеям, создающим атмосферу нетерпимости, что делает невозможным получение знания теми, чьи чувства подвергаются систематическому оскорблению".

В США есть те, кто полагает, что подобные строгие правила поведения приобрели гипертрофированные формы и речь уже идет не столько об искренней "защите чувств оскорбленных", сколько о насаждении "интеллектуального единомыслия" в университетах Америки. Причем насаждают это единомыслие те самые люди, которые в 60-х активно боролись за расширение свободы слова в университетских кампусах. Такой точки зрения придерживается Алан Чарльз Корс, профессор истории университета Пенсильвании, кавалер президентского ордена "За вклад в духовное развитие Америки", сооснователь и главный теоретик организации FIRE, Foundation for Individual Rights in Education – "Фонд содействия правам личности в области высшего образования":



– Администраторы вузов сами открыли ворота политкорректности из-за опасения, что, если они этого не сделают, то им придется иметь дело с судами. Смотрите: в стране были приняты законы, запрещающие высшим учебным заведениям в своей кадровой политике или в отборе абитуриентов дискриминировать кандидатов по признакам расовой принадлежности или пола. Но к чему было принимать эти прекрасные законы, вопрошали их адепты, если, например, белые соседи афроамериканца по общежитию ежедневно вешают на его дверь петлю, или если женщина в досель стопроцентно мужском коллективе каждый день видит у себя на столе вырезки из порнографических журналов?

Любой разумный человек согласится, что подобные выходки создают для тех, против кого они обращены, невыносимую обстановку, а потому, по сути, являются противоправными дискриминационными действиями. И на этой же позиции стояли суды. Беда, однако, заключалась в том, что фанатики извратили эти нормальные правила, приравняв к "созданию невыносимой обстановки по месту учебы" любое случайно оброненное замечание, которое "охраняемые" меньшинства могли посчитать дискриминационным. К счастью, в Америке есть Первая поправка к Конституции, защищающая свободу слова, в том числе слова предельно резкого и полемического. И все эти речевые кодексы, которые изобретали вузовские администраторы, дабы оградить меньшинства от оскорбительных, по их представлению, высказываний, были обязаны пройти испытание этой самой Первой поправкой. Создателям кодексов надо было доказывать, что замечания, которым они призваны противостоять, не эпизодические, а повсеместные и укорененные, и что, в отсутствие речевых кодексов, атмосфера на кампусе будет настолько враждебной в отношении меньшинств, что не позволит им полноценно учиться.

Организация, созданная профессором Корсом, за всю свою историю не проиграла ни одного дела, связанного с Первой поправкой. И добилась отмены множества кодексов политкорректности, которые избирательно, а потому противозаконно, защищали одни группы, но не защищали другие. Скажем, право феминисток заставить замолчать ревнителей домостроя или христианской церкви, но не право профессоров или учащихся-христиан лишить слова феминисток за подрыв нравственных устоев общества.



– Каковы фактические границы дозволенной свободы слова в кампусах на сегодняшний день? Обратимся к конкретным примерам. Например, к так называемой практике "обратной дискриминации", то есть сложной системы преференций, которой пользуются при поступлении в вузы, включая самые элитные, представители "охраняемых" меньшинств. Как далеко позволено заходить в ее критике?

– С ней можно не соглашаться теоретически. С другой стороны, заявляя, что в университете учатся люди, принятые в него незаслуженно, вы рискуете навлечь на себя обвинения в создании для этих людей "невыносимой атмосферы, лишающей их душевного спокойствия, необходимого для учебы". Даже если вы не называете имен. Дело, дошедшее до суда, вы, наверное, выиграете, но изрядно намучаетесь.

– Повышенное внимание полицейских патрулей к представителям расовых меньшинств, на чью долю приходится непропорционально большое количество совершаемых преступлений, или дотошная проверка в аэропортах лиц, демонстративно афиширующих свою принадлежность к мусульманской вере? Такое дозволено отстаивать?

– Дозволено, если вас не смущает остракизм, которому вы за это подвергнетесь. Но преследовать вас по линии нарушения речевого кодекса, думаю, не станут.

– "Врожденные различия" между полами в уровне интеллекта?

– То же самое. Полный вперед, если вас не пугает перспектива остракизма. Вузовские начальники сейчас побоятся привлекать вас за это в административном порядке, понимая, что такие организации, как FIRE, дадут им решительный отпор. Любое высшее учебное заведение, если оно получает хоть какие-то дотации от государства, обязано уважать Первую поправку. Об этом чиновникам от образования следует постоянно напоминать.

– Однополые браки. Можно ли их критиковать?

– В среде левой профессуры существует неписаная иерархия ценностей, согласно которой интересы сексуальных меньшинств превалируют над интересами сексуального большинства. Расовая принадлежность стоит по важности выше сексуальной ориентации. Понятие пола, вера в то, что пол по большому счету есть феномен социальный, а не биологический, в "колоде политкорректности" старше понятия расы. Ну и, наконец, конформизм на этой шкале ценностей перекрывает и сексуальность, и расу, и пол.

Таково, подчеркнем, мнение профессора Алана Корса, который уверяет, что его лекции никто ни разу не решился сорвать, хотя феминистки, активисты расовых и сексуальных меньшинств нередко срывают выступления в университетах и колледжах "идеологически неугодных" им лекторов. Причина этого, уверен профессор, кроется в том, что каждую свою речь он предваряет словами, оберегающими его, как магический талисман: "Тот, кто заявляет, что ты недостаточно силен, чтобы жить, как свободный человек, тебе не друг".

Сторонники "жесткой" политической корректности сдаваться, разумеется, не собираются. Они заявляют, что идеологические противники примитивизируют их взгляды, выставляя их в таком карикатурном виде, в котором эти взгляды не станет защищать ни один здравый человек. По словам профессора университета штата Калифорния в Санта-Кларе Мэрилин Эдельштейн, "наши оппоненты сваливают в одну кучу аргументы трех разных, хотя и связанных между собою групп ученых и активистов".

Это, во-первых, те, кто желает расширить учебную программу вузов, сделав ее более плюралистичной и мультикультурной, акцентирующей роль борьбы рас, классов и полов в истории. Кто желает извлечь из небытия знаковые исторические фигуры, несправедливо замалчиваемые мейнстримом… "Эта задача становится все более актуальной по мере изменения демографического состава населения Америки и ее студенческой когорты", – пишет Эдельштейн.

Во-вторых, ярлык "карикатурной политкорректности" навешивается на тех, кто утверждает наличие тесной связи политико-экономических интересов данного исследователя и его моральных или эстетических суждений.

И наконец, самой суровой критике за предполагаемые эксцессы политкорректности подвергаются те круги, которые настаивают на принятии мер, сводящих к минимуму проявления на кампусах враждебности к женщинам или расовым и сексуальным меньшинствам. Мер, как подчеркивает Эдельштейн, не огульных, а выверенных и направленных адресно против тех, кто попирает своими действиями или высказываниями общепринятые нормы приличия и цивилизованного человеческого общежития. И поощряющих каждого члена университетского сообщества задумываться о воздействии на коллег своих слов и деяний.

В Америке за пределами университетских городков по-прежнему сохраняется крепкая вера в идеалы свободы слова и вероисповедания; в то, что индивид имеет право на справедливое рассмотрение обвинений, ему предъявленных, в том числе в нарушении речевых кодексов, утвердившихся в университетах, подчеркивает еще один собеседник Радио Свобода, директор организации FIRE Грегори Лукьянофф:

– Дела, которые наша организация ведет в судах, пользуются поддержкой незаидеологизированных американцев и правых, и центристских, и левых взглядов. Мы не обречены на то, чтобы сражаться с политкорректностью в одиночку. Наши союзники, как и мы, убеждены в том, что учебные заведения, обязанные по самому своему предназначению нести народу просвещение и ученость, не могут обойтись без нелицеприятных дискуссий и прений.

– Есть ли какие-то общие черты в делах, которые ведет FIRE?

– Главная такая черта, я бы сказал, – это необычайно низкий порог терпимости, устанавливаемый речевыми кодексами в отношении заявлений или действий, которые представитель администрации или студент может счесть оскорбительными. Например, профессор социолингвистики университета Брандайс объяснял своей аудитории этимологию вульгарного расистского оборота, который он затем недвусмысленно осудил, но поскольку профессор позволил себе употребить вслух данную идиому, на него была подана жалоба, чреватая риском увольнения. Или другое знаменитое дело, которым занималась FIRE: наш подзащитный читал прилюдно книгу "Университет Нотрдам против Ку Клукс Клана". Эта книга рассказывает о шествии, которое ККК в 1924 году устроил на кампусе университета Нотрдам в Индиане, и об успешных контрдемонстрациях, которыми ответили на это шествие профессора и учащиеся вуза. Но поскольку на обложке книги значилось слово "ККК" и был воспроизведен фрагмент фотографии марширующих членов клана, какой-то сумасбродный и гипервпечатлительный работник университета обвинил нашего клиента в "создании на кампусе атмосферы, враждебной расовым меньшинствам".

– И подобного рода дела появляются с регулярностью…

– Нас, адвокатов, специализирующихся на Первой поправке к конституции, эта регулярность отнюдь не удивляет. Все очень просто: стоит вывести какие-то виды речевых актов из-под защиты принципа свободы слова, как этими исключениями кто-то непременно воспользуется. В своих личных целях. Идеологических, камуфлируемых широковещательными гуманными декларациями, или просто узкокорыстных. В этой связи я обычно привожу еще один случай из нашей практики, когда мы защищали студента, раскритиковавшего ректора своего вуза за глупейший, по его мнению, дорогостоящий проект строительства автогаража. И подвергшегося за это преследованиям со стороны ректора, обвинившего критика в нанесении вреда репутации всего университета.

В университете штата Луизиана и ряде других американских вузов сейчас начали появляться "уголки ораторов" наподобие Гайд-парка, задуманные как вещественный контрдовод тем, кто заявляет, что в американских высших учебных заведениях больше вообще не осталось свободы слова, рассказывает Грегори Лукьянофф:

– Два года назад мы судились с университетом, ужавшим до одной десятой процента территории кампуса площадь, в пределах которой группе студентов-либертарианцев разрешалось вести свою агитацию, причем только при условии уведомления администрации о планируемой агитационной акции за десять дней до даты ее проведения. Два десятилетия назад вузовские администраторы, вводя кодексы политкорректности, прикрывались благородными лозунгами о защите чувств "угнетенных меньшинств". Однако в последнее время административные меры все чаще и чаще применяется к профессорам и студентам, которые либо просто критикуют университетское начальство за некомпетентность, либо обвиняются в неидеологически мотивированных оскорблениях коллег по любому поводу.

Только повсеместная апатия студентов и профессуры делает возможным такой произвол, добавляет Лукьянофф. Причина этой апатии, по его мнению, состоит в том, что в средних школах американцев все реже учат ценить свободу слова. Так что на момент поступления в колледж они видят в этой свободе скорее проблему, требующую разрешения, нежели ключ к решению проблем, которые они не замечают. Мало того, согласно опросу, большинство студентов вышеупомянутого университета штата Луизиана поддержали идею оставить на кампусе один единственный уголок оратора, вольного говорить то, что ему вздумается.

– Способна ли FIRE упреждать действия особо ретивых администраторов, покушающихся на свободу слова? Или может только останавливать постфактум уже принятые решения?

– В деле студента, наказанного за критику строительства многомиллионного гаража, FIRE добилась, чтобы ректор возместил истцу моральный ущерб из собственного кармана. Еще несколько таких побед, и, кто знает, может быть, нам удастся не только останавливать, но и предупреждать посягательства на свободу слова.



Одним из самых устойчивых отрицательных последствий доминирования догм политкорректности в американских университетах Грегори Лукьянофф считает самосегрегацию студентов на группы единомышленников. Групповое обособление выбирается студентами рационально и добровольно, ибо таким образом они сводят к минимуму вероятность быть обвиненным в нарушении речевых кодексов. Самосегрегация противоречит классической либеральной идее максимального расширения кругозора и воспитания личности в духе толерантности благодаря ее соприкосновению с многообразием точек зрения.

Профессор Алан Корс любит цитировать классика либерализма Джона Стюарта Милля, который считал, что граница свободы слова должна пролегать только там, где она создает непосредственную опасность личности или имуществу индивида. Оскорбление чувств индивида такой опасности, по убеждению Милля, собой не представляет. Но Мэрилин Эдельштейн и ее сторонники продолжают настаивать: "Бессмысленно отрицать, что расовые или гендерные оскорбления порой причиняют такой вред своим жертвам, что вынуждают их покинуть вузы; и это никак не может быть классифицировано как защита свободы слова".