Учитывая события последнего месяца и предстоящие Олимпийские игры в Сочи, прогнозировать, что будет происходить в России в 2014 году, особенно тяжело. Если говорить в частности про науку, то и здесь ситуация настолько неопределенна, насколько это только возможно: закон о реформе Академии наук принят, но как он будет воплощаться, никто пока не понимает. Руководитель созданного для управления научными институтами федерального агентства молчит, все замерло, ученые ждут, разумеется, худшего.

В одном, однако, я не сомневаюсь: в России будет плохо с деньгами. Экономические трудности неизбежно выльются в дискуссию о том, кто более достоин оскудевающих ресурсов. Подобные вопросы, конечно, в России решаются без всякой дискуссии, но я почти не сомневаюсь, что кто-то на каком-то уровне обязательно задумается: не является ли для нас финансирование науки в прежнем объеме непозволительной роскошью?

Первого марта 2013 года в США вступил в силу закон о секвестировании бюджета, предполагающий значительное сокращение государственных расходов. 25 марта сайт консервативного американского телеканала Fox News запустил опрос: считаете ли вы финансирование в размере 385 тысяч долларов, выделенное Национальным научным фондом исследователям из Йельского университета на изучение утиных пенисов, разумной тратой денег налогоплательщиков? Почти 90 процентов участников опроса выбрали ответ: “Правительство, стремящееся сократить расходы, не должно выбрасывать деньги на что-то подобное”.

Утиные гениталии стали на некоторое время горячей темой для обсуждения, а 5 апреля издание Slate опубликовало открытое письмо руководителя пресловутого исследования утиных гениталий, Патрисии Бреннан. “Самцы уток принуждают самок к копуляции, и это привело к тому, что те и другие вступили в своеобразную генитальную гонку вооружений. У самцов развились штопоровидные пенисы, длина которых соответствует тому уровню насилия, которое утки мужского пола проявляют по отношению к самкам. Но у самок, обычно не способных противостоять самцам, развилась особая вагинальная морфология, делающая успешное осеменение затруднительным. Пенисы самцов напоминают закрученные против часовой стрелки спирали, а вагины самок закручены наоборот, по часовой стрелке, да еще и имеют тупиковые ответвления”, – пишет профессор Бреннан.

Благодаря финансовой поддержке государства ученым удалось описать этот удивительный эволюционный механизм. Противоестественная, контр– интуитивная физиология оказалась необходимой для выживания вида. “Изучение гениталий уток, – пишет Бреннан, – одного из немногих видов позвоночных, которые, как и люди, формируют пары и проявляют агрессивную сексуальность, рано или поздно может получить важное практическое значение".

Не знаю, насколько эти слова биолога заставили недовольных разбазариванием денег американцев изменить точку зрения. Убедительно для обывателя ответить на вопрос “зачем финансировать далекие от практического применения научные исследования?” в принципе нелегко. Я задаю его всякий раз, когда беру интервью у ученых. Ответ редко бывает оригинальным, обычно он сводится к трем главным аргументам.

Во-первых, достижения фундаментальной науки, пусть и не сразу, но в перспективе нескольких десятков лет приводят к реальным технологическим прорывам. Кому нужна была теория относительности сто лет назад? А сегодня чип GPS в вашем навигаторе не смог бы без нее точно определять координаты. Строительству сложных экспериментальных приборов вроде Большого адронного коллайдера (вот любимая многими шарманка про “10 миллиардов выброшены на ветер”) мы обязаны возникновением самых разных технологий, большинство из которых вошли в повседневную жизнь: от матриц цифровых фотоаппаратов и рамок металлоискателей до позитрон-эмиссионных томографов (PET) и протонной терапии раковых опухолей. Без фундаментальной науки нет прикладной, а без прикладной не будет всего того прекрасного прогресса, к которому мы так привыкли.

Во-вторых, финансирование фундаментальной науки обеспечивает качественный уровень образования. Нет науки – и образование превращается в поточное производство узких прикладных специалистов, функционеров, это губительно для устойчивого развития цивилизованного общества.

В-третьих, разве познание мира не есть высшая цель человечества? Процитирую физика Михаила Данилова, сотрудника, испытывающего сейчас серьезные проблемы Института теоретической и экспериментальной физики: “Нет такого вопроса – зачем нужна наука. Есть вопрос – зачем нужно человечество. Оно нужно, чтобы понимать мир – это наше предназначение, нас для этого и создали. Это может звучать парадоксально, но наука нужна не для кормления человечества (хотя и это – один из важных побочных продуктов). Наоборот. Человечество должно служить науке, познанию природы и самого себя."

Если это вас не убеждает, у меня есть еще один аргумент. В краткосрочной перспективе выбор между зарплатами врачам и учителям и финансированием фундаментальных исследований решается однозначно: деньги на науку – пустая трата средств. Но я уверен, что обладание научным знанием – это, возможно, главное эволюционное преимущество, которое обеспечивает жизнеспособность нашего вида. Для того, чтобы выжить как виду, утиным самцам приходится впустую тратить свое семя. Утки учат нас: то, что кажется бесполезным сегодня, может быть жизненно необходимым в будущем.

Сергей Добрынин – научный обозреватель Радио Свобода