Александр Генис: В разгар праздничного сезона в Америке вышла книга, рассказывающая историю самого любимого художника страны. Этот том явился на волне нового интереса к Норману Рокуэллу, чьи работы теперь продаются за десятки миллионов долларов и привлекают таких коллекционеров, как Спилберг и Лукас.
При этом слава художника бесспорна и сомнительна сразу. “Сахариновая”, как ее обзывали критики, живопись Рокуэлла изображает Америку в том ностальгически прекрасном облике, в котором ее проще любить и трудно ругать. Зато с эстетической точки зрения его работы представляет все, с чем воевало современное искусство. И лишь победив противника, оно удосужилось его рассмотреть, чтобы отдать ему должное.
Дело в том, что Рокуэлла любят даже те, кто его презирают. От его работ трудно отвести глаза, не «дочитав» картину до конца. Это как карикатура, которая невольно привлекает наше внимание. Это как ребус, который легко (что прибавляет удовольствия) отгадывается. Это как «рассказ по картинке», которыми нас мучили в школе, может и не напрасно. Искусство Рокуэлла принципиально нарративно. Оно всегда рассказывает историю – слегка назидательную, всегда слащавую, обычно забавную. Наследие Рокуэлла составляет множество таких «веселых картинок». Рокуэлл – художник-затейник, и главное у него - легкая игра праздного ума. Зрителю предлагается расшифровать множество мелких загадок: у каждого предмета на картине есть своя повествовательная функция, помогающая развернуть изображение в затейливую повесть. К тому же, Рокуэлл всегда пишет детей, даже если они взрослые. Этот прием напоминает художников 18-го века. Пастухи и пастушки Фрагонара и Буше – дети, переодетые взрослыми. Здесь не живут, а играют в жизнь, зная, что художественная реальность существует «понарошку». Именно так устроены и работы Нормана Рокуэлла. Разница - в манере. Натурализм Рокуэлла предваряет телевизионные сериалы. Его методичное следование натуре приближает нас к реальности только для того, чтобы загородить ее. За это мы его и любим.
Высокое искусство выпаривает эпоху, оставляя от нее одну соль, часто – горькую. Массовое искусство, напротив, разбавляет дух времени, часто – сиропом.
Ну а теперь новую биографию Нормана Рокуэлла представит ведущая Книжного обозрения нашего Американского часа - Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Живи художник Норман Рокуэлл в России, его могли бы назвать «передвижником» и сравнить с Перовым и Богдановым-Бельским - хотя он жил и работал на полвека позже, чем мастера этой школы. В его супер-реалистических картинах - те же сцены из жизни разных слоев общества, та же лукавость и ирония в сюжетах и портретных характеристиках, та же иллюстративность и та же тщательность живописной манеры (его кумирами были голландские художники). Но сюжеты Рокуэлла - квинтэссенция провинциальной, «одноэтажной» Америки середины 20-го века. Любовь художника к этой Америке не окрашена горечью и состраданием – как любовь передвижников к России, его палитра веселее и его марк-твеновская ирония добродушней. В его сюжетах нет расизма, рабства, Ку-клукс-клана, безработных. Его Америка – белокожая, очень небогатая, трудовая и патриархальная. Именно поэтому картины Рокуэлла критики часто называют сентиментальными: семейный клан за праздничным столом в День Благодарения; старенькая пара за игрой в шашки; семья встречает прибывшего с фронта солдата; молодой сапожник, отложив инструменты, зачитался книгой, сидя под пришпиленным к обоям портретом Линкольна. Патриотично. Трогательно. И всё же про Нормана Рокуэлла можно сказать то же, что кто-то сказал про русских передвижников: «до них никто так страстно и пристально не всматривался в свой народ».
Книга Дэборы Соломон «Американское зеркало: жизнь и искусство Нормана Рокуэлла» - это история гадкого утёнка.
Диктор: «Слабый, хрупкий мальчик из бедного района Верхнего Манхэттена - обитатель обшарпанных съемных квартир, худой, чуть косоглазый дислексик, почти неспособный к учению в школе, заброшенный родителями, потерявшийся в тени красивого, спортивного старшего брата, скромный и неуверенный в себе почти до унизительной степени, начавший профессиональный путь с рисования карикатур в таблоидах, – этот мальчик тихо и незаметно стал самым любимым художником американцев в 20-м веке, художником, создавшим образ Америки середины столетия - провинциальной Аркадии, которая навсегда запечатлелась в коллективной памяти народа».
Марина Ефимова: Определение «сентиментальный» никак не исчерпывает художественные и психологические особенности Рокуэлловского образа Америки. Этому упрощению мешает пронзительная наблюдательность художника: многозначные характеры персонажей, точность поз, выразительность лиц, богатство мимики и юмор, достойный Марка Твена. Если принять всё огромное собрание картин Рокуэлла за «зеркало» (как назвала свою книгу Дебора Соломон), то, думаю, американцы так полюбили в него смотреться не потому, что увидели в нем приукрашенное своё отражение, а потому, что увидели отражение того лучшего, что в них, действительно,было. И именно эта проницательность художника заставляет зрителя (даже иностранца), глядя на его картины, то смеяться, то смахивать слезу. Знаменательно, что признание пришло к художнику после начала Второй мировой войны.
Диктор: «Летом 42-го Рокуэлл явился в Департамент военной информации в Вашингтоне и предложил скетчи четырех плакатов, иллюстрирующих демократические свободы, перечисленные Франклином Рузвельтом: свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды и свободу от страха. Художнику отказали. Руководители департамента пренебрежительно относились к иллюстраторам и искали профессиональных художников. Рокуэлл отнес скетчи в популярную газету The Saturday Evening Post, которая их приняла. Через 7 месяцев в газете появились 4 плаката. Человек явно простой рабочей профессии, встав со своего места, выступает на собрании городских жителей. Несколько профилей молящихся. Мать и отец смотрят на спящих детей. Праздничный стол в День Благодарения, за которым собрались несколько поколений одной семьи. Реакцией читателей были тысячи писем. Министерство финансов использовало плакаты «Четыре свободы» для продажи гособлигаций. Департамент военной информации, летом отказавшийся их принять, теперь напечатал 2,5 миллиона копий. Эти плакаты были для многих американцев наглядным воплощением тех привычных ценностей (до того принимаемых как должное), которые, вдруг, стали им так дороги, что они готовы были защищать их с оружием в руках».
Марина Ефимова: Никакая слава не могла изменить натуру Нормана Рокуэлла – любящего, но проницательного и ироничного наблюдателя. (На одном из знаменитых автопортретов изображен он сам, приукрашивающий себя на картине). Соседи в маленьких городках, где он жил, были изумлены его непритязательностью. Один из них сказал биографу: «Он не изображал скромность, наоборот, - не мог ее побороть. Его все любили, потому что он был человеком без претензий, с ним рядом легко было жить, несмотря на его славу». Тем не менее, Норман Рокуэлл прожил беспокойную, разнообразную жизнь, которая часто меняла курс, словно отыскивая питательную среду: в 1938-м году он пожил с семьей в Нью-Йорке, в Нью-Джерси, потом в Париже, а оттуда переехал в городок Арлингтон в штате Вермонт.
Диктор: «Он бежал от однообразия и застоя в своей работе, он набирался опыта жизни в маленьких городках, где искал новые, главные свои модели – то есть, не модели, а наоборот, тех естественных людей, которые не любят позировать и неспособны притворяться».
Марина Ефимова: Судя по всему, скромный Рокуэлл не мог вытерпеть однообразия и в семейной жизни – он был трижды женат. Соломон пишет:
Диктор: «Он был одиночка. У него не было близкой связи ни с родителями, ни с братом, он был не лучшим отцом для троих своих сыновей. Он был женат на своей работе, и все три его жены учились с этим мириться. Любовная жизнь Рокуэлла была пустынной – в его архиве не было найдено ни одного письма, которое хоть отдаленно напоминало бы любовное».
Марина Ефимова: Однако наличие трёх жён свидетельствует о том, что у Рокуэлла было не меньше трех любовных романов. Не исключено, что скромный и скрытный художник просто сумел уберечь свою личную жизнь от любопытных биографов. Но отсутствие информации оставляет простор для толкований, которым, к сожалению, поддалась и биограф Дебора Соломон. Рецензент книги Гаррисон Килор - ведущий известной радиопрограммы «A Prairie Home Companion» - пишет в “Нью-Йорк Таймс”:
Диктор: «Соломон горит желанием найти в работах и в жизни Рокуэлла гомоэротизм. Бедный художник не мог поехать с другом на рыбалку, чтобы биограф не заподозрила его в гомосексуализме. На картине «Беглец» могучий полицейский склонился к махонькому мальчику, задумавшему бежать в дальние страны. «Нежность, которая видна в отношении взрослого мужчины к мальчику, - пишет СОломон, - намек на гомосексуализм». На другой картине рука брошенной куклы спрятана под юбкой, и биограф пишет: «...не мастурбирует ли кукла?» Ну что за нелепость!»
Марина Ефимова: Дебора Соломон отдает должное творчеству Рокуэлла, даже признает некоторые его вещи шедеврами. Правда, и тут ее клонит в сторону модных тем и поисков социальной подоплеки в каждой психологической драме. Признавая шедевром картину «Читая молитву», биограф так ее описывает: «Бабушка и внук, явные провинциалы, в городском переполненном кафе склонили головы в молитве под взглядами безразличных наблюдателей».
Не согласна: именно что не безразличных. На картине Рокуэлла на пару, углубленную в благодарственную молитву, смотрят четверо горожан. Двое пожилых – почти с тревогой, словно испугавшись собственной застарелой неблагодарности. И двое молодых парней, сидящих за тем же столиком, что и приезжие. Они явно прервали разговор и умолкли - из невольного уважения к простодушной искренности чужой молитвы. (Интересно бы узнать реакцию Рокуэлла, посвятившего свою жизнь людям в рабочих фартуках и аккуратных заплатах, на то, что сейчас его картина «Читая молитву» стоит 46 миллионов дол.)
323 работы создал Рокуэлл для газеты The Evening Post, начиная с 1916 г. и до того дня 50 лет спустя, когда газета перешла в другие руки и рисунки Нормана Рокуэлла заменили огромными портретами голливудских звезд. Грандиозность и «гламур» Голливуда были не для Рокуэлла, но художник продолжал работать, перейдя к злободневным темам, которые были ему ближе: к десегрегации школ, Корпусу мира, к борьбе за тех, чьи права ущемлены. Он дожил до глубокой старости, участвовал в демонстрациях против гонки вооружений, против войны во Вьетнаме, выступал на телевизионных talk show и «учился терпеть свою славу».
При этом слава художника бесспорна и сомнительна сразу. “Сахариновая”, как ее обзывали критики, живопись Рокуэлла изображает Америку в том ностальгически прекрасном облике, в котором ее проще любить и трудно ругать. Зато с эстетической точки зрения его работы представляет все, с чем воевало современное искусство. И лишь победив противника, оно удосужилось его рассмотреть, чтобы отдать ему должное.
Дело в том, что Рокуэлла любят даже те, кто его презирают. От его работ трудно отвести глаза, не «дочитав» картину до конца. Это как карикатура, которая невольно привлекает наше внимание. Это как ребус, который легко (что прибавляет удовольствия) отгадывается. Это как «рассказ по картинке», которыми нас мучили в школе, может и не напрасно. Искусство Рокуэлла принципиально нарративно. Оно всегда рассказывает историю – слегка назидательную, всегда слащавую, обычно забавную. Наследие Рокуэлла составляет множество таких «веселых картинок». Рокуэлл – художник-затейник, и главное у него - легкая игра праздного ума. Зрителю предлагается расшифровать множество мелких загадок: у каждого предмета на картине есть своя повествовательная функция, помогающая развернуть изображение в затейливую повесть. К тому же, Рокуэлл всегда пишет детей, даже если они взрослые. Этот прием напоминает художников 18-го века. Пастухи и пастушки Фрагонара и Буше – дети, переодетые взрослыми. Здесь не живут, а играют в жизнь, зная, что художественная реальность существует «понарошку». Именно так устроены и работы Нормана Рокуэлла. Разница - в манере. Натурализм Рокуэлла предваряет телевизионные сериалы. Его методичное следование натуре приближает нас к реальности только для того, чтобы загородить ее. За это мы его и любим.
Высокое искусство выпаривает эпоху, оставляя от нее одну соль, часто – горькую. Массовое искусство, напротив, разбавляет дух времени, часто – сиропом.
Ну а теперь новую биографию Нормана Рокуэлла представит ведущая Книжного обозрения нашего Американского часа - Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Живи художник Норман Рокуэлл в России, его могли бы назвать «передвижником» и сравнить с Перовым и Богдановым-Бельским - хотя он жил и работал на полвека позже, чем мастера этой школы. В его супер-реалистических картинах - те же сцены из жизни разных слоев общества, та же лукавость и ирония в сюжетах и портретных характеристиках, та же иллюстративность и та же тщательность живописной манеры (его кумирами были голландские художники). Но сюжеты Рокуэлла - квинтэссенция провинциальной, «одноэтажной» Америки середины 20-го века. Любовь художника к этой Америке не окрашена горечью и состраданием – как любовь передвижников к России, его палитра веселее и его марк-твеновская ирония добродушней. В его сюжетах нет расизма, рабства, Ку-клукс-клана, безработных. Его Америка – белокожая, очень небогатая, трудовая и патриархальная. Именно поэтому картины Рокуэлла критики часто называют сентиментальными: семейный клан за праздничным столом в День Благодарения; старенькая пара за игрой в шашки; семья встречает прибывшего с фронта солдата; молодой сапожник, отложив инструменты, зачитался книгой, сидя под пришпиленным к обоям портретом Линкольна. Патриотично. Трогательно. И всё же про Нормана Рокуэлла можно сказать то же, что кто-то сказал про русских передвижников: «до них никто так страстно и пристально не всматривался в свой народ».
Книга Дэборы Соломон «Американское зеркало: жизнь и искусство Нормана Рокуэлла» - это история гадкого утёнка.
Диктор: «Слабый, хрупкий мальчик из бедного района Верхнего Манхэттена - обитатель обшарпанных съемных квартир, худой, чуть косоглазый дислексик, почти неспособный к учению в школе, заброшенный родителями, потерявшийся в тени красивого, спортивного старшего брата, скромный и неуверенный в себе почти до унизительной степени, начавший профессиональный путь с рисования карикатур в таблоидах, – этот мальчик тихо и незаметно стал самым любимым художником американцев в 20-м веке, художником, создавшим образ Америки середины столетия - провинциальной Аркадии, которая навсегда запечатлелась в коллективной памяти народа».
Марина Ефимова: Определение «сентиментальный» никак не исчерпывает художественные и психологические особенности Рокуэлловского образа Америки. Этому упрощению мешает пронзительная наблюдательность художника: многозначные характеры персонажей, точность поз, выразительность лиц, богатство мимики и юмор, достойный Марка Твена. Если принять всё огромное собрание картин Рокуэлла за «зеркало» (как назвала свою книгу Дебора Соломон), то, думаю, американцы так полюбили в него смотреться не потому, что увидели в нем приукрашенное своё отражение, а потому, что увидели отражение того лучшего, что в них, действительно,было. И именно эта проницательность художника заставляет зрителя (даже иностранца), глядя на его картины, то смеяться, то смахивать слезу. Знаменательно, что признание пришло к художнику после начала Второй мировой войны.
Диктор: «Летом 42-го Рокуэлл явился в Департамент военной информации в Вашингтоне и предложил скетчи четырех плакатов, иллюстрирующих демократические свободы, перечисленные Франклином Рузвельтом: свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды и свободу от страха. Художнику отказали. Руководители департамента пренебрежительно относились к иллюстраторам и искали профессиональных художников. Рокуэлл отнес скетчи в популярную газету The Saturday Evening Post, которая их приняла. Через 7 месяцев в газете появились 4 плаката. Человек явно простой рабочей профессии, встав со своего места, выступает на собрании городских жителей. Несколько профилей молящихся. Мать и отец смотрят на спящих детей. Праздничный стол в День Благодарения, за которым собрались несколько поколений одной семьи. Реакцией читателей были тысячи писем. Министерство финансов использовало плакаты «Четыре свободы» для продажи гособлигаций. Департамент военной информации, летом отказавшийся их принять, теперь напечатал 2,5 миллиона копий. Эти плакаты были для многих американцев наглядным воплощением тех привычных ценностей (до того принимаемых как должное), которые, вдруг, стали им так дороги, что они готовы были защищать их с оружием в руках».
Марина Ефимова: Никакая слава не могла изменить натуру Нормана Рокуэлла – любящего, но проницательного и ироничного наблюдателя. (На одном из знаменитых автопортретов изображен он сам, приукрашивающий себя на картине). Соседи в маленьких городках, где он жил, были изумлены его непритязательностью. Один из них сказал биографу: «Он не изображал скромность, наоборот, - не мог ее побороть. Его все любили, потому что он был человеком без претензий, с ним рядом легко было жить, несмотря на его славу». Тем не менее, Норман Рокуэлл прожил беспокойную, разнообразную жизнь, которая часто меняла курс, словно отыскивая питательную среду: в 1938-м году он пожил с семьей в Нью-Йорке, в Нью-Джерси, потом в Париже, а оттуда переехал в городок Арлингтон в штате Вермонт.
Диктор: «Он бежал от однообразия и застоя в своей работе, он набирался опыта жизни в маленьких городках, где искал новые, главные свои модели – то есть, не модели, а наоборот, тех естественных людей, которые не любят позировать и неспособны притворяться».
Марина Ефимова: Судя по всему, скромный Рокуэлл не мог вытерпеть однообразия и в семейной жизни – он был трижды женат. Соломон пишет:
Диктор: «Он был одиночка. У него не было близкой связи ни с родителями, ни с братом, он был не лучшим отцом для троих своих сыновей. Он был женат на своей работе, и все три его жены учились с этим мириться. Любовная жизнь Рокуэлла была пустынной – в его архиве не было найдено ни одного письма, которое хоть отдаленно напоминало бы любовное».
Марина Ефимова: Однако наличие трёх жён свидетельствует о том, что у Рокуэлла было не меньше трех любовных романов. Не исключено, что скромный и скрытный художник просто сумел уберечь свою личную жизнь от любопытных биографов. Но отсутствие информации оставляет простор для толкований, которым, к сожалению, поддалась и биограф Дебора Соломон. Рецензент книги Гаррисон Килор - ведущий известной радиопрограммы «A Prairie Home Companion» - пишет в “Нью-Йорк Таймс”:
Диктор: «Соломон горит желанием найти в работах и в жизни Рокуэлла гомоэротизм. Бедный художник не мог поехать с другом на рыбалку, чтобы биограф не заподозрила его в гомосексуализме. На картине «Беглец» могучий полицейский склонился к махонькому мальчику, задумавшему бежать в дальние страны. «Нежность, которая видна в отношении взрослого мужчины к мальчику, - пишет СОломон, - намек на гомосексуализм». На другой картине рука брошенной куклы спрятана под юбкой, и биограф пишет: «...не мастурбирует ли кукла?» Ну что за нелепость!»
Марина Ефимова: Дебора Соломон отдает должное творчеству Рокуэлла, даже признает некоторые его вещи шедеврами. Правда, и тут ее клонит в сторону модных тем и поисков социальной подоплеки в каждой психологической драме. Признавая шедевром картину «Читая молитву», биограф так ее описывает: «Бабушка и внук, явные провинциалы, в городском переполненном кафе склонили головы в молитве под взглядами безразличных наблюдателей».
Не согласна: именно что не безразличных. На картине Рокуэлла на пару, углубленную в благодарственную молитву, смотрят четверо горожан. Двое пожилых – почти с тревогой, словно испугавшись собственной застарелой неблагодарности. И двое молодых парней, сидящих за тем же столиком, что и приезжие. Они явно прервали разговор и умолкли - из невольного уважения к простодушной искренности чужой молитвы. (Интересно бы узнать реакцию Рокуэлла, посвятившего свою жизнь людям в рабочих фартуках и аккуратных заплатах, на то, что сейчас его картина «Читая молитву» стоит 46 миллионов дол.)
323 работы создал Рокуэлл для газеты The Evening Post, начиная с 1916 г. и до того дня 50 лет спустя, когда газета перешла в другие руки и рисунки Нормана Рокуэлла заменили огромными портретами голливудских звезд. Грандиозность и «гламур» Голливуда были не для Рокуэлла, но художник продолжал работать, перейдя к злободневным темам, которые были ему ближе: к десегрегации школ, Корпусу мира, к борьбе за тех, чьи права ущемлены. Он дожил до глубокой старости, участвовал в демонстрациях против гонки вооружений, против войны во Вьетнаме, выступал на телевизионных talk show и «учился терпеть свою славу».
