Если демократия невозможна без публичных пространств (public space), то гражданское общество невозможно без пространств социальных (social space). Значимость этих определений станет понятней, если воспринимать гражданское общество не как набор институтов и инструментов, а как систему постоянной коммуникации граждан, готовых в любую минуту включить в свое пространство действия посторонних.

Переходя с птичьего на язык российской реальности, скажу так: значимость этих пространств для общества отражается в неприязни к ним власти. В отказе сдать в аренду конференц-зал под съезд оппозиционной партии, в регулярных проблемах с концертами оппозиционно настроенных музыкантов в регионах, в невозможности даже в Москве провести острое мероприятие в мало-мальски мейнстримном клубе, в запретах выставок по цензурным соображениям (это все про отсутствие или подконтрольность в России социальных пространств).

В Германии как социальные используются самые разные пространства, в том числе находящиеся в муниципальном или ведомственном ведении. Я присутствовал, например, на вручении журналистской премии в Федеральном финансовом суде в Мюнхене и на церемонии вручения премии Форума Льва Копелева сирийским активистам в зале государственной Сберкассы в Кельне.

Возможность устроить собственное мероприятие в любом зале, подконтрольном муниципалитету, – право, гарантированное законом. В этом, кажется, и есть главная разница между гражданским обществом в России и Германии. По мнению одного из моих собеседников, главы Немецко-русского обмена Штефана Мелле, разница эта в том, желанно оно или нежеланно государством. Немецкая бюрократия скорее приветствует гражданскую активность, но так было не всегда, да и сегодня приветствуется не все.

Разнообразие социальных пространств и их независимость от чиновников кажется мне более важным фактором, позволяющим действовать и желанным, и нежеланным. Я живу рядом с кафе K-Fetisch, суть которого раскрывается в слогане Café-Kollektiv. Это кафе мне посоветовали как место, где можно без нареканий сидеть с компьютером весь день. И действительно, два больших зала кафе в течение всего дня заполнены людьми, которые не столько потребляют кофе и пиво, сколько читают книжки, работают или встречаются с соратниками или приятелями. Кафе левацкое: стены украшены портретами Карла Маркса, полки заполнены "левой" литературой и самиздатовской периодикой, на месте, где обычно стоит кружка для чаевых, расположена банка для сбора денег на O-platz – протестный лагерь мигрантов. Естественно, в кафе проходят и разные публичные мероприятия, но бывают и рабочие: например, именно тут долгое время встречалась одна из самых старых и крупных берлинских групп движения поставтономов.

И одновременно K-Fetisch – хипстерское место, что не должно удивлять: левым быть модно, вернее быть не левым – слишком маргинально, как минимум в Берлине, как минимум в Нойкельне. У самих немецких автономов в 1970-80-е годы было несколько иное отношение к социальным пространствам: они создавали их путем сквотирования. Это ровно та активность, которая немецким государством не приветствуется, и сегодня сквотов осталось крайне мало. Но свою роль они сыграли. Несмотря на исповедуемый автономами эскейпизм, вслед за ними в те районы, которые они выбрали для своих сквотов, потянулось все живое: Крейцберг, сначала оккупированный автономами, теперь знают во всем мире из-за независимых галерей, альтернативных клубов, дешевого жилья и прочих социальных пространств, заполнивших уже и соседний Нойкельн.

В этом “освободительном контексте” и развивается последние два десятилетия движение поставтономов, в большей степени нацеленное вовне, на общественную коммуникацию. До последнего времени автономный сквот еще действовал в Кельне, но после того, как городская администрация выкупила здание, сквот закрыли. Впрочем, и нежеланной гражданской активности государство особенно противостоять не может: после серьезных протестов, мэрия несколько месяцев назад выделила автономному центру новое здание, причем бесплатно. Суть социального пространства как такового неплохо описана в “руководстве пользователя” этого центра: “Это автономное пространство таково, каким мы его сделаем. Оно открыто для всех, кто хочет быть вместе в освободительном контексте, узнать лучше друг друга и действовать”. Внутри трехэтажного блочного здания, похожего на советскую поликлинику, расположен бесплатный магазин одежды и книг, бесплатная веломастерская, условно платные бары и столовая и отдельные комнаты для рабочих встреч. После того как моей знакомой починили велосипед, мы с ней насладились дешевым пивом в освободительном контексте и всласть поговорили о судьбах мира – примерно так в этом центре проводят время и другие, не считая тех, кто чинит велосипеды, готовит еду или заседает в комнатах групп. Их разговоры о судьбах мира в большей степени склоняются к действию, но когда-то этому предшествовал “освободительный контекст” и знакомство друг с другом: например, именно в этом центре проходят встречи организации, которая занимается оказанием юридической помощи задержанным на митингах (да, политические задержания бывают не только в России).

Сохранился в Кельне и значительно более старый сквот группы Социалистической взаимопомощи Кельна (SSK). Группа появилась в конце 1960-х годов в среде социальных работников как ответ на растущее количество молодых бездомных: в 69-м они засквотировали первое здание. В 1970-80-е множество заброшенных зданий были переоборудованы SSK под сквоты и жилье. В начале нулевых их в очередной раз пытались выселить из "первого" дома, но в итоге SSK выкупило здание, в том числе с помощью денег, выделенных на это мэрией, и в этом доме до сих пор предоставляют комнаты нуждающимся, а на первом этаже продают предметы домашнего быта по социалистическим ценам.

Сорок лет существует в Бонне Дом Оскара Ромеро, основанный католическим священником в бывшем здании гестапо, до того – тюрьме. Этот дом – одновременно общежитие с социальными расценками, офис для нескольких инициатив (в частности, библиотеки Фонда Розы Люксембург) и пункт медицинской помощи для людей без вида на жительство. На чердаке расположена домашняя часовня, в ней же проходят и показы фильмов, публичные мероприятия и все те же “рабочие встречи”: в основном вся эта активность поддерживается собственно жильцами дома.

Церковь в Германии – и католическая, и протестантская – вообще является существенной частью гражданского общества. Беженцы из уже упомянутого протестного лагеря O-platz с наступлением зимы нашли приют именно в храме, а помещения церквей регулярно используются и как социальные пространства: например, немецкий “Мемориал” уже 20 лет устраивает концерты в протестантских приходах, а вырученные деньги направляет на помощь репрессированным в Петербург. Да и сама организации жизни прихода – это и есть гражданское общество, потому что здания церкви принадлежат собственно общинам. Я был на общинной трапезе в одном из православных приходов Берлина, на которой казначей общины сообщила прихожанам, что выплатила очередные 5000 евро за кредит, который община взяла для покупки земли под храм.

Безусловно, социальным пространствам сложно возникнуть там, где гражданская активность воспринимается властями как нежеланная, а львиная доля городской недвижимости по-прежнему контролируется государством. Можно вспомнить, например, проблемы воронежского Дома прав человека – это, по сути, единственное социальное пространства в городе, которое местная власть всячески старается прикрыть, пользуясь как раз тем, что здание принадлежит ей. Но во всех описанных мною немецких социальных пространствах, несмотря на всю их идеологическую и организационную разность, есть один важнейший общий знаменатель: они желанны не властью, а самими гражданами, которые тратят свои усилия, время и деньги на их организацию. Опыт сквоттеров показывает, что возникновение социальных пространств возможно и в условиях, когда государство мешает: главное, чтобы конкретные люди очень желали собственное социальное пространство построить.

Григорий Охотин – независимый журналист, участник проектов OvdInfo.Org и ClosedSociety.Org (при поддержке Общества "Мемориал"), в настоящее время занимается исследованием немецкого гражданского общества при содействии Фонда Марион Дёнхофф